чо там у WTF2018?

прошу добрых людей накидать что-нить слешо-интересненькое из прошедшего конкурса WTF2018)

@темы: WTF2018

---

Икс равно

Автор: Sco
Беты (редакторы):  lyissa-n
Рейтинг: R
Жанры: Слэш, Романтика, Юмор
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Миди, 20 страниц, 4 части
Статус: закончен

Описание:
Спустившись на пролёт, Юрец остановился, чтобы восстановить дыхание. Страх, что его раскроют, начал потихоньку разжимать горло. Он опустил глаза и рассеянно уставился сначала на кед в руке, на босую ногу, потом на выпирающую ширинку и резюмировал: "Золушка, блядь".

Читать с удовольствием

@темы: текст, икс равно

---

Отдай что должен

Давным-давно одна именитая автор порекомендовала меня у себя в дневнике и таким образом обратила внимание общественности на мою скромную писанину. Думаю, что первой сотней читателей я обязана именно ей, хотя вряд ли она об этом догадывается)

А сегодня я дочитала одну отличную работу и подумала, что о ней надо узнать всем слэшолюбам. В каком-то смысле это круговорот поддержки авторов. Если вы знаете классные работы, которые несправедливо обходит народная любовь - кидайте ссылки комментариях!)

Вдребезги
Автор:  Макс Фальк
Основные персонажи: Джеймс МакЭвой, Майкл Фассбендер
Рейтинг: NC-17
Жанры: Романтика, Ангст, Драма, Психология, Повседневность, Hurt/comfort, AU, Первый раз, Дружба
Предупреждения: OOC, Нецензурная лексика, ОМП, ОЖП, Элементы гета
Размер: Макси, 281 страница
Статус: закончен

Описание:
Майкл - двадцатилетний гопник, у которого есть мечты, но нет денег. Джеймс - сын богатых родителей, у которого есть деньги, но нет друзей. Они настолько разные, что их притяжение друг к другу нельзя объяснить ничем. Если их разделяет пропасть - что будет, когда они встретятся на мосту через нее?

---

Приглашаются читатели на приятное времяпрепровождение.
Спасибо всем, кто голосовал и писал отзывы или просто лениво симпатизировал нашему труду.

А главна - зацените какую клёвую штучку сделали мои коллеги по сообществу!

Ссылка на текст в этой визитке. Мне кажется, что она так называется...

S<o	Level 4: тексты Теплокровные (миди)

запись создана: 16.03.2017 в 21:39

@темы: WTF Originals 2017, WTF Kombat 2017, Теплокровные

---

Вид снизу

Продолжение Главы II

 Дим самозабвенно отсасывал юному любовнику, зажмурившись. Он хотел слышать стоны Густо, хотел чувствовать его вкус. Ему было так хорошо сейчас, несмотря на то, что именно он доставлял удовольствие, а не ему. Густо выгибался и постанывал, сжимая и разжимая кулаки, а Дим чувствовал, что его самого надолго не хватит – его собственный член уже начинал болеть от перевозбуждения. Он должен был кончить, чтобы продолжить ублажать своё сокровище.
 Дим сел на кровати между ног Густо и коленями раздвинул их в стороны, придвигая его таз вплотную к себе. Он обхватил обеими ладонями их члены вместе и задвигал рукой вверх-вниз. Густо приоткрыл рот от возбуждения, а бедный Дим посмотрел на это лицо и почти сразу кончил, залив спермой живот и член партнера. Тот приподнялся на локтях и смотрел на Дима, тяжело дыша.
 – Быстро ты. – Он был явно доволен своей условной победой. Улыбка расползлась по его физиономии.
 – Не радуйся, я могу гонять тебя всю ночь, если ты опять не вырубишься, как в прошлый раз, – попытался сохранить лицо Дим.
 Он протянул руку и взял с тумбочки салфетки. Пока вытирал любовника и себя, тот поднял ногу и упёрся ему ступнёй в грудь, игриво улыбаясь. Мужчина ухмыльнулся и громко клацнул зубами рядом с пальцами ног Густо. Тот отдёрнул ногу и засмеялся. Дим подумал, что именно такие моменты запоминаются больше всего. Какие-то интимные шутки, неловкости, откровенные слова. Только это потом имеет значение, а не количество и сила оргазмов. Наверное, это и есть чувство симпатии, а может даже... Дим посмотрел на Густо чуть серьезнее, чем того требовала постельная обстановка. Парень вопросительно дернул бровями вверх. Дим бросил скомканные салфетки на пол и, наклонив голову набок, спросил:
 – Твоя попка сегодня в настроении?
 Густо вытянул губы трубочкой и закатил глаза, будто погрузившись в глубокие раздумья.
 – Она вроде не против, но в любой момент может передумать.
 Дим кивнул и взял тюбик со смазкой.
 – Я договорюсь с ней. У меня к ней свой подход.
 Он улегся на живот между ног Густо и аккуратно и медленно вставил насадку в его попку. Тот прищурил один глаз в ожидании, когда холодный гель польётся в него. Когда смазка начала вытекать наружу, Дим вытащил насадку и кинул тюбик на кровать. Раздвинув ноги Густо еще шире, он несколько раз коснулся языком входа. Густо охнул и неожиданно схватил Дима за волосы одной рукой. Такой отзыв, такое желание, проявленное в этом жесте, снова возбудило Дима. Он начал интенсивно вылизывать Густо между ягодицами, лаская его член рукой и слушая его стоны. Через какое-то время Густо громко прошептал:
 – Вставь... палец...
 Войдя в раж, Дим вогнал в Густо палец слишком поспешно, и тот сжался, дёрнув любовника за волосы.
 – Тише ты!
 – Виноват, – ответил Дим и начал посасывать головку члена Густо, пока тот опять не расслабился.
 Дим растягивал его пальцами аккуратно и нежно. Тот стонал и дёргал ногами. Иногда он вскидывал руку и хватался ею за подушку или за спинку кровати. Это было такое возбуждающее зрелище, что Дим начал умышленно отвлекаться, чтобы случайно не кончить еще раз. Он быстро нашёл железу и массировал её, чувствуя, как Густо извивается под ним. Дим хотел подвести его почти к оргазму, боясь, что, войдя, не продержится долго. Густо был убийственно соблазнительным. Дим почувствовал, как любовник начал сильно сжимать его пальцы внутри и выгибаться всем телом. Разрядка была близка. Ужасно хотелось ему вставить, просто до звёзд в глазах, но Дим не хотел прерывать этот танец похоти на его кровати. Он наслаждался от того, что своими руками и языком заставлял любовника извиваться и рычать. Вдруг Густо схватил его за руку и посмотрел на него мутными глазами:
 – Вставь... мне...
 Дим задохнулся. Он подумал, что ему надо немного успокоиться, а то он кончит, не успев войти в эту задницу. Он медлил. Густо посмотрел на Дима в упор и приказал ему:
 – Трахни меня. Сейчас.
 Дим в полуобмороке вошёл в Густо, чувствуя, как сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Он схватил парня за икры и дернул его ноги вверх, к своим плечам. Задница Густо поднялась над кроватью, принимая в себя член любовника. Густо всхлипнул, будто сейчас заплачет. Дим знал, что в такой подвешенной позе мышцам таза трудно сжаться, поэтому вход становится шире, а чувствительность выше. Густо выдал порцию махрового мата, закинув голову назад и сжав простынь в кулаки. Дим прошёл точку невозврата и чувствовал, как оргазм вот-вот накроет его. Он начал бешено долбить задницу Густо, слыша, как тот громко вскрикивает на каждом толчке. Всё тело Дима напряглось за секунду до оргазма. Он зажмурил глаза и застонал, чувствуя, как сперма выстреливает внутрь Густо. Он продолжал резко толкаться в сжимающееся нутро, закинув голову, тяжело дыша через рот. Когда судороги начали ослабевать, он посмотрел вниз, на Густо. Тот глубоко дышал с закрытыми глазами, весь его живот и грудь были залиты спермой. Дим понял, что они кончили одновременно.
 Не выходя из Густо, Дим аккуратно уложил его задницу обратно на кровать и взял несколько салфеток. Выскользнув из его попки, он сразу подложил салфетки ему между ягодиц и встал с кровати, чтобы взять полотенце. Ноги не слушались, подрагивая при каждом шаге. Но он был так счастлив, что еле удержался, чтобы не запрыгать по комнате. Густо лежал на кровати, закрыв глаза. Дим подумал с умилением, что, похоже, он опять собирается отрубиться сразу после оргазма. Ну, видимо, он его хорошо отделал, похвалил Дим сам себя и пошёл в ванную, взял тонкое махровое полотенце, смочил его тёплой водой. Он подумал, что Густо, скорее всего, будет крайне недоволен, когда из его задницы польётся сперма, но делать было нечего. Обмыв член и живот, он вышел в спальню. Густо лежал в той же позе и ровно дышал. Дим аккуратно вытирал его, глупо улыбаясь и любуясь его расслабленным лицом. Выбросив полотенце в стиральную машину, он вернулся в кровать и прижался к спящему Густо, накрыв их одеялом.
 Дим не мог припомнить, когда ему было так хорошо. Он чувствовал себя счастливым.
 

***

 Он проснулся от возни под собой. Густо лежал рядом, пытаясь сбросить с себя любовника, закинувшего на него ногу и крепко прижимавшего его всей своей рукой. Густо толкнул наглеца локтем под дых.
 – Да убери ты грабли, мне поссать надо!
 Дим с неохотой отпустил ворчуна и перевернулся на спину. Высвободившись, тот вскочил, натянул свои боксёры и пошагал в ванную, прихрамывая и охая.
 – У тебя есть запасная зубная щётка, я... Блядь, что это за херня?!
 Густо схватился за задницу и уставился на лежащего мужчину гневным взглядом. Очевидно, из него полилась сперма. Дим поднял невинные глаза к потолку и накрылся с головой одеялом.
 – Ну, ты придурок вообще?!
 Парень в ярости влетел в ванную и включил воду, громко матерясь. Дим откинул одеяло, слез с кровати и поплёлся к комоду. Он взял трусы и полотенце для Густо и шорты для себя, чтобы не смущать гостя, разгуливая по квартире с голым задом. Со скорбным лицом заглянул в ванную. Густо стоял под душем, задёрнув шторку, на полу валялись чёрные боксёры с характерными разводами. Дим забросил их в стиральную машинку и открыл шкафчик в поисках новой щётки. Он повернулся в сторону ванны и проговорил извиняющимся голосом:
 – Я не специально, так вышло. Вот тебе понтовые трусы от Кельвин Кляйн и полотенце, положу на угол. Щётка на раковине.
 Густо не ответил. Виновник трагедии привалился к стене и скрестил руки на груди. Он включил свой «сексуальный голос»:
 – Злишься? Чем я могу загладить свою вину? Хочешь кончить мне в рот, я проглочу, и мы будем квиты?
 Густо притих, видимо, обдумывая предложение, и смущённо ответил, пытаясь изобразить строгость в голосе:
 – Иди лучше пожрать приготовь, раз делать нечего, изврат.
 – Понял, – ответил Дим и вышел из ванной.
 Дим опасался, что Густо разыграет с утра пьяную карту «ничего не помню, пьяный был» и опять пропадёт на несколько месяцев. Но, судя по всему, парень не собирался линять и не проявлял нервозности. Наблюдая за ним, Дим подумал, что у мальчика очень хорошие адаптационные механизмы: если создать ему комфортные условия, он быстро приспособится, не утруждая себя глубоким анализом происходящего. Густо походил на кота – если его ласкать, кормить и не сильно доставать, то он мог спокойно существовать рядом. У других людей ему бы показалось это инфантильностью, но у "его Густо" это выглядело как несомненный плюс его характера.
 Дим сделал омлет из четырёх яиц, щедро настрогав в него сыра, колбасы и зелени. Заварив кофе, расставил тарелки и начал нарезать хлеб. Солнце уже становилось жарким, из открытого окна доносились звуки улицы. Дим всегда открывал окна и не любил кондиционеров. Ему нравился свежий воздух, без примеси запаха фреона. Он улыбался своим мыслям, раскладывая омлет по тарелкам. От запаха еды и кофе уже текли слюнки. На кухню зашёл Густо в одних джинсах и сразу сел за стол, быстро и по-деловому оглядывая завтрак. Взяв вилку в руку, он отрезал кусок омлета и поднял глаза на Дима:
 – Да ты ещё и готовишь плюс ко всем своим талантам? Ну, ты прям завидная невеста. – И он мстительно захихикал, отправляя кусок себе в рот.
 Жуя омлет, чудо-повар одарил гостя иезуитской улыбкой.
 – Да не говори! Сам думаю, кому же я достанусь?..
 Густо кивнул, оценив шутку, и спросил:
 – А сколько тебе лет-то, такому призу?
 – Тридцать два.
 Парень нарочито недоверчиво оглядел Дима и протянул:
 – Правда? Я думал, ты старше.
 Дим продолжал улыбаться. Ему нравилось, что Густо покусывает его и петушится. Ему вообще нравилось всё в этом парне.
 – А тебе сколько, Густо?
 – Двадцать четыре.
 Дим состроил разочарованную гримасу и протянул, передразнивая шутника:
 – Правда? Я надеялся, ты моложе.
 Густо опять кивнул, показывая, что оценил, как Дим отбил его подачу. Оба занялись омлетом, периодически поглядывая друг на друга и заговорщицки улыбаясь. Диму захотелось, чтобы этот завтрак длился вечно. За столом царила игривая атмосфера, и он подумал, что уже давно не испытывал такой искренней радости от простого пребывания рядом с человеком, который ему так сильно нравился. Разделавшись с омлетом, гость сдвинул брови и строго оглядел стол:
 – А где торт-то?
 Дим отложил вилку, встал, вытащил торт из холодильника и начал резать на большие куски. Наевшись торта и допив кофе, Густо сыто потянулся и откинулся на спинку стула, когда из спальни послышалась трель мобильника, грубо врываясь в утреннюю идиллию. Парень поднялся со стула и поплёлся в спальню.
 Дим повернулся к окну и, подперев рукой подбородок, посмотрел на ярко-синее небо за стеклом. Надо было позвонить заместителю и узнать, как прошёл вчера ужин в ресторане. Надо было отправить несколько важных писем. Надо было включаться в обычную рутинную жизнь, но так не хотелось. Хотелось сорваться с Густо за город, или завалиться с Густо в постель, или пойти с Густо в кино на последний ряд... Густо, Густо... Дим потёр глаза. Все признаки налицо: он влюбился... Густо зашёл на кухню, уже одетый в футболку.
 – Мы с мужиками на Пироговку едем, – сказал он, разглядывая свой телефон. – Ты к метро не поедешь сейчас?
 Дим кивнул с мягкой полуулыбкой вежливого хозяина.
 – Да, сейчас оденусь и подброшу тебя. Тебе куда удобнее?
 – Да мне всё равно.
 Дим встал, взял тарелки со стола и поставил их в посудомойку. Пройдя мимо Густо, он шутливо толкнул его в бок, не сумев подавить желание коснуться своего ускользающего красавца. В спальне он переодел брюки и натянул футболку из комода. Дим прокручивал в голове что сказать, чтобы договориться с Густо о следующей встрече. Мысль, что тот может снова исчезнуть из его жизни, была невыносима. Он сильно нервничал, ему казалось, что Густо видит его глупое, безнадёжное состояние. Они вышли в коридор и обулись. Дим взял ключи и открыл дверь. Оба молчали. В лифте Дим шутливо спросил Густо, кто сядет за руль. Тот улыбнулся, но ничего не ответил.
 Они сели в машину и выехали из гаража. Густо тоже явно чувствовал себя не в своей тарелке: он то нажимал кнопки на магнитоле, то проверял свой телефон. Наконец Дим сказал:
 – Если останутся силы, можно вечером посидеть где-нибудь.
 Ему показалось, что Густо сейчас услышит, как громко стучит сердце в его груди. Сейчас Густо должен дать ему сигнал, хочет ли он Дима так же, как Дим хочет его. Секунды тишины показались вечностью, и Дим даже стал жалеть, что спросил, когда Густо пожал плечами и лениво сказал:
 – Ну, можно. Я позвоню, как чё. – И отвернулся к окну. Дим заметил, что тот всегда отворачивается, когда смущается.
 Выдох. Он получил сигнал. Казалось, что солнце засияло ярче. Лицо Дима растянулось в улыбке.
 Но в тот день Дим не дождался желанного звонка. И на следующий – тоже...

Глава III

 Густо торопливо поднимался по улице к метро. Зябко кутался в свою ветровку, жалея, что не надел тёплую толстовку. В конце октября по вечерам уже совсем холодно. Он не переносил холод – начинал мелко трястись, раздражаться и ругаться на погоду, как старый дед. Друзья всегда смеялись над этой его особенностью, дразнили неженкой. Густо нахохлился и убыстрил шаг. Солнце уже не грело, хотя на улице было ещё светло. Основной поток машин уже схлынул, народу было немного. Он шёл по тротуару, рассеянно глядя на дорогу.
 Зацепившись взглядом за одну из машин, припаркованную рядом с бордюром, встал как вкопанный. Он сразу понял, чья это машина, ведь второй такой машины в Москве больше нет. Густо быстро огляделся по сторонам, отступая к ближайшему зданию, пропуская немногочисленный поток людей. Поднял голову и прочитал вывеску на здании. Ресторан. Ясно, значит это парковка ресторана. А тот мужчина, должно быть, внутри. Густо почему-то сразу забыл про холод и про то, что спешил домой смотреть скачанный «Стартрек». Недалеко от ресторана заметил подземный переход. Он подошёл к нему и забрался на холодный гранитный бортик. Он ждал желтоглазого мужчину, не спуская глаз с дверей ресторана.
 Густо прошёл уже все стадии невроза из-за этой дикой, почти невыносимой ситуации. После той, первой, ночи с Желтоглазым, его потряхивало и подташнивало еще пару дней. Ему было жутко вспоминать о случившемся, но и не думать об этом он не мог. Не облегчало его страдания и то, что он не мог этим ни с кем поделиться. Сначала ему было противно до чертей, всё-таки этот извращённый секс был навязан ему насильно. Густо страдал от чувства глубокого оскорбления, его гордость была сильно уязвлена. Как только он оставался один на один со своими мыслями, в памяти всплывала та ночь. Тёмная комната, огромная кровать, здоровенный стонущий мужик между его ног, толкающийся в него. От этих воспоминаний парня опять начинало мутить. Так прошла пара недель. Потом, чувство гадливости начало понемногу исчезать, но Густо всё чаще и чаще вспоминал тот истеричный оргазм, который ему пришлось пережить под этим озабоченным кошаком.
 Изменения начались незаметно. Сначала Густо начал чётко выделять геев из толпы. Вот такой бред! Как будто после всех этих страданий у него открылся гей-радар. Вот два парня, стоящие друг к другу чуть ближе, чем положено. Вот два мужика, смотрящие друг на друга чуть более пристально, чем должны. Какой-то голубой дозор, честное слово!
 Дальше – веселее. Зайдя к сестре в комнату за приставкой, он обнаружил её с подружками, сбившимися в кучку на диване. Девушки с открытыми ртами смотрели какой-то японский мультик в телеке. Густо задержался глазами на экране и увидел, как один парень раздевает другого и вставляет ему пальцы в зад! Ошарашенному парню объяснили, что это какой-то жанр аниме, якобы дико популярный во всём мире. С ощущением нависшего над собой рока, Густо вылетел от сестры и закрылся в комнате. Встало у него крепко. Бля, приехали! Несчастный пытался отвлечь свой неожиданно вставший член, но тот был непреклонен и не угомонился, пока Густо не подрочил его как следует. В момент оргазма в памяти отчётливо всплыла фигура полуголого Дима, и это окончательно добило страдальца.
 С того дня, его начали преследовать эротические сны, иногда даже наяву. Он мог задуматься о чём-то другом, но рано или поздно мысли возвращали его в ту жаркую ночь, и тело тут же отзывалось похотью. Густо больше не чувствовал неприязни ко всему случившемуся. Это стало его смущающим, но дико возбуждающим секретом. Правда, крайне удручало то, что он перестал интересоваться красотками, как раньше. Они как будто перестали вызывать его интерес. То есть он, конечно, мог полюбоваться на красивую попку или круглые сиськи, но не спешил тащить их всех в постель. А ведь раньше он был тем ещё ёбарем. Тем более что с его внешностью он не испытывал недостатка в желающих. Но, как оказалось, всё было куда серьёзнее.
 В тот августовский вечер Густо сильно накидался – в «Медведе» отмечали чей-то день рождения. К нему подсела блёклая девица с огромными буферами. Слово за слово, и вот она уже перед ним на коленях в кабинке туалета, запихивает себе в рот его член. У Густо кружится голова от алкоголя, и он никак не может сконцентрироваться. Она пыхтит и стонет, и вдруг он слышит её шёпот:
 – Ну, давай, красавчик. Ты устал, что ли? Не надо было столько пить.
 Густо опустил голову и увидел, что его член висит на полшестого и с него капает её слюна. Он грубо достал её буфера из выреза платья и начал тискать их так сильно, что она поморщилась. Он запихивал ей пальцы в рот, говорил какие-то грязные слова, но член не шевелился. Застегнув ширинку, Густо вышел из туалета, скомканно извинившись перед девицей. В висках застучало, ему будто не хватало воздуха. Сейчас он понял, что с той ночи ни разу не трахался с женщиной! Надо было что-то срочно предпринять. И пьяный мозг Густо подсказал ему гениальную идею…
 Когда Дим вышел ему навстречу из машины, Густо словно проснулся. Желтоглазый так крепко засел в его мыслях, что сейчас у Густо появилось ощущение, что он встретил близкого человека после разлуки. Все эти эмоции его нервировали, а вот Дим был абсолютно расслаблен. Судя по всему, он вообще был лёгок на подъём. Заехал за Густо по дороге, просто потому, что тот позвонил. Видимо, у него не было проблем с общением, да и с партнёрами. Он спокойно похвастался машиной, пожаловался на голод, размышляя вслух, куда бы ему поехать сегодня вечером. Когда Дим между делом позвал его с собой, Густо понял, что не сможет отказаться, хотя стремительно трезвевший рассудок кричал ему этого не делать.
 Наверное, в какой-то момент он всё-таки выскочил бы из машины, но расслабленный Дим так незаметно манипулировал им, вовлекая в пустой разговор, что Густо допёрся-таки с ним до самого дома. Конечно, Дим был старше и опытнее. К тому же, у него не было проблем с самоосознанием, он был «правоверным» геем и, скорее всего, каждый день возил к себе мальчиков. Для него это был один из обычных вечеров, а Густо был одним из череды красавчиков, которые скрашивают его досуг. Это однозначно бесило, и Густо даже в какой-то момент захотелось обхамить Дима, чтобы смыть с его лица это расслабленно-сытое выражение, но тот не давал повода. Хотя главная причина того, что Густо позвонил ему, была в чётком понимании одной вещи: никто, кроме Дима, не доставит Густо того удовольствия. Для него Желтоглазый был сейчас единственным «поставщиком» столь желанного кайфа. Именно поэтому Густо продолжал сидеть в этой машине, страдая от унижения из-за своей похотливой зависимости.
 Когда они зашли в лифт, Дим прижал его к стене без всякого предупреждения и поцеловал, давая понять, что это посещение имеет только одну причину. Пока Густо ловил своё выпрыгивающее через горло сердце, Дим так же внезапно отстранился от него. Он был настолько небрежен, что даже не закрыл входную дверь, и вообще общался с Густо крайне буднично и по-свойски. А Густо не мог больше терпеть это напряжение, он хотел, чтобы всё уже началось, чтобы у него уже не было шансов отступить, он сильно нервничал. Дим понял это по глазам гостя и мягко атаковал. А дальше рассудок покинул Густо, и на сцену вышла голая физиология. Его голова была абсолютно свободна от любых мыслей, он ничего не решал, не выбирал и не делал. Он просто отдался Диму, как безмозглое существо, пассивно позволяя делать с собой всё. Он никогда не испытывал такого. Полный отказ от инициативы, полное снятие с себя ответственности, полное подчинение. Конечно, если бы Дим как-то напугал его или сделал больно, он бы вышел из того одурманенного состояния, в которое впал, но Дим был просто какой-то долбанной машиной для удовольствия.
 Когда Густо проснулся утром, подмятый под любовника, как мягкая игрушка, он вдруг чётко осознал, что добровольно залез под мужика. Утреннее солнце умеет рассеять морок, избавить от ночных фантазий. Когда из его задницы полилась сперма, Густо забился в ванну, морщась от мысли о том, как эта сперма туда попала. Но этот Дим мог чёрта заговорить! Парень не успел опомниться, как его уже кормили вкусным завтраком и развлекали беседой. Может, у этого желтоглазого гада есть какой-нибудь свисток для подавления воли, действующий на ультраволнах? Что интересно, Густо не испытывал к нему неприязни. Встреться они при других обстоятельствах, он однозначно подружился бы с этим мужиком. Дим был умный, ненапряжный и, судя по всему, продвинутый парень с крутой работой. Но Густо понимал, что после того, как этот белобрысый красавчик вставил в него свой член, ни о какой крепкой мужской дружбе между ними не может быть и речи. Как вести себя с Димом, он не знал. Но хозяин квартиры не обращал внимания на неловкость гостя, разряжая обстановку шутками. Густо даже начал задирать наглого кошака, почувствовав свою безнаказанность, а тот отвечал ему в том же ключе.
 Неизвестно, чем бы закончилось это утро, если бы Густо не позвонил Илюха с приказом явиться на общий сбор с последующим выездом на Пироговку. У Ильи была днюха, и он собирался традиционно ужраться в слюни, чтобы потом весь год травить байки из цикла «Помню, на мой день рождения...». Густо малодушно подумал, что это даже к лучшему, и поспешно покинул любовника, пообещав созвониться.
 В этот раз Илюха превзошёл сам себя. Он развёл какую-то неуместную в этот жаркий день активность, заставляя всех то жарить шашлыки, то массово петь песни, то слушать свои бесконечные тосты «самым любимым братанам». Под конец вечера от Илюхиного голоса у Густо уже болела голова.
 Все уже прилично накачались, когда Густо решил уехать. Весь день он был вялый и задумчивый, объясняя удивленным друзьям, что не выспался. Он постоянно ловил себя на мыслях о прошедшей ночи, особенно когда у него начали ныть ноги и поясница. Всё-таки эти акробатически этюды не прошли бесследно. Густо понял, что он ждёт вечера, чтобы позвонить Диму и встретиться с ним ещё раз. Он чувствовал себя женатым пожилым мужчиной, которого тянет к развратной молодой соседке. Он понимал, что это неправильно, что это плохо кончится, но ничего не мог с собой поделать. Еле дождавшись восьми вечера, Густо полез за телефоном в карман, но его там не оказалось. Густо пошарил по покрывалу, на котором сидел, – нету. Он встал и начал ходить вокруг мангала, вглядываясь в траву, – ничего. Густо взял Илюхин телефон с покрывала и набрал свой номер – абонент не абонент. Он почувствовал лёгкую панику и кинул клич по компании, чтобы те, кто ещё мог стоять на ногах, ринулись на поиски телефона, но помощи от них не было никакой. Густо понял, что шансов найти телефон почти нет. Скорей всего, телефон утопили или украли воришки, промышляющие на пляжах. Чёрт! Номер Дима утерян, но остаётся шанс, что Дим сам позвонит ему, когда Густо восстановит сим-карту. Блядь! Он не мог восстановить сим-карту, потому что она была оформлена на его друга, который сейчас был в армии! Густо сел на корточки, обхватив голову руками. Друзья притихли, кто-то пытался его успокоить, кто-то только что проснулся и спрашивал у остальных, что случилось. Так закончился этот жаркий августовский вечер.
 Спустя неделю какой-то дурацкой и плохо объяснимой тоски, Густо начал себя убеждать, что оно к лучшему. В конце концов, он не гей и не собирался им становиться. Эту дикую историю следовало забыть навсегда и заняться каким-нибудь делом. Густо решил найти себе работу и неожиданно быстро устроился официантом в довольно популярное кафе. Платили немного, но зато посулили место бармена, если он сможет выучить составы всех коктейлей. В один из особо тоскливых вечеров, Густо зашёл к знакомой, жившей по соседству, и та приняла его. Он ушел почти сразу после скомканного и мало удовлетворяющего секса, порадовавшись, что его член хотя бы встаёт на женщин. Шли недели, осень укорачивала дни. Густо смирился с тем, что мысли о Диме всё ещё лезли в его голову, надеясь, что со временем это пройдёт. Пока не увидел эту чёрную машину на улице...
 Прошло больше часа, когда Густо наконец заметил знакомую фигуру, выходящую из дверей ресторана. Он уже почти не чувствовал заледеневших ног, но почему-то не мог покинуть свой пост. Все его переживания, которые, казалось, уже побледнели, вернулись с прежней силой. Густо показалось, что они только вчера проснулись в одной кровати. Он разглядывал Дима, отчётливо вспомнив его голос и даже запах. В этот самый момент он почувствовал какую-то иррациональную, животную, тягу к этому, по сути, малознакомому мужчине.
 Дим вышел из дверей, придерживая её для выходящей следом женщины. Она сразу повисла на его локте, и стало понятно, что они вместе. Густо соскочил с бортика и встал в нерешительности. Дим подвёл свою спутницу к красной иномарке и, поцеловав её в щёку, открыл дверцу водителя. Густо облегчённо выдохнул, поняв, что сейчас она уедет на своей машине. Женщина села за руль, махнув на прощанье рукой. Дим постоял, пока она не начала отъезжать, и направился к своей машине. Надо было действовать немедленно. Пытаясь унять дрожь в голосе, Густо выкрикнул:
 – Эй, командир, подбрось, а?
 Желтоглазый обернулся на голос, недовольно сдвинув брови. Остановившись взглядом на Густо, он удивлённо округлил глаза, замерев на месте. Он молчал, теребя в руке брелок от машины. Густо явно застал его врасплох своим появлением. Парень подошел к Диму на расстояние вытянутой руки. Тот продолжал удивлённо смотреть на Густо и молчать.
 – А я смотрю, знакомая машина... – начал Густо и улыбнулся.
 Наконец Дим ожил и как-то натужно улыбнулся в ответ.
 – Так ты живой? – медленно проговорил он, и постепенно его лицо приняло привычное приветливо-равнодушное выражение. – А я уже начал некрологи почитывать.
 – Я всё равно не упомяну тебя в завещании, так что не надейся. – Густо пытался унять дрожь не то от холода, не то от нервяка.
 Дим разглядывал его, будто ожидал какого-то подвоха. Он продолжал улыбаться, в то время как его жёлтые глаза пристально сканировали лицо Густо. Повисла пауза. Густо так разнервничался, что уже начал жалеть, что окликнул Дима. Тот явно не скучал и не горел желанием провести с Густо вечер воспоминаний. Возможно, у него уже были какие-то планы, и сейчас бывший случайный любовник ему только мешал, задерживая. И даже понимая всё это, Густо не мог повернуться и уйти. Его постыдная зависимость от этого мужчины была слишком сильна. Не выдержав тишины, он набрался смелости и выпалил:
 – Не пригласишь на тортик? – И улыбнулся ещё шире, чтобы не было заметно, как у него задрожали губы.
 Дим склонил голову набок и поднял брови, изображая удивление.
 – Теперь ты хочешь ко мне на тортик? Какой же ты импульсивный...
 Он одарил Густо приторной улыбкой и нажал на брелок. Машина пикнула.
 – Только секса не будет, Густо.
 С этими словами он развернулся, подошёл к пассажирской двери, открыл её и неожиданно серьёзно посмотрел на парня.
 – Едешь?
 Густо был слегка ошарашен этим замечанием про секс, но отступать было как-то глупо. Он быстро подошёл к машине и сел в салон, не поднимая глаз на Дима. Тот закрыл дверцу, обошёл машину и сел за руль. Завёл двигатель и, глянув на Густо, включил печку. Еле тёплый воздух заструился по салону. Густо откинулся на спинку сиденья, чувствуя, как его тело начинает понемногу отогреваться. Водитель включил радио и нажал на газ. Густо смотрел в окно, лихорадочно соображая, о чём начать разговор, ведь раньше всё светское общение брал на себя Дим, который сейчас сидел молча. Густо обратил внимание на телефон, лежащий между сиденьями.
 – Новый? – спросил он, чтоб хоть как-то прервать затянувшуюся паузу, и взял его в руки. – А старый что?
 – Разбил, – ответил мужчина, глядя на светофор.
 – Уронил, что ли?
 – Да. Об стену, – отрезал Дим и нажал на газ, дождавшись зелёного света.
 Густо положил телефон обратно и отвернулся к окну. Блин, всё хуже некуда! Может, сказать, что он вспомнил про какое-то неотложное дело и ему надо бежать? Попросить остановить машину и выйти? Но что-то удерживало Густо от того, чтобы слинять сейчас, и он продолжал молча смотреть в окно, проклиная своё малодушие. В салоне было уже совсем тепло, диктор по радио монотонно читал новости. Перед ними выросла знакомая высотка. Густо набрал в легкие воздуха, будто готовясь к важной битве. Они припарковались в гараже и зашли в лифт. Густо по инерции встал возле той же стены, к которой Дим прижал его прошлый раз с внезапным поцелуем. Дим встал у противоположенной стены и наконец прервал молчание:
 – Я серьёзно, дружок. Я к тебе и пальцем не прикоснусь.
 И тут Густо почувствовал злость. В конце концов, он стоял под этим рестораном битый час, сам предложил себя и пытался быть милым с этим психом. Зачем он говорит эту ерунду про секс, что он имеет в виду? Густо криво усмехнулся, глядя Диму в глаза, решив изменить тактику поведения.
 – Ну, это мы сейчас посмотрим.
 Дим приподнял одну бровь, не ожидая такой наглости от ещё недавно трясущегося паренька. Двери лифта открылись, и Густо вышел первым, расстёгивая молнию на ветровке. Всё еще удивлённый, Дим открыл дверь квартиры и пропустил осмелевшего гостя вперед:
 – Ну, заходи...
 Густо прошёл в квартиру, стягивая ветровку и бросая её на комод для обуви. Он входил в раж, чувствуя злость и одновременно возбуждение от этой, пока непонятной ему, игры. Скинул кеды и направился прямиком в спальню, стягивая на ходу носки и кидая их тут же, на пол. Он не оборачивался, но слышал, что Дим идёт следом за ним. Густо снял через голову лёгкий свитер и тоже кинул его на пол. Его заводила собственная смелость и то, что он сейчас был ведущим, а Дим – ведомым. Он вошёл в спальню, на ходу расстегнул ширинку на джинсах и стянул их, вместе с трусами. Забрался на кровать и на коленях прополз до подушки. Он почувствовал, что у него встаёт. То ли эта игра, то ли воспоминания от секса на этой кровати захватили Густо так, что он без малейшего стыда лёг на спину и взял себя за полувозбуждённый член, глядя на вошедшего следом за ним Дима. Тот остановился в проёме двери, часто моргая. Его рот был приоткрыт, как будто он собирается что-то сказать. От этого потерянного вида парня вставило ещё сильнее, и он начал гладить свой член, не отрывая глаз от лица Дима. Дыхание Густо становилось всё более глубоким и шумным. Он облизал губы и широко раздвинул ноги. Дим сузил глаза и угрожающе процедил:
 – Когда это ты превратился в шлюху?
 Не почувствовав угрозы, Густо тут же огрызнулся:
 – Когда это ты превратился в импотента?
 Он не успел отреагировать на молниеносное движение Дима. В одно мгновение тот оказался рядом с Густо на кровати. Рывком перевернул парня на живот, вжав его голову лицом в подушку и раздвинув его ноги своими коленями. Густо дёрнулся, пытаясь вырваться из-под Дима, но тот навалился на него всем весом. Густо в ужасе почувствовал как горячий, сухой член с силой надавил на вход между ягодицами, и заорал от тупой боли. Член давил, пытаясь прорваться в сжатый, сухой проход, причиняя страдания. Страх захлестнул Густо, и он наотмашь ударил согнутой рукой назад, почувствовав, как его локоть достиг своей цели. В эту самую секунду Дим отпустил его и спрыгнул с кровати. Испуганный, Густо тут же перевернулся и прижался спиной к спинке кровати, подогнув сведенные вместе ноги к животу. Он часто дышал, не отрываясь глядя на Дима расширенными от страха глазами. Тот стоял, немного согнувшись, выставив вперед руки с открытыми ладонями:
 – Прости, Густо, прости. Я мудак, Густо, прости меня, я...
 Его зрачки расширились так, что жёлтый цвет почти пропал. Он нервно переминался с ноги на ногу, периодически прикладывая ладони ко рту. Густо спустился с кровати, пытаясь унять дрожь в ногах, следя за малейшими движениями Дима. Тот продолжал бормотать извинения, придерживая норовившие упасть штаны. Начиная приходить в себя, Густо заорал на всю квартиру:
 – Ты что, урод? Ты садист, что ли?
 Дим интенсивно замотал головой, пятясь назад, выставив вперед руки, будто сдаваясь:
 – Нет, я бы никогда... Успокойся, я тебе ничего не сделаю!
 Густо почувствовал жжение и пульсирующую боль в заднице. Он автоматически дотронулся там, где болит, и посмотрел на пальцы. Крови не было. Значит, он не успел. Дим бросился к комоду, с шумом открыв верхний ящик и начал интенсивно там шарить. Он достал какой-то зелёный тюбик и, вытянув его перед собой, начал двигаться к Густо.
 – Не подходи! – заорал тот, отступая.
 Дим остановился и кинул тюбик на кровать рядом с голым, трясущимся гостем.
 – Вот, это от ... – И он неопределённо махнул рукой в сторону нижней части тела.
 Густо схватил тюбик и рванул в ванную, захлопнув за собой дверь. Его трясло и тошнило от страха. Он вдруг осознал, как он облажался: припёрся к здоровенному гею, который уже однажды принудил его к сексу, угрожая насилием, и развалился на его кровати, раздвинув ноги, как похотливая сучка. Да о чём он вообще думал? Разыгрывал тут из себя рокового соблазнителя! Быстро же Дим указал ему на его место.
 Густо оперся о стиральную машинку и надавил на тюбик. Зелёное желе, пахнущее какой-то аптечной химией, вытекло на пальцы. Боль и жжение в заднице не ослабевали. Он аккуратно дотронулся до входа, почувствовав, как желе холодит слизистую. Через несколько секунд жжение стало отступать, и Густо намазал уже более щедро. Он стоял, отклячив задницу, облокотившись на стиралку, слушая, как за дверью причитает Дим. Вообще, если бы не страх, который он только что пережил, эта ситуация могла бы быть ужасно смешной. Через минуту задница вообще перестала болеть, и он подошёл к раковине помыть руки. Всё это время Дим стоял под дверью. Густо слышал, как он там топчется, задавая вопросы.
 – Густо, как ты? Можно я войду? Тебе помочь? Давай я вызову врача!
 Пострадавший выключил воду и повернулся к двери, грозно сдвинув брови, как будто Дим мог его сейчас видеть. Для пущей убедительности, Густо упёрся руками в бока, встав в «позу сахарницы».
 – Что это за херня? – заорал он через дверь и услышал, как Дим затаился, прислушиваясь. – То вдруг «секса не будет», то кидается, как псих. У тебя какой-то синдром или хворь? Ты уж определись!
 Через пару секунд молчания, Густо услышал неожиданно ровный голос Дима. Он больше не причитал испуганно, прося прощения.
 – Это, конечно, меня не оправдывает, но чья бы корова мычала...
 Густо уставился на дверь, будто пытаясь там разглядеть лицо собеседника.
 – Чего? Ты про что, вообще, я не понял?
 Голос Дима то затихал, то становился громче. Было понятно, что он ходит по комнате.
 – Густо, милый Густо. А как у тебя с определением? То ты пропадаешь и не берёшь трубку, а то вдруг, без всяких объяснений, прыгаешь в мою кровать, как будто так и надо? Если хочешь иметь партнёра в сексе, надо научиться поддерживать хотя бы иллюзорное общение!
 Дим замолчал, а парень в его ванной стоял, вытаращив глаза, обдумывая только что услышанное. Значит, Желтоглазый звонил ему всё это время. Надо было сразу сказать ему про потерянный телефон! Странная какая-то вышла фигня. Густо только сейчас понял, что стоит полностью голый и, стащив с крючка полотенце, обвязал его вокруг бёдер. Он подошёл к двери и дёрнул за ручку. Дим стоял за дверью, сложив ладони перед собой, будто молясь.
 – Мог бы сразу спросить про... Ни хрена себе фингал! – Густо уставился на лицо горе-агрессора, на скуле которого наливался фиолетовый синяк.
 Дим сдвинул брови и начал трогать себя за лицо.
 – У меня? – глупо переспросил он. – Откуда?
 – А ты не помнишь? У меня до сих пор локоть болит, – издевательски проговорил голый гость и, схватив Дима за руку, подтолкнул его к зеркалу над раковиной.
 Дим уставился на своё лицо, щупая отёкшую скулу.
 – Блин, а я даже не почувствовал...
 – Пошли, холодное приложим.
 Густо направился из ванной через комнату на кухню, заметив, что все его вещи аккуратно сложены на кровати. Значит, хозяин ходил по квартире и собирал его одежду, раскиданную во время стихийного стриптиза, пока он обихаживал свою задницу в ванной. Цирк!
 Дим послушно пошёл за Густо на кухню. Пока тот стоял напротив открытой морозилки, выбирая антисинячный компресс, он быстро включил чайник и микроволновку. Густо достал пакет с замороженным горошком.
 – Приложи и держи. И ещё крем надо какой-нибудь от синяков, а то будешь завтра, как анютина глазка, фиолетовый.
 Дим прижал пакет к скуле и кивнул.
 – Садись. Хочешь есть?
 Он достал из пищащей микроволновки бутерброды с расплавленным сыром. Вкусный запах сыра и горячего белого хлеба защекотал ноздри. Густо послушно сел на стул, заметив, что хозяин пристально следит за его движениями, очевидно, пытаясь оценить ущерб, нанесённый заднице гостя. Убедившись, что тот не пострадал, Дим отвернулся к кухонному столу и разлил кипяток по кружкам. Когда он начал размешивать напиток в горячих чашках, Густо почувствовал запах какао. Он не пил какао уже много лет! У Густо рот наполнился слюной, и он нетерпеливо поёрзал на стуле. Желтоглазый поставил перед ним дымящуюся чашку и подвинул большую тарелку с горячими бутербродами.
 – Ешь, я пойду мазь от синяков поищу. – И ушёл в комнату.
 Полуголый гость с упоением жевал горячий хлеб, запивая какао, громко давая советы побитому.
 – Можно ещё йодом сетку нарисовать, мне так делали, чтобы синяк проходил. Правда, на попе, – последнее предложение он сказал намного тише.
 Дим зашёл на кухню, размазывая белый крем по больной скуле. Густо забрал у него из рук уже подтаявший пакет с горошком, положил обратно в морозилку и достал новый.
 – На, приложи. И сядь.
 Тот приложил пакет к лицу и сел за стол, глядя на Густо. Парень отхлебнул какао и сказал:
 – Я в тот день на Пироговке телефон утопил, а симка не на меня оформлена была. В общем, все контакты похерил. Теперь у меня другой номер. Так что, вот так...
 Дим убрал замороженный пакет от лица и улыбнулся.
 – Правда?
 – Кривда! – Густо стало неудобно от созерцания этой немного детской улыбки на лице взрослого мужика с фингалом под глазом. – Поэтому я и ждал тебя возле машины, потому что у меня телефона твоего больше нет. Ты пакет-то держи, от него быстро сойдёт. – И он нарочито шумно втянул в себя остатки какао, запрокинув голову.
 – Хочешь ещё? – Дим вскочил со стула и включил чайник.
 – Неа, давай просто чай.
 Густо дожевал бутерброд и сыто икнул. Он начинал замерзать, сидя в одном полотенце с голыми ногами. Дим поставил перед ним чашку с чаем и, придерживая пакет у лица, спросил:
 – Пойдём, фильм посмотрим? У меня родной блю-рей «Стартрек», я ещё не смотрел.
 Густо хмыкнул, удивляясь такому совпадению и кивнул.
 – Я чай с собой возьму, – сказал он и встал. – Куда идти?
 Дим повёл его в другую комнату, видимо, гостиную. Это была настоящая гостиная холостяка. Причём, не того холостяка, который таскает к себе цыпочек, пытаясь произвести на них впечатление, а настоящего убеждённого холостяка. Тут был огромный телевизор, на полу валялись джойстики от игровой приставки. Огромный кожаный диван так и просил, чтобы на него прыгнули с разбега. Между диваном и телевизором стоял низкий столик, на который можно было положить ноги и поставить еду. Пока Густо разглядывал джойстики, Дим подошёл к нему сзади и накинул на плечи мягкий халат. Густо вздрогнул от неожиданности, но тут же закутался поплотнее, почувствовав себя в каком-то тёплом пуху.
 – Сядь. – Дим кивнул на диван и, когда мерзлявый гость сел, наклонился и натянул ему на ноги высокие тапки, больше похожие на маленькие валенки. – Так не холодно?
 Дим встал и подошёл к телевизору, а Густо удивлённо смотрел на тапки. Значит, Желтоглазый заметил, что он замёрз, и принёс тапки и халат, пока он осматривал комнату? Густо блаженно откинулся назад, чувствуя, как его голова утопает в мягкой коже дивана. Дим сел рядом и, закинув ноги на столик, включил экран с пульта. Будто гончая, Густо почувствовал запах своего странного любовника, может, его туалетная вода или шампунь, но это был именно тот запах, который он помнил. Рассеянно глядя на экран, он раздумывал, что будет делать дальше? Остаться на ночь? А где спать после случившегося? Дим перевернул пакет холодной стороной к скуле и отпил чай. Да, ему-то не надо париться, он у себя дома. В комнате был сумрак, на улице уже почти темно. В телевизоре заиграла заставка, и начался фильм. Густо не мог сосредоточиться на сюжете, вся эта ситуация с просмотром фильма в тёмной комнате напоминала ему какую-то школьную фантазию. Если бы Густо был с девкой, он бы уже начал к ней приставать, лапая за грудь. Он мельком глянул на Дима и, когда тот поймал его взгляд, спросил:
 – Ну, как щека? Болит?
 Тот неопределенно пожал плечами и как бы ненароком закинул руку на спинку дивана над его плечами. Атака началась.
 Лёгкое и ненавязчивое касание затылка, потягивание за пряди волос, дальше по шее вниз, залезая под ворот свободного халата. Густо поставил чашку на стол, подальше от края, и откинулся обратно на диван. Дим бросил замороженный пакет и юркнул рукой в разрез халата. Холодные и влажные от пакета пальцы сжали сосок, покручивая его, тёплые губы прошлись по скуле к подбородку. Жертва недавнего насилия откинула голову назад, принимая поцелуи. За фильмом уже никто не следил. Приоткрыв разнеженный рот, Густо ощупывал чужой язык своим, сжимал губы на чужих губах. Согревшаяся ладонь Дима скользнула по его животу и, забравшись под полотенце, сжала член. Густо застонал на выдохе, передёргивая плечами от мурашек. Желтоглазый ритмично скользил ладонью по его члену, добившись крепкой эрекции за несколько секунд. В какой-то момент он потянул Густо на себя, заставляя оседлать свои колени, к себе лицом. Тот почувствовал голым задом и пахом вздыбленные брюки Дима и замер, услышав шёпот:
 – Приподними бёдра, встань на колени. Не бойся, я не буду вставлять.
 Густо приподнялся на коленях, расставив их по обе стороны от Дима, и тот съехал вниз между его ногами по спинке дивана так, что его рот оказался прямо напротив стоящего члена Густо. Дим распахнул на нём халат и, взяв член в руку, провёл языком по всей длине. Густо застонал и схватился за спинку дивана перед собой. Обхватив губами его член, Дим, подняв обе руки, схватил и начал мягко раскачивать его бёдра, побуждая делать толчки вперёд, стоя на коленях. Густо тут же поймал ритм и начал двигаться взад-вперёд, глядя, как его член входит и выходит из блестящего от слюны рта. Дим поднял на него глаза, то сжимая губы сильнее, то открывая рот и дразня головку и уздечку языком. Густо не мог оторвать глаз от этого зрелища. Лицо Дима, его глаза, разбитая скула и собственный член, вталкивающийся в прорезь сомкнутых губ – эта картина возбуждала так же сильно, как и то, что Дим выделывал с его членом своим блядским ртом.
 – У тебя охуенный рот, Дим, – прошептал Густо, непроизвольно начиная ускорять темп.
 Он начал толкаться глубже, почувствовав стенки гортани, которые сжимали головку, заводя Густо и провоцируя его на более жестким ритм. Он чувствовал широкий язык, который с силой тёр его уздечку. Схватил Дима за волосы одной рукой, начав резче входить в его горячий рот. Тот массировал рукой его яйца, приближая мощную разрядку. Густо не мог контролировать стоны, которые вырывались из его груди, и, запрокинув голову назад, он загнал свой член так глубоко, как мог, почувствовав, как сперма вытекает в глотку партнера. По спине пробежали мурашки, и Густо ещё несколько раз дёрнул бёдрами, чувствуя, как остаточные волны проходят судорогами по его телу. Он опустил глаза, тяжело дыша, и только сейчас понял, что всё это время крепко держал любовника за волосы. Густо заставил свои пальцы разжаться, вытянул член из его рта и на плохо слушающихся ногах переполз на диван. Дим подтянулся на руках и, взяв чашку со стола, выплюнул туда сперму. Густо полулежал на боку, шумно выдыхая. Казалось, каждая мышца его тела сейчас расслаблена, он был похож на обмякшую марионетку, которую больше не держали верёвочки. Дим ухватил Густо за талию и подтянул наверх, прижимая его задницу к своему паху: «Я не буду входить, просто постой так, сожми бёдра» – и практически перекинул его животом через спинку дивана.
 Густо не стал отбиваться, он послушно сжал ноги, слушая, как Дим расстегнул молнию на брюках. Видимо, он смочил свой член слюной и протиснул его между сжатых бёдер Густо. Дим интенсивно тёрся, гладя партнера влажными ладонями по спине и плечам.
 – Да что ж ты такой тощий... – прошептал Дим, прижимаясь к его спине щекой.
 Да, тощие бёдра Густо не смыкались настолько, чтобы как следует зажать член. Повинуясь минутному порыву, парень облизал свои пальцы и засунул руки себе под живот. Когда чужой горяченный член вытолкнулся между его бёдер, он обхватил его своей ладонью и сжал в кольцо. Дим застонал и нежно прикусил Густо за плечо. Член был такой твёрдый, что казался ненастоящим. Густо слышал, как любовник прерывисто дышит, вздохи были всё короче и короче. Парень повернул голову, пытаясь разглядеть лицо Дима. Он увидел затуманенные жёлтые глаза, лоб в испарине. Дим набрал темп, пачкая бёдра Густо смазкой, и последний подсознательно дышал с ним в унисон, будто заново переживая свой оргазм. Чувствуя, что Дим уже близок к разрядке, он, захваченный этим чужим ощущением, выдохнул, сам не веря себе:
 – Давай, сладкий, давай...
 Дим вскрикнул и излился ему в руку. Он свалился на любовника всем весом и обмяк. Густо было тяжело дышать, но не от оргазма, а от того, что Дим слишком сильно прижал его грудью к спинке дивана.
 – Дим... Тяжёлый... Слезь... – он кряхтел, пытаясь скинуть здоровенного блондина со своей спины.
 Дим поднялся и накинул на парня халат.
 – Помял? – весело спросил он, глядя на испачканную одежду и диван. – Пошли в душ.
 Густо спустил ноги с дивана, пытаясь стоять ровно. Отмахнувшись от руки, услужливо подставленной Димом, он поковылял в ванную неуверенной походкой.
 – Блин, где у тебя тут свет включается? Шею свернуть в такой темноте... – он ворчал, шаря по стене в поиске выключателя.
 Забравшись в ванну, Густо включил душ и закрыл глаза. В голове вяло крутились вопросы, на которые пока ответов не было. Что это за странное времяпрепровождение? Надолго эта зависимость? Сколько ещё он будет таскаться к этому мужику? Сам о нём постоянно думает, а после оргазма хочется удрать. Потом, вдали от Дима, опять начинаются эти фантазии и мечты, опять бежит к нему в постель и снова послеоргазменный невроз. Какой-то замкнутый круг.
 Шторка отодвинулась, и в ванну залез голый Дим. Густо захотелось выскочить из ванны в ту же секунду. Он даже сам от себя не ожидал такой реакции.
 – Ты куда прёшься-то? Я же здесь ещё! – раздражённо и грубо выплюнул он, отступая.
 Дим посмотрел на него удивленно.
 – А что ты нервничаешь-то? Теперь я вдруг тебя смущаю? – И он приподнял брови, давая понять, насколько абсурдна такая реакция. – Я с тобой как раз и собирался. – И, скользнув руками по талии парня, он обхватил его и прижал к себе.
 Густо почувствовал прилив странного гнева и какого-то… стыда. Необъяснимые эмоции после всех тех вещей, которые они вытворяли вместе. Совместное принятие душа – это уже не секс. Это… общение, флирт. К чёрту! Он на такое не подписывался! Он покраснел как рак и, отвернувшись от Дима, чтобы не смотреть ему в лицо, начал вылезать из ванны, отодвигая от себя его руки. Пару раз он чуть не поскользнулся, но Дим молча поддержал его под локоть. Густо не смотрел на него, но по молчанию понял, что тот тоже напрягся, уловив его дискомфорт. Наспех вытершись полотенцем, Густо вышел из ванной.
 Он прошел в комнату и стал натягивать одежду, аккуратно сложенную на кровати. Вдруг подумал, что уходить, в общем-то, не хотелось. Но единственный способ избавиться от этой нервозности, который ему сейчас казался самым простым, – это уйти, оставив позади этого мужчину и всю ситуацию. Густо застегнул джинсы, натянул носки. Похлопал себя по карманам в поисках мобильника. Похоже, тот остался в куртке. Окинул взглядом комнату вроде – ничего не оставил. В этот момент из ванной вышел желтоглазый чёрт, в полотенце вокруг бёдер.
 Дим сразу оценил обстановку, но не выказал никакой реакции. Как, впрочем, и всегда. Зачем ему реагировать на поведение малознакомого человека, с которым у него раз в три месяца случается спонтанный секс. Открыв ящик комода, Дим достал свободные шорты. Надевая их, он кивнул замявшемуся на дверь:
 – Уже уходите? – он смешно спародировал интонацию Кролика из мультика про Винни-Пуха и даже улыбнулся.
 Густо же не улыбнулся шутке и просто кивнул. Раздражение не унималось, и он твёрдым шагом направился в коридор, чтобы не сказать что-нибудь грубое. В тот момент он твёрдо решил, что больше сюда не вернётся. Всё это неправильно и должно прекратиться. Без сомнения, сейчас Дим был источником раздражения, и Густо намеревался оставить позади этот дом и его хозяина.
 Парень взял с тумбочки брошенную куртку, сунул ноги в кеды, не завязывая шнурков, и подошёл к двери. Дёрнув за ручку, понял, что дверь закрыта на замок.
 – Густо, тебя что-то напрягает? – Дим стоял в проёме двери спальни, наклонив голову набок, как делают психоаналитики в дешёвых сериалах.
  «Хочешь поиграть в психоаналитика? Будет тебе сеанс», – неожиданно азартно подумал Густо. Энергия требовала выхода.
 – Ты меня напрягаешь. – Резко атакует.
 – Чем же? – Психоаналитик невозмутим. Даже лицо сделал заинтересованное, вроде как сейчас же готов устранить проблему.
 – А тем! – Отличный выпад из цикла «Почему? – А потому!». – Я думал, у мужиков всё просто. Хочешь секса и не хочешь вранья этого вечного, как с бабами. Этих ритуалов, хитрожопых пируэтов. Что думаешь, то и говоришь. А что говоришь, то и делаешь. А ты что?
 – Что?
 – Да у тебя же хрен поймёшь, что ты там себе думаешь! – Густо всегда легко и быстро заводился. Правда, он так же легко отходил. От этого разборки у него были громкими, но быстрыми. – Ты что, политик какой-нибудь женатый, ведущий двойную жизнь или что? Вечно такой весь пиздец спокойный, как неживой. Может, у тебя на даче кладбище убитых щенят?
 – Почему щенят? – удивился Дим такому причудливому образу.
 – Ну или утят! Ты вообще по всем параметрам на маньяка тянешь! – Густо взмахнул рукой, будто указывая на Дима с ног до головы как на классический пример маньяка.
 – Никогда не замечал за собой такого.
 – А ты сам за собой ещё и следишь? – Густо входил в раж. Он наконец понял, что именно его так напрягало всё это время. – И вообще, почему я вечно за тобой бегаю? Ты меня чуть не изнасиловал, я тут к тебе прихожу, а ты такой весь, пиздец какой невозмутимый. Потом начинаются какие-то игры «секса не будет». Да что за ерунда?! С тобой ещё хуёвее, чем с бабами! С ними не надо постоянно оглядываться назад, опасаясь, что они тебе засадят за здорово живёшь!
 – Ну я же извинился. – Дим стоял неподвижно, но на его лице, наконец, появились признаки беспокойства. Глаза заблестели, и лицо ожило. – Я никогда бы не стал тебя насиловать, Густо, никогда. И тогда, когда тебя сюда притащили, я просто блефовал, подумал, что только припугну чуток и…
 Дим заткнулся, увидев сатанеющее лицо собеседника. Густо почувствовал себя идиотом. Хуже того, трусливым идиотом. Если бы он тогда проявил смелость, если бы не спасовал, его бы здесь не было. Ничего бы не было! Его поимели, как красивую игрушку, причём с его же трусливого согласия. Густо никогда не вынуждал девушку на близость, угрожая насилием. Так поступают только последние скоты!
 – Ненавижу таких, как ты, – процедил парень сквозь зубы. Чёрные глаза смотрели с такой злобой, что казалось, испепелят всё, на что упадет их взгляд. – Манипулятор хуев. Надеюсь, жизнь на тебе отыграется, сука. Открой дверь!
 Дим глядел на Густо с непривычной для него растерянностью. Он облизывал пересохшие губы, нервно провёл рукой по волосам.
 – Густо…
 – Быстро открыл дверь, я сказал! – заорал парень.
 Дим моргнул и, опустив глаза, подошёл к двери. Взяв связку ключей из вазы на тумбочке, повернул ключ в замке. Густо подлетел к двери, дёрнул за ручку и вырвался на площадку, оставив дверь открытой настежь. Дим так и не поднял глаза, глядя в пол.

Глава IV

 Дим сидел на кровати, глядя в стену. Густо ушёл много часов назад, а он всё ещё слышал его голос. Его упрёки и крики. Его мальчик смотрел на него с такой ненавистью, будто он предал, разочаровал, обманул. А разве нет? Дим закрыл глаза. Он всё сделал не так. Поступил, как эгоистичная мразь, растоптав чужие чувства. Он не покалечил Густо физически, но, общаясь в гей-среде, он напрочь позабыл, что у людей ещё бывают и эмоции. Да и дело не в том, что геи бездушные. Просто, видимо, с Димом общаются только такие. Потому что и он являл собой оболочку без содержания. Разодетый и упакованный, убеждая себя в своей положительности и порядочности, он, не сомневаясь, скрутил беззащитного и прогнул под себя. И у него была очень «веская» причина – вставший член. Он просто захотел Густо, напугал его и принудил к сексу...

 Когда Густо пропал в последнюю их встречу, и Дим не смог ему дозвониться, то совсем раскис. Он перебрал сотню причин, по которой этот красивый мальчик мог игнорировать его, и когда причины закончились, начал впадать в злобу. Мелкий, безответственный щенок! Сам не знает, чего хочет. Машет перед ним хвостом, как профурсетка, то исчезает, то появляется. Дим упрямо набирал номер, чтобы в очередной раз выслушать, что тот отключён. В один особо тоскливый вечер после тринадцати часов беспрерывной работы он снова набрал заговорённый номер, молясь, чтобы в этот раз Густо снял трубку. Чуда не произошло, и телефон полетел в стену, разлетевшись на части.
 Диму изменяла его пресловутая выдержка, в разговорах со знакомыми он частенько язвил и был категоричен, чего раньше за ним не водилось. Он же всегда был гребаной Швейцарией, нейтральный до зубной боли. А теперь стал циничным геем, насмехающимся над более романтичными друзьями, которые хвастались ему очередной любовной историей. И когда Густо окликнул его возле ресторана, он смотрел на парня, как на главную причину всех своих приступов мизантропии последних месяцев. Ему хватило выдержки не высказать Густо всё, что он думает по поводу его поведения и отключенного телефона. Сердце предательски ёкнуло, когда Дим посмотрел на это красивое лицо. Лицо парня, которому нельзя было не верить. Когда Густо стал напрашиваться в гости, даже не удосужившись объяснить, где его носило эти месяцы, Дим словно очнулся. Убаюканная этими прекрасными глазами злоба снова подняла голову. Значит, он использует его, как фаллоимитатор? Захотел – попользовал, не захотел – отключил телефон. Но Дим не мог отказать ему, оправдывая своё малодушие тем, что он собирается популярно разъяснить наглецу, как следует вести себя во взрослом мире, но потом, когда они очутятся уже в его квартире. Он заранее отказал ему в сексе, будто опасаясь, что когда они окажутся дома наедине, то уже не сможет быть таким стойким и решительным. Густо, казалось, это не сильно беспокоило, возможно, мальчик понимал, какую власть уже имеет над бедным страдальцем. Дим ещё раз заявил о своём решении в лифте, попытался убедить скорее себя, чем Густо, что не собирается с ним спать, когда тот повёл себя неожиданно.
 Внезапно перехватил инициативу, демонстрируя, что ему глубоко плевать, чего хочет сам Дим, и тот почувствовал ярость, которая, как сейчас уже понятно, питалась от его дикого возбуждения и тоски. Отчаяние от собственного решения не спать с Густо и сумасшедшее желание при виде его тела соединились и толкнули его на совершенно не свойственный ему акт насилия, который он осознал только тогда, когда получил локтём в глаз.
 Испуг за Густо и от своей несдержанности отрезвили, а возмущение Густо ввергло в такой стыд, что вся злость сошла на нет, и он только и думал, как бы загладить перед парнем свою вину. Дальше Густо снял камень с души, рассказав про телефон, и вот когда Дим уже было решил, что сейчас всё наладится, на тебе…
 То, что сказал Густо, то, как он смотрел, не оставляло никаких сомнений – он презирает его. Дим обхватил голову руками. Раскаяние и ненависть к себе обрушились на него как лавина. Мозг услужливо перебирал оправдания его поведению, но Дим не хотел больше жить в этом самообмане. Почему у него нет близких друзей? Он всё оправдывал своей ориентацией, но сейчас наконец настал момент признаться себе – он просто хреновый друг, хреновый человек. Самодовольная, вежливая гнида. Он всё принимал как должное. Любовь мужчин, любовь сестры и племянников. Частенько скидывая звонки, когда был не в настроении разговаривать, не задумываясь о нуждах других людей. Он был ласковым и услужливым любовником, но только чтобы компенсировать своё равнодушие и полигамию. Пафосно говорил себе, что «влюбился» в Густо, но при этом ни разу не поговорил с ним по-человечески, будучи слишком занятым тем, что впихивал в него части своего тела...
 
 Дим решил, что это должен быть разговор лицом к лицу. Никаких писем или звонков. Даже если Густо ему вмажет, даже если не станет слушать – он должен пройти через это, должен открыть Густо всё то, что прятал всю свою жизнь. Нет, он не надеялся, что мальчик простит его как любовника, но, может быть, он простит его как раскаявшегося человека.

 Дим всегда считал, что люди не меняются. «Тигр никогда не меняет своих полосок», – повторял он услышанную где-то фразу, объясняя свою непоколебимость в отношении провинившихся в прошлом людей. Но однажды сестра сказала ему, что, если человек раскаялся в содеянном, у него есть шанс на то, что в следующий раз он поступит по-другому. И сейчас он был уверен, что больше никогда не поступит так, как поступал раньше. Он изменился. Тигр сменил свои полоски.
 Вечер тридцать первого декабря наступил уже ближе к шести. На улице было совсем темно, бледно-оранжевые фонари уже зажглись, освещая дороги. Люди спешили с покупками домой, возбуждённые, улыбающиеся, звякая бутылками в огромных пакетах. Дим вышел из машины и зашёл в подъезд. Он знал, что Густо дома. Его ребята присматривали за парнем всё это время. Выйдя из лифта, он остановился, пытаясь успокоить дыхание. Страшно. Стыдно. Так, должно быть, чувствовал себя тогда Густо, когда его притащили к Диму домой. Сделав глубокий вдох и выдох, он позвонил в дверь. Из-за двери слышалась музыка и звон посуды. Семья готовилась вовсю. Щёлкнул замок, и дверь открылась. В щель просунулась голова девчонки-подростка:
 – Здрасте, вам кого?
 – Здравствуйте, с наступающим, – просипел Дим, и откашлялся. – А я к Андрею. Можно его позвать?
 Девчонка кивнула и пропала за дверью. Послышался звонкое: «Андре-ей, это к тебе-е». Дим почувствовал, как у него трясутся руки, а в животе похолодело. Он услышал, как зашаркали домашние тапки по линолеуму. Дверь открылась, и в проёме появился Густо. Парень застыл как изваяние, ошалело глядя Диму в лицо. Мужчина ещё раз кашлянул и тихо проговорил:
 – С наступающим, Густо. Можно с тобой поговорить? Я на пару минут всего.
 Наконец парень ожил и быстро вышел на площадку, прикрыв за собой дверь. Он уставил на Дима гневный взгляд.
 – Ты что здесь делаешь? Ты смерти моей хочешь? А если родаки выйдут?
 Дим закивал, соглашаясь, что сглупил, но всё же продолжил:
 – Всего минуту, прошу. И потом я уйду, и клянусь, ты меня больше не увидишь.
 Густо сдвинул брови, разглядывая гостя, будто выискивая подвох.
 – Что ты хочешь?

@темы: Вид снизу

---

Вид снизу

Направленность: Слэш
Автор: Sco
Беты (редакторы): elena130-71, sasha.morgan, Lyissa
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: NC-17
Жанры: Романтика, Психология
Предупреждения: Насилие, Нецензурная лексика
Размер: Миди, 47 страниц
Статус: закончен

Описание:
Он хорошо понимал, что шанс уложить трезвого натурала при первой же встрече, не прибегая к насилию, примерно один к ста. Но сейчас Густо был уязвим: сбит с толку, сильно напуган и, похоже, имел тот тип психики, которая легко подчинялась более сильному, идя по пути наименьшего сопротивления. У Дима был только один шанс сделать всё правильно с самого начала.

Примечания автора:
Сомнительное согласие, метания героев, гомо-порево, выстраданный амур.
Один из действующих лиц написан под впечатлением от героя книги Ю Несбё "Призрак".
Первый мой текст, написан триста лет тому назад. Сейчас даж неудобно)

Глава I

Он не мог вспомнить, испытывал ли такой ужас когда-либо. То самое животное чувство страха, которое прилипает к тебе намертво, и от него невозможно избавиться, как невозможно отмыть машинное масло со своей кожи. Желудок сжимается в стылый камень и поднимается к горлу, по затылку проходит холод, спускаясь по позвоночнику вниз, сердце бьётся о грудную клетку так, что его стук можно физически услышать. От сумасшедшего ритма сокращений сердца кровь начинает пульсировать в висках, а в ушах «фонить». Руки и ноги подрагивали, и зубы предательски застучали, как на холоде. Все классические признаки атаки адреналина на организм. Густо был вне себя от страха.
 Единственный выход из комнаты, в которой он находился, перекрыли. Тот, другой, стоял возле двери, прислонившись спиной к косяку. Он не выпустит Густо отсюда. Вся его поза, его взгляд, его голос говорили об этом. Он не выпустит Густо из этой комнаты, пока не закончит с ним.
 Неделю назад он со своими приятелями угнал дорогущую спортивную Хонду и был слишком накуренный, чтобы понять, что у таких тачек есть серьёзные хозяева, с которыми не надо связываться мелкой шантрапе. Проехав несколько кварталов по пустой ночной дороге и не совладав с мощным движком, Олег задел бочиной фонарный столб, и машину закрутило. Все подушки безопасности выстрелили одновременно, и это было последнее, что помнил Густо. Когда пришёл в себя, парни сбивчиво рассказали, что машина влетела в пустую автобусную остановку и загорелась. Все успели выбраться и кое-как унести ноги. Олег дотащил его до следующего перекрёстка и поймал такси. Видимо, так их и вычислили. Наверное, таксист обратил внимание на парня с разбитым носом без сознания и запомнил адрес, по которому вёз горе-угонщиков. И теперь Густо стоял посреди этой комнаты, осознавая, что бежать некуда.
 – Почему тебя называют Густо?
 Хозяин сгоревшей Хонды бесцеремонно разглядывал его, как купленную и доставленную вещь. Неторопливо шарил по парню глазами, наверное, удивляясь, как в таком жалком сопляке нашлось смелости и дури угнать у него тачку. Он стоял, скрестив на груди крупные руки, весь такой в дорогих шмотках и с неровной стрижкой на белобрысой башке – он давил одним своим присутствием. Рослый, крепкий, хоть не похож на бандюка, а скорее на серьёзного системщика. В морде проглядывало что-то хищно кошачье, из тех, кто покрупнее. А главное, – и Густо даже перестал дрожать на секунду, удивившись, – совершенно жёлтые глаза! Вот прям как светофор! Ну, точно кошак... Мужчина жестом попросил амбалов выйти из комнаты и откинулся на дверной косяк, перекрыв Густо единственный выход, продолжая молча пялиться. Парень никогда не думал, что тишина может быть настолько зловещей. Он сцепил руки, чтобы унять дрожь, когда Желтоглазый наконец сказал:
 – Я мог бы простить тебе угон моей любимой и очень дорогой машины. Но в той машине была одна крайне ценная вещь, которая, как понимаешь, сгорела.
 И замолчал, очевидно, чтобы тот прочувствовал весь масштаб урона, причиной которого явился. Густо молчал, бледнея и покрываясь испариной. А мужчина продолжил:
 – Ты шпана, до которой никому нет дела. Я могу скинуть тебя в Москву-реку, и никто о тебе не вспомнит. Но, – он заговорил медленнее, – у тебя есть козырь, который мне трудно побить...
 Мозги Густо зашевелились, судорожно выискивая логику в словах врага. Какой козырь может быть у бестолкового безработного распиздяя, покуривающего травку? Желтоглазый заметил замешательство жертвы и ухмыльнулся. Бля, за такую ухмылку, бабы, наверное, сразу раздвигают ноги. Раздражение начало перевешивать страх: Густо не понимал, что за игру ведёт этот богатей. Выдержав паузу, кошак произнёс с полуулыбкой:
 – Ты охуительно красив, дружок. Это не твоя заслуга, это генетика. Пропорции твоего лица и тела идеальны, а возраст и твой образ жизни ещё не успели испортить то, что создала природа.
 Густо потряс головой: какие пропорции? Какая, к ебеням, генетика?! Он даже приоткрыл рот, но не нашёл, что ответить. Мужчина склонил голову набок и, глядя на него из-под полуприкрытых век, произнёс:
 – Когда я смотрю на тебя, у меня такой стояк, что яйца звенят.
 Настоящий животный ужас захватил угонщика быстрее, чем мозг успел оценить сказанное. Густо говорили, что сейчас его изнасилуют. Спокойным голосом, с очаровательной улыбкой, этот самоуверенный самец говорил, что трахнет его, как о давно решённом вопросе. Парень зажмурился, отгоняя тошноту. Конечно, с его внешностью, он часто становился объектом внимания пидоров, но никогда не сталкивался с такой прямой и неизбежной угрозой насилия. Желтоглазый тем временем продолжал говорить ровным голосом:
 – У тебя два пути. Послушай меня, послушай... Эй! – Щёлкнул пальцами, привлекая внимание Густо, очевидно, заметив, что тот начал зеленеть в преддверии обморока. – Ты можешь добровольно отдаться мне в руки, и я сделаю так, что ты будешь извиваться от кайфа подо мной. И не почувствуешь никакой боли.
 Густо поморщился и начал глупо оглядываться, будто в поисках норы, куда бы мог забиться. Он не мог понять, о каких путях говорит этот отмороженный мужик. Адреналин плескался в крови, готовя тело к сопротивлению или к побегу. Густо не мог решиться ни на то, ни на другое. Он было подумал, что лучше пусть его убьют в этой самой квартире, пусть скидывают в Москву-реку, но живым он не дастся. А пока сдвинул брови, пытаясь приободрить сам себя и поднял горящие ненавистью глаза на Желтоглазого хищника.
 Будто подслушав его мысли, «Хонда» разбил всю браваду Густо одной фразой:
 – Если ты будешь сопротивляться, гарантирую боль, кровь и ужас. Не советую тебе второй вариант.
 Густо услышал, как клацнули его зубы. Губы задрожали, и слезы навернулись на глаза. Ярость улетучилась, уступив место трусливому малодушию. Было плевать, что он выглядит жалким и ничтожным, он просто не мог справиться с настолько всепоглощающим чувством страха. Вся его нервная система была как под напряжением в 220 Вольт, в голову не приходило ничего, что бы могло помочь в этот жуткий момент.
 «Хонда» не двигался с места. Как опытный дрессировщик, он не пугал животное, держа руки на виду. Поза и выражение лица были расслаблены, голос звучал очень мягко. Он как будто уговаривал ребёнка съесть еще ложечку каши. И от этого колотило еще сильнее.
 – Ты должен выключить голову, Густо. Если выкинешь все страхи из головы, твоё тело сможет расслабиться, и ты не пострадаешь. Твой главный враг вот здесь. – И «Хонда» постучал указательным пальцем по своему лбу.
 Парня захлёстывала паника, он судорожно глотал воздух, борясь с тошнотой. Хотя, может, если сейчас блеванёт, это остудит насильника. Но чуда не произошло. Желудок только пульсировал, но не хотел помогать своему хозяину...
 В центре комнаты, куда притащили Густо, придвинутой к окну спинкой, стояла кровать, окончательно добивая своими размерами. По обе стороны кровати – тумбочки, вдоль одной из стен – комод. Помимо входной двери, в комнате была еще одна, которая, похоже, вела в ванную комнату. Густо даже подумал, не забаррикадироваться ли ему там и не напиться ли какой-нибудь отравы – всё лучше, чем быть изнасилованным.
 И тут Желтоглазый оттолкнулся спиной от косяка и начал медленно двигаться. Не делая резких движений, он приближался к парню, опустив руки и немного наклонив голову, будто следя за его состоянием по выражению лица. Хотя тут и так было всё очевидно: Густо был на грани помешательства.
 Он сглотнул, согнав набежавшую дурноту, и уставился на насильника не мигая, непроизвольно пятясь назад. Он пятился, пока не упёрся ногами в кровать. Чёрт! Самодоставка, блядь. «Хонда» улыбнулся, как будто уловил иронию, и медленно поднял руку, потянувшись к Густо. Тот перестал дышать. Он почувствовал, как рука легла на плечо и толкнула вниз, заставляя сесть на кровать. Не смея оказывать сопротивление, сел. Мужчина смотрел на него сверху вниз затуманенными глазами. О, Густо, как парень, хорошо понимал этот взгляд – это взгляд, когда у тебя уже распирает в штанах и всё остальное отходит на второй план.
 – Ты такой красивый, Густо, – хрипло проговорил Желтоглазый. – Хороший мальчик. Не бойся, не думай ни о чём, просто расслабься. Какой красивый...
 «Хонда» провел рукой по его волосам, затем по щеке. Пальцы были горячими и сухими. Он еле касался, будто боялся спугнуть. Густо боролся с желанием оттолкнуть его руки от себя и забиться в угол. Сидел, боясь пошевелиться, слыша, как дыхание Желтоглазого становится всё глубже и громче. Мужчина был сильно возбуждён, здесь не было никаких сомнений.
 – Разденься... пожалуйста, – Желтоглазый сказал это практически просительным тоном, без агрессии, но по его осоловелому лицу было понятно, что ещё секунда – и он сорвёт всю одежду с Густо сам.
 Пленник автоматически поднял руки и стянул футболку через голову. «Хонда» тихо простонал, увидев его голый торс, и Густо передёрнуло от отвращения. Он остался сидеть в одних джинсах и пляжных шлёпках на босу ногу, не решаясь поднять глаза.
 – Как тебя зовут? – спросил Желтоглазый, продолжая водить пальцами по щекам и подбородку Густо.
 – Андрей.
 – А почему Густо? – Палец провел по его верхней губе.
 – Говорили, похож на какого-то Густаво из сериала, хэзэ.
 – Дим, – представился Желтоглазый, взяв его за подбородок и приподняв лицо вверх. – Вообще Дмитрий, но все называют меня Дим. Хэзэ, – подъебнул, что ли?
 Дим секунду пристально смотрел ему в глаза, как будто оценивая готовность, и перешёл к активным действиям: начал расстегивать пуговицы на своих джинсах. Быстро, всё очень быстро! Густо не мог поверить, что это на самом деле происходит. Он уже хотел умолять и плакать, но был слишком напуган, помня, что те два амбала могут еще находиться в квартире. Мужчина расстегнул джинсы до конца и достал эрегированный член. Парень дёрнулся, порываясь вскочить, но Дим удержал его за плечо, надавливая вниз. Густо замотал головой, видя, как к его лицу приближается здоровенный возбуждённый член, с надутыми венами и порозовевшей головкой.
 – Дай, я накурюсь сначала! – в отчаянии вскрикнул Густо. Он хотел забыться и отупеть, всё это было чересчур омерзительно и жутко.
 Дим отрицательно покачал головой, продолжая гладить его по щеке и волосам.
 – Хороший мальчик. Не бойся. Не думай ни о чём, я тебя не обижу... – он бормотал что-то, пытаясь успокоить Густо, но тот только отодвигал лицо от его члена, мотая головой и нервно моргая.
 Наконец Дим с силой сжал подбородок жертвы и потянул вниз нижнюю челюсть, заставляя его открыть рот. Это было неизбежно. Густо остро осознал, что сейчас он возьмёт в рот мужской член. Он просто понял, что это произойдёт и всё. Густо почувствовал, как горячая головка коснулась его нижней губы и замерла.
 – Для начала оближи его. Давай. – Дим стоял перед Густо, непроизвольно покачивая бёдрами вперед-назад.
 Тогда парень понял, что должен просто закончить с этим. Это был единственный выход. В конце концов, пока его не бьют и не связывают, надо просто побыстрее ублажить этого извращенца и сделать ноги. Поэтому он высунул язык и быстро облизал головку, обмазав её слюной. Мужчина застонал и выгнулся. Не дожидаясь, пока Густо сам заглотит его член, он толкнулся вперед бедрами и тут же вскрикнул. Густо случайно полоснул его зубами.
 – Убери зубы, не то я тебя так выебу, что потом зашивать будут, – сказал Желтоглазый спокойно, и парень мгновенно открыл рот пошире, старательно убирая зубы.
 Дим толкнулся еще пару раз и, убедившись, что путь свободен, положил одну руку Густо на затылок, сжимая и разжимая его волосы в кулак. Он медленно трахал своего пленника в рот, приговаривая какие-то пошлости. Густо не шевелился и следил за зубами, стараясь не думать о том, что он отсасывает мужику.
 – Какой сладкий ротик, Густо. Напряги чуть-чуть язык, чтобы я его почувствовал. Вот так. Чёрт, как хорошо… – он говорил на выдохе, похотливым полушёпотом, продолжая сжимать волосы Густо и толкаясь ему в рот.
 Во рту появился солоноватый привкус, и Густо с омерзением понял, что у Дима потекла смазка. Не успел он это осознать, как тот уже начал набирать темп и толкаться глубже. Головка вошла в глотку, вызывая рвотный рефлекс. Парень начал хватать воздух ртом, из глаз брызнули слёзы, по краям рта вниз потекла слюна.
 – Расслабь, расслабь глотку. Расслабь. Дыши через нос. Глубже, – Дим приговаривал это и продолжал всё быстрее толкаться в его рот, начиная прерывисто дышать.
 Густо понял, что развязка уже близка, и ждал, зажмурив глаза. Слёзы текли по щекам, хотя тошнота уже отступила. Он просто ждал. Почувствовал, как член Дима увеличился и напрягся еще больше и горячая струя спермы прыснула в рот. Он упёрся руками в бёдра Желтоглазого, пытаясь оттолкнуть его и вытащить член изо рта, но тот крепко держал его за затылок. Со стоном сделал еще несколько медленных и резких толчков, выстреливая спермой в глотку своей жертве. Наконец глубоко выдохнул, и парень почувствовал, как член в его рту обмякает. Дим отпустил его голову, и он моментально выплюнул всю сперму на пол между своими коленями.
 – Хочешь воды или колы? – спросил Желтоглазый, подойдя к комоду и вытащив оттуда пачку влажных салфеток.
 Густо перестало трясти, видимо, нервная система выключилась, чтобы не перегреться. Он сидел на кровати уставившись в одну точку перед собой. Дим подошёл к нему и начал сам вытирать его лицо и грудь. От салфетки приятно пахло какой-то отдушкой. Вкус спермы почти прошёл. Дим сел перед парнем на корточки и заглянул ему в лицо своими жёлтыми глазами.
 – Вот видишь, конца света не случилось. Я буду твоим самым обалденным любовником, Густо, если ты просто позволишь мне сделать тебя своим.
 Тот встрепенулся. Мозг начал оценивать сказанное только что. Это еще не всё?! Фраза «сделать тебя своим» – это красивая замена фразе «трахнуть тебя в зад»? Дим заговорил быстрее, не давая Густо опомниться. Надо отдать ему должное, он был прекрасным психологом. Хладнокровная сволочь!
 – Мужчина знает, как доставить удовольствие мужчине. Ляг на кровать, Густо, давай. Я сделаю тебе так хорошо, что ты улетишь.
 Не прекращая говорить, Дим мягко опрокинул оцепеневшего парня на кровать и подтянул его выше, чтобы тот лёг во весь рост. Он ловко расстегнул его джинсы и стащил их одним рывком. Его голос не повысился ни на полтона, создавая иллюзию обыденности происходящего. Густо инстинктивно схватился за трусы, как за последний барьер между этим монстром и своей задницей. Дим сделал вид, что не заметил этих судорожных движений, и, сев рядом с ним на кровати, поглаживал его по груди, блуждая взглядом по напряжённому телу.
 – Я буду очень нежен с тобой...
 Он был расслаблен и удовлетворён, не источал никакой агрессии. Ещё бы, сразу после минета! Наконец, мужчина посмотрел в глаза Густо своими глазами цвета расплавленного золота. Вот скотина, он гипнотизёр, что ли? Несмотря на убаюкивающее поведение Дима, парень не расслабился ни на йоту, даже наоборот – его опять начало колотить. Никакого возбуждения он не испытывал и был уверен, что не испытает. Не говоря уж о каком-то удовольствии! Секс с мужчиной был ему противен на физическом уровне. Он не мог ни убедить себя, ни уговорить, ни успокоить. Если бы он уже не лежал, то наверняка бы упал от слабости в ногах. Страх пульсировал в желудке, расползаясь холодом по всему телу.
 Дим перекинул одну ногу через лежащую жертву и навис сверху, опираясь на вытянутые руки. Он разглядывал парня с секунду и потом начал сгибать руки в локтях, приближая своё лицо к его лицу. Не совладав с омерзением, Густо зажмурился, отвернулся и сразу почувствовал чужой язык на своей шее. Глаз Густо так и не открыл. Язык начал скользить вниз по шее, ключице и груди, пока не дошёл до соска. Парень почувствовал, как по груди побежали мурашки, и почему-то смутился.
 Очевидно, насильник решил, что мурашки – это хороший знак, и шустро всосал в рот левый сосок жертвы, теребя языком, периодически сжимая губами. Парень был не силён в физиологии, но по какой-то причине он почувствовал, как от соска начинают простреливать приятные импульсы куда-то вниз, к пупку и ниже. Эти ощущения немного отвлекли пленника от парализующего страха. Он даже удивился тому, что лежит тут, на этой огромной кровати, и молчит, вместо того чтобы орать и рыдать или звать на помощь. Наигравшись с его левым соском, мужчина накрыл губами правый и повторил те же манипуляции. Здесь Густо ничего не почувствовал и через несколько секунд с удивлением услышал:
 – Значит, левый. – И Дим вернулся обратно к левому соску.
 Да ни хера ж себе! Эта сволочь ещё и читает его как открытую книгу!
 Отпустив сосок, он повёл языком ниже, по животу, остановившись ненадолго у пупка. Здесь было щекотно, и пресс напрягся сам собой. Дим хмыкнул и начал спускаться ниже. Парень наконец приоткрыл глаза и посмотрел на желтоглазого маньяка. Физические ощущения от того, что делал с ним Дим, понемногу вытесняли страх. Густо не мог психовать и одновременно прислушиваться к своему телу. Тем временем тот дошёл до трусов и взглянул вверх на парня. Оба молчали. Наконец Дим, не отрывая взгляда от глаз Густо, мягко взял его руку, сжимавшую резинку трусов, и медленно отвёл её в сторону. Густо смотрел на него, как кролик на удава, не находя в себе смелости сопротивляться. Он всё равно боялся рассердить этого здоровяка, боялся, что тот его ударит или начнёт издеваться. Что его накажут за неповиновение. Ведь пока он не сопротивляется, ему не сделают больно, так он говорил?..
 Дим потянул трусы парня вниз, обнажая его съёжившийся член. Но тут уж было не до стеснения. Густо затаил дыхание, перебирая в голове версии того, что насильник будет с ним делать, одну страшнее другой. Его дыхание участилось, в висках опять застучало. Он услышал, как тот успокаивает его:
 – Мой мальчик... Не бойся. Доверься мне.
 Вздрогнув, парень почувствовал, как Дим мягко сжал его член и мошонку в ладони, как будто прижимая их к туловищу. Он еще несколько раз прижал их раскрытой ладонью, мягко сжимая. Густо понимал, что тот делает – пытается возбудить жертву, вызывая прилив крови к паху. В голове пронеслась мысль: а вдруг этот пидор хочет, чтобы Густо его трахнул, а не наоборот? Эта мысль слегка воодушевила, и парень даже немного приободрился, прислушиваясь к ощущениям. Мужчина продолжал гладить его пах, следя за лицом Густо, а тот рассеянно смотрел на него, ожидая следующего шага. Он увидел, как Желтоглазый открывает рот и, не отрывая взгляда от лица парня, вбирает в него его мягкий член. Бедному пленнику казалось, что это происходит не с ним. Образ мужчины между его ног, держащего во рту его член, никак не хотел укладываться в голове.
 Густо почувствовал горячий рот Дима, почувствовал, как тот сжимает и разжимает ротовую полость, как бы массируя член. Он не сосал, потому что там нечего было сосать – член был совсем вялый. Он именно массировал его, нагнетая и ослабляя давление у себя во рту, как в вакууме. Ни одна шлюха не делала Густо такого, ощущения были очень странные. Дим вытянулся между ног Густо, улёгшись на живот, и продолжал играть ртом с его членом, одновременно массируя рукой его мошонку. Парень чувствовал, как тот перекатывает в ладони его яйца, то поджимая их к члену, то наоборот, как будто оттягивая. Член предательски шевельнулся. Пленник закрыл глаза – ну, не удивительно. От такого минета и у импотента встанет. Только он об этом подумал, как насильник выпустил его член изо рта и полностью засосал его яйца. Густо замычал, не поверив, что слышит свой голос. Желтоглазый дрочил его член рукой, вылизывая мошонку. Член не желал больше лежать смирно, кровь прилила к паху, и, ещё недавно мечтавший о суициде, Густо возбудился. Чёртов изврат хорошо знал своё дело!
 Продолжая ласкать яйца бедного угонщика, мужчина засосал его полувозбуждённый член целиком. Густо мог поклясться, что он почувствовал глотку Дима – так глубоко тот заглотил его. Озабоченный прижал язык к стволу и начал двигать головой вверх-вниз, и это было чертовски приятно. Член парня быстро твердел, наливаясь кровью. Густо чувствовал, как Дим вылизывает его уздечку, засасывает головку, сжимая губы на ней. Несколько раз он мягко прихватывал головку зубами и тут же заглатывал член так глубоко, что парень чувствовал, как чужие губы прижимались к его лобку. Густо даже всерьёз задумался над тем, как он это делает и его не рвёт?
 На секунду Дим остановился, беря что-то в руки. Разомлевший парень приподнял голову и увидел, как тот, лёжа между его ног, открывает какой-то тюбик с узкой насадкой.
 Блядь, смазка! Сердце жертвы ухнуло вниз, эрекция стала быстро ослабевать. Значит, его всё же намереваются выебать. Он видел, как Дим быстро садится между его ног на колени и одной рукой поднимает его ногу вверх и вбок.
 – Стой! – Густо вскрикнул сорвавшимся голосом, выкидывая руку вперед, пытаясь защитить свою драгоценную попку, но тот был быстрее.
 Он округлил глаза, чувствуя, как тонкая насадка входит в задницу. Ебанутый насильник быстро надавил на тюбик, и прохладный гель полился Густо в задний проход. Он сжался и часто задышал.
 – Теперь тебе будет приятно, Густо. – Желтоглазый медленно вынул насадку из его задницы. – Иначе никак. Иначе было бы больно. Расслабься.
 Да он заебал уже со своим «расслабься»! Парень почувствовал, как смазка вытекает из задницы и течёт вниз, на одеяло. Пока он приходил в себя, Дим быстро смазал пальцы, лёг обратно на живот и энергично заглотил член Густо, хотя тот уже практически упал. Он работал ртом, как пылесос, сжимая и вылизывая член и яйца жертвы. Жертва лежала, глубоко дыша, нервно следя за каждым движением агрессора. Тот сильнее раздвинул ноги Густо в стороны – началась медленная атака на задницу парня...
 Сначала мужчина провёл пальцем по входу как бы случайно. Потом еще раз, и ещё, и наконец остановился возле него, легко массируя по кругу. Он гладил скользким пальцем тугие мышцы входа, немного нажимая.
 – Тебя никогда здесь не брали? – неожиданно спросил он, вынув изо рта член.
 Густо красноречиво посмотрел на него, и тот хмыкнул.
 – О, ты много потерял! У мужчины здесь есть такие точки, которые дарят охуительные ощущения...
 Боли не было. Совсем. Если бы не стресс, который Густо испытывал от понимания происходящего, он мог бы даже сказать, что это было приятно. Мужчина будто подслушал его мысли:
 – Я же сказал тебе, выключи голову. Есть только твоё тело, следи только за ощущениями. Твоя голова не даст тебе расслабиться. А если ты не расслабишься...
 Диму не надо было заканчивать мысль, парень всё понял. Если он не расслабится, то всё пройдёт хуже некуда. И тогда измотанный страхом Густо почувствовал смирение: он просто сдастся на милость победителя. В конце концов, этот извращенец пока никак его не мучил и, похоже, не настроен на садизм. С тяжёлым сердцем он кивнул и выдохнул. Желтоглазый понял, что его слова возымели эффект над несчастной жертвой, и с упоением продолжил сосать его член, массируя пальцем задний проход.
 Густо было приятно, что греха таить. Вся его нижняя часть радовалась манипуляциям Дима, и эрекция не заставила себя долго ждать. От массажа анальная мышца действительно стала немного расслабляться, пуская палец чуточку глубже. Парень почувствовал, как Дим выпрямил палец и ввёл его внутрь почти на половину, и рефлекторно сжал палец внутри. Тот не двигал пальцем вперед, а только немного раскачивал его в стороны, и Густо ощутил, как от заднего прохода идут волны удовольствия к паху и животу. Он запрокинул голову и закрыл глаза, стараясь дышать ровно.
 – Хороший мальчик. Такой послушный. – Желтоглазый протолкнул палец глубже и опять замер.
 Густо не двигался. Он ждал. Ждал, что будет дальше. Дим начал медленно водить пальцем вперед-назад. Каждый раз, когда он двигал им, Густо непроизвольно сжимал палец своим нутром. Тогда тот переставал атаковать его задницу и начинал дразнить головку языком, пока Густо не расслаблял мышцы. И так снова и снова. Член уже давно торчал колом и, похоже, уже начал сочиться. Ощущения были действительно обалденные. Непривычные, но обалденные. Наконец, когда парень даже вошёл в ритм, Дим вдруг начал медленно вводить внутрь второй палец. Густо охнул. Мужчина поднял глаза:
 – Что, больно? Только честно.
 Густо замотал головой. Нет.
 Дим засосал его член и, дождавшись, когда тот расслабится, протолкнул оба пальца почти до конца. Парень выгнулся, ему стало жарко. Блядь, это было стрёмно, но приятно. Дим немного вытащил оба пальца и стал медленно разводить их в стороны по чуть-чуть. Густо приподнял голову:
 – Что ты... Зачем?
 – Мне надо тебя здесь растянуть. Иначе я тебя порву. Хорошо?
 И не дождавшись согласия, продолжил растягивать пальцами вход. Мышцы напряглись, не желая сдавать позиции, но этот маньяк был настойчив, и через пару минут парень осознал, что уже почти не чувствует напряжения в проходе. Вот тебе и физиология!
 Желтоглазый повернул кисть ладонью вверх и немного согнул оба пальца, которые были полностью внутри. Густо пережил еще одно новое ощущение. Он лежал, глядя в потолок, прислушиваясь к себе. Дим немного повернул ладонь и еще раз согнул пальцы, делая манящее движение. Потом лёгкий поворот в другую сторону и опять то же действие. Затем он немного вытащил пальцы и еще раз их согнул. И тут парня как будто прострелило от мошонки во всех направлениях. От остроты и неожиданности ощущения он громко вскрикнул утробным голосом – он мог поклясться, что кончил, но это было не так. Ошарашенный, он поднял голову с подушки и вытаращился вниз, на Дима. Тот смотрел на него, прищурившись.
 – Значит, здесь. – И, не отрывая взгляда от лица Густо, еще раз согнул пальцы.
 Парень снова взвыл. Его накрыли волной ощущения, похожие на необычно яркий оргазм. Вернее, было такое чувство, что он вот-вот кончит, что оргазм неизбежен, но оно, это чувство, не проходило, держа его в этом напряжённом плену. Он глубоко дышал, тело покрылось испариной. Он никогда не чувствовал такого раньше! Ему хотелось разрядки, хотелось кончить, и эта мысль сейчас была единственной в его голове.
 Но у Дима были другие планы на его счёт. Он встал на колени, медленно вытащил пальцы из Густо и, ловко подсунув под него руку, перевернул на живот. Тот растерялся и хотел перекатиться обратно, но желтоглазый гад крепко взял его за бёдра и резко дёрнул на себя, поставив раком. Парень хотел было запричитать, но Дим его опередил:
 – В этой позе легче всего. Ты сможешь принять меня без всяких неприятных ощущений. Благодаря твоему ротику, я смог спокойно тебя подготовить. Но ты так стонешь, что у меня опять встал. Прогнись в спине, отклячь свою попку. Положи голову на подушку, не упирайся руками.
 Он провел руками по спине парня толкая лопатки вниз. Густо послушно прижался подбородком к подушке, прогнувшись в пояснице. В этой позе мышцы таза и живота, действительно, расслабились, как бы оттягиваясь вниз. Он услышал, как его стихийный любовник расстёгивает джинсы, как открывает тюбик со смазкой. Всё это заняло несколько секунд, но парню показалось вечностью. У него уже не было сил бояться, мысли путались в голове. Он просто ждал, что с ним сделают дальше.
 Дим снова медленно ввёл два пальца и немного развёл их. Другой рукой, судя по звуку, он смазывал гелем свой член. Растянув проход, пальцы выскользнули из Густо.
 – Не задерживай дыхание и расслабь свою дырочку. – С этими словами Дим положил два больших пальца на вход и потянул в разные стороны.
 Густо старался не сжиматься, старался дышать глубоко. Он почувствовал, как горячая головка прижалась к входу и начала медленно проскальзывать внутрь.
 – Дыши. Дыши. Не сжимайся. Вот, молодец. Вот так. Хороший мальчик. – Дим не прекращал тихо бормотать, как будто, если он замолчит, потолок упадёт на пол.
 И тут горе-угонщик в полной мере ощутил, как в него входит член другого мужика. Он двигался внутрь, медленно скользя, заполняя собой. Он входил вперед и вперед, и Густо казалось, что он вошёл в него чуть ли не на метр. Желтоглазый продолжал что-то говорить, не прекращая движения внутрь. Парень поверхностно дышал, прислушиваясь к своей заднице. Ему не было больно, но ощущения были такие противоестественные, что, если бы не уязвимая поза, он бы лягнул Дима ногой и убежал. Когда тот остановился, Густо понял, почему тот так настойчиво вторгался, не меняя темп и не останавливаясь. Мышцы тут же рефлекторно сжались вокруг члена, пытаясь вытолкнуть его. Густо никак не мог контролировать это, и, похоже, Дим об этом знал и не двигался.
 – Чёрт. Густо. Хорошо, что ты мне отсосал сначала, а то я бы прямо сейчас кончил. – Он глубоко дышал, его голос стал сиплым. – Ты так сжимаешь меня там, словами не передать. Такая девственная попка, и вся моя. Но я вошел до конца, так что больше нечего бояться, слышишь?
 Руками он гладил парня по ягодицам и спине. Густо чувствовал своей задницей и мошонкой волосы в паху мужчины. Сейчас они были так тесно сцеплены, будто две фигурки Лего. Дим начал покачивать бёдрами из стороны в сторону, и парень ощутил лёгкие волны удовольствия, которые расходились от ануса к паху и животу. Дим наклонился над ним и опёрся одной рукой о кровать. Другую руку просунул под живот притихшему пленнику и сжал его член. Рука была вся в смазке и легко заскользила по горячей коже.
 – Поласкай себя. – Дим нагнулся ниже, взял его ладонь и провёл несколько раз ею по члену.
 Густо обхватил свой член, удивившись возвращающемуся стояку. Он начал дрочить, решив, что стесняться здесь уже нечего. В этот момент Дим сделал легкий толчок, потом ещё один. Густо ощутил, как член двигается в его заднице, и начал дрочить быстрее, а мужчина понял, что ему дали зелёный свет, и осмелел. Он держал медленный темп, не высовываясь сильно наружу. Густо дрочил, поражаясь тому, что он вообще может получать удовольствие, когда какой-то мужик трахает его в зад.
 – Ты не представляешь, какой это кайф. Если хочешь, мы найдём тебе потом парня, и ты сможешь отжарить его в очко. – Густо тихо застонал, продолжая дрочить. – Тебе нравится, Густо? Нравится, когда я долблюсь в твою попку?
 Мужчина начал набирать темп, а Густо уткнулся головой в подушку, закрыв глаза. Он глубоко дышал, чувствуя, как из его приоткрытого рта на подушку вытекает слюна. Комната наполнилась стонами. Густо уже не мог отличить свой голос от голоса его случайного любовника. Он почувствовал, что уже недалеко от разрядки, но тут Дим остановился и вынул член из его задницы.
 – Так, стоп. Ты меня уже сжимаешь, значит, скоро кончишь.
 С этим словами он толкнул Густо вбок, и тот повалился на кровать всем корпусом. Пока удивлённый парень лежал, успокаивая дыхание, Дим взял большую подушку и положил перед своими коленями.
 – Давай сюда свою задницу. Я подарю тебе твой самый сильный в жизни оргазм. – И он призывно похлопал по подушке ладонью.
 Сбитый с толку пленник послушно подполз к Диму на дрожащих ногах и начал неловко пристраивать свою попку на подушку. Дим нетерпеливо приподнял его за бёдра и толкнул на спину. Теперь задница Густо лежала на подушке, как еда на подносе. Мужчина наклонил голову вбок, гладя член любовника рукой.
 – Какой же ты красавчик, Густо.
 Он приподнял его ноги и, согнув в коленях, прижал их к его животу.
 – Подержи их руками. Сделай мне букву «М» своими стройными ножками. – Он наклонился и поцеловал Густо в коленку.
 Парень уже почти не анализировал, он просто делал то, что ему говорят. Он прижал ноги к своему животу, держа их под коленями, а Желтоглазый придвинул бёдра вплотную к блестящей от смазки заднице и размазал её по входу. Из-за подушки попка Густо была выше его головы, но он уже не пытался изменить позу. Дим взял свой член в руку и приставил головку к входу.
 – Я вхожу. Выдыхай.
 Густо выдохнул и расслабился как мог, принимая чужой член. Дим опять двигался медленно, но не стал входить до конца. Он остановился, войдя на две трети, и подождал, пока анальные мышцы парня перестанут сокращаться. У Густо наступила стадия, когда он понял, что всё самое страшное уже позади. Он перестал ожидать подвоха. Похоть вышла на первый план, и он просто хотел получить кайф от секса с этим странным мужчиной.
 Дим толкнулся вперед и замер. Потом немного приподнялся на коленях и сделал еще один толчок. Густо не мог дрочить себе, потому что держался руками за ноги, и прежде чем он успел поймать себя за язык, услышал свой осипший голос:
 – Возьми его в руку.
 Дим сжал его член рукой, немного подвинулся вправо бёдрами и еще раз толкнулся. Густо вскрикнул. Опять это чувство, волна замедленного оргазма накрыла всё тело. Он непроизвольно сжал руками свои ноги до синяков. Мужчина выдохнул и начал ритмично двигаться, не меняя позы, каждый раз задевая ту самую точку. Одновременно он массировал пальцем место где-то между мошонкой и анусом, а другой рукой мягко скручивал член Густо, будто по спирали вбок. У бедного парня глаза полезли на лоб от фонтана ощущений.
 – Ёб... твою... мать..., – только и мог он выдавливать из себя на каждом толчке.
 Его лицо запылало, должно быть, от того, что он забывал дышать, иногда задерживая дыхание на несколько секунд. Он стонал и метался головой по подушке, желая разрядки и одновременно желая, чтобы это чувство никогда не заканчивалось. За шумом в ушах до него доходил голос Желтоглазого:
 – Хороший мальчик... Давай, сладкий, давай... Чёрт, какая классная задница... Давай, кончай. Я тоже уже скоро.
 Тело Густо больше не принадлежало ему, он не мог влиять на свои ощущения, он просто лежал и ощущал, как волны тяжёлого мутного кайфа нарастали и нарастали с каждым толчком этого неуёмного мужика, и он уже не мог понять, трахает ли Дим его, или дрочит, или массирует какую-то хитрую точку в его паху. Вся его нижняя часть извивалась в истоме, член пульсировал так, будто сейчас взорвётся. От напряжения мышцы пресса заныли, но Густо не чувствовал ничего, кроме этих сумасшедших спазмов. Он услышал свой голос, повторяющий одно слово: «ещё, ещё, ещё...», и как Дим говорит ему что-то в ответ. Сердце билось так сильно, что казалось, сейчас сломает рёбра...
 И тут накрыл оргазм. Какое-то разноцветное блаженство обрушилось на него, заставляя содрогаться всё тело в сладких конвульсиях. Густо услышал свой вопль, перед зажмуренными глазами что-то вспыхнуло, он почувствовал, как струя горячей спермы выстрелила ему на живот и грудь, забрызгав подбородок. Судороги били ещё какое-то время, а сперма продолжала течь, выстреливая порциями.
 – Блядь, ты меня так жмёшь внутри. – Дим застонал и вытащил член из его тела.
 Он привстал на коленях и сразу излился парню на живот, тяжело дыша. После нескольких выстрелов он усмехнулся, глядя на затраханную жертву. Тот всё еще держался за свои ноги, очевидно, мышцы его не слушались. Дим мягко потянул его ноги на себя, медленно разгибая их в коленях. Вытащил подушку из-под его задницы, и Густо растянулся на кровати, не открывая глаз.
 Угонщик Хонды проваливался не то в сон, не то в обморок. В его теле больше не было энергии, а нервная система, скорее всего, вообще приказала долго жить. Он не мог пошевелить даже веками. Перед тем как окончательно забыться, он слышал, как Дим включил воду в ванной, как вытирал его живот и пах чем-то тёплым, влажным и махровым и затем накрыл его легким покрывалом. После этого – темнота.
 

***

 Густо открыл глаза. Он лежал на правом боку на краю кровати, перед глазами – стена с комодом. В комнате был полумрак, видимо, рассвет только начинался. Он сразу понял, где находится. Он отчётливо помнил все события прошлого вечера, а сейчас чувствовал жаркое тело Дима позади себя. Мужчина прижался к его спине своим торсом и животом, положив свою пятерню Густо на бедро. Судя по ровному дыханию, хозяин квартиры спал. Густо потянул ноги и почувствовал боль в мышцах, будто он весь день вчера качался в зале. Пресс тоже побаливал. Парень сжал ягодицы, но не почувствовал никакой боли в заднице. Это приободрило. От его возни Дим пошевелился, и парень замер, сам толком не зная почему. Но было поздно – он разбудил монстра.
 Дим прижался к его спине еще плотнее, медленно проведя рукой по его животу вверх и далее, по груди. Густо отчётливо почувствовал стоящий член, упирающийся ему в ягодицу. Мужчина задержался пальцами около левого соска парня и начал спускаться обратно вниз. Дойдя до паха, бесцеремонно сжал в ладони член и мошонку. Густо почувствовал себя девкой, которую домогаются с утренним стояком. Надо бежать, пока его опять не поимели.
 Он откинул одеяло и сел на кровати, свесив ноги. Разглядев свою одежду на краю кровати, быстро встал и начал поспешно натягивать трусы с джинсами. Ноги дрожали, будто он пробежал несколько километров, он с трудом держал равновесие. Наспех застегнув джинсы, Густо начал озираться в поисках футболки и нашёл её на комоде. Надев футболку, скосил глаза на лежащего блондина. Парень плохо видел его лицо в полумраке комнаты, но понял, что мужчина смотрит на него в упор, положив одну руку под голову. Тихий голос Дима разрезал тишину.
 – Как драгоценное здоровье?
 Густо хмыкнул. Очевидно, под «здоровьем» Дим имеет ввиду задницу гостя.
 – Вашими молитвами.
 – Куда засобирался в такую рань, да так поспешно?
 Густо слышал, что Дим улыбается, как будто подтрунивая над ним. Он был расслаблен и, судя по всему, не собирался задерживать свою вчерашнюю жертву. Подойдя к двери, Густо остановился. Он подумал про угнанную машину и какую-то ценную вещь, сгоревшую вместе с ней. Он неуверенно произнёс, не то утверждая, не то спрашивая разрешения:
 – Я пойду...
 Парень услышал шорох за спиной и быстро обернулся. Дим сел на кровати, взяв с тумбочки что-то, похожее на небольшую коробку, которая пикнула у него в руках и вспыхнула зеленым светом. Блин, его телефон! Должно быть, он выпал из джинсов, когда Густо раздевали, как куклу. Пока без пяти минут беглец шёл обратно к кровати, Дим быстро набрал какой-то номер. Через пару секунд другой аппарат завибрировал на комоде. Ясно, теперь они обменялись номерами.
 Дим протянул Густо мобильный.
 – Я не буду сохранять твой номер. Но если тебе чего-нибудь захочется..., – он сделал паузу, – ты можешь позвонить мне, Густо.
 Тот взял телефон из рук Желтоглазого, неопределённо кивнул и пошёл к двери. Открыв её, обернулся:
 – Прости за машину и вообще. – С этими словами он почти вышел из комнаты, когда вдруг услышал за спиной спокойный голос Дима, который произнёс, зевая:
 – Да фигня, она всё равно полностью застрахована. Не переживай.
 Густо повернулся в дверном проёме и неуверенно спросил:
 – А эта ценная вещь?..
 – А, да. Мангал. Я его очень любил.
 Угонщик постоял с секунду, обдумывая только что услышанное. Одна мысль всплыла в его сознании: его жестоко наебали во всех смыслах этого слова. Закипая от злости, он услышал тихое хихиканье с кровати. Так его вчера имели во всех позах за сраный мангал?! Густо отчётливо проговорил, растягивая звук «Р»:
 – Ну ты и... ур-род! – И поспешно закрыл дверь, изумившись своей дерзости.
 Он быстро дошёл до входной двери, в ужасе подумав, что, если она закрыта на ключ, ему придется позорно плестись обратно в спальню. После такого фееричного ухода он выглядел бы довольно жалко, прося выпустить его на улицу. К его счастью, на двери были только внешние замки. Он несколько раз покрутил замки в разные стороны и нажал на ручку. Тяжелая железная дверь открылась, когда Густо услышал шаги босых ног по паркету за спиной и пулей вылетел на лестничную площадку. Пробежав мимо лифтов, он ринулся сразу на лестницу и устремился вниз, перескакивая через несколько ступенек. Запыхавшись, выскочил из подъезда на улицу. Было прохладно и влажно, июньское солнце только вставало. В одной футболке Густо быстро покрылся мурашками и поёжился. Заприметив недалеко от себя сонного мужика, выгуливающего собаку, парень двинулся к нему, чтобы узнать путь до ближайшего метро. Желтоглазый мужчина остался в прошлом, от которого Густо уходил быстрыми, широкими шагами. В тот момент он думал, что никогда больше не увидит своего мучителя...

Глава II

 Дим не мог припомнить, когда ему было так невыносимо скучно. Он отчаянно боролся с зевотой. Полный молодой мужчина, сидевший за столом напротив него в неоправданно дорогом ресторане, говорил без пауз, казалось, уже с полчаса. Когда говоривший делал маленький передых и увлекался содержимым своей тарелки, Дим и его заместитель, мужественно терпящий эту пытку рядом со своим начальником, обменивались говорящими взглядами. Но делать нечего: у этого отталкивающего болтуна были связи, которые были крайне важны для работы. И Дим терпел. Он подумал, что будет вполне уместно отсидеть еще полчаса и откланяться, сославшись на форс-мажор, бросив этого балабола на своего безропотного заместителя. Он даже подумал, что за это даст ему пару дней выходных. Но даже эти полчаса казались целой вечностью.
 Дим с безысходностью посмотрел на свой телефон, лежавший рядом с тарелкой на столе. И его телефон ответил ему! Он вдруг ожил, высвечивая входящий звонок с неизвестного номера. Он вскочил на ноги и состроил тревожно-озабоченную гримасу, как будто ему звонил сам Путин. Схватив телефон и изобразив руками нечто, отражающее «не могу не ответить», быстрыми шагами направился в пустое фойе ресторана. Он нажал кнопку принятия вызова и приложил телефон к уху.
 – Алё.
 Из трубки донеслась приглушённая музыка, голоса и смех людей, звон посуды. Ему явно звонили из питейного заведения. Возможно, кто-то случайно набрал номер, но он был так счастлив сбежать из-за стола, что было всё равно. Он повторил:
 – Алё.
 Дим вышел в фойе и встал рядом с пустым гардеробом, который был закрыт на лето. Он привалился к стене и закрыл глаза. Еще полчаса, и он умчится домой. Нальёт себе чая, включит тихую музыку и будет валяться на кровати, глядя на ползущие красные отблески заходящего августовского солнца на потолке, думая обо всём и ни о чём. Он почти забыл, что продолжал держать трубку возле уха, когда отчётливо услышал вздох на том конце. Дим очнулся. Слабая надежда шевельнулась в груди. Он убрал телефон от уха и посмотрел на дисплей. 26!
 В то утро Дим сказал правду: он не стал сохранять телефон Густо, чтобы не иметь соблазна. Но запомнил последние две цифры, чтобы узнать номер, на случай, если тот напишет смс или позвонит. Это были те самые две последние цифры. Конечно, номеров, заканчивающихся на 26, полно, но вдруг...
 Он молчал, вслушиваясь в шум на том конце, когда вдруг прозвучало:
 – И на чём ты теперь ездишь, шашлычник?
 Дим тихо выдохнул. Этот голос он узнал бы из тысячи. Хриплый и грубоватый, как у простуженного подростка. Это был он, Густо. Тот, кто не выходил у него из головы уже который месяц.
 Когда ребята из службы безопасности приволокли перепуганного парня в его квартиру, Дим был зол как чёрт. Отсутствие машины путало ему все планы на ту неделю, кроме того, пришлось возиться с кучей бумаг в полиции и страховой. К тому же, он, как назло, оставил в багажнике папку с уже подписанным оригиналом договора и бесился от того, что придётся опять ехать в Тюмень, чтобы подписывать! Он увидел, как ребята втолкнули худого парня в комнату, чувствуя, как разрастается его озлобленность к этому тупому щенку, который от скуки и дури взорвал его машину. Парень оглянулся по сторонам и, заметив Дима, уставился на него своими чёрными глазищами.
 Дим опешил. Парень был настолько красив, что, казалось, от него исходило слабое сияние. Его лицо было красиво той андрогинной красотой, на которую засматриваются и мужчины, и женщины. Он был похож на рисунки индийских богов с миллионами рук и голубой кожей, которые Дим видел в храмах Пуны. Огромные миндалевидные тёмные, почти чёрные, глаза под изогнутыми чёрными бровями, ровный нос с узкой переносицей и чёткими маленькими ноздрями, полный рот с глубоко вырезанным рисунком верхней губы, заострённый узкий подбородок. Его чёрные волосы отливали синевой, как дорогой мех какого-то экзотического животного, а кожа была нежно-оливкового оттенка.
 Ярость испарилась без следа, уступив место интенсивному желанию обладать этой драгоценностью. Дим видел немало красавчиков, заполонивших гей-клубы Москвы в поисках секс-партнёров или богатых спонсоров. Но перед ним сейчас был совсем другой тип мужчины. Породистый щенок, убежавший на улицу и заигравшийся там с псами из подворотни, забывший, кто он есть. Не огранённый алмаз, не осознающий свою ценность. Наследный принц, прожигающий жизнь среди шпаны. Он был живой, горячий. На его лице играла куча эмоций. Агрессор был сражён в самое сердце.
 У Дима были две основные черты, которые определили его успех в жизни. Во-первых, он мог сохранять хладнокровие в любых ситуациях. Какая бы буря эмоций ни раздирала его на части, внешне он всегда был расслаблен и безмятежен. Эта черта была крайне полезна в работе, но часто становилась причиной обид со стороны близких и друзей, считавших его бесчувственным чурбаном. Второе – он был прекрасным манипулятором. Он чувствовал людей и почти всегда мог угадать их следующий шаг или мысль, и знал, как направить их в нужную ему сторону. В тот момент, стоя перед Густо, как громом поражённый, он с сумасшедшей скоростью анализировал, что ему делать дальше, чтобы заполучить парня себе сейчас же.
 Он хорошо понимал, что шанс уложить трезвого натурала при первой же встрече, не прибегая к насилию, примерно один к ста. Но сейчас Густо был уязвим: он был сбит с толку, сильно напуган и, похоже, имел тот тип психики, которая легко подчинялась более сильному, идя по пути наименьшего сопротивления. У Дима был только один шанс сделать всё правильно с самого начала. Он видел страх и ударил по нервной системе парня прямой угрозой. Конечно, он бы не стал его насиловать или бить! На самом деле вид человеческих страданий или крови напрочь отбивал у Дима любое желание. Но Густо этого не знал, а мужчина был хорошим актёром. Он не смог держать себя в руках, заставив свою жертву отсосать ему, но затем отблагодарил сторицей.
 После той ночи Дим постоянно ловил себя на мысли о парне. Он говорил себе, что со временем это пройдёт, но этого не происходило. Он думал о нём утром, когда просыпался; в машине по дороге на работу; за обедом, когда никто не докучал ему разговором; вечером в душе, когда он дрочил, вспоминая тело Густо на своей кровати. Он почти перестал появляться в барах и выслушивал насмешки от приятелей по поводу «разбитого сердца». Он уже начал подумывать, не взять ли у помощника адрес мальчишки и не рвануть ли к нему домой. И вот теперь, после нескольких месяцев этого невроза, он почувствовал, как у него задрожали руки от этого хриплого голоса в трубке.
 Судя по нетвёрдым согласным и растянутым гласным, Густо был хорошо навеселе. Ясно: пьяный звонок. Дим ужасно боялся, что тот спьяну уронит трубку, или у него разрядится телефон, или вдруг сейчас в Дима попадёт молния, и он опять потеряет его... Как обычно, он взял инициативу на себя:
 – Ну и где мы напиваемся в этот чудный вечер? Забрать тебя?
 Дим прикусил губу. Начал разговор словами «брать» и «тебя» в одном предложении! Во дурак! Он быстро добавил, чувствуя себя педофилом, заманивающим ребёнка игрушкой:
 – Посмотришь на мою новую машину. В Москве такой больше нет.
 И это была наглая ложь. Но он был в отчаянии.
 Густо нарочито воодушевлённо охнул:
 – Да? А порулить дашь?
 Дим нащупал ключи от машины в кармане пиджака и быстрым шагом вышел из ресторана. Нельзя было терять ни минуты. Он шёл к парковке, продолжая говорить расслабленным голосом, будто в этот момент лежал на пляже.
 – А у тебя есть права, пьяница? Протрезвеешь – дам. Где ты? Я как раз сейчас за рулём.
 Он открыл машину, сел за руль и нажал на кнопку двигателя. Машина заурчала, включился кондиционер. На том конце была тишина. Мужчина продолжал спокойно говорить, как будто они были приятелями уже тысячу лет.
 – Надо бы вкусно поесть и сгонять куда-нибудь посмотреть футбол. Кто сегодня там играет?
 Густо наконец неуверенно ответил:
 – Я в «Медведе», на Пятницкой.
 Дим мысленно поблагодарил всех богов и рванул с места. Он знал это место. Тот ещё гадюшник, но до него было минут пять езды. Он продолжал нарочито лениво говорить в трубку, давя на газ.
 – Мясо хочу. Нет, лучше суши. Любишь суши?
 Первые два светофора он пролетел на мигающий жёлтый, следующий светофор включил ему зелёный свет. Входя в поворот на приличной скорости, Дим, будто случайно, заметил:
 – Так, я рядом с тобой как раз еду. Поехали, отдохнём, как люди.
 Он выехал на Пятницкую, ища глазами вывеску «Медведя». До неё оставалось метров триста. Не давая Густо времени подумать, он сообщил:
 – Карета подана, выходи, полюбуешься моей красавицей.
 – В смысле, ты рядом с «Медведем»?
 – В смысле, да, – передразнил хитрец.
 Парень что-то пробормотал и отключился. Быстро отправив смс своему помощнику в ресторан, что у него серьёзное дело, Дим отключил телефон и уставился на вход в бар. Он слишком разволновался и пытался привести дыхание в норму. Хотел было включить музыку, но боялся пропустить вожделенного красавца, выходящего из «Медведя» на улицу. Наконец он увидел знакомую фигуру. Худой, как подросток, с чёрными густыми волосами, торчащими во все стороны, Густо стоял на тротуаре, засунув руки в карманы и пошатываясь. Дим посигналил. Тот повернул голову на звук, и он помигал ему фарами. Густо неуверенно пошёл к машине, а Дим смотрел на него и понимал, как же он хотел видеть его всё это время. Казалось, сейчас исполняется его заветная мечта – долгожданный новогодний подарок шёл ему в руки. Он глубоко вздохнул и вышел из машины.
 Мужчины встретились глазами. Дим открыто улыбался Густо, как доброму приятелю. Густо то поднимал глаза на Дима, то опускал их на асфальт, то рассеянно смотрел на машину. Гордый водитель хлопнул машину по крыше, начиная разговор:
 – Пятьсот пятьдесят лошадей, разгон до 100 километров за три и девять секунды. Зверюга не для слабонервных. У меня даже шлем для тебя найдётся.
 Подгулявший зритель хохотнул и подошёл ближе. Он приподнял брови и скривил гримасу типа «подумаешь, видали и лучше», и с лукавой улыбкой посмотрел на Дима.
 – Чего чёрная-то? Взял бы уже красную, как все старички.
 Тот приложил руку к сердцу, качая головой:
 – С некоторых пор я полюбил чёрный цвет. В моём возрасте мужчины капризны.
 Густо опять хохотнул. Беседа шла легко и непринуждённо – Дим был в этом мастер. Наконец, после обмена колкостями, он хлопнул себя по животу:
 – Есть охота. Пойдем, съедим что-нибудь неприлично дорогое. Отметим мою новую машину, да не возьмёт её ни вода, ни огонь. – И он подмигнул Густо.
 Тот заржал в голос, слегка запрокинув голову. Дим увидел его ровные жемчужные зубы, как кожа на его переносице обворожительно сморщилась от улыбки. Чёрт, теперь он понимал кавказцев, которые похищали невест, закатав их в ковёр. Надо было действовать. Дим кивнул горе-угонщику на машину и начал усаживаться за руль, молясь, чтобы тот последовал его примеру. Парень перестал смеяться и стоял, в нерешительности глядя на водителя через лобовое стекло. Ясно: он позвонил Диму под влиянием алкогольного импульса и теперь сомневался, не зная, что делать дальше. Надо срочно его увозить, пока он не протрезвел окончательно. Дим перегнулся через пассажирское сиденье и открыл дверь.
 – Давай хотя бы поедим, а то я умру прямо здесь с голоду, – он давал Густо понять, что тот может в любой момент передумать и слинять, что ему пока ничего не угрожает.
 И ягнёнок поплёлся в пасть волку. Густо открыл дверцу и сел на пассажирское сиденье, оглядывая салон. Включив двигатель и начав сдавать назад, Дим кивнул ему на ремень безопасности.
 – Здесь подушки не так сильно стреляют, тебе понравится.
 Густо опять засмеялся, а Дим вырулил на дорогу и надавил на газ. Он развлекал дорогого пассажира глупыми шутками всю дорогу. Время от времени он спрашивал свою нетрезвую пассию, не хочет ли она есть или пить, а может, им рвануть в ночной бассейн? Парень пожимал плечами и мотал головой, изображая равнодушие, но Дим чувствовал, что тот волнуется. Наконец, как бы между делом, он спросил у Густо то, что его мучило с первой минуты их сегодняшней встречи:
 – Густо, у тебя есть какие-то проблемы, в которых я могу тебе помочь? – И замолчал в ожидании ответа.
 Тот хмыкнул, откинувшись на сиденье.
 – Ты думаешь, я буду вышибать из тебя деньги?
 Дим почувствовал холод, сжавший его лёгкие: да, он опасался этого. Ведь парень был шпаной и, возможно, неудавшимся вором, и такой вариант Дим не мог списывать со счетов. Ничем не выдав своего состояния, он пожал плечами, будто говоря: «Жизнь есть жизнь, всякое бывает».
 – Мне ничего не нужно. Не знаю, зачем я позвонил. – Густо отвернулся к окну.
 Почувствовав сильное облегчение, Дим толкнул его в плечо:
 – У меня дома обалденный торт «Наполеон». Увёз из гостей, практически угрожая хозяевам холодным оружием. Ты как насчёт сладкого?
 Тот пожал плечами и начал с нарочитым интересом разглядывать стереосистему. Сигнал был услышан: Густо согласен ехать к соблазнителю домой! От воодушевления Дим превысил скорость, наплевав на камеры дорожного наблюдения, и через пять минут они въехали в подземный гараж его дома. Парень молчал. Выключив двигатель, Дим кинул ключи пассажиру на колени.
 – Закрывай машину, я вызову лифт.
 Густо вылез из машины и начал неуверенно тыкать в брелок. Железный конь пикнул, помигал фарами и закрылся. Дим уже стоял возле лифта, любуясь на свою добычу. Он рассеянно думал о том, как же сильно запал на этого паренька и как давно с ним этого не случалось. А ведь еще полчаса назад, сидя в ресторане, он думал, что это один из худших вечеров в его жизни. Всё-таки жизнь – непредсказуемая штука.
 Дим и Густо зашли в кабину лифта, и дверь бесшумно закрылась за ними. Гостеприимный хозяин нажал на кнопку своего этажа и, не сдержавшись, резко повернулся к своему красавцу. Он легонько толкнул Густо к стене, взял его лицо в ладони и порывисто поцеловал в губы. Тот не вырывался, но на поцелуй не ответил. Он опустил глаза, глядя куда-то в район груди агрессора, будто раздумывая, а не сглупил ли он, поехав домой к этому мужчине. Дим шагнул назад и оперся спиной о противоположную стену, засунув руки в карманы брюк.
 – Виноват, – с улыбкой произнёс он, потупившись, демонстрируя сдержанность. Рано, слишком рано. Будет глупо спугнуть его сейчас своими порывами.
 Дим вошёл в квартиру первым, жестом попросив Густо закрыть дверь. Таким образом он давал парню понять, что не собирается его запирать в клетке, оставив ему возможность выйти из квартиры в любой момент. Он скинул летние туфли и пошёл босиком на кухню, поманив притихшего гостя рукой.
 – Поверь мне, такого «Наполеона» ты в жизни не ел.
 Густо скинул шлёпки и пошёл на голос. Воодушевившийся хозяин мысленно вознёс хвалу богам за то, что всё-таки позволил сестре всучить себе этот её фирменный «Наполеон» на вчерашнем дне рождения. Он открыл холодильник и достал здоровый кусок торта. Запах выпечки и сгущёнки сразу заполнил кухню. Он включил чайник и повернулся к Густо, указав ему на стул.
 – Хочешь лимо...
 Он замолчал на полуслове под пристальным взглядом парня. Тот откровенно смотрел ему прямо в глаза, и этот взгляд не оставлял никаких сомнений в том, что сейчас мальчик хочет нечто другое. Дим подошёл к напряжённому гостю и провёл пальцами по его лицу – Густо не отодвинулся и не отвёл взгляда. Мужчина медленно обошёл его и обнял сзади за талию, прижавшись губами к шее красавца, вдыхая запах его кожи. Тот немного откинул голову назад и закрыл глаза.
  «Победа!» – пронеслось у Дима в голове, и он потащил драгоценную добычу в спальню, сжав за руку чуть выше локтя. Густо послушно следовал за ним. Они вошли в комнату, и Дим сразу толкнул Густо на кровать. Тот прополз на середину кровати, сел и снял футболку, пока Дим быстро расстегнул на себе рубашку, вырвав с корнем пару пуговиц. Густо откровенно разглядывал его, ведь в прошлый раз он не видел Дима обнажённым, кроме отдельных частей. Они не включали лампу, и садящееся солнце заливало комнату красновато-жёлтым светом. Дим на коленях подполз к Густо и стал стягивать с него джинсы. Тот пытался помочь ему с молнией, но они только мешали друг другу. Наконец долгожданный гость остался без джинсов, в одних чёрных боксерах.
 А хозяин чувствовал, как в его собственных штанах дымится член. Надо было успокоиться, ведь сегодня Густо сам пришёл к нему, сам залез на эту кровать и готов отдаться ему по собственной воле – торопиться никак нельзя. Парень вернулся сюда за теми ощущениями, которые не смог забыть. У Дима вдруг мелькнула мысль: а что если мальчик уже попробовал с другим мужчиной? Не в этом ли секрет его спокойствия сейчас? От этой теории похолодело внутри. Он так разволновался, что у него даже слегка ослабла эрекция, и он выпрямился, оглядывая Густо сверху вниз. Тот откинулся на подушку и смотрел на Дима немного пьяными глазами. Дим молчал, сосредоточенно разглядывая прекрасное лицо, будто искал там подтверждение своим сомнениям. Густо сдвинул брови:
 – Что случилось?
 – У тебя был другой после меня? – И он не мог поверить, насколько жалко прозвучали эти слова. Неуверенный в себе ревнивец, накручивающий сам себя подозрениями.
 Роковой красавец вдруг засмеялся и повернулся на бок лицом к Диму, подперев голову рукой, согнутой в локте.
 – Ты о чём думаешь, алё? Я тогда-то чуть кони не двинул с тобой от нервов. Ты думаешь, я ударился в голубизну? Да я до сих пор поверить не могу, что я опять здесь!
 Дим слегка покраснел, радуясь, что в свете красного солнца это будет незаметно. Он смущённо улыбнулся, разглаживая невидимые морщинки на простыне.
 – У меня никого не было, – тихо продолжил Густо. – Даже бабы. Так что не мог бы ты обслужить меня по полной? – И он засмеялся, довольный своей остротой.
 Ревнивец просиял, шутливо зарычал и, наклонившись к Густо, укусил его за шею. Тот сжал плечи, прыская от смеха.
 – Щекотно, харош!
 Дим взял Густо за подбородок и наконец поцеловал его в губы. Он целовал его сначала очень слабо, потом всё сильнее и сильнее прижимаясь губами, запуская свои пальцы в чёрные волосы. Густо приоткрыл рот, пропуская его язык, и Дим сразу воспользовался приглашением – со стоном, пылко, зажмуриваясь. Он почувствовал, что Густо поглаживает его по спине, и от этого отклика чуть не кончил прямо себе в штаны. А поцелуй становился всё жарче и жарче. Дим засасывал губы и язык любовника, нежно покусывая. Почувствовав привкус алкоголя на губах, он внезапно уточнил, оторвавшись:
 – Каким пойлом ты заливался?
 Густо облизал губы.
 – Коктейль. Голубая... лагуна... – Они оба покатились со смеху. Дим повалился рядом с пьяницей на спину, закрыв ладонью глаза, а тот смеялся, схватившись за живот, согнув ноги в коленях.
 Отсмеявшись вволю, Дим расстегнул молнию на своих брюках и, подняв бёдра, стянул их вместе с трусами. Его член торчал вертикально вверх, радуясь долгожданной свободе. Густо тоже перестал смеяться и лежал на спине, кидая неуверенные взгляды на тело своего партнера. Это было неловко, но в то же время возбуждало Дима, ведь его не оттолкнули. Он взял под козырёк и сказал, кивая на боксёры Густо:
 – Парковка в трусах запрещена.
 Тот прыснул и ответил:
 – Какой озабоченный дэпээсник. С палкой.
 Дим привстал на кровати и стянул с Густо трусы. В один момент они перестали обмениваться шутками, включаясь в режим любовников. Дим гладил и целовал всё тело Густо, а тот неуверенно гладил его в ответ, будто боясь дотронуться до мужского тела в полную силу. Дыхание обоих становилось всё более глубоким и шумным. Дим ласкал языком соски парня, гладя его живот и бёдра, умышленно не касаясь члена. Тот выгибался, подсовывая ему под руку свой полувозбуждённый орган. Дим поднял голову и посмотрел Густо в глаза:
 – Скажи мне, что ты хочешь. Я сделаю всё, но ты должен это сказать.
 Он хотел полностью подчинить желанного мальчика. Сделать зависимым, страстно жаждущим его ласк. Густо должен понять, чего он хочет и что он может получить это от него, Дима. Тот с секунду молчал, а затем произнёс, глядя на соблазнителя своими угольными глазищами:
 – Возьми его в рот... – И закусил губу, возможно, устыдившись своей просьбы.


Продолжение

@темы: текст, Вид снизу

---

Доспехи гордыни

Продолжение Главы IV

  Они переплели пальцы, двигаясь в одном ритме. Их тела демонстрировали чудеса выносливости много часов подряд. Ненасытная задница омеги, едва отойдя от очередной сцепки, снова начинала похотливо пульсировать, даже когда сам Соби уже отрубался, в той же позе, в которой они только что сцеплялись.
 Он не мог уловить, какой сейчас час, утро или вечер, рассвет или закат. Люк периодически приносил им в постель что-нибудь вкусненькое, но даже трапезу с трудом удавалось всунуть в тесный постельный график. Когда Люк принёс большую тарелку с фруктами, они изгваздали всё бельё, бездарно изображая кадры из фильма «9 с ½ течек», закатываясь от смеха. Пока Люк перестилал постель, Соби сам пополз в ванну, кряхтя, как старый дед. Когда он залез под душ и повернул вентиль, дом содрогнулся от его рёва – из душа полилась холодная вода. Перепуганный Люк влетел в ванну и застал там дрожащего омегу, матерящегося, как бывалый матрос.
  – Чёрт, – почесал затылок альфа и тут же обернул мокрого Соби в полотенце. – Я же котёл не включил. Как ты?
  – Бодр и свеж! – огрызнулся Соби и тут же заржал, представив, как подпрыгнул Люк на втором этаже от его «нежного» голоса.

  Люк взял на себя все заботы, разрешая омеге только есть, пить и ходить в ванну, и то, только под неусыпным контролем. Соби упрямился, капризничал, даже пытался вяло подраться с альфой, но перевес был явно не на его стороне. Задница текла и текла и, казалось, что эта течка никогда не закончится. Как-то, засыпая после очередного марафона, Люк вдруг посчитал, что бОльшую часть суток они находятся в сцепке, что технически делает их сиамскими близнецами. А Соби уже и не знал, что думать. Когда он не горел в огне похоти, то любовался Люком, болтая с ним обо всём на свете. Он ни разу не забеспокоился о предохранении – просто махнул на это рукой. Всё, что он делал сейчас, шло вразрез со всеми многолетними привычками и убеждениями. Он открывался Люку, доверял ему, он не анализировал, не загадывал наперёд. Подобное поведение так раздражало его в других омегах, но сейчас он будто не мог по-другому. Он не ждал от Люка каких-то гарантий или клятв, хотя, та же беспечность у других омег, отдающихся всяким, по его многоумному мнению, прохиндеям, вызывали у Соби только презрительное фырканье. Он не понимал, как можно просто взять и отдать себя целиком "за милую улыбку", не видя нюансов между "прохиндеями" и настоящей половинкой. Всех людей он мерил на одно мерило, пока не воткнулся носом в очевидные различия.
 Однажды, засыпая, он услышал, как Люк тихо-тихо прошептал ему между лопаток: «Я люблю тебя», – и понял, что не ошибся в своём выборе...

Глава V

 Окончание течки удачно совпало с запустением холодильника. Когда в одно прекрасное, солнечное утро, Соби проснулся бодрым и отдохнувшим, он потянулся и тут же получил членом в свой обузившийся зад.
  – Ай! – заорал омега и лягнул агрессора, выворачиваясь из крепких объятий. – Совсем обалдел?
  Люк сел на кровати с выражением отчаяния на лице, будто провожая последний самолёт, оставивший его на необитаемом острове.
  – У тебя что… течка закончилась? – спросил он с ужасом, и Соби даже показалось, что у брутального самца затряслась нижняя губа, будто тот сейчас заплачет.
  Он обнял своего альфу и чмокнул его в нос.
  – Иди жрать готовь, – резюмировал омега и поскакал в ванную.
 
  Каникулы пролетели незаметно. Мужчины иногда катались в город, то и дело останавливаясь на обочине, по причине страсти, разбиравшей то одного, то другого. На очередном "привале", Соби в шутку пригрозил озабоченному студенту, что будет подсыпать тому в еду Блокаль, хотя сам был виновен в доброй половине отклонений от маршрута. Каждое посещение магазина походило на цирковое представление. Например, Соби устроил вой, подойдя к большому зеркалу на входе в магазин. Так как в хижине зеркал не было, омега только сейчас узрел яркую метку в складке между плечом и шеей.
  – Когда ты успел? – гневно сверкая сапфирами на Люка вопил заклеймённый. – Ты посмотри, как видно! Да кто сейчас ставит метки вообще? Что это за каменный век!
  Покупатели с интересом посматривали на колоритную парочку, перешёптываясь между собой. Полненькая омежка в очереди опасливо подтянула к себе за руку маленькую меланхоличную бету. Люк был сама невозмутимость, впрочем, как обычно. Поднимая перед Соби два пакета молока разных фирм, он спросил:
  – Это или это? – и добавил задумчиво. – Ты ещё не видел, какую я тебе на левой ягодице поставил! – и кивнул в сторону большого зеркала. – Иди, посмотри.

  Как-то вечером Соби взялся крутиться рядом с задницей любовника, обещая ему неземное блаженство от своих навыков. Люк с интересом выслушал теоретическую часть, а потом состроил недоверчивую морду.
  – Знаю я тебя, сделаешь мне ребёнка и бросишь бедного беременного альфу.
  Они представляли, как Люк откроет приют для покинутых беременных альф, а когда дошли до момента, где коварный ловелас-омега подвергается наказанию от обиженного "брошенки", Соби позабыл про все свои притязания к чужой заднице, потому ибо собственная затрепетала в ожидании.

  Гроза разразилась в одну из поездок в магазин. Соби зарылся в мешки с картошкой в овощном отделе и вынырнул оттуда с увесистым пакетом. Услужливый пожилой джентльмен тут же подхватил пакет, помогая Соби уложить покупку в тележку. Люк вырос из-под земли, будто всё это время ждал в засаде за стеллажом с редисом, и довольно резко оттеснил «помощника». Мужчина поспешил успокоить альфу:
  – Я просто хотел помочь беременному омеге. Извините за бестактность, я…
  Ни Люк, ни Соби больше ничего не слышали. Они стояли с круглыми глазами, глядя сквозь красные помидоры на полке, переваривая только что услышанное. Первым очнулся Соби. Он отпустил тележку и медленно поплёлся из магазина, не оборачиваясь на подвисшего на помидорах Люка.
  Жара облепила тело, как только он вышел из магазина и пошаркал по раскалённому шершавому асфальту. Он всё ждал, когда мозг, после аварийной перезагрузки, наконец, включится. В диагноз пожилого мужчины омега поверил – при такой жаре, взрослый опытный альфа может легко уловить запах беременного омеги. Люк либо не умел ещё распознавать этот запах, либо уже знал, но не хотел портить себе окончание каникул разборками. Беременность кардинально меняла ситуацию. Это больше не была чумовая история, где два равных партнёра горят в огне страсти. Это была история, где один из них должен расплатиться за весело проведённое время. И платить будет Соби. Он стал уязвим и зависим, и он станет обузой. Соби сел в машину, обнял себя руками, будто ему было холодно и начал покачиваться взад-вперёд, пытаясь успокоиться и начать мыслить рационально. Страх и навалившаяся реальность происходящего вытравила из мозгов всю романтическую лихорадку. Он вдруг в одну секунду из блестящего независимого красавца превратился в «того самого парня», про которых с сожалением и плохо скрытым злорадством судачат соседи. Тридцатилетний незамужний беременный омега. Будто жалкий герой из дешёвых ток шоу, желавший отхватить себе хоть кусочек того счастья, которое есть у других более удачливых людей. Он больше не будет несбывшейся мечтой всех дрочеров их райончика разных возрастов. Он станет никчёмным отцом-одиночкой, который сдуру поимел незащищённый секс с мальчишкой на десять лет себя младше. Неудачник!..
  Хлопнувший дверцей машины Люк вырвал Соби из его предсуицидных мыслей. Тот поглядел на альфу пустыми глазами и отвернулся к окну, обозревая полупустую парковку на солнцепёке. Люк взволнованно выпалил:
  – Я тебя по всему магазину искал! Ты меня напугал.
  Соби глядел на пустые тележки одиноко стоящие в разнобой перед входом в магазин.
  – Я? Тебя? – трагичным голосом выдавил он, удивляясь, что в такой момент Люк имеет наглость жаловаться на какой-то свой испуг.
  Тот положил руку Соби на коленку и возбуждённо заговорил:
  – Я не понял, что ты беременный. То есть, я чувствовал какой-то запах, но решил, что это из-за того, что мы постоянно вместе, и наши запахи очень сильно смешались... Соби?
  Люк удивлённо приподнял брови, глядя, как омега медленно поворачивает к нему каменное лицо.
  – Ну, а зачем тебе задумываться об этом, с другой стороны? Это же не твои проблемы!
  – В смысле?..
  Соби набирал обороты, не давая опешившему Люку вставить и слова.
  -… Хватит сотрясать воздух! История стара как мир. Веселились вдвоём, а разгребать одному. Хорошо я отдохнул, ничего не скажешь. Дороговато только вышло – за двухнедельную движуху пустить всю жизнь под откос!
  – Подожди!..
  – Да пошёл ты! Что ты глазами хлопаешь? Думаешь, я мечтал вот так сесть в четырёх стенах с пелёнками? Я ради этого учился, работал? Или ты думаешь, что раз мне почти тридцатник…
  – А ради чего тогда?!
  С лица Люка сползла понимающая мина сотрудника психологической поддержки, и он набычился, раздувая ноздри.
  – Ради чего такого ещё важного в жизни ты живёшь и работаешь? Что может быть важнее новой жизни? Может, ты лекарство от рака ищешь, а? Или открываешь законы вселенной? Нет, ты не фыркай и не отворачивайся! Объясни мне, такому примитивному и недалёкому, чем ты таким жертвуешь ради живой души, которую ты дашь этому миру? Прогулками по барам и порицанию всех тех, кто думает по-другому?.. Есть большая разница между достоинством и гордыней, Соби! Ты готов бросить ей под ноги всю свою жизнь?
  Глаза Люка стали совсем свинцовые, словно грозовое облако. Он не кричал, но от его тихого озлобленного тона становилось ещё страшнее. Соби сжался в комок и ядовито выплюнул:
  – Я решу проблему! Забудь вообще об этом всём, понял? Это моё дело!
  Альфа встрепенулся, и тут же растерял весь свой обличающий пыл. Он просительно заглянул в глаза Соби и неожиданно заумолял, быстро и испуганно:
  – Соби, не надо! Только ничего не делай с ним, слышишь? Я заберу его себе, ты его даже не увидишь, я тебе обещаю! Я сам буду заботиться о нём и никогда тебя не побеспокою! Обещай мне, обещай…
  Соби вылетел из машины, не в силах больше выносить этого ужаса, а от того, в чём его заподозрил Люк, стало совсем тошно. Он понимал, что происходит полная хрень, что всё это неправильно, что так не должно быть. Он будто заблудился в зеркальном коридоре и никак не мог выйти оттуда, говоря и делая какую-то ерунду. Он словно цеплялся за уходящий поезд, хотя ему надо было выйти на этой остановке. Люк выскочил из машины и быстро подошёл к Соби.
  – Я сделаю всё так, как ты захочешь, Соби, – тихо проговорил он. – Только скажи – и я всё сделаю.
  Омега задумчиво поглядел на Люка и отвёл глаза. Наверное, первый раз в жизни, он не знал, что ему делать и что говорить. Одно было ясно – так, как он жил и поступал до этого – уже не получится.
  – Я не собирался делать аборт, если ты об этом, – нарочито небрежно сказал Соби, не глядя на Люка.
  Тот с облегчением выдохнул и притянул его к себе, обнимая.
  – Ты меня в гроб загонишь, – с горькой усмешкой прошептал он омеге на ухо. – Ты мой любимый мучитель.
  Люк поцеловал Соби в макушку и начал глупо тереться об его голову щекой, поглаживая по спине. Соби стоял, глядя через его плечо на парковку, и думал, что это самое странное место, где можно обсуждать свою первую беременность. Люк неожиданно шмыгнул носом, и Соби нахмурился.
  – Ты что, простудился?
  Тот быстро потёр глаза ладонью.
  – Да в глаз что-то попало, – он быстро отвернулся и увлечённо начал протирать зеркальце на дверце машины. – Поехали уже, а то…
  Что «а то…» он так и не сказал. Когда Соби сел в машину и вытянул ноги, Люк сам застегнул на нём ремень безопасности, не реагируя на насмешливые хмыканья пассажира. Вырулив с парковки, он помчался по дороге, положив руку Соби на колено. После пяти минут молчания, он сказал:
  – Из солидарности с тобой, я тоже не буду пить на свадьбе.
  Соби рассеянно пялился на дорогу. Обдумывая такой сумасшедший поворот событий в своей жизни, он отчётливо понял, что больше не хочет травить себя – мыслями, сомнениями, разглагольствованиями и расчётом, подозрениями и измышлениями – всё это стало какой-то детской болезнью, которая никак не сойдёт. Включившись однажды в какую-то гонку за идею о своей исключительности, Соби никак не мог остановиться, хотя эта идея приносила одни разочарования. Он устал быть в вечной оппозиции к жизни, устал доказывать всем, что «все не в ногу, а он один в ногу». Устал развеивать «заблуждения» других. Убеждать себя, что окружающие на самом живут куда хуже его, и тем самым баюкать свою неуверенность. Почему ему надо отказаться от идеи быть с кем-то, дабы доказать миру, что теория об иллюзорности любви верна, что счастье – это дурман для слабаков? Почему он не может быть просто счастлив оттого, что полюбившийся ему человек хочет быть его мужем и отцом его детей?
  Соби схватил руку любовника и, подняв её, поцеловал. Тот резко начал сбрасывать скорость и через несколько секунд их машина прижалась к обочине. Люк повернулся к смущённому Соби и схватил его лицо в ладони.
  – Вместе навсегда? – спросил он, целомудренно целуя омегу в губы, едва касаясь их своими губами.
  – Вместе навсегда, – согласился Соби, принимая окончательное решение.
 

***

  Собирались они долго, периодически отвлекаясь на… друг друга. После очередного «отвлечения», альфа посетовал, что надо было начать собираться дня за два до отъезда, чтобы успеть вовремя. Как раз когда они запихивали сумки в багажник внедорожника, во двор заехала большая машина, разрисованная какими-то динозаврами. Из машины выпрыгнули двое смешно одетых бет, приветливо помахав им рукой.
  – Райт, привет! – закричал один из них, поправляя на носу массивные очки.
  – Привет! – ответил Люк, пожимая им руки. – Вы что-то рановато. Соби, это Том и Брендон с... археологического, – пытаясь скрыть глумливую улыбку сказал он.
  Соби прыснул и кивнул, протягивая ребятам руку. Те пялились на красавца-омегу во все глаза, глупо хихикая.
  – А ты тоже с геологического? – спросил Том, одёргивая свою смешную футболку ядовито-зелёного цвета.
  – Нет, Соби – мой муж, – спокойно ответил за омегу Люк и хлопнул крышкой багажника. – Ну, счастливо, ребят! Мы поедем, чтобы успеть засветло.
  Археологи завистливо покосились на альфу и, пожелав им счастливого пути, направились в дом.

 Соби смотрел на удаляющийся домик в заднем окне, и его пробила сентиментальность. Он грустно вздохнул и свёл брови. Люк улыбнулся, глядя вперёд и положил руку ему на коленку.
  – Будешь слёзы лить?
  – Не дождёшься, – беззлобно огрызнулся омега и развалился на сиденье, положив длинные босые ноги на торпеду. – Где жрачка?
  Люк кивнул на заднее сиденье, где стоял пакет с дорожной снедью, выруливая на просёлочную дорогу.
  – А представляешь, если бы они приехали на полчаса пораньше? – томно проговорил беременный провокатор, поглаживая Люка по бедру. – Что бы они увидели?
  Альфа сверкнул своими серыми глазами на соблазнителя и в тон ему сказал:
  – Ну, они бы увидели, как я, разложив тебя на кухонном столе, вылизываю твою восхитительную сладкую попку.
  Омега сжал свой член, чувствуя, как опять возбуждается.
  – А я что делаю? – хрипло спросил он, подбираясь второй рукой всё ближе к ширинке Люка.
  – А ты, как обычно, сходя с ума от моих умопомрачительных ласк, стонешь так, что звенят окна.
  Соби облизнул губы и, оттянув резинку своих шорт, запустил руку в трусы.
  – Та-ак?.. – подогнал он альфу, сжимая в ладони его напрягшиеся яйца под тканью штанов.
  – А потом, когда ты уже не можешь больше терпеть, я медленно вставляю тебе…
  – Останови машину! – выкрикнул Соби, стягивая с себя шорты.
  Люк съехал с колеи и тут же начал расстёгивать штаны, пытаясь высвободить уже железный стояк. Светя голыми задницами всем ящерицам и орлам древнего Каньона, путешественники выскочили из машины. Соби как раз собирался влезть на заднее сиденье, когда Люк, обойдя машину, схватил его сзади, аккуратно укладывая животом на кожаное сиденье.
  – Мы же и километра не отъехали, – без тени досады тихо проговорил Люк, смазывая вход в Соби двумя облизанными пальцами. – Учитывая… – он медленно начал проталкиваться внутрь расслабленного тела, – …что до дома… – войдя до конца, он склонился над омегой, целуя в шею, – …больше четырёхсот километров… – он начал тихонько двигаться внутри стонущего Соби, – …то мы туда… – он засунул руки под футболку любовника, оглаживая спину, – …дай бог, если доберёмся… – он толкался всё быстрее и быстрее, в скользкой сжимающейся тесноте, – …через трое суток… – омега напрягся, чувствуя, что ему осталось совсем чуть-чуть.
  Член тёрся о мягкую кожу сиденья при каждом выпаде альфы. Казалось, что Соби уже нечем кончать, а задница от такого настырного использования уже должна была объявить независимость и уйти к какому-нибудь монаху-стоику, но, видимо, гормоны и беременность сделали из омеги озабоченного маньяка. Сознательный Люк пытался посадить беременного на голодный паёк, но тот лихо обошёл все санкции, заявив, что если его желание не удовлетворяется, у него начинает "как-то странно потягивать внизу живота", а это очень вредно. Таким образом, Соби заимел себе секс-раба на круглые сутки.
  – Я бы всю жизнь прожил с членом в твоей шикарной попке, мой горячий, – промурлыкал альфа и это послужило сигнальной ракетой.
  Соби замычал, зажмурил глаза до белых вспышек под веками и, дёргая бёдрами, брызнул спермой на блестящий бок машины. Люк выскользнул и слил им под ноги, сжимая ягодицу Соби свободной от дрочки рукой.

  Решив прийти в себя и, неуверенно провозгласив секс-мораторий хотя бы на ближайшие три часа, мужчины устроились на заднем сиденье, открыв все двери. Тёплый воздух с травяным запахом продувал сквозь машину вместе с надрывными песнями цикад. Люк откинулся на спинку сиденья, а Соби лежал на боку, уложив голову ему на колени. На душе было легко, а в голове пусто. Соби вытащил из пакета на полу маленькую шоколадку, а Люк вдруг сказал:
  – Я столько лет сходил по тебе с ума, что всё ещё не могу поверить, что мы, наконец, вместе, – и он мягко огладил шрам омеги на скуле.
  Соби уставился на шоколадку. В голове закрутились обрывки слов и ощущений. Смутно знакомый запах, фигура в свете фонаря, поцелуй в висок... «Драться будешь? – Даже не представляешь, как. – О-о, очень даже представляю»… «Я тебя здесь одного не оставлю!»... «Я родился и вырос в трущобах»…
  – Ты-ы?.. – прошептал он, чувствуя, как ужас той ночи и бесконечная благодарность с нежностью смешались в один горячий коктейль.
  Соби резко сел на сиденье рядом с Люком и вытаращил на него свои фиалковые глаза. Ему не хватало воздуха в машине, и он выскочил из салона, пытаясь отдышаться. Люк поспешно вылез за ним. Они стояли друг напротив друга: разъярённый, сбитый с толку омега и виноватый, улыбающийся альфа. Вскинув руки, словно обращаясь к небесам, Соби включил свой боевой рык.
  – Почему ты молчал? Что за идиотское интриганство? Как так получилось, что ты оказался в нашем доме? Ты…
  Омега набрал в лёгкие воздуха, чтобы ниспослать на голову Люка очередную порцию вопросов, а тот поднял руку в знак того, что всё готов объяснить.
  – Слушай, не разводи паранойи! Всё очень просто. Я действительно ввязался тогда в вашу, скажем так, потасовку четыре года назад недалеко от моего дома. Я почуял запах испуганной омеги и пошёл проверить. Когда я впотьмах увидел, как ты их метелишь, подумал, что ты – альфа или бета, отбивающий у уличных хулиганов свою омегу, которая где-то тут забилась в угол и дрожит. А потом, я понял, что омега – это ты…
  Люк развёл руками, ища понимания в лице своего слушателя.
  – Я никогда не видел раньше таких омег! А я подросток, гормоны через край, я влюбился прямо там, на том же месте.
  Альфа улыбнулся, отведя глаза в сторону, видимо, вспоминая тот драматичный для них обоих момент.
  – Пока я ждал с тобой полицейских, я заглянул тебе в бумажник и узнал адрес. И почти каждый день таскался в ваш цветочный райончик, чтобы посмотреть на тебя ещё раз. А ты лежал дома, носа на улицу не показывал. От нечего делать, я проследил за твоим отцом и выяснил, что он преподаёт в Университете. Так как я выглядел старше своих лет, я таскался по студгородку, и вскоре меня заинтересовал предмет, который он преподавал. Я поступил, в надежде, что смогу с ним сблизиться, и однажды он познакомит меня с тобой. А тут, вдруг, ты – бац, и «хотите быть моим мужем?». Ну как я мог отказаться?..
  Люк пожал плечами, вроде как, вот и вся история, и ничего в ней интригующего нет. Соби недоуменно смотрел на своего неожиданного спасителя, выискивая несостыковки.
  – А таблетки зачем жрал? – с подозрением спросил он.
  – Ну так ты же сразу меня приложил кулаком, когда я захотел скрепить, так сказать, наш брачный союз, – Люк засмеялся, изображая хук справа, которым одарил его женишок в родительском доме. – Я бы долго не продержался рядом с тобой, а что ты делаешь с теми, кто тебя принуждал – я видел в тот вечер в трущобах. Когда за продуктами заезжали по дороге, я схватил первое попавшееся лекарство, которое по телеку рекламируют.
  – А почему на меня всех собак спустил, когда я тебе таблетки подменил? – не унимался разгневанный омега. Он упёрся руками в бока, выставив вперёд длинную ножку.
  – Да потому, Соби, – приподнял брови Люк, – что ты привык получать, всё что хочешь, не желая даже попробовать наладить с людьми отношений! Ты бы забыл обо мне через неделю! Что, я не знаю твои повадки?
  Соби нахмурился, обдумывая такую причину и отчасти соглашаясь с доводами.
  – Цену себе набивал, что ли? – спросил он уже примирительным тоном.
  – Ну, что-то типа того, да. – Альфа улыбнулся и даже немного покраснел.
  Соби задумчиво поглядел на колючие кусты у дороги. Всё это походило на водевиль и дикую театральщину. Он и подумать не мог, что тот ночной ужас закончится в итоге его беременностью через четыре года.
  – Но ведь… Мне показалось, что ты совсем мальчишкой был… – он перевёл глаза на Люка, а тот потупил взор.
  – Ну… я и был мальчишкой… Тогда… То есть…
  – Погоди-ка, – Соби поднял руку в предупредительном жесте. – Тебе ведь уже есть двадцать один?
  Альфа вытянул губы трубочкой, закатывая глаза к небу, словно подсчитывая, сколько ему сейчас лет.
  – Ну… мне будет… девятнадцать… через десять месяцев… – и что-то пробурчал колючке под своими ногами.
  Соби закрыл лицо руками.
  – О, боже! Да меня посадят! Тебе восемнадцать лет?! Боже! – и он посмотрел на смущённого Люка сквозь пальцы, играя желваками. – Так. Если я убью тебя сейчас и закопаю, никто об этом не узнает.
  Альфа выставил вперёд руки, хотя было понятно, что он нисколечко не боится таких угроз.
  – Соби, я разослал всем друзьям наши с тобой фотографии! Люди начнут задавать вопросы! Остановись! Ты что, оставишь наших детей сиротами?
  И он со смехом начал уворачиваться от несильных ударов шипящего на него омеги. Соби ещё поколотил студента для порядка, а потом остановился, переводя дух. От такого поворота судьбы, конечно, веяло чем-то мистическим, но что толку теперь впадать в ступор. Всё случилось так, как случилось. Теперь они пара.
  – И ты всё это время обо мне думал? – со знакомыми нотками мурлыкнул омега, отходя от шока.
  – Каждую минуту, – включился Люк, оглядывая красавца рядом с собой.
  – И ка-ак ты обо мне думал? – растягивая гласные, спросил Соби, проведя пальцем по вздымающейся груди любовника.
  – Со-оби!..

  … Полноватый омега сосредоточенно вёл машину по гладкому шоссе проходящему по безжизненной земле жёлтых прерий. Его сын смотрел в окно, сидя в детском кресле.
  – Папочка, а зачем та машина съехала с дороги на колючки?
  Омега недовольно покосился на стоящий чуть поодаль от дороги большой внедорожник. Через затемненные стекла было видно, как люди в машине метались по салону. Зоркий глаз омеги ухватил кусок довольно интимной части тела, мелькнувший на секунду в окне.
  – К ним, наверное, оса в машину залетела, милый, – ответил омега и нажал на газ.
 

***

  Соби соскочил босыми ногами с сиденья машины на газонную траву. Он потянул своё длинное стройное тело, смешно попискивая. Родной дом был, как всегда, безупречен. Розочки по периметру, кустики аккуратно подстрижены, на двери висит кокетливый колокольчик с красным атласным бантом. Соби вздохнул и обернулся на Люка, вытаскивающего из багажника сумку. Тот подмигнул Соби, и они двинулись по дорожке, выложенной серой плиткой.
  – Соби, привет! – справа, им наперерез выскочил молодой сосед, тот самый.
  Он быстро пересёк газон и приблизился к омеге. Соби даже не успел открыть рот, когда между ними возникла здоровенная фигура Люка, который отвёл руку назад, толкая Соби себе за спину и даже, как показалось омеге, тихонько зарычал, глядя на обескураженного соседа.
  – Ой, – замер тот, оглядывая Люка, и потянул носом воздух. – Ах, вон оно что! Ну, поздравляю с беременностью!
  Сосед нервно улыбнулся Люку, пытаясь заглянуть тому за спину.
  – Я просто хотел… Ну, это не важно. Забудь! – и он, неопределённо махнув рукой, удрал в кусты. В прямом смысле – в кусты папочкиной сирени.
  Зазвенев колокольчиком, распахнулась деревянная дверь, и на крыльцо высыпало всё семейство Моррисонов в окружении дальних и ближних родственников.
  – Соби, Люк! – всплеснул руками папа-омега, сияя, словно солнце. – Вы, наконец, доехали! А мы вас уже третий час ждём! – он повернулся к по-парадному приодетому мужу. – Дорогой, забери сумку у Люка.
  Соби знал, что Люк предупредил Моррисонов насчёт их приезда, объявив заодно и об «их» беременности, чему он был несказанно рад. Соби не горел желанием приносить эту новость самому, его это очень смущало. А альфу, похоже, ничего не смущало, как впрочем, и всегда. Тот уже ухитрился разузнать у отца про перевод на заочное обучение. Когда Соби полез с расспросами, беременному намекнули, что это не его забота и даже попытались изобразить пародию на "кто альфа в доме?". Соби подумывал затеять разборку, что это-де общее решение, а потом вдруг взял и позволил Люку решить всё самому. Новоиспечённый папочка прытко обзвонил друзей и нашёл работу в автомастерской. Самая та работа для геолога, конечно, нечего сказать. А Соби опять заткнул своё многоумное мнение куда подальше, решив, что надо уже чему-то учиться в этой жизни, и не лезть в каждую бочку затычкой. Даже выдавил из себя "да, дорогой" иезуитским тоном, немного напугав женишка.
  Народ загомонил вокруг парочки, целуя и обнимая Соби, похлопывая по плечу Люка и закидывая вопросами и комментариями со всех сторон.
  – Мне кажется, он ещё больше загорел!
  – А какой красивый альфа! Соби, у вас будут очень красивые дети!
  – У, класс! Клёвая тачка! Папа, а можно потом Люк меня покатает?
  – Люк, а вы же геолог? Как интересно!..
  Сидя за столом, Соби удивлялся, как легко он общался с теми, кто раньше его так раздражал. Он с умилением смотрел на пожилых суетившихся вокруг него родителей. Почему-то впервые он представил их совсем молодыми и влюблёнными, проводя параллель между родителями и ним с Люком. Те искрились таким счастьем, что он чуть было не пустил слезу, вспоминая, как порой был жесток и несправедлив к своим старикам. Сейчас они спокойно разговорили и шутили, и Соби вдруг понял, как тесно они связаны на самом деле. Что эта связь и есть та безусловная любовь, которой одаривают друг друга близкие люди. Как много времени он потерял, пытаясь закрыться от этого человеческого тепла, которое сейчас делало его столь счастливым и умиротворённым. Нужно только позволить себе принять любовь и та, заполнив всего тебя, изольётся наружу, освещая всё вокруг. Только любовь важна, только она останется в конце. Она уложит на лопатки любой разумный довод, любой хитрый расчёт. Ни возраст, ни деньги, ни красота не имеет значения, когда между двумя существами возникает эта близость и доверие. Соби поглаживал свой шрам, думая, что он практически обязан тем двум головорезам. Возможно, его прадед Джипс сказал бы, что этих альф вели духи…
  – Тебе так хорошо без них, – шепнул ему на ухо Люк, хитро улыбаясь.
  – Без чего? – повернулся к нему омега.
  – Ну, без твоих доспехов.
  – Каких ещё доспехов? – Соби тоже начал улыбаться, хоть и не понимал о чём говорит ему этот сероокий красавчик.
  – Доспехов гордыни, – проговорил Люк и поцеловал растерянного Соби в висок, будто благословляя. – Ничего не бойся, мой смелый лев. Прорвёмся…

@темы: Доспехи гордыни

---

Доспехи гордыни

Продолжение Главы III

  – Ага! – победно вскрикнул следопыт и достал пластиковый пузырёк с таблетками.
  Он сразу узнал голубую этикетку. «Блокаль» настойчиво рекламировался по телеку. Сильнейший гормональный блокатор для альф с действием до 12 часов. Им пичкают уголовников-альф в тюрьмах, чтобы те не переубивали друг друга. «Так вот в чём причина твоего странного поведения, дорогой Люк», – довольно промурлыкал Соби себе под нос и, быстро положив всё на место, посеменил в ванную.
 Подождав, пока потечёт тёплая вода, омега с томным «а-ах» влез в кургузую чугунную ванну, подставляя тело под струи. В голове роились какие-то хулиганские мысли. А что, если подменить Люку его чудо-пилюли? Как он себя поведёт? Вот уж, наверное, не будет строить из себя недотрогу и порыкивать на невинную омегу, когда та случайно коснётся его коленом! Что будет с самим Соби при таком раскладе, интриган пока не загадывал – подумаешь, этот альфа всего-то вдвое его больше, ха! Всегда можно удрать, вокруг вон сколько пространства – беги не хочу.

  Соби вышел из ванной в прекрасном настроении и, быстро одевшись, отправился на поиски запропавшего соседа. Пройдя по дому, он неожиданно уловил какой-то неясный шорох из-под пола. Соби озадаченно закрутил головой, пытаясь понять источник звука. Мыши? Зайдя на кухню, он удивлённо уставился на открытый погреб в дальнем углу комнаты. Надо же, всё утро здесь крутился, а вырезанную дверцу в полу не заметил.
 Он заглянул в неосвещённый подвал и удостоверился, что звуки идут оттуда. В темноту уходила кривая деревянная лестница, выглядевшая крайне ненадёжной. Соби затаил дыхание и, войдя в какой-то детский трепет, поставил ногу на первую ступеньку. Шорох продолжался, будто кто-то скрёб там чем-то железным о каменный фундамент. Из погреба потянуло сырым холодом. Соби начал тихо спускаться, ёжась от возбуждения и страха. Он погружался в темноту, пока нога не нащупала гипсовый пол. Встав на твёрдую поверхность, он покрутил головой. Подвал был довольно глубоким, по крайней мере, можно было стоять в полный рост. Шорох раздавался из дальнего угла, куда не доходил свет из открытой сверху дверцы. Соби вытянул руку и медленно пошёл вперёд, вспоминая, как с приятелями в летнем лагере лазили в заброшенный корпус. Сладкий страх, дёргающий нервы, подстегнул сердце, и он, закусив губу, продолжал двигаться на звук. Таинственный скрежет становился всё ближе и, судя по звуку, до его источника уже было рукой падать. Под ноги попадались какие-то мягкие, судя по всему, тряпки, мелкие камушки и деревяшки. Соби аккуратно переступал, стараясь двигаться как можно тише. Он почувствовал запах альфы, Люка, такой свежий, острый, знакомый. Люк был здесь, совсем рядом в этой темноте. Скрежет прекратился, и Соби услышал дыхание другого человека рядом с собой. Его руки упёрлись в чужое тело, которое вздрогнуло в ответ на прикосновение. Тишина, темнота... Соби провёл ладонями по телу напротив, понимая на ощупь, что это грудь. Под тонкой материей футболки угадывались маленькие затвердевшие от поглаживаний соски. Омега снова стал возбуждаться – его рот приоткрылся, член пытался распрямиться в трусах, а между ягодиц опять потекло. Соби шагнул к молчавшему альфе и, взбудораженный темнотой и его запахом, обвил руки вокруг его шеи. Он слепо потянулся вверх, к лицу Люка, и закрыл глаза в предвкушении сладкого поцелуя.
  – Ты чего лунатишь? – услышал он спокойный голос альфы и остановился.
  – Что? – опешил Соби, выныривая из неги.
  Он только сейчас заметил, что Люк не обнял его в ответ.
  – Я… я услышал шорох… – промямлил соблазнитель, поспешно убирая руки с чужой шеи, чувствуя, как снова краснеет. – Ты… что здесь делаешь?
  Судя по движению воздуха и направлению голоса, Люк отвернулся и присел на корточки.
  – Котёл пытаюсь открыть – тут крышка печки заела. Сейчас, болты раскачаю и всё. Фонарь погас, но я на ощупь.
  Соби стоял над альфой, сгорая от стыда. Значит, Люк уже нажрался своих таблеток, и его не волнует ни Соби, ни его запах, а бедный омега – страдай. Ну всё, дружок! Ты ещё пожалеешь!
  – Ясно, – злобно прошипел отвергнутый и двинулся обратно к лестнице наверх. – Ты уж почини, а то ещё одну совместную ночёвку я не выдержу!
  Раздражённый Соби вылетел из погреба на светлую кухню и воинственно пошагал к себе в комнату. Перерыв свою сумку, он нашёл то, что искал – его таблетки для сосудов. Соби пил их после сотрясения, врач сказал, что они способствуют кровообращению мозга и предотвращают сосудистые спазмы. Вреда от них не было, правда, неизвестно, была ли польза. Мститель поспешил вниз с заветным пузырьком и, воровато прислушиваясь к шорохам из-под дома, полез в чужую сумку. По форме таблетки Соби не были похожи на Блокаль, но, возможно, что "пациент" не заметит подмены. Высыпав в карман пилюли из голубого пузырька Люка, Соби пересыпал туда свои, завинтил крышку и запихнул его обратно в сумку.
  – Сверим часы, – прошептал он сам себе, засекая двенадцать часов. – Вот и посмотрим этой ночью, кто тут лунатит.
  И, злорадно улыбаясь, Соби упорхнул на улицу, собирать выбитые половики и покрывала.

Глава IV

 Обед готовили вместе. Оба делали вид, что ничего не случилось. Люк резал мясо и варил рис, а Соби кромсал овощи в салат.
  – Геология – потрясающе интересна, – восторженно рассказывал студент о своём факультете. – Самое поразительное, что по каким-то, казалось бы, камушкам, мы можем проследить историю земли на миллионы лет назад! Извержения вулканов, которые уже давно потухли или движения ледников, представляешь? На фоне таких глобальных и древних явлений как-то сразу по-другому смотришь на настоящее. Даже не знаю, как объяснить…
  Люк смущённо улыбнулся куда-то в кастрюлю с рисом.
  – Я понял, что ты хотел сказать, – кивнул Соби. – Сразу понимаешь, насколько огромна и бесконечна наша вселенная и какие мы пылинки со своими проблемами? Или что-то типа того…
  – Что-то типа того, да! – засиял глазами геолог и перевернул мясо в скворчащей сковородке.

  После обеда Люк решил вытащить из сарая подвесной диванчик с навесом, похожий на широкие качели на цепях.
  – Зачем это? – спросил Соби, прикрывая ладонью глаза от солнца. – Будешь качаться? Ты вроде уже большой мальчик.
  Альфа хмыкнул, продолжая волочить тяжеленную установку к крыльцу.
  – Будешь сидеть здесь, читать, – пропыхтел он.
  – Что читать-то? У меня с собой книжек нет, – пожал плечами Соби.
  – Здесь есть, в доме. От предыдущих студентов. Там всякие детективы и книжки для омег.
  – Для омег? – Соби фыркнул. – Я не читаю любовные романы, если ты об этом.
  – Почему? – Люк встал рядом с диванчиком и начал затягивать все крепления разводным ключом, прихваченным из сарая. – Тебе кажется это недостойным или глупым?
  Соби не ожидал таких вопросов от молодого парня. Что за странная тема для разговора?
  – Ну… Мне они кажутся идиотскими, – ответил наконец цензор и закрепил мысль: – Да. Идиотскими.
  Люк быстро глянул на собеседника и повернулся обратно к своим гайкам.
  – Что именно? То, что они про любовь? – похоже, эта тема его забавляла. Или его забавляло злить взрослого омегу.
  – А что, это такая серьёзная тема, ты считаешь? – решил перевернуть разговор Соби. Пусть теперь сам отдувается!
  Люк продолжал улыбаться, словно он говорит с неразумным ребёнком.
  – То есть, ты считаешь, что она совсем не серьёзная, как я понимаю?
  Это что, какой-то тест геолога или что? Соби фыркнул и решил промолчать. В конце концов, когда не знаешь, как себя вести, лучше всего брать паузу. Люк присел на корточки, прикапывая ножки, чтобы диван не «играл» на неровной земле. Соби решил было, что тема закрыта, но тот вдруг произнёс:
  – Ты зря недооцениваешь такое сильное чувство, Соби. Добрая половина народа в тюрьмах сидят из-за убийств на почве ревности. А сколько людей кончают жизнь самоубийством из-за любви? Да и психотерапевтам бы не платили столько, будь любовные проблемы такими неважными. Разве можно игнорировать эти факты? Это всё равно, что не принимать всерьёз водородную бомбу. – Люк поднялся на ноги. – Вот, теперь будет стоять ровно. Можно набросить на неё тот коричневый плед, который мы сегодня выбивали.
  Сбитый с толку будничным тоном и спокойным переходом к пледу, Соби задумчиво повернулся к дому и пошагал к крыльцу. Что хотел сказать Люк и как это понимать, он не знал. Соби вообще мало что мог сказать про любовь, он не был уверен, что понимает природу этого явления. Ему нравились разные мужчины на протяжении жизни, со многими он спал и даже встречался, но любил ли?.. Скорей всего, нет, иначе бы знал. Наверное, Люк прав. Было бессмысленно отрицать это чувство, оно такое же реальное, как, например, ненависть или страх. Но что мог сказать слепой о цвете?
 
  После раскладывания вещей по ящикам, туристы направились на Большие Камни. До нужного места надо было пройти по тропинке с полчаса. Солнце начало готовиться к закату, и жара спАла. Соби шёл рядом с Люком, обходя небольшие валуны, разглядывая рыжие скалы по обе стороны едва заметной тропинки. Из сухой земли торчали колючие маленькие кустарнички, кое-где цвели яркими цветами тёмно-зелёные кактусы. Пахло жарой и горячим камнем. Соби, впервые столкнувшись с природой в такой непосредственной близости, расспрашивал Люка об этих местах, о здешних животных, о Каньонах. Тот рассказывал интересно, понятно, указывая рукой в разные стороны – то на отвесную скалу, то на диковинное растение. Соби слушал внимательно, не отвлекаясь. Вернее, как: он отвлекался на тело рассказчика. На его широкие плечи, крепкие ноги и высокую поджарую задницу. Заглядывался, если быть точнее. Ему стало казаться, что у Люка очень красивый голос, а манера говорить, немного тише, чем обычно говорят альфы, отзывалась у Соби волнением ниже живота. Вообще, он снова начал впадать в какое-то неожиданное, для горной прогулки, возбуждение. Ему вдруг захотелось разузнать о Люке побольше – где тот родился, что делал до университета, что планирует делать дальше. Это было что-то новенькое – обычно Соби мало интересовался чужими людьми, а других у него, можно сказать, и не было.
 Через какое-то время Люк остановился и заговорщицки поглядел на Соби.
  – Закрой глаза, – сказал он, подходя вплотную.
  Соби поглядел в серые глаза и его сердце пропустило пару ударов. Люк взял его за руку и повторил почти шёпотом:
  – Закрой, не бойся.
  – Я и не боюсь, – поспешно ответил тот и, в подтверждение своих слов, зажмурился.
  Люк потянул Соби за руку, переплетая их пальцы.
  – Я тебя поведу, иди за мной, – Они медленно двинулись вперёд. – Только не подглядывай.
  Соби опять охватило то же волнение, что и в сегодняшнем тёмном подвале. Все чувства обострились, он снова отчётливо ощутил манящий запах. Он послушно шагал за Люком, крепко держась за его широкую тёплую ладонь. Через минуту почувствовал под своими подошвами плоскую твёрдую поверхность, очевидно, камень. В лицо подул ветерок, будто они вышли на открытую площадку. Соби ощутил, как Люк обошёл его и, придвинувшись сзади, прошептал на ухо:
  – Открывай!
  Он открыл глаза и задохнулся. Они стояли на огромном пологом плато, а перед и под ними на километры вперёд простирались гигантские буро-оранжевые скалы, причудливых форм, изрезанные, изломанные, словно в мастерской капризного скульптора. У подножья скал текла тонкая, на первый взгляд, река, но если приглядеться, понимаешь, что она просто очень далеко, поэтому кажется такой тоненькой. От столь головокружительной картины Соби качнулся, пытаясь отпрянуть от края плато. Люк обнял его сзади – не крепко, но надёжно. Соби оглядывал эту бесконечную, сбивающую с ног красоту, держась за запястье Люка на своей талии. От восторга наворачивались слёзы.
  – Боже… – только и смог вымолвить он и сжал чужую руку.
  – С ума сойти, да? – согласился Люк, любуясь.
  Они долго стояли и молча смотрели на это великолепие. Потом Люк достал из рюкзака свои инструменты и начал отбивать какие-то нужные ему для исследований породы, а Соби подполз к самому краю нагретого плато и лёг на живот, оглядывая Каньоны внизу.
  – Соби, аккуратнее, – покрикивал Люк, ловко расщепляя рыжие слои.
  – Я осторожно, – по-детски откликался тот и кидал вниз маленькие камушки.

  Обратно шли, взбудораженные увиденным. Соби скакал и махал руками, делясь впечатлениями и расспрашивая, куда они пойдут завтра. Сетовал, что не взял с собой хороший фотоаппарат, но Люк пообещал ему свой, и Соби обрадовался, как дитя. По дороге омеге хотелось отчебучить какую-нибудь романтическую фигню: схватить спокойного альфу за руку или по-хулигански запрыгнуть на него сзади, чтобы тот его нёс на спине, но он сдерживался. Люк улыбался ему, охотно отвечал на все реплики, но руки не тянул. Соби пару раз оступился и альфа предупредительно поддерживал его под локоть, но это всё, что досталось ему по дороге домой.
 «Понятно, он же под таблетками», – успокаивал себя немного разочарованный омега.
 Солнце спускалось за огромные валуны и стало прохладно. Люк вытащил из сумки рубашку и накинул на плечи зазябшему попутчику.
  – Простывшая омега в доме не к добру, – засмеялся он в ответ на удивлённый взгляд фиалковых глаз.
  Соби притих, заворачиваясь в рубашку. Очень хотелось спросить Люка о таблетках, о том, зачем тот взял с собой в Каньоны незнакомого омегу, но это казалось стыдным, что ли. Вроде как напрашиваться на выяснения отношений, вроде как показывать своё волнение и заинтересованность. Соби даже разозлился на себя за такие непривычные для него переживания – ну чего расклеился-то? Секса давно не было? Тихий шёпот совести старался от себя гнать – ведь ничем таким страшным он соседа не травил! В конце концов, тот вообще жаждал сыграть с Соби свадьбу – что теперь дурака из него делает, вроде как Соби одному оно надо! Люк посматривал на затихшего попутчика, но ничего не говорил.

  Когда дошли до дома, солнце совсем спряталось за верхушки скал и с улицы потянуло холодом. Люк включил котёл, и дом наполнился каким-то бульканьем, скрипом и завываниями.
  – Вода по трубам пошла, – кивнул он и неожиданно предложил: – Пойдём, сожжём кое-какой хлам на улице?
  – Костёр? – оживился турист.
  Мужчины выволокли старые негодные стулья из дома и разломали на дрова. Люк выложил камнями круг на земле и накидал туда деревяшек. Принёс из дома жидкость для розжига, и через пять минут в их небольшом кострище занялся скромный огонь. Соби притащил из кухни несколько картофелин и хлеба, памятуя, как с родителями пекли картошку на костре в детстве. Нашёл в кустах обломанные веточки и насадил на них хлебные куски.
  – На вот, – улыбаясь от уха до уха, он протянул импровизированный шампур Люку, раскладывающему на земле кусок брезента. – Зажжём эту ночь!
  Мужчины уселись на расстеленный брезент рядом с костром, глядя на огонь. На улице стало совсем темно, и оранжевое пламя пестрило жаркими языками, отбрасывая тёплый свет на покосившийся домик, старый колодец и усталую парочку. Люк принёс Соби свой свитер, потом сходил за лимонадом и чипсами, оставшимися с дороги. Омега контролировал их «ужин на костре», следя за тем, чтобы картошка не скатывалась в огонь, а оставалась печься в тлеющих углях с краю. Разговор был обо всём и ни о чём. Соби слушал спокойный голос Люка и думал о том, что встреть он такого парня лет десять назад, возможно, жизнь сложилась бы иначе. Он вдруг почувствовал себя одиноким, наверное, впервые за свою жизнь. Представил, что после этих спонтанных каникул ему придётся вернуться в свою комнату, в свою жизнь, где вокруг будут одни раздражающие его люди. Некстати вспомнился смазливый сосед-альфа, который за его, Соби, спиной встречался с каким-то юным омежкой – такого он, конечно, не ожидал. Соби, вздохнув, задумчиво посмотрел на Люка рядом с костром и напрягся. Альфа сверлил его взглядом, будто считывая мысли. Смутившись, он отвёл глаза, быстро соображая, чем мог так заинтересовать пялящегося на него Люка. Хандра тут же отпустила, уступив место волнению и… ожиданию. Да, он ни на секунду не забывал о таблетках, поглядывая на часы, зная, что скоро действие принятой дозы Блокаля закончится. И тогда…
  – Здесь связь не берёт, – вдруг сказал Люк, продолжая глядеть на него в упор.
  – Что? – не понял тот.
  – Ты постоянно смотришь на часы. Ждёшь от кого-то сообщения? Так вот, здесь связь не берёт. На Больших Камнях – возможно, а здесь – точно нет, – и снова пристальный взгляд.
  Какой глазастый!
  – Ты на военного геолога учишься – внимательный такой? – съязвил Соби. Ему стало не по себе от того, что Люк замечает его волнение.
  – От кого сообщение-то ждёшь? – проигнорировал вопрос альфа.
  Соби деловито начал рыхлить палкой прогоревшие деревяшки.
  – Ты его не знаешь, – пробубнил он, шуруя палкой в золе. – Картошка готова. Будешь?
  Он поднял на Люка свои прекрасные глаза и нежно улыбнулся, давая понять, что разговор на эту тему закончен. Тот прищурился, посверлил ещё пару секунд омегу глазами и, поняв, что больше ничего не добьётся, кивнул. Настроение у Соби улучшилось. Он рассказывал про новый антивирус, который сейчас программировал для заказчика, помогал Люку очищать дымящуюся чёрную картофелину и всё это время пристально следил за реакциями соседа. А тот начал нервничать.
 Люк всё чаще и чаще «подвисал» взглядом на лице омеги. Скинул джинсовую куртку, хотя на улице не было жарко, и костёр почти догорел. По расчётам Соби, следующая доза должна быть ближе к полуночи, но, видимо, симптомы уже начали проявляться. Диверсант оглядывал тело Люка, чувствуя уже знакомое возбуждение. Даже сквозь дым костра он мог уловить запах желанного альфы. Чёрное небо в ярких звёздах, костёр и вековые скалы вокруг – они словно провалились во времени, где первые люди не знали ничего, кроме инстинктов. Люк, тяжело дыша, вскочил на ноги.
  – Что такое? – томно спросил бесстыдник, еле сдерживаясь, чтобы не поползти к Люку по брезенту.
  – Я… Сейчас приду, – бросил тот через плечо, направляясь в дом. – Тебе принести воды?
  – Нет, – крикнул ему вдогонку довольный омега. – Я сейчас уже в душ и в постель.
  Последнее слово он произнёс с явным удовольствием. Не спеша поднялся, залил костёр остатками лимонада и свернул брезент, придавив его большим камнем к земле.

 В доме было тепло – котёл работал на полную катушку. Соби закрыл входную дверь и скинул на софу свитер Люка. Тот гремел стаканами на кухне. Омега скользнул взглядом по сумке Люка и отметил, что она сдвинута с места – значит, альфа туда лазил за своими таблетками. Ну-ну! Он подошёл к узкому книжному шкафу со стеклянными дверцами, по одной из которых шла трещина. Обтрёпанные корешки выглядывали через стекло, поражая воображение причудливыми названиями. «Антиальфа», «Омежий дозор», «Восстание течных» и тому подобные шедевры. Соби водил пальцем по пыльному стеклу, пытаясь разобрать буквы на торцах книг. Он как раз собирался засмеяться над «Омега с татуировкой муравьеда», когда вдруг от резкого запаха альфы у него буквально подкосились ноги. Природа укладывала омегу в горизонтальное положение для вязки.
 Сильные, горячие руки тут же подхватили его сзади, не давая упасть. Люк молча зарылся носом в его волосы, продолжая прижимать к своему телу. В поясницу Соби упёрся железный член, и омежья задница тут же потекла смазкой. Соски набухли и болезненно тёрлись о грубую ткань рубашки. Температура тела подскочила градусов на пять разом, в ушах зашумело, а в заднице засвербило.
 «Как быстро», – пронеслось в голове у Соби, но поделать с собой уже ничего не мог. Он немного повернул голову назад, ища губами желанные губы, но упрямец вдруг отпрыгнул от омеги и, сшибая на своём пути стулья, вылетел на улицу. Соби стоял, держась руками за книжный шкаф, чтоб не свалиться на пол. Сердце выпрыгивало из груди, а в глазах двоилось. Люк всё ещё сопротивляется? Надеется переждать возбуждение вдали от омеги, пока не начнёт действовать «лекарство»?
  – Упрямый осёл, – прошипел омега и, покачиваясь, пошёл в ванну.
  Соби пытался снять напряжение под душем. Он дрочил свой не желавший успокаиваться член, но тело хотело альфу, запах которого чувствовался даже через отдушки мыл и шампуней. Было странно, что его так пробрало вне течки – обычно Соби был куда спокойнее. Видимо, запах Люка действовал на него не так, как запахи других альф. Стоя под струями воды, он не мог ни кончить, ни отвлечься – какая-то пытка. Сколько ещё этот заполошный будет носиться по прериям, прежде чем придёт в его постель? Соби накинул полотенце на бёдра и, постанывая, поплёлся к себе в комнату. Люка не было видно, похоже, скитался.

  Соби открыл окно в своей комнате, пытаясь остудиться прохладой с улицы. Раздетый, лёг на простыню, прислушиваясь к звукам ночи снаружи. Тёплый воздух от горячих батарей окутал тело, и он снова схватился за свой член. Пульсация в заднице не унималась – тело требовало альфу. Томление и предвкушение смешалось с болезненным возбуждением, и Соби выгибался на своей кровати, представляя, как желанный Люк, наконец, поднимется к нему в комнату. От одних только серых глаз и широких плеч можно было поехать мозгами. Соби крутился на кровати, мысленно зовя своего альфу. Наконец, он услышал скрип двери внизу – Люк пришёл домой. Быстрые шаги, звук открывающейся молнии на сумке. Потом шорох одежды, стук двери в ванну и шипение воды в душе. Принял ещё одну «дозу» и надеется, что она ему поможет... Соби лёг на спину, согнул ноги в коленях и закрыл глаза. Никто не должен идти против природы.

  Под мерное пение цикад и шум душа внизу, Соби будто вошёл в транс. Ему мерещился склонившийся над ним Люк, целующим его своим красивыми пухлыми губами, оглаживающий всё его тело широкими ладонями. Чуткий слух уловил шорох на лестнице и Соби тут же сел на кровати. Он перестал дышать, услышав то, что слышал только единожды в своей жизни: настоящий, утробный рык альфы.
 Словно хищное животное, подбирающееся к его двери, Люк издавал вибрирующий рык, который заставлял ноги омеги раздвигаться самим по себе. Соби медленно откинулся на спину и, глубоко задышав, уставился на приоткрывающуюся дверь между своими согнутыми в коленях ногами. Рык становился всё отчётливее, в тёмном проёме двери появился полностью обнажённый Люк. Соби приоткрыл рот, оглядывая его великолепное тело. Под поблескивающей кожей перекатывались мускулы, пока он, пригнувшись и принюхиваясь, медленно двигался к кровати, продолжая рычать на выдохе. Его толстый длинный член почти прижимался к животу. Соби аж затрясло, как ему захотелось получить себе это прекрасное чудовище, своего персонального дикого зверя. Он закусил губу, поглаживая свой сочившийся член, чувствуя, как вытекающая из ануса смазка холодит ложбинку между ягодиц. Люк подошёл вплотную и, поставив на колено на кровать, пополз к омеге, словно хищная кошка. Он навис над Соби, упираясь руками в матрас. У того внутри всё сладко сжималось от этого рыка, будто над ним сейчас возвышался не человек, а кровожадное животное, ведомое голыми инстинктами. Люк наклонился и его язык прошёлся по груди Соби, оставляя за собой влажный след на коже. Альфа обнюхивал его, водя носом по шее, вылизывая кожу в щекотном месте, под скулой. Тот дёрнулся и обвил сильными руками напряжённые плечи Люка, пытаясь притянуть к себе поближе, уложить на себя, почувствовать вес и мощь его тела. Альфа прижал Соби к матрасу, и тот ощутил вибрацию от стихающего рыка своим телом. Соби обхватил ладонями его лицо и потянулся к губам. Люк нежно сомкнул губы вокруг нижней губы омеги, мягко вылизывая её языком. Обмен жидкостями подстегнул сердцебиение обоих, они сцепились в плотные объятия, целуя друг друга с каким-то остервенением, дикой похотью. Никогда омега не хотел быть под кем-то так сильно, как сейчас под Люком. Словно альфа был его идеальным генетическим партнером, совершенной парой. Соби плохо понимал, что происходит, похоже, мозги отключались, он не чувствовал границ своего тела. Он хватался за Люка, прижимая его голову к своей груди. Тот перестал рычать, превратившись в осторожного любовника, облизывая и оглаживая Соби, обтираясь об него. Соби сам не заметил, как очередной раз царапая короткими когтями спину желанной добычи, он начал шептать:
  – Хороший мальчик. Вот, молодец. Видишь, чего ты хотел нас лишить с таблетками своими, глупый альфа? Иди ко мне…
  Люк замер с соском Соби в зубах. Омега открыл глаза, на секунду выныривая из марева похоти и оценивая только что сказанное. Альфа выпустил изо рта затвердевший сосок и поднял голову, пытаясь разглядеть в темноте его лицо.
  – Что ты сказал? – с тихой угрозой проговорил он.
  Соби лежал под Люком, продолжая по инерции тереться о его живот своим членом, понимая, что он, похоже, только что запалился, но тело не реагировало на панику мозга. Он обвил ногами бёдра приподнявшегося было альфы и потянулся рукой к его лицу.
  – Успокойся и делай то, для чего тебя создала природа, Люк, – прошептал Соби и погладил его по щеке.
  Люк резко выпрямился и спрыгнул на пол.
  – Зачем ты это сделал? – прорычал он, тяжело дыша.
 Соби видел, что его член всё так же крепко стоит, несмотря на сопротивление хозяина. И он ещё спрашивает, зачем?!
  – Надоело, что ты строишь из себя недотрогу, – ответил Соби, поворачиваясь на бок и опираясь на согнутый локоть. – Зачем ты меня сюда привёз, Люк? Что за идиотские игры с этими таблетками? Ты же хочешь меня, я вижу!
  Соби смотрел на мечущегося по комнате альфу, который крутил головой, пытаясь не то понять, куда Соби дел его таблетки, не то прийти в себя.
  – Я?.. Недотрогу?! Зачем ТЕБЕ это надо? Почему так... тайком?!
 Альфа схватил со стула полотенце и попытался закрутить его вокруг бёдер. Соби начало забавлять это упрямство.
  – А ты разве не тайком пил свои таблетки? Нравилось делать из меня идиота?
  Соби сел на кровати, его возбуждение стремительно перетекало в ярость.
  – Ты оттолкнул меня несколько раз! – повысил голос Люк. Видать, его сильно прихватило. – Я что, по-твоему, насильник? Мне надо было настойчивей тебя принуждать? Я начал пить эту дрянь, потому что ты чётко дал понять, что не хочешь никакого сближения! А ты… Втихаря подменил таблетки вместо того, чтобы просто сказать чего ты хочешь!.. Всё должно быть всегда только по-твоему, да, Соби? Где таблетки?
  Соби поджал колени к груди и обхватил ноги руками.
  – Нигде! – рявкнул он, чувствуя злость из-за того, что альфа, по сути, прав. – Я их выбросил!
  Люк тяжело дышал, его кожа блестела от испарины. Он подошёл к окну и втянул носом воздух с улицы.
  – Одевайся, поедем в город. Мне нужны эти таблетки!
  Омега накинул одеяло себе на спину и прорычал.
  – Сам езжай, я никуда не поеду!
  Альфа ударил кулаком по подоконнику и Соби сжался.
  – Одевайся, я сказал, я тебя здесь одного не оставлю. Ну?
  Соби понимал, что виноват, что делает какую-то ерунду, что он всё испортил, но не мог сдаться, просто не мог.
  – Я не поеду! – заорал он.
 Уж что-что, а орать-то он умел. Тем более, его раздражало какое-то непонятное ощущение чего-то смутно знакомого.
  Альфа сел на стул и потёр ладонями лицо. Его явно трясло – Соби даже в темноте видел, как дрожали его руки.
  – Соби, – стараясь звучать спокойно, проговорил Люк. – Мне очень плохо без таблеток… рядом с тобой. Но я не могу тебя оставить одного на два часа в этой глуши. Я прошу тебя, оденься, и мы быстро съездим за лекарством. Ты можешь спать на заднем сидении, можешь не разговаривать со мной, но я прошу тебя, перестань со мной спорить!
  Омеге стало стыдно. Он всё ещё мог признаться Люку в своей симпатии. Признаться, что хотел его всё это время, но чёртова гордыня сжала горло, не давая озвучить правду. Соби встал с кровати, целомудренно прикрывшись покрывалом, и подошёл к шкафу. Достал свои брюки и, вытащив из кармана горсть таблеток, протянул раскрытую ладонь Люку. Тот выдохнул и, схватив одну таблетку, тут же отправил её в рот, так и не дав омеге шанса на признания. Соби смотрел на него, пока тот глотал таблетку, и жалел о своём поступке. Его всё ещё влекло к альфе, несмотря на ссору. Больше всего ему хотелось сейчас обнять Люка, сесть к нему на колени и услышать тот самый утробный рык, который он издавал, сходя с ума от возбуждения. Ведь сейчас, через несколько минут Люк успокоится и выйдет из этой комнаты, оставив омегу один на один с его неунимающимся стояком. Соби вытряс все таблетки на комод и молча поплёлся к кровати. Люк всё ещё тяжело дышал, ожидая действия таблеток. Похоже, он держался уже из последних сил – полотенце сжато в кулаках, он покачивался на стуле, будто баюкая себя.
  – Что ты мне подсунул вместо Блокаля? – тихо спросил он завернувшегося в одеяло махинатора.
  – Витамины. Ничего опасного, – ответил тот, зарываясь носом в подушку.
  – Хоть на этом спасибо, – ухмыльнулся Люк в темноте. – Давай забудем о том, что произошло, ладно?
  Соби услышал, как он поднялся со стула и медленно пошёл к двери.
  – Спокойной ночи, Соби, – проговорил Люк, выходя из комнаты.
  – Люк! – окликнул его омега.
  – Да?
  – …Прости.
  – Я не сержусь. Спи.
  Альфа закрыл дверь, выходя на лестницу. Соби было очень гадко на душе. Оказывается, осуждать и презирать других куда легче, чем себя. Если бы он мог, сам бы надавал себе тумаков. Всё, что не выносил в омегах – коварство, манипулирование – всё это он с блеском исполнил сейчас перед этим открытым и добрым парнем. Сам его отталкивал, даже приложил под дых, грозился набить морду, а потом вот таким нечестным способом загнал к себе в постель. То ему не нравилось, что Люк слишком уж к нему льнул, а потом с таким же жаром он обижался за то, что тот на него не соблазняется. Типичное нелогичное, капризное поведение ущербных омег! Соби накрылся одеялом с головой и тихонечко завыл. Получается, всё это время, что он считал себя особенным, Соби просто себе льстил. На самом деле при определённых обстоятельствах он мог пойти на те же хитрости, что и "обычная" омега. Просто у него не получалось подружиться с омегами – ведь для дружбы с ними надо было предъявить нечто большее, чем красивую морду и навыки игры в волейбол. А дружба с равнодушными бетами и «примитивными» альфами – разве не следствие его полной душевной глухоты и поверхностности?
 Соби крутился на кровати, мучаясь от невозможности повернуть время вспять, чтобы не было этой унизительной ситуации с подменой таблеток. Ему хотелось пить, но он сидел тихо в своей комнате, боясь высунуть нос к альфе. Эта ночь показалась невозможно длинной. Соби вспоминал всех жертв своей травли, пытаясь по-другому посмотреть на тех омег, по поводу которых он так высокомерно и жестоко проходился. Как быстро он делал выводы о людях, поспешно навешивая ярлыки: «Слабак», «Бездарь», «Шлюха»… Казалось, что он-то всегда твёрдо стоит на ногах, живя согласно своим незыблемым принципам: не лги, не предавай доверия, не навязывайся. Сейчас всё это вспоминалось, как издёвка...
 Когда солнце на востоке начало окрашивать небо в бледно-голубой цвет, Соби, наконец, уснул.
 

***

  Соби проснулся от невозможно громкого чириканья птиц. Он поморщился и приоткрыл глаза. Солнце уже прогрело их ущелье, и в комнату заплывал запах тёплого камня. Похоже, дело шло к полудню. Он приподнялся на локтях, ощущая ноющую боль в затылке – тяжёлая ночка давала о себе знать, он чувствовал себя разбитым. Постанывая, опустил ноги на пол и подошёл к окну, воровато выглядывая на улицу. Он малодушно понадеялся, что Люк ушёл на Большие Камни и они увидятся только вечером. Хотелось оттянуть неловкую, после вчерашнего, встречу.
 «Трус», – заслуженно обозвал себя омега и боевито сдвинул брови. – «Хватит прятаться! Что это ещё за неврастения?» И с этой установкой он начал поспешно натягивать шорты.
  – Соби! – услышал он голос прямо за своей дверью. – Соби! Вставай!
 Люк постучал в дверь, а храбрый омега тут же опрометью кинулся на постель и накрылся одеялом.
  – Соби, я вхожу! Я волнуюсь… – Люк открыл дверь и засунул голову в щель. – Ты не заболел?
  Судя по заботливому и приветливому голосу, он собирался сделать вид, что вчера ничего не случилось.
  – У меня не получится такой же вкусный омлет, как у тебя, – с улыбкой в голосе сказал Люк и подошёл к кровати.
  Соби повернулся к Люку и потёр глаза пальцами.
  – Я просто… не выспался, – промямлил он, не решаясь поднять взгляда.
  – Вставай, – подмигнул ему Люк и направился к двери. – Давай, я тебя жду!
  Соби поднялся с кровати и потащился вниз, умываться.

  Через двадцать минут, сидя за столом на кухне, Люк положил приборы на стол, рядом с тарелкой и уставился на омегу.
  – Ну, что ты хмурый такой? Слушай! – он хитро прищурился. – Давай, так: ты сделаешь мне вкусный омлет, а за это я отвезу тебя в ближайшую больницу, мы проберёмся в палаты, и ты сможешь хоть всем больным там поменять их таблетки. Идёт?
  Соби вытаращил глаза на альфу и покраснел. Как он может вот так шутить о таком постыдном поступке?
  – Да ну тебя! – отвернулся Соби от смеющегося Люка, понимая, что выглядит надутым глупцом.
  – Ну, Со-оби, – просительно протянул альфа. – Ну, не хмурься, у меня прямо сердце кровью обливается, когда ты такой. Ну, что мне для тебя сделать? Я знаю, я дурак. Но я так не хочу, чтобы ты расстраивался. Хочешь, я отведу тебя к реке?
  Соби удивился ещё больше. Люк пытается его успокоить, да ещё и делает вид, что сам виноват?
  – Я… – ему захотелось кинуться Люку на шею и повисеть там пару часов. – Я не из-за тебя расстроился. Я из-за…
  Люк махнул рукой, дескать, не стоит оно того, что бы там ни было.
  – Давай, поедим твоего фирменного омлета, а потом – на реку! Идёт? Я возьму фотоаппарат.
 Он погладил Соби по руке и принялся резать хлеб. Тот рассеяно похлопал глазами и решил, что в этой реке он-то и утопится.
 

***

  Мужчины бодро шагали по тропинке, вниз по наклонной. Кое-где спуск был довольно крутым, и Люк постоянно придерживал Соби за руку. Это было чертовски неловко. Для Соби. А альфе, похоже, было очень даже комфортно. Соби с надеждой подумал, что, возможно, вчера тот был в «гоне» и плохо помнит, что конкретно произошло. А вот он-то как раз помнил каждый поцелуй и каждый вздох. От этого Соби было сложно игнорировать прикосновения альфы – тело реагировало на него остро и однозначно. Больше всего его подкашивало то, что он плохо контролировал ситуацию. Он почти не понимал, что думает и чувствует Люк. У Соби вообще было мало опыта в распознавании состояний других людей. Не было такой необходимости. Раньше он всегда лидировал, подсознательно выбирая себе покладистых визави. Были альфы, которые обходили его стороной, считая вульгарным или альфаподобным. Самое противное, что среди этих альф были очень интересные и умные индивиды, и Соби это уязвляло. Он ни за что не признался бы в этом другим, но частенько, наблюдая гармоничные пары, задавался вопросом – а почему у него так не получалось? Но тут же сам себе говорил, что он «другой» и это «не для него». Он видел, как от его грубоватых шуток и наглого поведения у некоторых собеседников кривилось лицо, и те пытались быстренько свернуть общение, но подстраиваться и изображать из себя то, чем он не является, казалось унизительным.
 Несмотря на то, что Люк обращался с ним уважительно и с явной симпатией, Соби чувствовал себя всё более и более неуверенно. И причина такого непотребства становилась очевидной: омега подзапал на Люка. Другого объяснения его переживаниям и самоедству не было. Беззащитность перед таким, казалось бы, обычным чувством расстроила Соби в конец. Отдохнул в Каньонах, твоего папу-омегу!
  – Ещё минут пять, и мы у реки. Слышишь, как шумит? – Люк подмигнул пригорюнившемуся туристу.
  Соби вынырнул из своих мрачных мыслей и прислушался. Впереди, за широкой скалой, точно текла река. Мужчины ускорили шаг и, пройдя рыжую громадину, вышли к быстрому, шумному потоку. Река была очень мелкая, по колено. Она текла по каменистому руслу, бурля и брызгая белой пеной, наталкиваясь на камни, которыми было уложено дно. Вода искрилась, бликуя на солнце, и от неё тянуло прохладой и свежестью. Соби опустился рядом с берегом и потрогал воду рукой.
  – Брр, холоднючая, – сказал он, отдёргивая руку.
  Люк нашёл большой плоский камень в тени скалы и кивнул на него.
  – Иди, отдохни в тенёчке, я пока возьму образец речного песка. На, – он протянул Соби фотоаппарат, – поснимай, если хочешь.
  Тот послушно уселся на камень. Он и впрямь чувствовал себя не ахти, тело было словно свинцовое. Люк разложил свои хитрые лопаточки-молоточки и углубился в недра. Соби навёл фокус на геолога.
  – Ты просто в песочнице не наигрался в детстве, признайся! – крикнул геологу задира, хихикая над своей шуткой.
  Люк повернулся к Соби и вдруг высунул язык. Соби тут же запечатлел языкастого студента и продолжил его подначивать.
  – С таким артикуляционным аппаратом тебе надо было идти в языковеды, – присвистнул омега. – Ты всегда хотел в земле копаться? У тебя кротов в роду не было?
  Люк улыбался и в шутку кидал в сторону язвы мелкие камушки. Соби уворачивался, продолжая снимать альфу, реку, небо, скалы.
 Закончив свои копания, Люк подскочил к фотографу, поколдовал над камерой и, поставив её на камень, дёрнул омегу за руку.
  – Совместное фото! – крикнул он и, встав напротив объектива, обнял Соби. – Улыбаемся!
  Соби попытался собрать лицо в кучу, растерявшись от таких неожиданных объятий, а Люк вдруг прижал его ещё крепче и со смешным рыком звонко чмокнул в щёку. Соби вскрикнул, зажмурился и засмеялся – от такого поцелуя было щекотно и горячо. Люк начал в шутку его тискать, то дуя в ухо, то вороша волосы. Соби, позабыв о том, что ещё недавно пребывал в хандре и рефлексии, с писком вырывался для виду, ставил альфе «рожки» и строил смешные морды в камеру. Аппарат продолжал щёлкать, а Люк вдруг остановился и, не выпуская омегу из объятий, посмотрел ему в глаза.
  – Какой же ты у меня красивый, – сказал Люк, открыто улыбаясь.
  Всё. К таким вещам Соби был не готов. У него сбилось дыхание, щёки запылали, в висках противно застучало. Стало действительно плохо, будто он перегрелся или отравился. Люк тут же изменился в лице.
  – Тебе нехорошо? Давай присядем, вот, – он усадил Соби на камень, поглаживая его по плечам. – Может, тебе голову напекло?
  Люк метнулся к своему рюкзаку, оставшемуся лежать возле реки, и прибежал обратно с фляжкой.
  – На, попей. Слушай, ты весь горишь! – он потрогал лоб Соби и нахмурился. – Не надо было мне тебя сюда тащить, всё-таки, путь не близкий.
  Соби смущённо отводил глаза, пытаясь сообразить, какого чёрта с ним происходит. Начало ломить всё тело, будто в простуду. Кожа неприятно колола, и, несмотря на жару, его начало морозить.
  – Я не понимаю… – тихо проговорил он, обхватывая себя руками и закрывая глаза.
  Люк наклонился к нему и втянул носом воздух. Его глаза тут же расширились и он выпрямился.
  – Ты сейчас потечёшь, – уверенно сказал альфа и начал быстро собирать разбросанные по берегу вещи. – Всё, уходим, я тебя донесу, если идти не можешь.
  Соби приоткрыл глаза, пытаясь представить, как Люк собирается его «донести». А через пару секунд до него дошло, что тот сказал – у него начиналась течка. Соби прошиб холодный пот, а на затылке даже привстали волосы. Нет, нет, нет! Это будет катастрофой! Вдали от дома, вдали от его городского дома! Без таблеток, без прокладок, без нормальной ванны!..
  – Но… у меня должно было быть только через месяц! Как же так… – он лепетал себе под нос, обхватив голову руками, будто от этого уймётся противное головокружение.
  Люк повесил рюкзак себе на живот и аккуратно потянул Соби с камня, предварительно нацепив ему на голову свою походную панамку. Когда тот поднялся на ноги, альфа попросил его встать на камень. Соби послушно выполнял всё, что ему говорили. Стоя на камне, он чувствовал, что ноги вот-вот откажут, и он ляжет на землю, как больное животное. Люк повернулся к Соби спиной и наклонился вперёд.
  – Залезай мне на спину, давай. Я тебя удержу.
  Если бы не ужасное состояние Соби, которому было всё хуже и хуже с каждой минутой, он бы, конечно, не стал громоздиться на малознакомого альфу. Но ему было действительно худо. Соби обнял Люка за шею и практически лёг на его спину, позволяя тому придержать себя за бёдра. Люк подтянул ослабевшего омегу повыше и двинулся по тропинке вверх.
 Дорога домой была настоящим мучением. У Соби скрутило поясницу и практически сразу же заболели руки и плечи. В придачу к постоянной тряске, которая отзывалась ноющей болью во всём теле, его начало трясти от запаха Люка. Стоящий член упирался в брюки и больно ударялся о спину альфы при каждом шаге. Люк периодически приговаривал какие-то успокаивающие слова и продолжал упрямо идти к их старенькому домику.
  – Сейчас уже скоро, Соби. Потерпи чуть-чуть, мой хороший, – шептал Люк, и тот терпел.
  Соби не понимал, почему у него сбился цикл и почему ему так плохо. Он не мог припомнить, чтобы так скручивало во время течек. Последние годы он вообще всё чаще пил гормональные и отсиживался дома. Походы по барам в поисках партнёров уже не прельщали, а молодой сосед не мог сидеть рядом с течным омегой всё время – у него была своя жизнь, и они не были парой.
  Когда на горизонте показался дощатый забор, Соби накрыло уже по-чёрному. Кожа болела везде, даже на кончиках пальцев. Было ощущение, будто он искупался в кипящей воде, и теперь любое прикосновение для него мучительно. С Люка пот лил градом, грудь вздымалась от тяжёлого дыхания, но он ни разу не сбавил темп.
  – Всё, мы уже дома, малыш. Уже пришли, – хрипло подбадривал отключающегося омегу Люк, и Соби краем сознания уловил, что его совершенно не раздражают эти нежности, которые альфа начал говорить ему. Будто Люк всегда разговаривал с Соби в такой манере. Не было неловкости, смущения – было приятно. Эти слова действительно успокаивали и отвлекали от дурноты.
 Подойдя к дому, Люк отпер дверь и занёс Соби внутрь. Он аккуратно уложил омегу на софу и поспешил на кухню.
  – Сейчас, воды принесу, полежи, мой красивый.
  Соби слабо улыбнулся на очередную нежность и закрыл глаза. На софе было намного легче. Он распрямил ноги и вытянул тело, укладываясь поудобнее. С кухни прибежал Люк с мокрым полотенцем и стаканом воды. Он тут же сел на колени напротив софы и начал обтирать лицо Соби, одновременно пытаясь приподнять его голову, чтобы напоить.
  – Вот, попей. Тебе надо много пить.
  Соби жадно глотал воду, захлёбываясь и пуская струйки по подбородку и шее. Люк положил мокрое прохладное полотенце ему на лоб и взял за руку.
  – Соби, послушай меня. Соби? – Люк дождался, пока тот осмысленно посмотрит на него и продолжил: – Пока ты ещё соображаешь, скажи мне, как мы поступим. Я могу сейчас разложить тебе лежанку в машине, дать обезболивающее и мы поедем в ближайший город за противотечным – это первый вариант. Я могу дать тебе обезболивающее, снотворное и оставить в доме, ночевать буду в сарае, буду ухаживать за тобой, когда тебе понадобиться. И есть третий вариант…
  Люк сжал горячие пальцы омеги.
  – Мы проведём всю течку вместе, но только если ты хочешь, чтобы мы действительно были вместе. Скажи мне сейчас, пока можешь, потому что когда ты полезешь на меня, я должен знать, что мне делать.
  Он с волнением вглядывался в лицо Соби и молчал в ожидании ответа. А Соби…
 Соби закрыл руками лицо и проговорил:
  – Уйди, мне надо подумать.
  Люк погладил напоследок его по плечу и пошёл в ванную.
 Соби перевернулся на живот и уткнулся носом в подушку. Он всеми силами пытался сконцентрироваться, хотя в его состоянии это было крайне сложно. С любым другим альфой, он бы не раздумывал ни секунды, но Люк не был любым. Он был важен, он имел значение. К нему тянуло даже тогда, когда гормоны не бушевали. Рядом с ним Соби чувствовал себя словно ожившим. И это пугало до чертей. Потому, что он не хотел доверяться, не хотел рисковать и сближаться. Влюблённые омеги – это те, которые терпят, страдают, боятся. Это те, кто рожают детей и навсегда забывают про все свои мечты, становясь тенью своих альф. Это те, кем начинают тяготиться, когда они стареют и набирают вес. Это те, кого бросают ради других молодых и смазливых омежек.
  – Нет, – простонал Соби в подушку. – Я не хочу, не хочу, не хочу…
  Всё тело будто отекло, поясницу ломило, ноги продёргивало судорогами. Соби не мог подпустить к себе Люка, но и без него он не выдержит – это было понятно. Природа выкручивала омеге руки, заставляя смириться со своей сущностью. Соби закусывал губы, стеная, будто раненный на поле боя. Сейчас он вёл борьбу не только за своё тело, но и за своё сердце, которое берёг всю свою жизнь, насмехаясь над наивными влюблёнными.
 Люк вышел из ванной, хотя вода продолжала шуметь. Соби повернул голову и одним глазом взглянул на такого желанного альфу. Тот был в джинсах и лёгкой рубашке, застёгнутой на все пуговицы под горло – видимо, оделся в ванной, дабы не будоражить стонущего омегу ещё больше.
  – Сейчас наберётся ванна, полежишь там, тебе станет полегче, – проговорил Люк, подходя к софе и вставая над Соби. – Хочешь воду с лимоном?
  Омега жадно сглотнул набежавшую слюну. Очень хотелось кислой водички.
  – Да, – прохрипел он.
  – Сахар положить или хочешь совсем кислую?
  – С сахаром.
  – Сейчас сделаю, – альфа повернулся к кухне. – Тёплую или со льдом?
  – Тёплую.
  – Любишь меня или нет?
  – Люблю.
  – Понял.
  Люк скрылся на кухне, а Соби похолодел. Это не могли быть его слова! Это всё предательское тело, это оно! Что за психо-опыты? Это же прямо вырвалось само, ведь он не успел даже сообразить, что несёт! Соби на секунду позабыл о боли и слабости и попытался вскочить с софы – неважно, куда, главное убежать, спрятаться, забиться в угол. Сердце сжали тиски страха, будто он находился на вражеской территории совсем один и без оружия. Бежать! На улице раскалённый воздух, а в ванную открыта дверь. Соби почти скатился с софы, двигаясь к прохладной ванной на полусогнутых ногах, опираясь руками на близстоящую мебель. С кухни раздавался звон стекла, Люк гремел стаканами, размешивая лимонад. Соби доковылял до заветной комнаты, пытаясь на ходу стянуть с себя одежду. Он хотел нырнуть в прохладную воду и больше не всплывать никогда. Вперед, ещё чуть-чуть! Он едва не задушил себя футболкой, стаскивая её через голову. Сил осталось только на то, чтобы стянуть шорты вместе с бельём и повиснуть на краю прохладной чугунной ванны. Вода набралась до середины, по ней шли круги от струи из крана. Соби с кряхтением перевалился через бортик и рухнул в воду, расплёскивая её на пол. Всё, можно передохнуть.
 Вода была чуть тёплой, приятно остужала болезненную горячую кожу. Тяжело дыша, Соби прикрыл глаза. Он чувствовал себя новорожденным, который вот-вот вылезет из утробы своего папы. Ему страшно, больно, он не знает, что ему делать. Люк зашёл в ванную, поднимая с пола сброшенные вещи Соби, протягивая ему высокий стакан с водой.
  – Не расшибся? – спокойно осведомился он, ласково улыбаясь, будто упавшему на площадке ребёнку. – На, попей, получилось вкусно.
  Соби забрал стакан, стараясь не встречаться глазами с Люком, рефлекторно сгибая ноги, чтобы прикрыться. Сердце колотилось, как сумасшедшее, а член не пожелал угомониться даже в прохладной воде. Люк сел на корточки рядом с ванной и, взяв в руку его ладонь, стал аккуратно облизывать его мокрые пальцы. Соби жадно пил кисло-сладкую воду, зажмуриваясь от удовольствия. В висках перестало пульсировать, тело расслабилось.
  – Отойди от меня, – пробасил он, оглаживая невыносимого альфу пальцами по лицу.
  – Хорошо, – прошептал тот, наклоняясь ближе к мокрому омеге.
  – И не трогай, – выдохнул Соби, начиная расстёгивать пуговицы на его рубашке.
  – Как скажешь, – согласился Люк, обхватывая его за шею и приподнимая к себе.
  – И вообще, иди на улицу и ко мне не заходи, – сдвинул брови Соби, хватаясь за альфу уже двумя руками и приоткрывая рот для поцелуя.
  – Конечно, – кивнул тот и, наклонив голову, коснулся рта Соби своими горячими влажными губами.
  Соби застонал и прижался к нему, словно к кислородной маске. Его прострелило, казалось, до кончиков пальцев на ногах. Губы Люка, такие нежные и кисло-сладкие от лимонада, крушили всю защиту трясущегося от возбуждения омеги. Тело и разум начали играть за одну команду, твердя Соби в оба уха: «Вот он! Это он!». Соби целовался будто впервые в жизни, будто Люк был единственный и самый последний. Будто Соби ждал его с самого рождения. Люк с силой прижимал его к себе, вода выплёскивалась через край ванны, заливая пол, промочив насквозь рубашку и джинсы. Он опустил руку под воду, проходясь ладонью по его члену, и Соби весь задёргался, словно его било током. За острым возбуждением пропала боль и ломота и, отстранившись от губ Люка, Соби прошептал ему в висок:
  – Хочу…
  Люк поднялся на ноги и потянул его на себя. После воды мышцы ног почти не держали, Соби повис на его плечах, толкаясь в живот своим налитым членом, чувствуя, как по бёдрам вместе с водой потекла тёплая смазка. Люк прогладил его вниз по спине, провёл пальцами между его мокрых ягодиц и толкнулся в набухший вход сразу двумя пальцами. Соби взвыл и закинул одну ногу Люку на бедро, пытаясь вскарабкаться на него, как испуганный кот. Пальцы двигались внутри из стороны в сторону, проходясь по стенкам и растягивая. Соби задёргал бёдрами, пытаясь как можно сильнее покрутить задницей, чтобы потереться об эти пальцы, которые скользили, облитые его смазкой.
  – Держись крепче, – шепнул Люк и, подхватив другой рукой Соби под второе бедро, начал пятиться спиной в комнату.
  Под собственным весом, Соби насадился на пальцы до упора, чувствуя, как в него уже начинает вкручиваться оставшаяся кисть.
  – Стой, нет… – закусил он губу, ощущая себя словно сидящим на пике. – Какого черта?..
  Он пытался приподнять себя руками, держась за плечи Люка, но руки не слушались и он опять осел на крепкие пальцы. Эта беспомощность заводила похлеще иных экзотических игрищ. Люк вынес дёргающуюся на своих пальцах омегу в комнату и встал, разглядывая его напряжённое лицо.
  – Будешь моим послушным омегой? – спросил он, склонив голову к плечу.
  Соби выгибался и сипел, чувствуя, как два пальца внутри него то расходились в разные стороны, то сгибались. Бедный омега уже тёк из всех щелей, пытаясь хоть как-нибудь потереться о живот Люка своим членом, чтобы кончить. Он схватил альфу за короткий ёжик волос на затылке и угрожающе прошипел:
  – Я забью тебя до смерти.
  Альфа поцокал языком.
  – Со-оби, у меня ещё много пальцев, – и он протолкнул в омегу третий, заставив того вскрикнуть. – И кончить я тебе не дам. Ну так что, ты будешь моим послушным омегой?
  Течная задница Соби запульсировала в ожидании вязки, мышцы начали ритмично сжиматься, обхватывая шевелящиеся внутри пальцы. От затянувшейся «прелюдии» начало сводить ноги и пресс. Он дышал через раз, царапаясь и кусая Люка за шею, извиваясь на его пальцах.
  – Д-да, – услышал Соби свой жалобный писк, и уткнулся альфе лбом в подбородок.
  – Только моим? – не унимался ласковый садист.
  – Да, чтоб тебе пусто было!..
  Полная и безоговорочная капитуляция гордеца Соби прошла быстро и почти безболезненно. Люк подошёл к софе и уложил жаркого и влажного омегу на покрывало.
  – И в горе, и в радости?.. – он быстро расстегнул джинсы и достал из трусов свой шикарный член.
  Соби облизнулся, развёл ноги шире и прохныкал:
  – Да.
  Люк наклонился и провёл широким языком по яйцам и стволу. Соби поджал ноги к груди, перехватив их под коленями. Его синие глаза, казалось, остекленели, как у куклы. Он прерывисто дышал, приоткрыв рот.
  – И в богатстве, и в бедности? – Люк навис над ним, возя горячей головкой по растянутому, истекающему анусу.
  – Да, – выдохнул Соби, приподнимая бёдра.
  Люк медленно надавил, проскальзывая в покорное нутро, проходя толстой головкой по отёкшим стенкам. Омега вцепился руками в его предплечья, округлив глаза, чувствуя, как горячий поршень раздвигает его изнутри. Руки Соби заходили ходуном, ступни начало выворачивать судорогой. Он весь напрягся, сжав зубы, чувствуя, что как только Люк войдёт полностью, он тут же и кончит. Он не мог контролировать сфинктер, который спазматически сжался, крепче обхватывая толстый ствол альфы, создавая дополнительное трение на и без того чувствительном входе.
  – И в болезни, и в здравии? – Люк прищурил глаза, насадив омегу на себя до конца и убирая влажные волосы с его лица.
  – Да, – Соби шарил глазами по телу альфы, еле шевеля губами, словно рыба, выброшенная на берег.
  Отведя бёдра назад, вынув член на половину, Люк несколько раз с силой вколотился в выгнувшегося Соби.
  – Пока! Смерть! Не! Разлучит! Нас?!
  – Да-а-а, – выкрикнул тот во всё горло, выстреливая спермой до своего подбородка, даже не успев коснуться своего члена.
  Он стонал и на вдохе, и на выдохе, хватал альфу то за руки, то за волосы на короткой чёлке, мурыжил его, сжимал плечи, царапал по груди. Оргазм всё не ослаблял своей хватки, изматывая истекающего омегу, пока Люк, зажмурившись, вводил член глубже в дрожащее тело Соби, одним давящим движением, будто пытаясь достать ему до самых гланд. Тот дёргано задышал, замахал руками, начал ёрзать, стараясь выползти из-под разрывающей его мощи. Люк наклонился к нему и, обхватив руками под спиной, прижал к себе ещё сильнее, сгибая его практически пополам.
  – Аминь, – прохрипел альфа, изливаясь в его утробу.

  Они приходили в себя, вздрагивая, а мурашки, казалось, перебегали с тела на тело, покрывая любовников гусиной кожей. Соби сейчас было море по колено, если, конечно, удастся это самое колено разогнуть. По венам побежал «гормон счастья», о котором Соби много слышал, но никогда не чувствовал и считал это фантазией романтических омежек. Люк лежал на нём сверху, устроив голову над плечом и покусывая его за ухо. Соби повернул голову и посмотрел в серые глаза. И тут у него настало то самое! О котором он читал в Университете, когда изучали древнюю философию. Это чувство – здесь и сейчас. Когда видишь и чувствуешь всё происходящее без фильтров сознания, будто напрямую. Словно ты часть огромного мира, не отдельная от него, и оттого не имеющая границ. Ты един со всем окружающим тебя пространством, и нет того места, где тебя нет. Ты везде, ты во всём, и всё в тебе. Ты в Люке, и Люк в тебе… Люк в тебе?! Люк в тебе!!!
  – Люк! – выкрикнул Соби, пытаясь поднять тяжеленную тушу, придавившую его к жёсткой софе. – Вынимай! Вынимай, ну!
  Но было поздно – узел уже распирал стенки, и Соби было не соскочить – началась сцепка. Люк приподнялся на руках и, не обращая внимания на вялые попытки Соби его оттолкнуть, целовал того в губы, в смуглые щёки, в смоляные брови. Он шептал какие-то глупости, из цикла «Дай носик поцелую. А теперь дай щёчку. А теперь другую». Соби морщился, но всё-таки милостиво позволял себя нацеловывать, капризно поджав губы.
  – И надолго это? – спросил он, смотря куда-то на потолок.
  – Не знаю, – ответил Люк, целуя его в шею. – У меня ещё не было сцепки.
  Соби попытался потянуть затёкшие ноги.
  – Вообще-то, мог бы и… О-о, господи! – он вытаращил глаза, вытянув губы, будто пытаясь посвистеть. – О, господи, что это?! Что это?!
  Его схватывали оргазмы, один за другим. Без начала и конца. Сразу и резко, сжимая тело, словно пружину и тут же отпуская его, растягивая. Соби схватился за спину Люка, пытаясь хотя бы вдохнуть между спазмами. Он знал, что в сцепку может накрыть сухой оргазм, но не автоматной же очередью! Люк тоже прерывисто задышал, ведь сжимающаяся задница омеги практически отсасывала его зажатый член. Постанывая, альфа прижал Соби покрепче к матрасу, чтобы они не слетели к чёртовой матери с грозившей развалиться софы. Он прижался к плечу Соби открытым ртом и, мягко засосав бронзовую кожу, прикусил её зубами. Соби ощутил, как сперма начинает вытекать из его наполненной задницы, несмотря на плотную «затычку». В голове помутнело...
 Оргазмы продолжали сотрясать его, но уже реже, с перерывами. Он то проваливался куда-то, то опять выныривал на очередной волне спазма. Да как же люди не умирают от таких вязок? Люка тоже штормило – похотливая задница омеги выдаивала его, грозя альфе полным обезвоживанием. Наконец, собрав последние силы, героический геолог сел на пятки между разведённых ног Соби, аккуратно, чтобы не дёргать из него узел и, перекинув его ноги на одну сторону, уложил его на бок. Сам Люк медленно улёгся за его спиной, прижимая Соби к себе. Наконец, изматывающие оргазмы ослабли, оставив приятное расслабление.
  – Так нас и найдут археологи, – устало выдохнул Люк, зарываясь Соби носом в волосы.
  – Через миллионы лет? – уточнил засыпающий омега былинным голосом.
  – Нет, через три недели сюда приедут студенты с археологического.
  После секундного молчания, мужчины начали смеяться, хрипя, словно подыхающие псины. Морщась и вскрикивая, шикая друг на друга, они хохотали до слёз, представляя, как их сцепленные тела будут переданы в дар музею университета, а потом, их именами назовут какую-нибудь премию. Насмеявшись до икоты, Соби прикрыл глаза и, прижавшись спиной к груди Люка, начал дремать. Альфа гладил его по животу и тихонько покачивал, словно ребёнка. Проваливаясь в уютный сон, Соби почувствовал, как узел начал спадать.

  Открыв глаза, омега уловил запах чего-то очень вкусного. Он лежал на софе, накрытый лёгкой простынкой, под головой была мягкая подушка. В проёме кухонной двери, крутился Люк. Соби с наслаждением потянулся и, подсунув ладони под щёку, стал с улыбкой наблюдать за оживлённым альфой. В этом кукольном домике, в узкой расщелине Великого Каньона, он ощущал себя словно в сказке. В счастливой, сумасшедшей, красивой сказке. Не в такой, какую придумывают себе отчаявшиеся люди, принимая желаемое за действительное, а самой что ни на есть настоящей. Соби вдруг отчётливо осознал, что этого счастья стоило ждать все те годы, что он отказывался от выгодных браков с родовитыми альфами. Потому, что Люк – один на миллиард, и он очень доходчиво объяснил омеге, что он – этот надменный красавец Соби, гроза всех самцов их небольшого городка – любит его, молодого скромного альфу с серьёзными серыми глазами. Так доходчиво, что задница оживилась от воспоминаний, начиная подтекать смазкой и слабо пульсируя. Соби лёг на живот и приподнялся на локтях.
  – Что на тебе надето? – выкрикнул он пританцовывающему возле плиты Люку.
  Тот обернулся и повилял задницей, на которой красовались трусы шортами с надписью «логия». Соби сдвинул брови.
  – А что значит «логия»?
  Люк повернулся передом, показывая на причинном месте слово «гео».
  – А-а… Ясно. А что ты там готовишь?
  Соби попытался встать, но ноги задрожали, словно были из желе. До кухни он не дойдёт…
  – Спагетти с ветчиной. Лежи, я принесу. Оголодал, мой лев?
  Люк изобразил рукой львиную лапу с когтями и, отвернувшись к столу, загремел тарелками.
  – Лев? – Соби завалился на спину, подбивая подушку. – Вообще-то, это не самое крупное и сильное животное…
  Альфа вышел из кухни, держа в руках поднос с двумя тарелками.
  – Ну, я бы мог назвать тебя слоном, или, скажем, бегемотом, но вы, омеги, такие обидчивые, – он подмигнул захихикавшему Соби и сел на кровать. – Покормить тебя? Открывай ротик! А-ам…
  Соби пару раз попытался есть сочные спагетти из чужих рук, но измазавшись, как свин, отнял у Люка вилку и начал сам рубать с аппетитом. Посмотрев, как лихо он орудует вилкой, Люк заметил, жуя:
  – Понятно. В высшее общество нам путь заказан.
  Соби сузил глаза.
  – А ты что, царских кровей? – он поиграл бровями, запихивая в рот вилку со спагетти, намотанными на неё толстым слоем.
  Люк помотал головой.
  – Нет, я родился и вырос в трущобах. Хочешь ещё?
  Соби поморщился, вспоминая своё первое и единственное посещение трущоб, и помотал головой, ставя на поднос пустую тарелку.
  – Нет. Я хочу в душ, я весь липкий.
 Люк кивнул и, поставив поднос на тумбочку, потянул его за руку, поднимая с кровати.
  – Только в этот раз попрошу без пальцев! – с нарочитой строгостью сказал Соби и повис на нём обезьянкой.

  После душа, Люк отнёс вновь воспылавшего страстью Соби наверх и, подойдя к широкой кровати, тут же завалил омегу на простыню. В этот раз они никуда не спешили, лаская друг друга, словно двигаясь под водой. Все движения были плавными, нежными, тягучими. Соби не мог надышаться запахом своего альфы, облизывая его загорелую кожу.
  – А как же твои таблетки? – спросил он, усаживаясь сверху.
  – Я должен был выпить очередную дозу у реки, но ты опять подкорректировал мои планы, – улыбнулся Люк, поднимая вверх ладони, чтобы Соби мог упереться в них руками.

Продолжение

@темы: Доспехи гордыни

---

Доспехи гордыни

Автор: Sco
Беты (редакторы): elena130-71, Lyissa
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: NC-17
Жанры: Романтика, Омегаверс
Размер: Миди, 44 страницы
Статус: закончен

Описание:
Перевернём Шекспира в гробу, уважительно извратив его "Укрощение строптивой".

Примечания автора:
Мелодрамка, зловредный омега, молодой молчаливый альфа, течное порево, флаффота и всепобеждающий амур.
Омежий арт, любезно предоставленный Elein_Berserova

Глава I

  – Да я лучше сдохну! – разнёсся трубный рёв по всему дому под аккомпанемент бьющегося стекла.
  – Боже, боже… Сервиз дядюшки Иссаи, – тихо причитал папа-омега, пока его муж пытался перекричать их сына, в очередной схватке не на шутку.
  – Соби, перестань орать, как пьяный медведь! Перед соседями стыдно! – наступал взрослый альфа на разъярённого наследника, уже схватившего следующую тарелку из сервиза.
  – Ах, тебе за меня стыдно?! – блеснул глазами взбешённый отпрыск и с садисткой улыбкой шваркнул белой тарелкой о кафельный пол. Даже удивительно, сколько звону может быть от одной несчастной посудины!
  – Идите в гостиную ругайтесь! – истерично пропищал папа-омега, оплакивая уменьшающийся сервиз, подаренный ему когда-то на свадьбу. – Там ковёр на полу, и сервант на ключ закрыт.
  Отец вырвал очередную тарелку из рук сына и поставил её на стол.
  – Посмотри, до чего ты довёл своего папу! – указывая на сжавшегося мужа, пристыдил он сына. – Ладно, ты ненавидишь меня, но он?.. Он же рожал тебя, растил, любил больше всего на свете! За что ему такая неблагодарность?
  Сын тряхнул своими иссиня-чёрными волосами, резко поворачивая голову к папе. Зло взглянув, склонил голову набок и оскалился, изображая улыбку.
  – Правда, папочка? И сейчас всё ещё любишь, да?.. – он вздёрнул брови, побуждая ответить. – Ну, что ты притих? Тарелки считаешь?
  Омега отвёл глаза, его губы задрожали, слёзы не заставили себя долго ждать.
  – Ну, во-о-от, – протянул Соби, махнув рукой на плачущего родителя. – Вечно слёзы. В любой ситуации сразу рыдать. Это так по-омежьи!
  Отец-альфа сжал кулаки, глядя на сына с ненавистью. Его челюсти сжались так, что подбородок побелел.
  – А ты-то кто? – процедил он сквозь зубы. – Такой же омега, просто у тебя ни стыда, ни совести, ни души! Ты знаешь, что мои студенты, кому посчастливилось лицезреть тебя в местных барах, зовут тебя не иначе, как Фурия? Да по тебе экзорцист плачет, чудовище!
  – А что? Давай! – с азартом включился бунтарь и начал загибать пальцы, перечисляя. – Сам зарабатываю, не позволяю себя пользовать, не рыдаю по каждому вшивому альфе, не мечтаю стать прислугой и инкубатором – просто-таки омежья сатана! Я звоню Папе Римскому! Кто-то должен остановить это зло!
  Последние слова Соби выкрикивал, будто грешник на инквизиторском костре. Длинные руки вскидывались в воздух, глаза метали молнии, а рот кривила злоба. Ввиду необычного для омеги высокого роста и атлетического телосложения, он мог действительно нагнать страху на собеседника, пребывая в гневе. Для полноты образа не хватало рогов, копыт и запаха серы. Мир ещё не видел такого яростного и агрессивного омеги.
  – Да неужели? – не отступал отец, давно привыкший сражаться с сыном на равных. – Не позволяешь собой пользоваться? А как же вся та толпа похотливых альф, с которыми ты… – и он оборвал себя, пощадив уши плачущего мужа.
  – Я свободен и могу переиметь хоть их всех! Злишься, что могу себе это позволить? Разве не такую жизнь вёл ты, пока не обрюхатил папочку, и не пришлось на нём жениться? – проорал в ответ Соби, упирая руки в бока.
  Старший омега зарыдал пуще прежнего, закрывая руками лицо.
  – Как бы я хотел тебе вмазать! – прошипел отец. Его лицо покраснело, грудь ходила ходуном. Он оглядывал сына с презрением, не веря, что это его плоть от плоти. – Ты никого не уважаешь, ничего не ценишь. Прожигаешь свою жизнь, будто ещё двести лет впереди. Но скоро ты поймёшь! Да, ты всё прочувствуешь. Думаешь, ты такой независимый и никто тебе не нужен? Омеги для тебя тупые, альфы – примитивные... Тебе скоро тридцать, а ты всё борешься за свои мнимые свободы, на которые никто не покушается. Я же знаю, что ты бегаешь к нашему соседу, этому красавчику, сыну Джонсов!
  Переход был слегка неожиданным, но Соби не растерялся. Он развел руками с немым вопросом «Ну и что?» на лице.
  – А он случайно не забыл тебя уведомить, что давеча приводил в дом миленького омежку, младше тебя на десяток лет и представил его семье как своего жениха? – отец злорадно улыбнулся, достав этот козырь из рукава.
  Соби был явно неприятно удивлён, но всё ещё пытался держать лицо.
  – Да-да, – продолжал отец, видя, что наконец задел за живое. – Пока ты благосклонно одаривал этого «примитивного» альфу своим… вниманием, он подбирал себе нормального мужа. Это к вопросу о том, кто и кем пользуется. И кстати… Что-то я уже давно не слышал, чтобы тебя донимали поклонники, – он обернулся к мужу, ища подтверждения своих слов. – Правда, Рин? Никто под окнами серенад не поёт и в очередь за твоей рукой и сердцем не выстраивается как-то...
  Отец склонил голову набок, наслаждаясь своей технической победой. Демонстрируя своё отношение к этой жалкой попытке его уязвить, Соби закатил глаза.
  – О, это же такой стопроцентный показатель моей ценности! Да я могу выйти замуж хоть сегодня. За любого, на кого укажу пальцем, – нарочито устало выдохнул омега.
  – Да только где они, эти твои «любые»? – развёл руками отец, показывая, что вокруг никого кроме них нет.
  – Здравствуйте, господин Моррисон, – уверенный низкий голос раздался от открытой двери из прихожей.
  В гробовой тишине все трое участников семейной драмы повернули головы и воззрились на неожиданного гостя. Даже папочка перестал рыдать и испуганно переводил глаза с незнакомца на мужа и обратно. В дверях стоял молодой альфа, не старше двадцати. В руках он удерживал объёмную картонную коробку, из которой торчали корешки книг и журналов. Он замер в проходе, напряженно оглядывая всю компанию. Серые глаза пробежались по застывшему семейству и остановились на молодом омеге. Не отрывая глаз от Соби, он, не скрываясь, повёл носом, втягивая воздух, и передёрнул плечами. Такое откровенное разглядывание и обнюхивание омеги в присутствии его родителей было довольно рискованным, но, учитывая позорную ситуацию, в которой альфа застал воюющее семейство, этот момент был опущен.
  – А вот и мой жених нарисовался, – громко объявил Соби, заставляя всех вздрогнуть.
  Он развернулся всем корпусом к застывшему гостю и направился к нему, нарочито покачивая бёдрами.
  – Молодой человек, хотите быть моим мужем? – он подошёл к альфе практически вплотную. – Да поставьте вы уже эту коробку, бога ради.
  – Хочу, – неожиданно быстро и серьёзно ответил тот, внимательно разглядывая искусителя.
 Завидная сдержанность для такой анекдотичной ситуации. Соби однозначно опешил от такой готовности незнакомца сыграть свадьбу, но, скосив глаза на растерявшегося отца, решил доиграть эту партию до конца и соблазнительно заулыбался сероглазому альфе. И даже пошло подмигнул ему. Наконец, очнулся отец.
  – Соби, прекрати! Здравствуйте, Люк. Извините, у моего сына оригинальное чувство юмора. Дорогой, – он нервно обратился к побледневшему мужу, – это мой студент, Люк Райт. Вы принесли книги перед своим отъездом? Большое спасибо!
  Взрослый альфа попытался забрать у студента коробку, но тот, казалось, ничего не слышал, сконцентрировавшись на Соби, шумно втягивая воздух носом, ловя его запах. Он был весь напряжён и, судя по выражению глаз, в своей голове уже раздел и поимел стройного омегу во всех позах.
  – Люк! – строго окликнул своего студента альфа, пытаясь разжать пальцы на картонной коробке. – Соби, да отойди ты от него!
  Молодой альфа вздрогнул от окрика и поспешно отдал коробку отцу семейства.
  – Виноват, – без тени раскаяния проговорил он, скорее для проформы, и тут же неожиданно предложил Соби, глядя тому в глаза. – Я уезжаю в Каньоны сейчас. Поедете со мной?
  Почти не улавливая смысла происходящего, омега неуверенно кивнул, следуя какой-то мистической инерции. Рассеянно оглянувшись на родителей, он к тому же осознал, что здесь оставаться не хочет ни на секунду и, пожалуй, такой фееричный отъезд с отцовским студентом будет отличным завершением шоу.
  – Мне нужно несколько минут, чтобы собраться.
  Он ринулся в свою комнату, и Люк потянулся за ним, как привязанный. Оба родителя стояли в растерянности, наблюдая этот парад идиотизма. Увидев, что горе-жених не желает его оставлять, Соби затащил его в комнату и театрально хлопнул дверью. Омеге требовалось несколько минут, чтобы обдумать дальнейшие действия. Он закрыл глаза, привалившись спиной к закрытой двери.
  – Послушай, Лаки…
  Договорить ему не удалось. Альфа налетел на него, как ураган, и присосался к губам, прижав всем телом к двери. Омега потрясённо пискнул, и пару секунд стоял, не шевелясь, округлив глаза. Затем совсем не по-омежьи рыкнул и двинул нахала под дых крепким кулаком. Агрессор охнул и, согнувшись, попятился от неласкового «жениха».
  – Послушай-ка меня, Лаки, – процедил Соби.
  – Люк, – выдохнул альфа, выравнивая дыхание.
  – Что? А, Люк, – омега махнул рукой, вроде как, не замечая особой разницы. – Мне бы перекантоваться пару недель где-нибудь, и Каньоны как раз подходят. Я немного… – он пошарил глазами по стенам в поисках подходящего слова, – … поспешил с предложением руки и сердца – ты же понимаешь, что я не всерьёз, да?
  Соби протиснулся мимо гостя и начал вытаскивать вещи из комода. Он достал большую сумку с лямкой через плечо и начал укладывать туда одежду. Люк выпрямился во весь свой здоровенный рост и сузил глаза, глядя на собирающегося будущего попутчика.
  – И в качестве кого вы собираетесь ехать со мной в Каньоны? Там, знаете ли, маленький домик, одна спальня, и вокруг на километры ни души.
  Соби встал посреди комнаты и серьёзно посмотрел на Люка, задумавшись. Если сейчас не договориться с этим альфой с мозгами набекрень, то придёться ночевать на городском вокзале, ибо больше идти некуда. А дома после такого спектакля он остаться не может. Соби сделал несколько шагов к Люку и как можно мягче улыбнулся.
  – Решим по дороге, – промурлыкал омега.
  Для закрепления эффекта и подавления дальнейшего сопротивления, Соби прижался к альфе и, вытянув шею, нежно прикусил за нижнюю губу. «Иногда природа должна сыграть и мне на руку», – подумал он, стараясь не дать волю своей собственной природе. Мозги моментом поплыли, но омега был к этому готов – ведь это всего лишь физиология. Люк мгновенно позабыл о своих вопросах и, захлебнувшись в эмоциях, потянул его к себе, обхватив за талию. Он трепетно дотрагивался губами до губ омеги, оглаживая по спине. Соби всё явственней чувствовал, как предательски начали подкашиваться ноги, и по телу пробежала нега. Запах здорового молодого альфы и его ласковые губы сделали своё дело – омега очень некстати возбуждался. Пытаясь совладать с собой, он вяло отталкивал от себя распалявшегося здоровяка, нехотя уворачиваясь от поцелуев, ненамеренно потирался об него пахом. Люк переключился на его шею, лаская её языком, зарываясь носом в волосы, прикусывал за мочку уха. Закинув голову, Соби тихо говорил, переходя на шёпот.
  – Всё, хватит. Хватит, прекрати. Не сейчас!.. Да что же это…
  Он собрал волю в кулак и накрыл чужие горячие губы ладонью. Люк тут же принялся облизывать его пальцы, глядя Соби в глаза с таким желанием, что тот забеспокоился за свою безопасность.
  – Люк, послушай меня, – строго сказал омега, пытаясь воззвать к разуму, слабо веря в успех. – Сейчас нам надо уехать, слышишь меня? У-е-хать.
  Он пятился от альфы, двигаясь к сумке. Так как Люк не мог отцепить от него своих рук, они так и довальсировали до кровати, где Соби поспешно схватил сумку и начал метаться по комнате, собирая всякую всячину, которая может ему понадобиться. Люк таскался за ним хвостиком, держа за край футболки. Решив не препираться с «суженным», Соби терпел жавшегося к нему альфу, пытаясь сосредоточиться на сборах. Прихватив зубную щётку и расчёску из ванной, он повернулся к притихшему парню.
  Вообще, если бы не взведённые до предела нервы, Соби отдал бы должное всей неуместности и странности поведения Люка. Альфа был серьёзен, как солдат на передовой, с угрюмой складкой между широких бровей и упрямой линией рта. Квадратный подбородок придавал ему ещё более свирепый вид, но вот манеры и голос… В них не чувствовалось ни агрессии, ни опасности – только абсолютная решимость.
  – Поехали, красавчик. Давай, выдвигаемся, – омега кивнул на дверь, для доходчивости легонько подтолкнув Люка к выходу.
  Выходя из комнаты, Соби уловил запах папочкиных сердечных капель. Отец выскочил в коридор, оглядывая «молодых». Он сразу увидел сумку в руках у сына, и с жалостью и сочувствием посмотрел на Люка. Тот не отрывал глаз от младшего омеги, проплыв мимо родителя и скомкано попрощавшись.
  – Соби, одумайся! У всего должен быть предел. Если ты сейчас уйдёшь – можешь не возвращаться.
  Сын замер на пороге. С кухни снова послышались рыдания омеги старшего.
  – Видимо, давно надо было это сделать, – глухо бросил он через плечо и вышел на улицу.
  Люк повернулся к сникшему альфе, на лице его было странное для такой ситуации непоколебимое спокойствие. Оно будто говорило «всё так и должно быть». Тот покачал головой, не зная, что сказать своему студенту, который вмиг стал не только свидетелем, но и непосредственным участником их семейных проблем. Он махнул рукой, отвернулся и пошёл на кухню, успокаивать мужа.

  Соби уселся на переднее сиденье большого внедорожника, закинув сумку назад. Его всё ещё трясло от жестоких слов, сказанных отцом. Не возвращаться? Может, тот просто искал повод, чтобы избавиться от своего неудобного, позорящего его сына-омеги?

  Соби был желанным и красивым ребёнком. На маленького омегу сбегались полюбоваться везде, куда бы его не приводили гордые родители. На детской площадке, в кафетерии или в общественном транспорте люди обращали внимание на необычную внешность очаровательного крохи. Смуглая кожа и иссиня-чёрные волосы мальчика были для их региона почти экзотикой. А когда омега вскидывал на взрослых свои бездонные глаза насыщенного синего цвета, все тут же начинали охать и ахать, дивясь на такое чудо природы. Папочка подозревал, что внешность Соби передалась ему от загадочного прадеда, оседлого Джипса. Джипсы – кочевой народ с плохой репутацией. Перемещаясь по миру в своих кибитках целым табором, они зарабатывают тем, что потешают городских простофиль танцами, номерами с ручными медведями и даже гадалками, не забывая обчистить несчастного зазевавшегося. Когда в школе ставили мюзикл про горбатого звонаря-альфу, прислуживавшего злому священнику-бете, учитель сразу же утвердил Соби на роль прекрасного омеги-джипса, Эсмиро, в которого несчастный звонарь был безнадёжно влюблён. Но, щедро одарив Соби красотой, природа отыгралась на его строптивом нраве. Маленький омега не желал играть с себе подобными, и постоянно влезал в драки с альфами. Те же, в свою очередь, ещё не осознавая разницу в их физическом развитии, велись на провокации и задавали свирепому омежке жару. Когда очередная разборка в младшей школе закончилась наложением восьми швов на бедовой голове Соби, родители пошли по врачам, решив, что у сына какой-то гормональный сбой. Врачи брали анализы и, убедившись, что сие не физический недуг, советовали родителям обратиться к детскому психиатру. Школьный психолог изо всех сил старался понять причину сбитого шаблона поведения красивого омеги, но не выявил никаких травм или психозов у маленького пациента. В конце-концов, все психиатры приходили к одному и тому же выводу – это его характер, его естественный темперамент, и бороться с ним бесполезно.
 Соби продолжал водить дружбу с альфами и бетами, обходя стороной тихих омег, объясняя родителям, что те – примитивные плаксы. Он активно занимался спортом, принимая участия в разных соревнованиях, и его фигура стала совсем не похожа на изящную статуэтку, как обычно у собратьев. Тем более, что к концу школы парень ещё и вытянулся, став на голову выше некоторых бет. Если бы не его разящая наповал красота, никто бы не заподозрил в столь развитом, агрессивном спортсмене омегу. А уж голос, которым он мог переорать любого альфу, пугал даже их тренера.
 Когда Соби начал интересоваться альфами, он потерпел несколько неприятных фиаско – те сторонились его, считая слишком альфаподобным. Несколько симпатий окончились ничем: ему предпочли более нежных и кокетливых омежек. Проглотив обиду, он решил, что будет "крутить любовь" только с бетами. Его привлекала их целеустремлённость и собранность. Одно время он всерьёз провозглашал, что беты – высшие существа, созданные мудрой природой, дабы сократить население, состоящее из тупых альф и омег, которые только и годны на то, чтобы плодиться, как кролики, да исходить гормонами по любому поводу. Непонимание сути омег и их чуждость, вызывали в нём раздражение, которое он не собирался скрывать, и со временем сформировало своего рода идеологию.
  – Вот посмотрите, ещё один живот на ножках, – громко, не боясь быть услышанным, Соби тыкал пальцем в молодого беременного омегу рядом со школой. – Вместо того, чтобы поступить в университет или хотя бы поработать для приличия, он спрятался от этого слишком сложного для его куриных мозгов мира за своим круглым животом, оставляя решение всех своих проблем заарканенному альфе.
  Омеги ненавидели Соби и, если бы не его сила и агрессия, уже давно проучили бы заносчивого собрата. Но тот пользовался популярностью у студентов, вокруг него постоянно кружили стаи почитателей его ораторского таланта, и им пришлось смириться с хамским поведением красавца, старательно игнорируя его ядовитые замечания. Он так и не смог подружиться ни с одним омегой, всё больше и больше закрываясь и разочаровываясь в отношениях, которые у него не складывались.
 В свою первую течку Соби укатил с двумя приятелями-альфами в загородный дом. Через четыре дня он вернулся домой живой и энергичный, а на двух альфах лица не было. Похоже, он просто выжал из ребят все соки. Один из тех альф ещё долго ошивался под домом Соби, выкрикивая на весь район о своей безграничной страсти, а омега крутил пальцем у виска, и предоставил своему отцу разбираться с последствиями своего блуда – он просто опасался вступать в отношения, понимая, что рано или поздно альфа переметнётся к какому-нибудь миленькому омежке. Последующие течки были проведены в таком же угаре. Соби легко сближался с альфами, но после нескольких ночей бесконечного секса так же легко прощался с любовниками, «случайно» оставляя неправильные номера телефонов. Некоторые обиженные любовники обзывали его моральным уродом, имея в виду абсолютное неумение построить эмоциональную связь и отношения с кем-либо, но Соби только беспечно пожимал плечами. Однако он всегда был очень осторожен во всём, что касалось его здоровья. Альфам, не желавшим утруждать себя безопасным сексом, тут же давал от ворот поворот, не вдаваясь в объяснения. Одно время Соби удалось наладить отношения с сокурсником-бетой. И эта связь давала Соби почти всё, что он хотел. Брайан неожиданно спокойно пустил его сверху, отдаваясь с таким же удовольствием, с которым и брал. Соби даже стал спокойнее в повседневной жизни. Возможно, реализация своих амбиций и желаний, наконец, дала омеге долгожданный баланс в душе. Он как раз оканчивал университет и ходил по собеседованиям, очаровывая работодателей своей красотой и острым умом, когда Брайан решил уехать работать заграницу. Соби добился места в желанной IT компании, выиграв у шестерых других претендентов, среди которых был единственной омегой. Жизнь наладилась, но не хватало его невозмутимого беты больше, чем Соби ожидал. Он даже попробовал повстречаться с бетами из смежных отделов, но те опасались чересчур темпераментного омеги и вежливо отказывались. Соби продолжал общаться с университетской компанией, но альфы начали жениться один за другим, а их мужья не желали, чтобы благоверные проводили время в барах с "бесстыжим омегой". Со временем компания совсем рассыпалась, и Соби частенько напивался в гордом одиночестве, отбрёхиваясь от навязчивых ухажёров, если только не был настолько пьян, что они казались ему симпатичными. Омега любил секс, но быстро убедился, что большинство альф заботятся только о своём удовольствии, и если он не был взбудоражен течкой, его случайные любовники навевали на него тоску. На форуме фетишистов он снял одного бету, искавшего "верхнего" омегу, и поначалу они прекрасно проводили время. Но, к сожалению, тот оказался не только фетишистом, но и полным психом, начав попросту преследовать Соби. После очередной сцены ревности, устроенной любовником в офисе у Соби перед коллегами, омега распрощался со своим пассивным партнёром. А потом, четыре года назад, произошёл тот самый случай, после которого он переехал обратно к родителям и несколько месяцев лежал дома под присмотром папочки.
  В тот злосчастный дождливый и промозглый вечер Соби планомерно напивался в маленьком баре на окраине города. Для омеги у него была прекрасная переносимость алкоголя, он редко упивался до беспамятства, его никогда не тошнило, а наутро не мучило похмелье. Этот бар был выбран по причине отдаленности от его съёмной квартиры, ибо в ближайших барах, он уже изрядно «наследил», нарываясь на пьяные скандалы с альфами или соблазняя оных в моменты романтического настроя. Два здоровенных альфы подсели к гуляке и сразу начали брать его в оборот, уговаривая провести вечер в более интимной обстановке. У Соби не было альфы с момента последней течки, так что, взбудораженный их сильным запахом и одурманенный алкоголем, он легко согласился поехать.
  Пока один ухажёр рулил через незнакомые районы, другой тискал Соби на заднем сиденье, не особо сдерживая свои инстинкты. Не обращая внимания на окрики, альфа грубо мял его и кусал до крови. Соби начал быстро трезветь, чувствуя, что слабо контролирует ситуацию. За окнами проплывали пустынные, грязные улицы городских трущоб. Соби никогда не был в этой части города и не успел отследить, как они здесь очутились. На жёсткое требование остановить машину, омега неожиданно получил кулаком в лицо. Когда его вытаскивали из машины, Соби не дёргался, пытаясь оглядеться по сторонам. Его приволокли к полуразрушенному дому, откуда гремела музыка и слышались пьяные крики. Вечеринка была в самом разгаре, а его похитили для увеселительных мероприятий. Омега понял, что больше медлить нельзя, и атаковал.
 Со всей силы засадив одному мордовороту ногой в пах, второму ударил в кадык кулаком. Пока похитители приходили в себя, хрипя на мокром от дождя тротуаре, Соби уже нёсся пулей вниз по улице, не разбирая дороги. Кварталы были абсолютно безлюдными, с одинаковыми серыми домами, с узкими проходами между ними. Он свернул в один такой проход, пытаясь отдышаться. Прижавшись к стене и достав чудом не оброненный телефон, Соби попытался определить своё местоположение по GPS. Полицию в этом районе всё равно не дождаться, а вот такси приедет куда угодно. Сконцентрировавшись на экране, он пропустил момент, когда преследователи обошли его со спины.
 Соби дрался, как лев, не чувствуя боли от адреналина, но когда его дважды приложили головой о каменную стену дома, потерял ориентацию и начал отключаться. Сползая по стене на холодный асфальт, словно в дымке, он увидел, как один из ублюдков кулём повалился рядом с ним и перестал двигаться. На фоне тусклого фонаря Соби разглядел фигуру подростка, держащего в руке доску для скейтборда. Почему-то второго альфы уже не было поблизости, и когда до слуха Соби долетел звук полицейских сирен, он понял почему. Подросток подбежал к избитому и, сев рядом с ним на асфальт, положил его окровавленную голову себе на колени.
  – Держись, я вызвал полицию. Держись! – повторял паренёк, гладя несчастного по плечам. – Я тебя не оставлю, всё будет хорошо.
  Проваливаясь в черноту, Соби почувствовал, как спаситель склонился над его лицом и мягко поцеловал в висок.
 Когда он очнулся в больнице, никакого подростка уже не было, зато папочка рыдал на всю палату, будто единственный сын уже лежал в гробу. Полицейский рассказал, что звонок в отделение был сделан с телефона Соби, что нашли рядом с ним, а вот подросток дал дёру, когда увидел приехавший наряд. Альфа, которого вырубил скейбордист, приложив доской по голове, был заключён под стражу. У Соби была сломана рука и два ребра, на голове – рваная рана и, как следствие удара, тяжёлое сотрясение. И, в довесок, небольшой шрам на скуле остался грёбаным украшением на всю жизнь. Родители тут же перевезли сына домой, где ему следовало лежать несколько месяцев под их присмотром. Месяцы восстановления дались всем членам семьи крайне тяжело. Соби постоянно был на взводе из-за невозможности даже помыться без посторонней помощи, а головные боли не снимали и сильные препараты. В какой-то момент папа стал подсыпать измученному больному успокоительное, ибо нервный срыв у обоих был не за горами…

  Люк захлопнул дверцу машины и, повернувшись к Соби, одарил его такой неожиданно тёплой, счастливой улыбкой, что тому показалось, будто они в музыкальном клипе на старую рок-балладу. Осталось только вставить кадр с ними на фоне моря, непременно в лучах закатного солнца.
  – Во-от ты странный! – протянул Соби, отворачиваясь и глядя через лобовое стекло на дорогу. – Ладно, погнали.
  Альфа завёл машину, вернул на лицо суровое выражение и, бесцеремонно погладив Соби по коленке, нажал на газ.
  – Ты насчёт отца не переживай – он сгоряча это, – неожиданно произнёс Люк.
  Соби растерялся. Ситуация была совершенно из ряда вон, но, похоже, попутчик чувствовал себя вполне комфортно, будто они вот уже много лет в это время года ездят на Каньоны.
  – Люк, – вкрадчиво начал он, – скажи мне, ты что, прикалываешься? Тебя вообще во всей этой ситуации ничего не смущает?
  Соби приподнял брови и уставился на водителя своими глазами почти неестественного синего цвета. Тот пожал плечами, поглядывая то на Соби, то на дорогу.
  – Прорвёмся.
  Это было единственное, что он ответил. Соби закатил глаза, осознав, что ближайшие недели обещают быть какими угодно, только не скучными. Прорвёмся...

Глава II

 Ещё в городе Люк предусмотрительно закупился водой и едой в дорогу, и теперь Соби сидел весь в крошках и фантиках от дорожной снеди. В лобовом стекле уже третий час показывали один и тот же фильм: дорога, уходящая в никуда, обрамлённая рыжей землёй, покрытой камнями и колючками.
  – Хочешь, я тебе разложу заднее сиденье и ты поспишь? – спросил Люк, когда пассажир нарочито страдальчески вздохнул, дожевав очередную пачку чипсов.
  Соби не хотел спать, но согласился поменять дислокацию, чтобы хоть как-то развлечься. Прижавшись к обочине, Люк забрался на заднее сиденье и стал ловко переворачивать подушки. Соби сунулся было помочь и даже успел ухватиться за одну из подушек, но альфа отодвинул его руки с категоричным «я сам». Пожав плечами, он отвернулся и привалился спиной к машине, обозревая бескрайние просторы прерии. Солнце иссушило эти несчастные места, опаляя жгучим излучением жёсткую землю. Соби запрокинул голову назад, зажмурившись. Солнце палило даже сквозь закрытые веки и, казалось, просвечивало кожу лица до костей.
  – Обгоришь ведь, – услышал взволнованный голос и почувствовал, как Люк потянул его за руку. – Вот, ложись, я включу кондиционер.
  Проморгавшись от плывущих перед глазами пятен, Соби с удивлением обнаружил довольно объёмную лежанку, получившуюся из сложенных сидений. Конечно, целиком он на ней не поместится, но если согнуть ноги в коленях, то можно довольно комфортно примоститься и вздремнуть.
  – Хорошая машина, слушай, – с уважением покивал он.
  – Классная, да? Сам перебрал – гордо заулыбался водитель. – Погоди, сейчас я тебе подушку достану.
  Пока тот рылся в огромном багажнике в поисках подушки, Соби развалился на прохладной коже заднего сиденья и подтянул к себе бездонный пакет с едой. Мерный ход машины, мягкая подушка с каким-то странно-знакомым запахом и набитый желудок способствовали приятной дрёме. Пробормотав «Если устанешь – буди, я подменю», прикрыл глаза. Ему показалось, он закрыл их всего-то на пару минут, а за окном было уже темно. Соби сел и некультурно зевнул, не прикрывая рта, да ещё и с протяжным «а-а-а».
  – Ты куда меня везёшь? – пробасил он охрипшим со сна голосом.
  Люк дёрнулся от неожиданности.
  – Что за чарующий голос с заднего сиденья? – выдохнул он со смехом. – Уже почти приехали.
  Соби присмотрелся к дороге в свете фар и вместо асфальта увидел голую потрескавшуюся землю.
  – Мы съехали с шоссе?
  – Да уже с полчаса как. Дом Университета стоит в самом Каньоне. Туда только на внедорожнике и проедешь.
  – А еду где брать? – забеспокоился гость.
  – До магазинов далековато, ближайший – около часа езды, в поселке, но зато он круглосуточный. Я закупился, так что нам пока хватит, не волнуйся.
  – Да я и не волнуюсь. За меня, вон, папа волнуется.
  Люк шумно выдохнул, и Соби не сразу сообразил, что у альфы это что-то между улыбкой и смехом. Типа, похихикал. Минут через пятнадцать фары выхватили покосившийся частокол забора, и машина упёрлась в деревянные ворота, в которых не хватало доброй половины досок. Дёрнув собравшегося было выйти Люка за плечо обратно в машину, Соби открыл дверцу, спрыгивая на землю.
  – Сиди, я открою. Там замкА нет?
  Подойдя к воротам, он снял деревянный засов, и толкнул их с заметным усилием. Распахнув на нужную ширину, махнул Люку рукой, дескать, проезжай.
  Дом стоял в центре огороженной территории и имел все шансы быть снятым в ужастике про резню бензопилой. По крайней мере, при зловещем свете фар.
  – Днём он очень даже симпатичный, – кисло оправдался Люк.
  – Да ладно, и так сойдёт. Открывай, – кивнул Соби на дверь.
  Прогретое нутро дома пахнуло на гостей деревом и пылью. Люк включил свет, и по облегчению, пробежавшему по его лицу, стало понятно, что уверенности насчёт электричества у студента не было.
  – Раньше свет был от дизельного генератора, а вот уже год как удалось подсоединиться к линии передач. Но тут с каникул никого не было… – предложение Люк закончил каким-то бубнежом под нос.
  Переступив порог, мужчины сразу оказались в большой комнате с мебелью, накрытой белыми покрывалами.
  – Мебельный морг какой-то, – хмыкнул Соби и прошёлся по комнате, разглядывая интерьер. В глубине дома обнаружилась ещё одну комнатушку, оказавшаяся тесной кухней. Соби пощёлкал выключателем. – А здесь лампочка перегорела, похоже.
  – Я привёз лампочки, сейчас поменяем.
  Люк подошёл к узкой лестнице на второй этаж и подозвал своего нового соседа.
  – На втором этаже ещё одна маленькая комната. С кроватью. Ты?.. – и он в упор уставился на Соби, указывая пальцем наверх.
  Тот начал резво подниматься по лестнице, решив сначала осмотреть спальню. Было понятно, что альфа пытается прощупать, в качестве кого они будут тут дальше существовать. Всё упиралось в вопрос как они будут спать. Тусклая лампочка осветила небольшую комнату. БОльшую часть пространства занимала двуспальная кровать, тоже покрытая белым. У стены стояли комод и шкаф, плюс пара разномастных стульев ни к селу ни к городу. Соби подошёл к кровати и начал аккуратно складывать ткань, чтобы не поднять пыль.
  – А где будешь спать ты? – спросил он, поворачиваясь к Люку.
  Напряженно смотревший на омегу всё это время, Люк кивнул будто сам себе. Вроде как, его ожидания подтвердились.
  – Внизу есть софа, – он повернулся к лестнице и прокричал, спускаясь. – Я сейчас принесу бельё из машины.
  Соби стянул тканевый свёрток с кровати и, стараясь не трясти, спустился и вынес её на улицу.
  – Завтра выбьем, – кивнул он Люку, снующему с сумками от машины к дому.
  Соби сразу включился в работу наравне с альфой, ибо презирал белоручек. Вообще, когда кто-то о нём чрезмерно заботился, он казался себе праздным бездельником. К тому же, Соби ненавидел чувствовать себя обязанным. Они слаженно обживали дом, обмениваясь короткими фразами. Пока что по минимуму – основная работа предстояла завтра, ведь на дворе уже глубокая ночь. Снаружи стрекотали цикады, а вокруг грязного мигающего плафона на крыльце закружила мошкара и мотыльки. Ночь, как и положено ночам вдали от цивилизации, была чёрной, непроглядной, с яркими густо рассыпанными по небосклону звёздами. Таская сумки из машины, Соби поглядывал на это сумасшедшее небо и вдруг поймал себя на том, что улыбается. Этой тишине, этому покою, этому дурманящему запаху остывающей земли и подсушенной травы.
 Он включил убитый с виду холодильник, тот забился, загремел, но не отдал концы, и Соби плотно набил его продуктами из пакетов. Домовитый студент меж тем застелил кровати привезённым бельём и отодвинул к стенам скрипящую мебель, чтобы не спотыкаться об неё, собрал все половики и вынес на улицу.
  – Туалет и ванная вон за той дверью, хотя сейчас вода только холодная, – альфа указал на незаметную дверь под лестницей. – Но мы можем вскипятить тебе воды на плите. Хочешь?
  Ужасно хотелось освежиться после дороги, но побегушки с ковшиками Соби не прельщали. Он прошёл в ванную и включил воду, дабы оценить масштаб бедствия. Облезлый кран затрясся, как паралитик, и начал толчками выплёвывать ржавую жидкость. Люк зашёл следом, заглянул омеге через плечо.
  – Мда-а, – констатировал он. – Скважина прорыта за домом, оттуда качается вода. Для согрева есть газовый котёл, хотя при таком солнце завтра вода всё равно нагреется. Надо только заполнить бак на крыше. Оставь, должна протечь. Я пока кран посмотрю.
  Соби кивнул и попытался выйти из комнатушки. Ванная была очень маленькой, и мужчины начали нескладно толкаться, пытаясь друг друга обойти. В какой-то момент Соби оказался слишком плотно зажат между дверным косяком и Люком, и оба замерли, как по команде. Альфа неуместно задумчиво всматривался в его лицо, совершенно не стесняясь, будто прикидывая варианты возможного поведения омеги в следующий момент. Обычно так смотрят на светофор в ожидании переключения света. Соби никогда не боялся конфронтации, посему глаз не прятал. Он сдвинул соболиные брови, гипнотизируя здоровяка своими лучистыми синими глазищами. Атмосфера в маленькой комнате накалялась. Люк наклонил голову к левому плечу.
  – Драться будешь? – серьёзно осведомился он.
  Не совсем поняв, что тот имеет в виду, Соби произнёс, не меняясь в лице и не отрывая глаз от Люка:
  – Даже не представляешь, как.
  – О-о, очень даже представляю, – ещё больше запутывая омегу, уверенно заявил Люк и отступил назад, поднимая руки ладонями вперёд в знак капитуляции.
  – Правильное решение, – пробормотал победитель и удалился.

  Слегка разнервничавшийся Соби, стараясь не показывать своего состояния, как можно увереннее поднялся наверх. В стычках с альфами он получил золотую медаль ещё в университете – там ежедневно находился самоуверенный индюк, пытавшийся взять Соби нахрапом, попутав его с милой омежкой. Тот факт, что сейчас он сам напросился на компанию, буквально затребовав руки и сердца заскочившего на огонёк альфы, отодвигался в сторону. В конце-концов, Соби же объяснил свою позицию! Да и Люк, вроде, не настаивал и сказал, что они «прорвутся». Это же, типа, разберутся? Вот завтра и начнут разбираться, а лучше послезавтра.
 Он расстегнул сумку, достал туалетные принадлежности и хотел было вытащить одежду, но вовремя додумался, что класть её пока некуда. Полки в шкафу покрыты слоем пыли в палец толщиной, и, до основательной уборки, разбирать сумки было неразумно. Соби предвкушал какую активную деятельность они завтра разведут в этом маленьком прибежище. Он ненавидел пассивность, ничегонеделание доводило его до невроза. В университете он часами пропадал на стадионе, играя во всё подряд со всеми желающими. «Где у тебя батарейки вынимаются?» – как-то спросил его уморившийся друг-бета, которого тот уговаривал на очередную партию в теннис.
 Один чванливый альфа с психологического факультета как-то решил самоутвердиться за счёт скандальной известности Соби. Он развёл целую полемику на тему сублимации у омег, отрицающих свою сущность и компенсировавших свою ущербность излишней физической активностью. "Лекция" происходило в студенческом баре, альфа умышленно говорил громко и кивал в сторону столика, за которым сидел Соби с парочкой приятелей. Подогретая алкоголем публика с готовностью реготала над сомнительными шутками великого психолога. Соби окинул глазами возбуждённую толпу, лениво встал, приблизился вплотную к всезнайке и под общее «а-ах» похабно облапал того за задницу.
  – Сладкий, ты на психологическом единственный альфа среди омег, если я не ошибаюсь? Ищешь себе настоящего самца? – громко спросил Соби опешившего оратора елейным голосом и пошло подмигнул.
  Толпа завыла и заулюлюкала, а покрасневший врачеватель душ с силой оттолкнул "пациента" и позорно ретировался, врезаясь в стулья. Больше желающих описать психологический портрет нетипичного омеги не нашлось…

  Не раздеваясь, Соби залез в кровать. Как ни странно, в доме стало ощутимо холодать. Он закрутился в одеяло и попытался пригреться, но от тонкого пледа в пододеяльнике толку не было. Помаявшись минут десять, он сел и зябко поёжился. Было слышно, как внизу Люк улёгся на скрипучую софу и затих. Включив свет, Соби с раздражением принялся рыться в сумке, выискивая, что бы ещё на себя надеть для тепла. Не найдя ничего подходящего, решил спуститься и попросить ещё одеяло. «Вот тебе и пустыня!» – злопыхал про себя Соби, спускаясь по узкой лестнице в кромешной темноте. Чуть не навернувшись с крутых ступенек, он громко чертыхнулся, повиснув на деревянных перилах. Послышался щелчок, и первый этаж осветила тусклая настольная лампа с пузатым плафоном, стоящая рядом с софой на тумбочке. Люк смотрел на взъерошенного омегу, щурясь от света.
  – Живой? – хрипло спросил он.
  – Почему так холодно? – возмутился Соби в ответ, делая несколько шагов к софе. – Я думал, здесь всегда жарко!
  Люк сел на кровати и вдел ноги в смешные тапки, стилизованные под народное творчество оленеводов.
  – Ночью камень остывает быстро, а дом в расщелине. Так что здесь по ночам совсем не жарко. Завтра я посмотрю, что там с котлом, и будем топить с вечера. А сегодня… – он пожал плечами. – Сегодня можем лечь вместе, под двумя одеялами, потому что все покрывала на улице – их надо от пыли выбивать.
  И он спокойно посмотрел на Соби, будто спрашивал о чём-то совсем обыденном, наподобие куда свернуть на перекрёстке. Никакого вызова, никакого намёка на что-то большее, чем просто решение насущной проблемы.
 Соби не умел реагировать в стиле омег, сокрушаться и капризничать. Он быстро взвесил все плюсы и минусы и пришёл к выводу, что лучше спать в тепле, чем крутиться и мёрзнуть, а потом свалиться с простудой вдали от цивилизации. Конечно, ситуация была откровенно провокационная, что там говорить. И дом на отшибе, и молодой сильный альфа, и общая кровать – всё напоминало какой-то дешёвый любовный роман для омежек. Но трепетать и ломаться в данной ситуации было глупо, тем более, что он сам спустился к соседу.
  – Пойдём наверх, там кровать больше, – кивнул он и повернулся к лестнице.
  Соби услышал, как за спиной "сожитель" зашуршал одеялами и подушками, сгребая всё в один комок. Почти наверху лестницы обернулся к альфе и помог ему, забрав выпадающую из рук подушку. Всё-таки эту практически отвесную лестницу построил какой-то маньяк-скалолаз. В полной тишине они растянули одеяла на кровати в два слоя, взбили подушки. Люк указал на один край кровати, молча вопрошая, на какой стороне будет почивать замёрзший. Тот пожал плечами и лёг с той стороны, где стоял. Немая пантомима создавала какой-то совсем ненужный интим. Зашуршав одеялами, сопостельники начали крутиться, устраиваясь поудобнее. В процессе возни Соби толкнул коленом бедро Люка.
  – Только давай без этого вот, – строго сказал тот и повернулся к омеге спиной.
  Вспыльчивость Соби была записана в его родильной карте.
  – Да я!.. – он приподнялся на локтях, пытаясь в темноте испепелить соседа гневным взглядом. – Знаешь, что?!
  – Спи.
  С возмущённым «ха-а», омега отвернулся от нахала, сотрясая кровать, пару раз врезал подушке кулаком, подбивая её под щёку и затих. Через несколько секунд он поймал себя на том, что ему уже слишком смешно, чтобы даже обижаться. Всё-таки он не ожидал, что обычный день закончится таким цирком в кровати с незнакомым альфой-недотрогой в покосившейся хижине, в расщелине Великого Каньона. А ещё через пару секунд Соби уже стало не до смеха. По спине пошёл немного подзабытый жар, между ягодиц запульсировало. Мать-природа призывала омегу задуматься о деторождении с молодым самцом, который лежал рядом и бессовестно пах. Если бы омега был гусеничкой, он бы уже сжимал и разжимал своё безногое тельце, дабы придвинуться к альфе под тёплый бок. Части мозга начинали отключаться одна за другой, словно лампы в длинном коридоре – ещё немного, и наступит полная и безнадёжная темень. Задница-предательница словно намагнитилась и отклячивалась в направлении затихшего Люка, как стрелка на компасе. Сказать по правде, Соби весь вечер с удовольствием принюхивался к Люку и разглядывал его, пока тот был занят работой в доме и не мог видеть оценивающих взоров.
 «В моём возрасте уж как-нибудь справлюсь с гормональными порывами», – самонадеянно подумал Соби и уткнулся носом в подушку, чтобы манящий запах отпустил его хоть на чуть-чуть. Может, за это время хоть удастся уснуть.

Глава III

 Соби не мог припомнить, когда в последний раз просыпался в таком отличном настроении. Сердце пело, в голове крутилось окончание какого-то прекрасного радостного сна, а лицо расплывалось в улыбке. Было слегка жарковато, но очень уютно. Тело блаженствовало, будто на пуховой перине. Соби открыл глаза и просканировал окружающее пространство.
 Факт первый: он лежит головой на плече Люка, закинув на него ногу и руку.
 Факт второй: Люк лежит неподвижно на спине и печально пялится в потолок.
 Факт третий, самый унизительный: Соби пустил слюну на футболку Люка.
 Омега дёрнулся от горячего тела, пытаясь отползти, но запутался в одеяле. Облегчённо выдохнув, поруганный альфа с кряком потянул затёкшие руки-ноги и начал вылезать из-под одеяла. Давненько Соби не краснел, пожалуй, что со школы. Надо же так: взобрался на мужика, умостился, пригрелся и ведь даже не почувствовал! Люк тем временем нашарил ногами тапки рядом с кроватью и поднялся. Соби опять поймал себя на том, что пялится на мощную спину и крепкий зад. Чёрт!
  – Чего ты меня не разбудил? – ворчливо спросил он, отворачиваясь от соблазнительной картинки. – Я теперь как дебил себя чувствую.
  Альфа хмыкнул и как-то поспешно двинул к двери. С лестницы донёсся его голос.
  – Решил, что одну ночь уж я потерплю.
  Соби сжал кулаки. Вот скотина! Терпел он, оказывается! А то Соби не помнит, как тот его вылизывал в родительском доме! Кстати, почему он не среагировал ночью на запах омеги? Ущербный, что ли? Проспал с ним тихо всю ночь в одной кровати, как мышь, никаких гнусных поползновений. Может, ему запах Соби не нравится? И утром лежал, пялился в потолок, изображал тут из себя жертву атаки медведя. Та-ак… Омега заглянул под одеяло и уныло оценил увиденное. Интересно, а своим торчащим членом он успел потереться об отцовского студента? С таким отдыхом на Каньоне омега поседеет за неделю, к бабке не ходи…

  Люк громыхал в ванной, будто разбирал там стены. Когда Соби засунул нос в дверь комнатушки, он обнаружил альфу стоящим на четвереньках, задом кверху в позе страуса. Его голова была практически полностью под грязной чугунной ванной. Соби тоже притих, пытаясь сообразить, чего Люк там высматривает. Через пару минут омегу осенила догадка.
  – Ты что, застрял?
  Люк дёрнулся, по дому раздался гулкий чугунный звон.
  – Чёрт… Подкрался прям... – тихо бормотал слесарь, пятясь задом, вытаскивая верхнюю часть туловища из-под ванны.
  Он встал на ноги, потирая ушибленную голову. В руке красовалась ржавая труба.
  – Вот. Эта уже ни к чёрту, пойду, поищу в сарае, там, вроде, была такая же.
  Соби оглядел непригодную пока ванную и направился на выход.
  – На улице ведь есть колодец? – спросил он, открывая дверь. – Я умоюсь и помогу тебе с тру…

  Соби замер на пороге, пытаясь охватить глазами огромную рыжую каменную глыбу, нависшую над их маленьким домиком. Вчера ночью нельзя было и представить, как близко они на самом деле к древним хребтам Великого Каньона. Как и сказал Люк, их хижина находилась прямо в расселине между двумя исполинами, блестящими на солнце гладкими оранжево-красными боками. Соби даже примерно не мог оценить реальной высоты этой скалы, ибо при таких сумасшедших размерах глазомер сбивался. Он обернул к Люку восторженное лицо, и тот с пониманием улыбнулся в ответ. Величие, масштаб, а главное, такая непосредственная близость этого бесспорного чуда света, завораживали. Соби вышел во двор, задирая голову и крутясь вокруг своей оси. Он был словно в сказке про маленького бету, попавшего в царство великанов, которую ему читал папочка в детстве. Соби с трудом сдержался, чтобы не заорать от восторга.
  На улице была благодать. Солнце уже прогрело воздух, но ещё не устроило пекла. Маленькие птички стремительно пикировали с дерева на дерево, чирикая о чём-то своём. Люк направился через двор к покосившемуся сараю, на ходу указав Соби на полуосыпавшиеся кирпичные бортики колодца. Из его недр торчала толстая изогнутая труба с рычагом на конце.
  – Вон колодец. Вода потечёт, если несколько раз нажать на рычаг. Сам справишься или помочь?
  Соби пристально поглядел на Люка, но не заметил на его лице признаков издёвки или насмешки.
  – Справлюсь, – чуть более ехидно, чем хотел, ответил он и повис на рычаге.
  Люк ушёл в сарай и, судя по грохоту, рьяно взялся за поиски новой трубы. Через несколько неизящных «па» рядом с колонкой, Соби с облегчением увидел, как из трубы потекла чистая вода. Он ёжился и вскрикивал под ледяными струями, но стойко терпел, умывая лицо и намыливая руки. Орудуя зубной щёткой, наблюдал, как сосредоточенный альфа бегает из дома в сарай и обратно, каждый раз волоча какие-то новые инструменты. Приведя себя в порядок и отлив в дальние кусты, Соби заглянул в сарай.
  – Сам справишься или помочь? – как можно нейтральнее поинтересовался ехидна.
  – Нет, я уже почти всё, надо только потуже затянуть. А ты нам сообразишь что-нибудь поесть? – спросил тот на ходу, выскакивая из сарая с очередным разводным ключом.
  Соби поплёлся в дом, раздумывая, не указали ли ему на его омежье место у плиты. «Но жрать-то хочется», – возразил сам себе строптивец. Что ж теперь, голодать?
  Поборовшись с намертво приржавевшим вентилем на кухонном кране и таки победив его, Соби засучил рукава. Сначала протёр влажной тряпкой пол, столы и стулья, а потом и ту немногочисленную посуду, которую нашёл в им же вымытых шкафчиках. Включив газовую плиту, вскипятил чайник и зажарил омлет из четырёх яиц. Достал из холодильника и помыл овощи, нарезал хлеб и сыр. Услышав, как в ванной загудели трубы, он громко выкрикнул в комнату:
  – Люк, чай или кофе?
  – Кофе!
  – А соль-сахар где?
  – В красном пакете возле кухни.
  Когда Соби поставил дымящиеся тарелки и чашки на стол, на кухню, потирая руки, вошёл Люк. С его коротких каштановых волос стекали капельки воды, майка была мокрая почти насквозь. Соби втянул носом воздух, чертыхаясь про себя. Запах половозрелого альфы пробивался даже сквозь горький аромат кофе и жареных яиц, заставляя омегу тянуться к сильному телу. И ведь это только первый день!
  Люк оглядел кухню и тепло улыбнулся. Соби уже видел эту улыбку, тогда, в машине. Так улыбаются только дети в самом нежном возрасте, и омега никогда не видел, чтобы так улыбались взрослые альфы. Люк сел за стол, восторженно глядя на вкусный завтрак.
  – Ты такой молодец, Соби, – просто сказал он и взял в руки приборы. – Приятных нам аппетитов! Намазать тебе хлеб маслом?
  Омега придвинул свой стул к столу, подумав, что ему почему-то неловко, когда Люк его хвалит вот так просто, прямо в лицо. Сразу захотелось сказать что-то саркастичное, чтобы скрыть смущение. Этот альфа действует ему на нервы!
  – Как там ванна? – деловито осведомился Соби, цепляя на вилку омлет, умышленно проигнорировав вопрос Люка про хлеб. Он и раньше-то не особо умел принимать заботу и ухаживания.
  – Отлично. Сейчас наполню бак, и через несколько часов у нас будет тёплая вода.
  Люк всё-таки намазал ему бутерброд и подвинул к его тарелке. Автоматически что ли, или воспитание такое?
  – Надо ещё разобраться с котлом, чтобы опять ночью не мёрзнуть, – проговорил омега, запихивая в рот маленькую помидорку, и тут же осёкся, вспомнив про сегодняшнюю жаркую ночку. Вот кто его за язык дёргает? Дался ему этот котёл!
  – Да, я посмотрю, – кивнул ремонтник, отхлёбывая дымящийся кофе. – У тебя нежная кожа?
  Соби тут же подавился хлебом (тем самым!) и начал надсадно хрипеть. Из глаз покатились слёзы, горло сжималось в спазматическом кашле. Да будет ему уже покой на этих грёбанных каникулах?
 Удивлённо приподняв брови, Люк отложил вилку и несколько раз стукнул омегу раскрытой ладонью по спине. Тот отпихнул руку и глубоко вдохнул, набирая воздух в лёгкие.
  – Хлебом подавился? – невинно уточнил спасатель.
  Соби отхлебнул чай и поднял на наглеца потемневший взгляд.
  – Это что ещё за вопросы такие? – просипел он, сдвинув брови.
  Люк округлил глаза, отправляя в рот кусок омлета.
  – Про кожу? Да я к тому, что днём я буду уходить на Большие Камни, а там сильное солнце. Вот я и думаю, брать тебя с собой, или ты обгоришь. А ты чего подумал?
  Соби мысленно поблагодарил своего прадеда-Джипса за смуглую кожу, иначе бы краснеть ему сейчас перед этим молодым и невозмутимым альфой, как маков цвет. И это уже второй раз за сегодня! Как этому незатейливому на первый взгляд студенту удаётся засмущать матёрого Соби, всю жизнь приструнявшего альф, как глупых щенков? Наверное, за последнюю пару лет домашней жизни подрастерял социальные навыки. Да и в постели в последнее время у него были одни размазни, пускающие слюни на властные замашки и нетипичное для омеги развитое мускулистое тело.
  Люк же, не подозревая о страданиях своего соседа, жмурился от удовольствия, отправляя в рот очередной кусок. Съев всё, что тот положил ему на тарелку, сыто отвалился на спинку стула.
  – Как хорошо, – умиротворённо проговорил обжора, и Соби ухмыльнулся, глядя на его осоловелое лицо. – Всё так вкусно, спасибо. С тобой не пропадёшь, дорогой!
  У омеги мгновенно вытянулось лицо, а Люк встал из-за стола и, как ни в чём не бывало, начал собирать тарелки, мурлыча под нос какую-то песенку. Соби моргнул пару раз, как филин, глядя в стену перед собой. Спохватившись, покосился на альфу. Тот включил воду в раковине и, пританцовывая, взялся мыть тарелки. Подавив желание опустить голову и побиться лбом о столешницу, Соби встал и умотал из кухни.
  – Возьми в сарае вёдра, будем мыть дом! – крикнул вдогонку беглецу Люк.
  – М-м.
  – А?
  – Сейчас принесу!
  Он вышел на крыльцо и остановился под деревянным козырьком. Тишина. Соби и не знал, что можно вот так выйти из дома и попасть в тишину. То есть, шумы, конечно, были – птицы стрекотали, ветер трепал ветки с листьями, поскрипывала дверь приоткрытого сарая, мотаясь от сквозняка, позвякивала цепь на колодезной трубе. Но тишины было больше, она была весомой и оглущающей. Омега сладко потянулся и направился в сарай за вёдрами.

  Уборка шла лихо. Мужчины обменивались в основном междометиями, работая слаженно и эффективно.
  – Здесь подержи.
  – Угу.
  – Эту подвинь.
  – На.
  – Сюда вставляй.
  – Ага.
  Комнатушка наверху засияла ободранными полами и растрескавшимися дверцами шкафа. Да, не курорт, но уютно, а теперь и чисто. Соби сел на так и неубранную кровать и оглядел своё гнездышко – солнце нагнало жару через окно, и влага от протёртых мокрой тряпкой деревянных поверхностей испарялась теперь, образуя банное марево. Со двора вдруг послышались глухие удары. И он облокотился на подоконник выглядывая за окно. Там Люк перекинул покрывало через железную перекладину на двух железных кольях, непонятно, за каким лядом стоящих посередь двора, и мутузил его большой разлапистой веткой. Из покрывал вырывались клубы пыли, окутывая всё пространство лёгкой дымкой.
  – Люк, повяжи что-нибудь на лицо! Что ты дышишь этой дрянью? – выкрикнул наблюдатель из своего окна.
  Тот почесал в затылке, задрал голову, жмурясь от солнца, и помахал Соби.
  – Иди сюда, тут и для тебя найдётся... палка! – он показал ряд ровных белых зубов. – Захвати с собой какие-нибудь косынки, что ли…
  Соби ухмыльнулся про «палку для него» и поскакал вниз, прихватив по дороге два тонких полотенца с кухни.
 Покрывалам досталось по первое число. Мужчины лупасили от души, выкрикивая какие-то самурайские «ха-а» и «хо-о». У обоих на лице были повязки, как у грабителей, оба смеялись, нападая на беззащитную ткань. Потом руки дошли до половиков, потом – до пледов, и через час оба были без сил, как после занятий боксом.
  – Воды! – простонал Соби, наклоняясь и упираясь руками в коленки. Он стянул с лица бандитскую повязку. – Пить!
  По согнутой спине Соби проскользила ладонь.
  – Принести?
  Соби задрал голову, прищурил глаза от солнца. Люк стоял над ним, буравя тем же взглядом, что и в той комнате, в родительском доме. Вот она – природа альфы, показала себя, наконец: грудь вздымается, рот приоткрыт, взгляд тяжёлый, лапающий. Соби в очередной раз подивился, какой же тот здоровый, крупнее многих альф. Сейчас, когда солнце освещало Люка со спины, возникло какое-то смутное ощущение дежавю. Соби напрягся. Рука Люка продолжала скользить по спине, а взгляд блуждал по всему его тело. По спине пошли мурашки от того, что его гладили. Тело тут же отозвалось – блядские гормоны. Что делать-то? Отбрить, сделать вид, что не заметил, уйти в дом – что? Люк придвинулся ближе и Соби резко выпрямился. Рука альфы тут же соскочила с его спины. Здоровяк втянул воздух через нос и начал наклонять к омеге голову, принюхиваясь к волосам. Его глаза стали совсем тёмными, он снова потянул к Соби руки. Тот плавал в запахе альфы, ему тоже хотелось потрогать Люка, почувствовать ближе. Чёрт, как некстати. И эта тишина между ними давит, будто звенит. За доли секунды в голове проносятся возможные варианты событий: они вместе на кровати на втором этаже, они сейчас ссорятся и расходятся по разным углам, они отшучиваются и делают вид, что ничего не было. Решать надо сейчас, и решать надо Соби.
  – Не надо, – сказал он, глядя альфе в глаза. – Я сам принесу. Ты будешь?
  Люк опустил руки, продолжая его оглядывать, словно дракон свои сокровища.
  – Буду, – хрипло сказал он, облизывая губы.
 «Пора сваливать», – подумал Соби и двинул в дом. Он шёл не оглядываясь, успокаивая зачастившее сердце. Этот альфа был непредсказуем. И непонятно, насколько управляем. В нём будто бурлит что-то, периодически пытаясь выбраться на поверхность. И Соби совсем не был уверен, что он сможет справиться с этим парнем, если дело дойдёт до… А, собственно, до чего? На насилие тот не решится – всё-таки Соби не похож на безответного омежку, да и вообще он – студент отца. А если не насилие? А если пустить этого красавца в свою в постель? Соби зашёл в дом и обернулся. С улицы его не было видно, и он встал напротив дверного проёма, разглядывая альфу.
 Люк стоял там же, где его оставили – на залитой солнцем площадке перед домом, и вид у него был совсем растерянный. Он крутил головой, будто что-то услышал и искал это глазами. Потом как-то по-детски вытер лоб предплечьем, провёл ладонью по ёжику каштановых волос.
 «Что же с тобой происходит, Люк? – тихо проговорил Соби, сузив свои лазоревые глаза. – Почему ты так равнодушно улёгся в мою постель, да ещё и рыкнул на меня, а теперь тебя потряхивает, хотя мы просто стояли на улице?»
 Варианта было два: психика или химия. Соби постучал указательным пальцем по губам, раздумывая. Люк, не подозревая, что за ним следит пара прекрасных глаз, закинул руки через голову назад и потянул со спины футболку. Соби приоткрыл рот и замер. Футболка ползла вверх, оголяя смуглую блестящую кожу, под которой перекатывались мышцы мощной спины. Это что ещё за порно в каньонах? Стянув футболку через голову, альфа вытер ею пыльное лицо и запихнул её край в задний карман джинсов. Все движения были словно на автомате, он явно пребывал в каких-то своих мыслях. Соби провёл рукой по груди вниз, по животу и дальше, сжал ладонь на промежности. Член налился кровью и запульсировал, задница сжалась. Уже второй день он пребывал в постоянном полувозбуждённом состоянии из-за этого альфы. В доме пахло Люком, Соби сейчас чётко ощущал его запах. А сам альфа, такой идеальный и манкий в своих приспущенных джинсах, стоял под палящим солнцем на желтой, иссушенной земле. Затаившись в полумраке дома, Соби опустил руку в свободные штаны и сжал в ладони изголодавшегося приятеля. «Я быстро», – подумал он и шустро заработал кулаком. Соби не сводил глаз с Люка, а тот маялся под солнцем. Почесал плечо, толкнул камешек под ногой, подошёл к перекладине и стянул с неё выбитый плед. Надо было быстро заканчивать – он может пойти в дом в любой момент. Соби задвигал рукой быстрее, часто задышал, не отрывая глаз от своей живой фантазии. Пружина в яйцах сжалась до боли и резко выстрелила. Он вскрикнул и закрыл глаза на долю секунды, чтобы прийти в себя. Когда открыл, увидел, что Люк пристально смотрит точно в тёмный проём открытой двери, будто видит его. Соби зажал рот рукой, словно тот мог услышать его дыхание. Альфа сдвинул брови и повёл носом. Боже, он слышал вскрик, он точно слышал! Или нет? Люк закинул плед на плечо и уверено двинулся к дому, лицо его было сосредоточено, глаза смотрели ровно туда, где стоял омега. Соби сорвался с места и помчался к себе наверх, пытаясь не заляпать одежду скользкой от спермы рукой.
  – Соби? – услышал он низкий голос за своей спиной, когда влетал в комнату, стараясь не очень грохнуть дверью. – Ты здесь?
  Беглец прижался спиной к двери, пытаясь отдышаться. Он чувствовал себя подростком. Давненько он не устраивал таких игрищ вокруг альфы. Хотя, если подумать, то никогда их не устраивал – обычно всё было наоборот, преследовали как раз его.
  – Соби, – голос раздавался от лестницы. Альфа был в доме, он уже стоял внизу. – С тобой всё хорошо? Мне зайти?
  Омега услышал шаги – Люк поднимался к нему. Надо было что-то ответить, что-то придумать.
  – Д-да, я тут… переодеваюсь… Я весь в пыли! – неуверенно выкрикнул он , качая головой, удивляясь тому, что он теперь ещё и врать начал, как нервическая омежка.
  Шаги на лестнице прекратились – Люк остановился. Соби прижал ухо к двери, прислушиваясь – он даже отсюда различал тяжёлое дыхание альфы. Секунда, другая, оба мужчины молчали, разделяемые фанерной дверью. Соби подумал, что надо бы снять брюки и изляпанные спермой и смазкой трусы, но никак не мог приступить к делу, напрягая слух, чтобы понять, что делает странный альфа на лестнице. Через пару секунд Люк начал спускаться вниз. Соби услышал, как тот роется в своей сумке. Вжикнула молния, раздался какой-то странный звук, будто от погремушки, затем всё стихло.
 Поражаясь собственному неуместному поведению, Соби начал стаскивать с себя одежду. Он стоял босыми ногами на неровном деревянном полу, и по его лицу гуляла шкодливая улыбка. Впервые за многие годы он почувствовал себя живым. Соби встал напротив открытого окна полностью обнажённый и зажмурился от удовольствия, когда тёплый ветерок пошёл гулять по голой коже. Было необыкновенно хорошо, голова опустела, остались одни ощущения. Он находился в какой-то гармонии и спокойствии, и вместе с тем, внутри него зрело предвкушение, азарт, желание – эти чувства были странными и почти забытыми. Будто вся жизнь Соби последних лет побледнела, будто только сейчас начиналось всё самое интересное. До слуха расслабленного омеги долетел голос Люка.
  – Соби, вода согрелась – можешь помыться. Я… я пойду в сарай, у меня там… – и так и не договорив, альфа, судя по стихающим шагам, вышел из дома.
  Соби тут же взбодрился и, вытащив из сумки полотенце, высунул нос из комнаты. Люка в доме не было. Проскакав все ступеньки за секунды, Соби в одном наброшенном на бёдра полотенце подошёл к большой сумке Люка и уставился на неё. Сумка была застёгнута на молнию, но замка на ней не было. Разведчик глянул в окно, убедился, что Люк не крутится рядом с домом и, пробурчав себе под нос «Плохая омега. Очень плохая омега», нырнул в искомую сумку чуть ли не по пояс. Он аккуратно перебирал сложенные стопкой вещи и пакетики, пытаясь понять, чем же это тихушник здесь гремел. Постучав по боковому кармашку, он услышал знакомый звук.

Продолжение

@темы: текст, омегаверс, Доспехи гордыни

---

Медея

Автор: Sco
Беты (редакторы):  lyissa-n
Фэндом: Ориджиналы, Слэш
Рейтинг: R
Жанры: Ангст, Психология
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Мини, 11 страниц
Статус: закончен

Описание:
Криминальная статистика гласит, что каждое десятое преступление против личности совершается на почве ревности. Но это никогда никого не вразумляло.

Цитата к тексту:
Собственная нравственная нечистоплотность — это знак презрения к самому себе (c) Апулей

Примечания автора:
Названия глав и некоторые бесспорные украшения к тексту, были рождены моей бетой, Lyissa.
Ворнинг: моральная жестокость.
Покорно прошу обратить внимание на комментарий в конце первой главы, дабы получить максимум удовольствия от прочтения.

От себя
Внимание: не вступайте в невротические отношения.

Победа стоит смерти

 Антон провёл рукой по голой тёплой спине. Хорошо, что зашёл в тот бар – мальчик оказался как раз тем, что ему было нужно. Молодой, свежий, не потасканный. В глазах и словах проскакивает вопрос: «а что дальше?» Интрига. В первый раз всегда так. Они думают: «а вдруг?» Вдруг из этого что-нибудь получится, вдруг это не разовый трах, а начало чего-то более… Более… Более чего?..
  Мужчина сыто ухмыльнулся. Они до сих пор ведутся на него – на его внешность, голос, взгляд. Ну, он вложил в себя довольно много средств и сил, чтобы теперь пожинать плоды в виде бесконечного конвейера нежных, горячих, дерзких, стыдливых… Наверное, надо позвонить Костику, сказать, что задержится в налоговой, и пойти на второй заход. Уж больно сладкоголосый мальчик ему попался в этот раз. Антон бодро спрыгнул с кровати и, как был нагишом, пошёл в ванную, чтобы поговорить без лишних ушей. Костик взял трубку сразу, будто ждал звонка.
 – Котя-а, – поиграл голосом. На него всегда нападало желание пофлиртовать со своим сожителем, когда он валял какого-нибудь левого паренька. В эти минуты он словно наслаждался своей изменой. Мораль придумали те, кому никто не даёт. Или те, кто стесняется брать.
 Костик всегда быстро подхватывал Тошин игривый тон.
 – Антон Палыч, – промурлыкал в ответ. – Когда вас ожидать сегодня?
 – Ох, не знаю, Коть, – переходя на серьёзно-жалостливый манер, вздохнул Антон. – В налоговой очередь аж до улицы. Я выскочил на минутку, тебе позвонить. Похоже, здесь надолго.
 Костик проныл что-то понимающее и сочувствующее. Антон огладил своё хозяйство, выглядывая в приоткрытую дверь. Мальчик перевернулся на живот, призывно выпятив свою круглую попку. Надо было заканчивать разговор, но он спросил на автомате:
 – Чем занимаешься? Кашеваришь?
 К Тошиному приходу у Костика всегда был готов горячий ужин. Что тут скажешь? Костик – просто находка.
 – Да кроссворд какой-то нашёл, вот отгадываю. Ты не помнишь, как назывался этот старый итальянский сериал про мафию? Там ещё этот… комиссар Катани, во! Господи, совсем памяти нет…
 Антон нежно прихватил себя за яйца, предвкушая, как сейчас присунет мальчику в его широко раззеваный ротик.
 – … Каким-то одним словом. "Паук"?.. Нет. Не помнишь? – трубка продолжала бормотать, пока он полировал свой член. В этом было что-то очень грязное – говорить со своим постоянным, зная, что вот-вот собираешься натягивать случайного чуть ли не вдвое моложе того.
 – Нет, Котик. Подозреваю, что я тогда ещё не родился, – хмыкнул и тут же прикусил язык. Откуда выскочило это напоминание про возраст? Загляделся на юное создание на смятой постели? А ведь у Костика всё чаще проявлялся синдром гея «тридцать пять плюс». Чёрт, ещё не хватало вернуться вечером к унылому, обиженному сожителю и холодному ужину. В ресторан вечером в пятницу фиг прорвёшься, а жрать-то захочется.
 – Его несколько раз по телеку повторяли, – задумчиво ответил любовник и продолжил гундеть что-то под нос, видимо, перебирая названия.
 Фух, вроде не обиделся! Антон повернулся к настенному зеркалу и горделиво оглядел себя, сурово сдвинув брови. Он так брутальнее выглядел. И глаза выразительнее, и скулы чётче прорисовывались. Приблизил лицо поближе – чёрт, что это? Дряблость какая-то под глазами… Надо к Леночке сходить – пусть поколдует. Молодняк быстро такие нюансы срисовывает. Ещё не хватало ему снисходительных взглядов и улыбок!
 -… "Спрут"! Точно, "Спрут"! – выкрикнул Костик, отвлекая его от самосозерцания. Дурак какой-то. Уже кроссворды начал отгадывать. Скоро ток-шоу начнёт смотреть.
 – Рад за тебя. Слушай, я…
 – А вот, смотри. Литературный герой, чьим именем называется синдром, наблюдаемый у патологических врунов. Хм… А есть такой? Седьмая как раз «У», десять букв.
 Антон раздражённо сжал губы.
 – Котик, я пойду. Я тебе позвоню, как выйду, хорошо?
 – Да, да, конечно. Смотри не перетрудись.
 Гудки. Вроде без подколки сказал, а прозвучало… Антон ухмыльнулся. На воре шапка горит, как говорится. О, да, он плохой. Он очень плохой мальчик.
  Паренёк на кровати перевернулся на спину и с улыбкой смотрел на приближающегося мужчину с покачивающимся в такт его шагам членом. Да не в глаза смотри, дурачок! Смотри на фронт работ. Ох уж эти юнцы. Всё ловят эмоции, вместо того, чтобы заняться физиологией. Антон красноречиво взял член в руку и двинул бёдрами в сторону хорошенькой мордашки мальчика. Тот быстро сел на кровати и послушно заглотил. Хорошо, что он решил задержаться. Всё-таки, что ни говори, а полигамия, мать её, рулит. Запрокидывая голову, продолжал толкаться бёдрами вперёд, чувствуя, как паренёк напрягает глотку и еле сдерживается, чтобы не начать давиться. Яйца поджались, и кайф волнами пошёл от колен и до груди. Антон начал постанывать на выдохе – он всегда заводился от собственных стонов.
 
  Резкий звонок выдернул из неги. Он раздражённо поглядел на мигающий дисплей с именем Костика. Чёртов надоеда! Сказал же, что занят!
  Мальчик пользовался случаем, чтобы отдышаться, а мужчина схватил телефон. Подумал отключить звонок, но зачем-то снял трубку. Хотелось ответить что-то резкое, пристыдить бездельника, который от нечего делать названивает работающим людям!
 – Алё? – надо сразу дать понять, что недоволен.
 – Слушай, крутится на языке, не могу поймать, – Костик, казалось, не уловил раздражения в голосе любовника. – Греческая трагедия Еврипида о ревности и мести, пять букв, вторая «Е».
 Да что это с ним сегодня? Выпил он там, что ли?
 – Котя, ты мне ради кроссворда позвонил? – Антон постарался максимально отразить в своей интонации всю глубину котиковой беспардонности. – Ты серьёзно?
 – А что, ты очень занят?
 Он категорически не понимал, что сегодня случилось с его тактичным, пугливым Костиком. Похоже, всё-таки добрался до бутылки красного, которую привезли друзья из Прованса. Другого объяснения не видел.
 – Ну, я вроде тебе позвонил и всё объяснил, нет? – Антон подпустил суровости в голос, он это умел. Мальчик на кровати вытер слюни с губ и исподлобья глянул на стоящего мужчину.
 Чёрт! Устроить тут разборки перед этим пацанёнком. Какая-то дешёвая мелодрама: «женатый» гей препирается со своей сварливой второй половинкой. Ну, спасибо тебе, Костик, убил всю романтику. Дался ему этот кроссворд! Теперь про качественный отсос можно забыть – мальчик понял, что никаких отношений ему тут не светит. Вон как глаза потухли сразу. Блядь!
 – Ладно, работай, – как-то вдруг отстранённо проговорил Костик и отключился.
 Ну, точно, тот сегодня получит! Можно даже под эту лавочку с ним разосраться и на выходные мотануть в Киржач, к Бессонову – к нему человек пятнадцать собиралось. Вот уж, ярмарка разнообразных отверстий! Только надо гандонов закупить… Ну вот, не бывает худа без добра.
  Антон оглядел мальчика, раздумывая, вдуть ему напоследок или выдвигаться уже домой? По идее, до окончания оплаченных за номер двух часов осталось ещё минут сорок. Что их, дарить что ли?
  Он подмигнул пареньку и толкнул его на спину. Член ещё вполне себе стоял, домой торопиться без надобности, а мальчик уже готовенький. Тот послушно раздвинул ноги, но на лице уже не было заинтересованности, что в первый раз. Ну, дорогуша, издержки случайных связей – бывает, что партнёр не такой уж и принц. Ничего, потерпишь. Эрекция ещё была вяловата, так не всунешь. Антон обхватил член ладонью, с силой надрачивая. Сейчас, сейчас…
  Опять звонит! Нет, он издевается!
  Парень демонстративно свёл ноги, изображая нервозность. Ну, конечно, ага. Морда вон, ни разу не обиженная. Думает, поди, сейчас, что только время зря потерял и рад поводу соскочить. Он порывисто цапнул мобильник с одеяла, но вместо ожидаемого «Котя» увидел имя сестры на дисплее. Сговорились на пару, что ли? Вообще, раньше бы сбросил звонок не задумываясь, но после смерти её мужа Антон стал бережней к ней относится, что ли.
 – Алё?
 – Медея! – голос Костика ввинтился прямо в ухо. Мужчина замер, пытаясь соотнести возглас с происходящим. – Трагедия Еврипида – Медея!
 – Э… Я не понял, – Антон ещё раз посмотрел на дисплей. Да, определился номер сестры. – Светка в гости зашла, что ли?..
 Странно, почему Костик ему сразу не сказал. Вот, они, поди, там и раздавили бутылочку красного! Ну, дают…
 – Тошик, ты не представляешь, какая, оказывается, это жуткая жуть! – любовник проигнорировал вопрос про Светку и продолжал возбуждённо живописать в трубку.
 – Что?
 Временный шустро одевался, почти профессионально оглядывая комнату на предмет забытых вещей. Да, ему явно не впервой в почасовые гостиницы шляться. Ладно, хорошо хоть молча, молодец. Бывают такие мстительные гадёныши – так и норовят в трубку спизднуть что-нибудь, чтобы отыграться за поруганные мечты.
 – Да я про Медею эту, – вот далась ему эта Медея! Антон поплёлся к креслу за одеждой. – Знаешь, ей изменил любимый муж, ради которого она там пол-Греции чуть ли не вырезала. И она, представляешь, убила их общих детей!
 Он поднял с пола носок и крутил головой в поисках второго.
 – Кто?
 – Тошик, Тошик… – голос резко стал каким-то усталым и серьёзным. – Какой же ты невнимательный, дружок.
 Антон сел на кровать, рассеянно глядя на занавешенное окно. Красно-оранжевые шторы покачивались от лёгкого ветра из приоткрытой форточки. Мужчина поёжился. Раздался щелчок – мальчишка слинял, тихо прикрыв дверь. Хорошо, что хватило ума не клянчить телефон...
 Что-то было не так, Антон чувствовал это, но не мог сообразить, что.
 – Котя, я тебя не понимаю, – как всегда переходя на деловой строгий тон, когда чего-то не понимал. – Что там у вас происходит? Почему ты звонишь со Светиного телефона?
 Тот вздохнул, и стало ясно, что не так: в трубке было очень тихо. Когда любовник звонит из дома, там всегда бормочет телевизор, шумит чайник и немного слышно улицу за окном. Костик всегда открывает окно, даже в минус. Вечно ему жарко. А сейчас – тишина, словно в вакууме. Это напоминает… Антон уловил слабый звук автомобильного клаксона.
 – Котя, ты что, в машине? – всё интереснее и интереснее. – Ну-ка, дай мне Светку.
 Антон наплевал на то, что Костик может уловить в трубке его движения или дыхание, и начал скоро одеваться. Странная ситуация какая-то – он даже не знал, что думать. Сожитель вообще был одним из самых предсказуемых людей, которых Антон когда-либо встречал. Именно поэтому они и вместе уже шестой год. Он глянул на часы – комната в его распоряжении ещё чуть больше получаса. Сел в кресло. Надо было заканчивать диалог до выхода из номера. Бродить по гостинице в процессе разговора чревато: кто-то хлопнет дверью, заговорит портье – и вот тебе готовый повод для скандала.
 – Как ты думаешь, измена Ясона того стоила?
 Голос Костика будто звенел. Нет, он явно в машине. Правда, почему-то не слышно двигатель.
 – Слушай, Котя! – Антона нервировала вся эта катавасия. Что это ещё за загадки тут?! – Я не люблю, когда мне морочат голову! И…
 – … пра-авда? – судя по голосу, тот широко улыбался.
 Антон подвис. С одной стороны, он мог легко забить Костика своей агрессией, с другой – необычность ситуации, в которой его Жуков мог бы так откровенно нарываться, просто выбивала почву из под ног.
 – Не любишь, когда тебе морочат голову? – всё с тем же счастьем в голосе переспросил любовник.
 Антон пытался уцепиться хоть за что-то, чтобы понять, какого чёрта происходит с его котиком.
 – Мне кажется, ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать смысл фразы «как аукнется, так и откликнется», Тоша. Или ты хочешь, чтобы мы ещё немного поиграли с тобой в игру, где тебе всё всегда сходит с рук?
 Вот это ход… Такого он спрогнозировать никак не мог. И, пожалуй, впервые не знал, что ответить. Был бы это кто-то другой, быстренько бы разобрался с фраером, но его Котя?.. Его тихий, улыбчивый, всё понимающий котёнок с купированными когтями? Заранее уступающий в любом споре, готовый на любой компромисс, дабы избежать конфликта?..
 – Котя… Я не вполне тебя понимаю, – мужчина закрыл глаза и надавил на них подушечками пальцев. Это какой-то абсурд. – Похоже, ты выпил и, как я понимаю, немало… Давай так – ты дашь трубку Свете, а я…
 – Я задал тебе вопрос, Антон, – Костя повысил голос. Господи, кто бы мог подумать, что он может так жёстко чеканить слова! – Ты понимаешь смысл фразы «как аукнется, так и откликнется»?
 – Слушай…
 – Да или нет?!
 Антон резко выпрямился.
 – В смысле?! Конечно, понимаю! У меня русский язык родной, вообще-то!
 – Но есть один нюанс, да, Тошик? Ты всегда думал, что к тебе это не относится, правда? – Костик снова понизил голос, словно недавней вспышки агрессии и не было вовсе.
 – Слушай, мне не нравится, что ты устраиваешь какие-то идиотские разборки перед моей сестрой, – может, хоть так удастся его усмирить. – Я сейчас приеду. Ты можешь подождать меня максимум час, и мы продолжим эту увлекательную беседу?
 – Да не торопись, – снисходительно отрезал Костя. – Спешить уже некуда, дорогой…
 Антон поморщился. Что за драматичная многозначительность? Никогда не замечал за Константином склонности к театральщине.
 – Ну… Есть куда или нет, а я всё-таки поеду, пожалуй.
 Он встал и похлопал себя по карманам. Тоже мне, актёр погорелого театра! Спешить некуда, видите ли.
 – Её там нет.
 Антон заметил на тумбочке ключ-карту и задумался, надо ли её возвращать или оставить здесь?
 – Кого где нет, Костя?
 – Светы… И Людочки. Их нет.
 Было что-то невыносимое в том, как тот это сказал. Словно ногтем по бетонной стене, аж захотелось сжаться. Стало вдруг резко темно, будто за окном тучи заслонили небо и комната стала серой и узкой. Холодной.
 – Костя. Дай мне Свету.
 Мужчина механически подошёл к окну и посмотрел в бледное облачное небо. Что ж так беспросветно-то?.. Словно плитой придавило.
 – Что-то у нас с тобой не получается разговора, Тошик.
 Любовник опять вернулся к нейтральному тону. А он именно сейчас понял, что тот был абсолютно трезв.
 – Ты всё только «дай, дай»… Так не бывает, дружок, не бывает. За всё надо платить, милый…
 Антон заходил по комнате. Может, он пропустил день рождения сестры и это какой-то идиотский розыгрыш? Нет, она родилась в мае, а сейчас начало октября.
 – Я не понимаю тебя, Костик, – и сам не узнал свой голос: такой был тихий и потерянный.
 Тяжёлый вздох на том конце провода и шуршание, затем отчётливый щелчок зажигалки. Ещё вздох и потрескивание бумаги с табаком.
 – Ты что там, куришь? – почему-то это стало последней каплей. – Жуков, блядь! Ты объяснишь мне, какого хуя происходит?!
 – Жуков – блядь? – искренне удивился Костя. – Ты точно нас не путаешь, дорогой? Если бы из нас двоих Жуков был блядью, возможно, этого разговора бы сейчас не было.
 О как. Антон сел в кресло и начал быстро соображать, где мог проколоться. Ну, известие об измене могло сильно вышибить трепетного Котика из себя, но при чём тут Света с племянницей?
 – Слушай, Кость. Давай спокойно всё обсудим, когда я вернусь. Ну, сам посуди – ну не бред всё это по телефону выяснять?
 – Антон, да послушай ты меня! Нет никого дома, понимаешь? Нету! – Костик опять начинал повышать голос, раздражаясь.
 – Хорошо, я понял! – он автоматически повысил голос в ответ. – Тогда, где вы? Я приеду, и мы всё обсудим.
 – А что ты так рвёшься всё куда-то приехать? Ещё десять минут назад ты стоял в бесконечной очереди в налоговую вроде, не? Сурово отшивал меня по телефону. А теперь вдруг разогнался, держите его все!
 – Что за бред ты несёшь, Костя?! Мне что теперь, домой не приходить?! Ты на это намекаешь?
 Вот это было совсем не кстати. В квартире у Костика все его вещи, включая рабочий ноутбук. Да и жить сейчас негде. Мужчина упёрся пальцами в лоб. Да о чём он думает? Разве котёночек когда-нибудь пойдёт на разрыв с ним? Да тот сейчас же зассыт и включит задний ход, только почуяв угрозу.
 – А это бы тебя расстроило, Тош?
 Антон выдохнул и откинулся в кресле. Всё летело к каким-то ебаным чертям. Вот только что было всё прекрасно, и вдруг…
 – Слушай, Костя. Я… я правда не знаю, что сказать. Ты ведёшь себя… – он попытался подобрать слово, чтобы показать любовнику, в какую дикую ситуацию тот ставит сейчас их обоих.
 – …А в этом как раз твоя проблема, Тошик, – перебил его спокойный голос. Костя со вкусом затянулся и продолжил: – Ты слишком много говоришь и слишком мало слушаешь.
 – В смысле? – Антон решил, что спорить уже бесполезно, надо выяснить, что происходит и чем ему это грозит.
 – Если не знаешь, что сказать, то мог бы заткнуться и осмыслить, что тебе говорят – вот в каком смысле.
 Мда… Видимо, ловелас где-то серьёзно накосячил, раз Котик с ним так бесстрашен.
 – Ну, и что же я не услышал, Костя?
 – Ну, положим, не слышал ты практически ничего из того, что я говорил тебе последние … лет пять, – Жуков хмыкнул, видимо, предлагая оценить его остроту.
 – Правда?
 Антон нервно одёрнул брюки и развалился в кресле поудобнее. Хер с ними, с деньгами – заплатит он за лишний час, не страшно. Похоже, что с такими раскладами ему и ночевать здесь придётся.
 – Ты помнишь, как я говорил тебе, что если ты не готов быть верным, то нам не стоит съезжаться? Помнишь, Тош?
 Ну, понятно всё уже. Поймали его. Неясно где, неясно как, но суть претензий в целом обрисовалась. Осталось только определиться с дальнейшими действиями: мириться сейчас или потом? Можно пошляться бобылём, потусить у того же Бессонова. А может, найти себе кого-нибудь ещё, с хатой, и мириться вообще не придётся, ха! Хотя, где он найдёт ещё такого же удобного и доброго котика? Блядь! Нет, расходиться – это не вариант.
 – Помню.
 – Я просто хочу понять. Просто понять. Ты тогда уже знал, что врёшь мне? А, Тош?
 Голос у Кости такой спокойный, будто ответ уже не имеет значения. Или как раз ждёт, чтобы Антон его переубедил? Как много ему известно, вообще?
 – Котик, Коть… Конечно, нет! – мужчина свёл брови и приложил ладонь к груди. Нагоняя интимности, включил свой самый нежный полушёпот. – Котёнок мой, ну что ты, ну? Мне же кроме тебя никто не нужен! Я же твой тигр, Коть! Ты мне льстишь – честное слово, ну кому я кроме тебя понадоблюсь? Сколько нам лет-то уже с тобой, чтобы…
 – Тяжело так, наверное?
 – …Что?
 – Ну, тошно врать-то. Ведь у любого человека есть потребность хоть иногда говорить правду. Знаешь, как на исповеди? Я тебе серьёзно говорю, правда – она освобождает.
 Антон затих. Судя по всему, его речь не возымела должного эффекта. А все эти хитрости про «освобождающую правду» – это они ещё в школе проходили. Маманя так из него вытаскивала сведения, а потом за эту же правду и лупила.
 – Ну, знаешь, Коть. Если ты мне не веришь, то зачем спрашиваешь?
 Да, похоже, спать ему сегодня в этом клоповнике. Или к Бессонову рвануть? Электрички, вроде, до одиннадцати ходят.
 – Прикидываешь свои варианты, да? Планируешь радостную вечеринку за городом?
 Итить твою мать! Может, он на Бессонова где-нибудь наткнулся, а тот алкаш сдал Антона со всеми потрохами за здорово живёшь?
 – Да знаешь, радоваться-то мне особо нечему. Ты мне можешь сказать, где вы и какое отношение к этой ситуации имеет Света с Людочкой?
 – А это, Тошик, возвращает нас к началу нашей беседы, – голос Кости снова ожил, словно они играли в «горячо-холодно». – Я пытался рассказать тебе про Медею, помнишь? Ты как раз в этот момент был очень сильно чем-то занят…
 Блядь, они в театре что ли? Или что он имеет в виду?
 – Костик, можно поконкретнее?
 – Ты знаешь, – тот снова щёлкнул зажигалкой и выдохнул мимо трубки. – Я в университете её читал…
 Антон подпёр ладонью голову и бездумно шарил глазами по темнеющей комнате. Похоже, это надолго.
  – … и я тогда ещё подумал: "какое варварство!" Ну что надо иметь в голове, чтобы взять, понимаешь, своих собственных детей и убить, ради мести их отцу? Ну, скажи же?
 Он промолчал. Судя по всему, вопрос был риторическим.
 – Я вообще не мог представить, чтобы можно было так желать кому-то отомстить, чтобы пойти на столь чудовищное преступление…
 Антону вдруг тоже захотелось курить, когда услышал, как Костя выговорил каким-то неестественным голосом:
 – …пока я не встретил тебя.
 Сначала он ничего не понял. Ждал продолжения, но пауза затягивалась. Открыл было рот, чтобы подогнать рассказчика, но мозг вдруг начал складывать разрозненные факты и мерзкий холодок прошёл сзади по шее. Сознание боялось даже зафиксировать то, что закрутилось в голове. Любой вопрос, любая фраза сейчас могла сдвинуть весы в сторону неясных, но кошмарных подозрений. В трубке послышался тихий смешок, от которого скрутило желудок.
 – Теперь ты меня слышишь, Тошик, – он не спрашивал, он утверждал. Словно учитель, наконец добившийся полного внимания аудитории. – Теперь ты меня слышишь…
 Антон осторожно, будто боясь потревожить воздух вокруг себя, вдохнул полной грудью. Руки почему-то ходили ходуном и он прижал трубку к уху поплотнее.
 – Костя… Костя, как это понимать?
 – Вряд ли это можно понять, Тош. Я не жду от тебя понимания.
 Мужчина застыл в кресле, весь обратившись в слух. Это же блеф, да? Костик решил так жестоко разыграть его за левак?
 – А вот что я действительно жду… – Костя видимо придвинулся к трубке и его голос начал жёстко чеканить каждое слово. – … так это полного и тотального отмщения, лживый ты сукин сын!
 Голос любовника звенел в ушах и Антон встряхнул головой. Какого хера? Он зашипел в трубку, разжимая челюсти сведённые до боли в переносице:
 – А теперь ты послушай, Костенька. Я не знаю, в какую ёбаную игру ты тут решил сыграть, но я тебя последний раз спрашиваю: где моя сестра и племянница?
 – Ну, вряд ли последний, – саркастически заметил Костя. – Подозреваю, что этот вопрос ещё не раз всплывёт в нашей сегодняшней беседе.
 – Да пошёл ты!!!
 Мужчина с силой нажал на дисплей, сбрасывая звонок и тут же открывая контакты. Пальцы набивали имя «Людочка», пока он, тяжело дыша, исходил на проклятья в адрес своего неожиданного съехавшего с катушек любовника. Блядь! Этот грёбаный айфон – говно, говно, говно… О, вот! На дисплее загорелся индикатор набора номера. Он глубоко вдохнул и зачем-то пригладил волосы на голове. Только бы не был отключен, только бы не был отключен… Гудок? Да, есть! Гудок! Второй, третий… Антон барабанил пальцами по подлокотнику. Щелчок!
 – Алё! Людочка?!
 – Тут мало зарядки, – усталый голос Костика высосал весь воздух из его лёгких.
 Мужчина согнулся, чувствуя сквозящую боль между рёбер.
 – Жуков, – простонал он. – Жуков, хватит. Я всё понял, да. Ты меня напугал, напугал до усрачки, только прекрати! Чего ты добиваешься, пизданутый маньяк?! По-твоему это смешно?!
 Он сжал веки и еле сдержал вскрик от резкой боли где-то в левой руке.
 – Я же просил тебя, Тошик, просил. Помнишь? Мы сидели в Александровском саду и я сказал, что если ты не уверен, то не надо. Мы могли бы остаться друзьями, могли бы трахаться без обязательств. Но ты солгал, ты обманул! Ты посмотрел мне в глаза, и сказал, что не хочешь никого, кроме меня, помнишь?
 Боль растекалась по всей руке, в шее начало покалывать, будто от холода.
 – Послушай меня, Жуков. Подожди! Я не верю тебе. Слышишь меня, урод? Я тебе не верю! Что ты мне мозги полоскаешь, а? Да у тебя кишка тонка не то что… – он выпустил воздух сквозь сжатые зубы. – …а хотя бы уйти от меня! Чего ж ты не ушёл, раз я такое говно, а?
 – А это бы тебя расстроило?
 Раздался писк, у Людочки вечно зарядка на нуле. Антон согнулся и медленно поднялся, пытаясь дойти или доползти до кровати. Боль последовательно заполняла всю левую сторону, заливая часть груди.
 – Погоди, – по деловому проговорил Костя и отключился.
 Он не успел убрать трубку от уха, когда телефон опять зазвонил. И не глядя принял вызов.
 – Знаешь, Тош, – сразу начал любовник. – Я честно пытался простить, там, и отпустить, вот честно. Но есть вещи, которые я просто не могу сделать. Я не могу спустить тебе такое, понимаешь? Ты просто вырвал из меня все внутренности, а потом посматривал в пустую утробу, время от времени тыкая туда пальцем. Это не та боль, которую я могу просто взять и забыть. То, что я сделал – это единственный путь, которым я мог заставить тебя так же страдать. Единственный…
 Слушая он уткнулся в серую застиранную наволочку, поджимая ноги к груди.
 – Ты окончательно ёбнулся, Жуков. Я знал, что ты слишком хорош, чтобы быть нормальным. Знаешь, когда всё закончится, мы со Светкой отвезём тебя твоим снобам-родителям – пусть полюбуются на своего сыночка-шизофреника!
 – Ты знал, что я "слишком хорош"? То есть, я своим подозрительным великолепием заставлял тебя лгать мне в лицо? Это твоё оправдание?
 Было больно даже дышать. Антон пытался найти положение, в котором будет не так остро болеть. Но боль была везде.
 – Давай начистоту, Тош. Я значил для тебя не больше, чем любой другой, с которым ты спал. Не спорь, хотя бы теперь перестань врать! Ты выбрал меня, хорошенько взвесив все «за» и «против». Мою семью, мою квартиру, мой характер. Чёрт, ты даже в кровати и на кухне будто плюсики мне ставил. Правда, за койку ты не особо волновался, ведь ты никогда не собирался быть верным. Ты просто пользовался мной, как глупой, безответной скотиной. Держал на поводке, юлил, окутывая пустыми словесами, лживыми взглядами. Баюкал враньём, постоянно скрывая свою настоящую жизнь – поездки, гулянки, ёблю бесконечную…
 Антон забормотал, рефлекторно пытаясь убедить любовника в чём-то, что уже не имело значения.
 – Заткнись, – мягко перебил его Костя. – Я знаю, что когда ты съезжался со мной, у тебя был ещё один претендент в разработке. Видимо, тот был поумнее и покрасивее, да? И ты решил, что с ним будет сложнее управляться?
 Марк. Да, этот богатенький принц был изначально не по Тошиным зубам. Но он до последнего тешил себя мыслью, что сможет прибрать такой лакомый кусочек к рукам. Тем более, что тот пребывал в любовном угаре и был готов съехаться. Только вот, больно Марк был темпераментным – при первом же подозрении спустил бы погуливающего любовника с лестницы, а такие зигзаги были ему ни к чему. И тогда он выбрал Котика. Серого, невзрачного котёнка из хорошей семьи. Как в своё время отец выбрал его мать, поставив на её покорность, так называемую "женскую мудрость" и умение закрывать глаза в нужный момент. Антон сжал зубы от злости. Он не для того столько лет жил с этим нытиком, терпя его навязчивое внимание, чтобы сейчас впасть в жалкое самобичевание. Отрицай, отрицай, отрицай...
 – Да мало ли, кто у меня когда был? Костя, мы с тобой живём вместе. Жи-вём, понимаешь?! И я планирую быть только с тобой до самой старости! Нам надо просто…
 – Есть вообще предел твоей лжи, Тош? Нет, я серьёзно. Ты можешь хоть раз в жизни ответить за свои поступки? Это же какая-то патология, если честно.
 Антон тихо покачивался, пытаясь унять тошноту. Всё равно, что со стенкой разговаривать. Тот, похоже, уже всё решил. Хотя…
 – Слушай, Коть. А может, ты себе просто другого ёбаря нашёл, а? Так ты сказал бы просто – зачем этот цирк устраивать с какой-то Артемидой?
 – Медеей.
 – Да похуй, Коть! Ты уже мне все мозги выеб за этот разговор! Что у тебя конкретно есть ко мне? Что я до тебя с каким-то парнем встречался? А ты со своим взрослым дядечкой-ментом отирался до меня! Что, забыл? Как он ходил к нам и морду мне бить собирался, чтобы я от тебя отстал? Я-то никому претензии не предъявляю!
 – Ты про Артура не смей свой поганый рот открывать! Ты и мизинца его не стоишь. Он тебя, суку, насквозь видел. Только не слушал я его, дурак. Хотел тебе верить и поверил.
 – Ладно, – Антон попытался подняться. – Хватит дурака валять. Хочешь разбежаться – не вопрос. Я только вещи заберу. С сестрой сам разберусь – каким она боком тут поучаствовала.
 – Знаешь, Тош. Я только хочу, чтобы ты вспомнил наш разговор. Потом. Сейчас я не могу заставить тебя поверить. Я бы и сам не поверил на твоём месте, что уж там. Но потом… Ты не должен забывать, что всё это из-за тебя. Что я бы ничего не сделал, если б не ты. Это твоя вина. Ты – причина. Это иллюзия, что жизнь хаотична и бессмысленна. На самом деле всё связано, каждое наше действие. Каждое, Тош. То, что ты не ожидал, что я дам сдачи – это твой просчёт, твоя глупость, недальновидность и самонадеянность. Я не дам тебе просто уничтожить меня и пойти дальше победителем по жизни. Я лишу тебя ног, чтобы ты ползал по грязи, землю жрал и каждый грёбаный день вспоминал о своей роковой ошибке. Когда ты предал того, кто любил тебя больше жизни. Просто так – от праздного желания попакостить. От ощущения своей полной безнаказанности и неуязвимости. Я хочу, чтобы ты вспомнил этот разговор, когда исчезнут все иллюзии. И тогда задай себе вопрос: оно того стоило?..
 Антон скручивался, плавая в боли, проваливаясь в тошнотворную муть. Он упёрся взглядом в потолок, который вдруг подёрнулся рябью. Остатками сознания он понимал, что это у него в глазах, а с потолком-то всё в порядке. В уши словно напихали ваты. В комнату кто-то вошёл. Серо-белое пятно, похоже женщина. Она заглядывала ему в лицо, сама в каком-то смешном белом чепчике. Он попытался сказать ей про сердце, про Свету, про Людочку, но губы словно склеила плёнка.

***

 Ему было некуда больше ходить. Нет тел – нет могил.
 Антон приходил к этой гостинице, словно это было последнее место, где они были ещё живы. Глупость, конечно, но это всё, что у него было. Стёкла первого этажа отразили сутулого мужчину, с сильными залысинами в мятом коричневом костюме. Недавно он видел на улице парня, ради которого и пришёл в эту гостиницу в тот роковой день несколько лет назад. Конечно, тот его не узнал. А Антон суетливо полез за таблетками, почувствовав, что сейчас его истрёпанное сердце выскочит из груди – мрак и холод поднял голову, снова протаскивая его сквозь ту мясорубку. Он свернул в проулок и, уткнувшись в каменную стену, задохнулся слезами, распугивая прохожих.
 Их так и не нашли. Ни полиция, ни знакомые в структурах не смогли обнаружить даже следов Светы или её дочери. Костя тоже пропал. Следствие пробуксовало весь первый месяц, пока Антон валялся в кардиологическом с инфарктом. К моменту, когда он смог ходить, дело об исчезновении превратилось в висяк. Была даже несостоятельная версия, что Света якобы сама скрылась, чтобы не расплачиваться за какие-то долги покойного мужа. Было много всего – и разговоров, и разборок с родителями, и слёз, и мордобоя. Всё это теряло важность на фоне одного единственного факта – его любимая сестра и восьмилетняя племянница исчезли из его жизни, и, возможно, с лица земли.
 С этим нельзя было смириться. Можно было напиться таблеток или просто напиться. Можно было налить горячую ванну и сидеть в ней, глядя на лежащее на бортике лезвие. Можно было делать всё, что угодно, но ничего нельзя было сделать с этим. Он ходил в церковь и рыдал в ногах у толстого батюшки, выпытывая ответы. Он ходил в волонтёрскую группу по поиску пропавших, чтобы побыть среди таких же потерянных, как он. Да, разве это важно, куда он ходил, ходит и будет ходить? Его раскаяние не имело никакого веса по сравнению с беспросветной, всепоглощающей виной, придавливающей Антона к земле каждый день и каждую ночь.
 
 …Телевизор освещал комнату, словно ёлочная гирлянда. Антон проваливался в дурман. Сон с его таблеток каждый раз был похож на полуобморок. Женщина на экране поправила очки и закивала ведущему:
 – Да, речь идёт о так называемой «токсической ревности». Миф о Медее представляет метафору, описывающую способность женщины ставить свое обязательство перед мужчиной во главу угла и ее жажда мести, когда она обнаруживает, что ее обязательство ничего не стоит в его глазах. Взаимоотношения с Ясоном были сердцевиной ее жизни. Все, что она делала, было следствием любви к нему или потери его. Многие женщины, подобно Медее, верят в брачные обещания вечной верности и приносят огромные жертвы ради своего мужчины только для того, чтобы быть использованными и покинутыми беспринципными, честолюбивыми Ясонами. Медея хотела превратить жизнь мужа-изменника в настоящий кошмар. Ничто, даже любовь к детям, уже не имело для нее значения! Она убила детей, чтобы у Ясона не осталось никого, кто был бы ему дорог...
 Он уткнулся носом в подушку и завыл. Некому было больше раскаиваться и смиряться. Того Антона больше не было.

Важный комментарий к Победа стоит смерти:
Следующая маленькая глава написана для тех, кому сложно смириться с такой концовкой.
Ценителям драмы надо остановиться на этой главе.

Победителей не судят

  Официантка уважительно окинула взглядом стройного мужчину с явно военной выправкой. Тот заказал один чай и один горячий шоколад, выровнял приборы, подвинул солонку. Автоматически провёл рукой по волосам и одёрнул пиджак, ощупал запонки.
 Поставив заказ, она улыбнулась искательно в лицо клиенту и, смутившись, ушла, наткнувшись на отсутствующий взгляд и обрывистый кивок.
 
 Он всё так же реагирует на этот тихий голос, будто и не прошло долгих пяти лет. Помчался по первому зову, пытаясь заранее себя убедить, что это ничего не меняет, что надежды не было и нет. Но глупое сердце встрепенулось, запело.
 
 Костик скользнул на стул, улыбнулся, заметив какао. Словно солнышко, тёплый, лучезарный, родной…
 – Артур, здравствуй, – и виноватый взгляд из-под ресниц. – Ты прости, что я тебя так выдернул. Просто, это очень важно...
 Нервными пальцами огладил ручку чашки, перебором вернул их на скатерть и расправил в напряжении.
 Он кивнул. В горло словно песка насыпали. Важно… Для него важно всё, что связано с Костей. Так всегда было и всегда будет. Тот придвинулся к столу и, склонившись, взволнованно зачастил.
 – Понимаешь, у меня есть… родственница с дочерью. Её муж умер и оставил ей огромные долги каким-то… людям. В общем, им надо исчезнуть, Артур. Ведь ты можешь, правда? Я не знаю – документы там новые, вывезти их в другую страну или…
 Костя просяще заглядывал в глаза, кусал губы.
 Господи, будто всё это было вчера – эти губы, шея, пальцы… Да, он может сделать всё, но больше не переживёт, если Костик уйдёт от него. Снова.
 – Ты всё ещё с ним?
 
 Каждый день он просил жизнь о шансе. Он молил, глядя в пустое небо: «Дай мне хоть мизерную возможность, хоть намёк – я всё сделаю, я больше ни о чём не попрошу».
 
 Костя скривился в страдальческой гримасе, опуская глаза в чашку с опадающей бежевой пеной, проговорил сдавленно:
 – Я знаю, ты был прав насчёт него. Прав. Я слабак, тряпка, я знаю. Я обязательно выгоню его. Скоро.
 
 Он больше не будет уповать на судьбу. Он столько ждал, столько терпел…
 – Ты оставишь его и мы тоже уедем. Вместе. Это моё условие.
 Костик замер на мгновение и сразу поднял на него взгляд. Там не было горечи принуждения или страха расплаты. Он смотрел на Артура как на… нежданного спасителя. Будто тот освобождал его от тяжкого, непомерного бремени. Будто давал ответы на все вопросы.
 
 И выдохом:
 – Я согласен.
 

@темы: текст, медея

---

Моя вселенная

Продолжение Главы IV

 Сим открыл глаза, и Мирчо с замиранием сердца наблюдал, как вытянутые зрачки меняют свой размер, фокусируясь. Он наклонился совсем низко и провёл носом по симиному виску. Бёдра сами собой прижались плотнее к чужому боку и Мирон начал наваливаться на сфинкса, подминая его под себя. Оттого, что тот молча смотрел ему прямо в глаза, стало страшно-приятно-волнующе. Мирчо раззадорился и задышал чаще. То, как спокойно Сим лежал под ним, завело за секунды. Всё было каким-то волшебным. Будто он миловался со сказочной русалкой, да только мощный торс и хищная морда добавляли этой «нимфе» такой остроты, что все привычные схемы и мысли отключались за ненадобностью. Оба молчали, глядя глаза в глаза. С момента пробуждения прошло не больше минуты, а Мирон не мог уже вспомнить, что было вчера. Очи невыносимой синевы словно завораживали его, а от тела сфинкса шла тонкая вибрация. Он опасливо провёл губами по горячей шее и приложил ухо к чужой груди, закрыл глаза, прислушиваясь. Прошептал завороженно:
 – Ты… мурчишь?
 Шёпот оказался слишком громким, резким, будто выдернул обоих из призрачного пузыря близости. Вибрация тут же прекратилась, гибкое тело под ним закаменело, напряглось. Всё было по-другому. В тот раз Мирчо было не до реакции сфинкса, он весь горел в эйфории. Теперь же он всё понимал, прислушивался, искал отзыв. Будто всё взаправду, всерьёз, по-трезвому.
 Тихое, но угрожающее рычание окончательно вернуло Мирона с небес на землю. Он поднял голову, столкнулся взглядом с кристально-синими льдинами. Между тонкими губами Сима выглянули клыки, ноздри раздулись, меж бровных дуг пролегла глубокая морщина. В эту секунду он вспомнил, что тогда от непеты во рту было сладко, а от вчерашнего порошка – совсем кисло. «Загрызёт», – пронеслось в голове, и, поняв, что из мешка вылезти не успеет, Мирчо учудил: схватил в ладони скуластую морду и запечатал своими губами хищную пасть.
 Он точно почувствовал, как Сим перестал дышать. Грудь поднялась и замерла, будто сфинкс нырнул под воду. От нервного, дёрганного возбуждения Мирчо сжал губы, прихватывая мягкую кожу, засосал неожиданно нежно, словно уговаривая, успокаивая. Тонкие короткие усики щекотали нос. Он и сам не понимал, с чего его так развезло, шало проводя руками вверх, к ушам, сжимая гриву в ладонях импульсивно, словно боясь опоздать. Окончательно залез сверху и по-девчачьи зажал длинные ноги своими бёдрами. Уже стало ясно, что это не химический дурман – Сим не опаивал его непетой, – это собственные дикие желания, неосмысленные, опрометчивые решения. Теперь уже страшно остановиться, и он гнал вперёд, зажмурив глаза. Если Сим ответит ему, отзовётся, будет не так стыдно потом, они поделят этот бред на двоих. И Мирчо продолжал касаться его губами, елозить сверху, попытался даже облизать аккуратненько. И тот задышал, будто отпустил себя, неуверенно приоткрыл свой почти безгубый рот, не уворачиваясь. Мирчо на секунду замер, быстро глянул – убедиться, что ему не мерещится. И удивлённо поднял брови.
 Сим лежал на спине, как опрокинутый оловянный солдатик, и блуждал, казалось, ничего не видящим взглядом по кронам деревьев над ними. Мирон медленно, аккуратно прикусил его за подбородок и еле сдержал нервический смех от догадки: Сим прислушивался к себе! Вот как подростки, играя в новые запретные игры друг с другом, прислушиваются к незнакомым ощущениям. Он почувствовал смесь вины и какого-то греховного, сладкого стыда. За то, что полез к такому молодому и неопытному, хоть и в полтора раза больше его самого. Да и к тому же, к парню – к сфинксу! – это вообще было за гранью понимания. Но остановиться не было сил, даже под угрозой быть разорванным, он продолжал тереться о сфинкса затвердевшим членом сквозь одежду и целовал-лизал-прикусывал. Секунды тянулись, как часы, шкурка приятно бархатилась под губами, а Сим разогрелся, как печка. И позволил немного откинуть себе голову назад, когда распоясавшийся землянин взялся целовать его в шею, вроде даже тихонько заурчал. «Что я творю?» – крутилось в голове, словно запись сломанного диктофона. Но какой же этот зверёныш был классный!
 А дальше всё случилось очень быстро. Острые когти на дрёмовских бёдрах, земля сделала кувырок, и вот он уже вытянут на животе, уткнувшись лицом в скомканный спальник. Сим покрыл его сверху, словно… Да, бля, не словно, а как самое настоящее животное, каким он и являлся! Он крепко держал «соблазнителя» за предплечья своими ручищами, бёдра вдавливались ровно туда, куда надо, и Мирона резко замутило от воспоминания об «удачной» дыре для хвоста на штанах, от осознания, на ЧТО он спровоцировал этого самца. Мирон задёргался из стороны в сторону, словно увязнув в болоте, бестолково, истерично, но сфинкс держал его крепко и, грозно взвыв, прикусил за холку. Этого-не-может-быть-этого-не-может-быть! Мирон выдирался, выбивался из сил, но не мог сладить с ошалевшим зверем сверху. Мышцы рук и ног от напряжения жгло, словно кислотой, он слабел с каждым рывком от паники, голода, недосыпа...
 Человек зажмурился до сведённых мускулов на лице, когда неизбежность навалилась на него похолодевшим затылком, когда тело выморозило ужасом быстрее, чем мозг осознавал происходящее. Зубы начали выстукивать дробь, от предчувствия неизбежности насилия, расправы, от своей беззащитности у него будто сжало лёгкие, и никак не получалось вдохнуть, перед глазами заплясали чёрные мушки. Чудовище сверху властно, безжалостно расплющивало его, подстраивая, подгоняя под свои намерения, разрывая когтями штаны сзади. И тут Мирчо наконец глотнул воздуха и заскулил. Наверное, он заплакал, что-то запричитал бессвязно, жалостно, словно ребёнок, замотал головой, отказываясь принять то, что сейчас произойдёт. Тварь сверху затихла, а Мирон зажался, ожидая самого страшного.
 Справа появилась ненавистная тёмная морда – хищник наклонился через плечо жертвы, и Мирчо скосил глаза, всхлипывая. Сфинкс пялился на него пристально, будто заглядывал в телескоп. Ноздри напряжены, зрачки – как две воронки. Он зашарил своими дурными зенками по лицу Мирона, словно по тому бегали муравьи.
 – Укусили снова?
 Мирчо перестал скулить, поражённый, что эта сволочь ещё и говорить с ним вздумала. Он шмыгнул носом и, чувствуя, как слёзы продолжают течь из глаз, выкрикнул обвиняюще:
 – Да!
 На плоской морде ничего не отразилось, и последовал вопрос:
 – Кто?
 Мирону удалось выудить из-под себя руку и, утерев глаза кулаком, он выплюнул:
 – Ты!
 Почему-то сердце перестало частить, может, организм включил самозащиту, но кислорода всё равно не хватало. Он втягивал носом воздух до боли в переносице, отчаянные стыдные слёзы холодили веки. Стало легче, почему-то тяжёлая туша внезапно свалилась с него, когти убрались, цепляя за собой куски материи. Мирчо не мог встать в ту же секунду, он остался без сил, а в голове – шум. На инстинктах он пополз вон из мешка. Опираясь на руки, встал на карачки и поднявшись прямо побрёл печальным осликом к кривому дереву, цепляясь голыми ступнями за выстуженную землю. Продолжая всхлипывать, вздрагивая, слать непонятные зверю русские проклятия на головы всех мерзких тварей, населявших вселенную. Хотелось разораться, спалить эту планету в угли. Чем он заслужил такое, чем? Что он сделал этим бессердечным дикарям? Вот он лично, Мирчо Дрёмов – что он кому сделал?
 Он опасливо оглянулся – сфинкс сидел на спальнике, поджав ноги под себя, вытаращив свои прожекторы на бормочущего землянина. Поймав злой взгляд, мотнул башкой, словно чего-то не понял. Не понял он!
 – Что?! Ты?! Творишь?! – срываясь на хрип выкрикнул Мирон, ища глазами камень поувесистей. – Видеть тебя не могу!
 Сим дёргал мордой на каждом вскрике, словно ему зажжённый факел в нос тыкали. Его взгляд перебегал с предмета на предмет, но он словно и не видел ничего, прокручивая что-то в голове. А Мирчо вдруг проняло холодом. Ступни уже крючило на мёрзлой земле, и он торопливо огляделся. Ботинки с носками стояли рядом с потухшим костром. Какая забота, надо же! Он было кинулся за ними, как вдруг:
 – Мр-рон!
 Мирчо дёрнул головой, словно на свист пули. Сим смотрел на него снизу вверх, сидя на согнутых ногах, как послушный мальчик, даже руки уложил на коленки. Он мурлыкал его имя, играя своей чёртовой интонацией, будто мифическая сирена в древнем море. Мирон замер, как та самая морская фигура. Эта чёртова кукла обращалась к нему по имени?
 – Мр-рон! Ты меня… Хотеть… Трогать… У нас трогать, если… вязка.
 Последнее слово ошпарило кипятком лицо землянина, и он машинально закрыл его рукой.
 – Что? – прошептал он сквозь пальцы. – Вязка?
 Картинки в голове закрутились, как на архаичной киноплёнке, раскрывая значение выражения «причинно-следственная связь». Мирон со стоном зажмурился, он словно только сейчас наконец проснулся, скинул сонную благодать, в которой выделывал какую-то опасную, гнусную хрень. Значит, идиот-землянин хотел вязки? Он трогал. Он хотел с Симом.
 – Бля-а…
 От собственного кретинизма заныло где-то под грудью, в желудке, захотелось согнуться, будто ему дали под дых. Он ведь всерьёз собирался заняться сексом с ксеносом, с другим видом, не считая того, что ещё и с мужчиной, вернее, самцом! Ничего не зная про эту часть их жизни. Всё равно что сесть в аппарат на ядерном топливе и начать бездумно нажимать на все кнопки. От слабой гравитации точно мозги не разжижаются? Что в этой животине такого, что Дрёмов кидается на него, а потом горит со стыда? Какой-то хитрый синдром от стресса?
 – Что ты мне дал вчера? – спросил устало, без всякой надежды на «химическое» объяснение своего безумия. – Что за порошок?
 Сим так и сидел на спальнике, встрёпанный, напряжённый.
 – Детокс, от яд. Дают и детёныши! – он будто оправдывался, присовокупив это уточнение. – Отравление от укуса.
 Позорище. Он его спасает, лечит, носки вон надевает, а Мирон… Ну и кто после этого дикарь? Дрёмову никому и никогда не нужно было объяснять своих действий, потому что он – обычный, логичный, цивильный «голубь»*. Не бил морды друзьям, не ссорился с начальниками, не закатывал сцен подружкам, не уходил скитаться по пустыням в поисках смысла жизни, не влипал в секты и политпартии. Видать, в компенсацию за навоевавшихся сербских предков он такой уродился, пацифист-философ. Последним военным в роду стал русский дед, а Мирон по мирной стезе пошёл – строить и созидать. А теперь вот достроился. И надо сесть и объяснить кое-кому, что ты не маньяк ебанутый, а единственное, что приходит в голову, это «я больше так не буду». Что объяснит чужаку-сфинксу принятое у землян в таких случаях слово «сорвался»? Ведь до «сорвался» должно что-то копиться, нагнетаться. Ведь какие-то «крючочки» дёргаются внутри, цепляют за…
 – Пойду за… – и непонятный набор звуков.
 Мирон дёрнулся от неожиданно спокойного голоса своего «секс-партнёра», уставился на то, как тот застёгивает ботинки. Казалось, сфинкс уже забыл про потасовку в мешке и выдвигался за каким-то… чем? ..
 – За чем-за чем?
 Дрёмов так настроился на долгий и психотерапевтический диспут, что хозяйственность Сима конкретно сбила его с толку. Тот достал из своего рюкзака какую-то складную копалку вроде детского совочка и воззрился куда-то в кусты.
 – Под деревом. Накопаю и приду. Разожги костёр, – и только хвост мелькнул меж шуршащих листьев.
 Мирон ошалело огляделся по сторонам с чувством избежавшего расстрела уголовника. Деревья безучастно покачивали верхушками под слабым ветерком, в кустах кто-то шуршал и чирикал. Мирчо потряс головой, всё ещё не веря, что остался безнаказанным, и, подскочив с мешка, как с горячей сковородки, засуетился у костра.

Глава V

 Наверное, это были грибы. Или какая-то местная картошка. Плотный, упругий плод, весь в земле, с красноватыми отростками. Сим, в изгвазданных штанах, споро закапывал добытое в угли, подальше от открытого огня. Мирон бестолково топтался рядом, не зная, чем помочь. Он уже собрал спальник и вещи, чтоб хоть как-то руки занять. Додрал оставшиеся листья для защиты от местных кровопийц. Рука всё ещё побаливала, да и тошнота вернулась, но он мужественно терпел – обращаться к Симу было неудобно и даже боязно. Но и не пришлось. Тот сам развёл новый пакетик с антидотом и сунул миску ему под нос. Может, он был старшим братом в большой семье?
 Отправились в путь сразу после перекуса. Сфинкс аккуратно уложил несъеденные «картофелины» в сумку, про запас. За всё утро они не обмолвились и парой слов. Странно так. Поваляли, погрызли друг друга, поругались и снова в дорогу. Мирчо то ли от сытости, то ли в эйфории избавления от угрожавшего насилия взбодрился, решив сосредоточиться на плане скорого и тотального спасения. Вообще, такое быстрое и бредовое течение событий не давало времени остановиться и обдумать всё как следует. Было какое-то хмельное ощущение «зазеркалья». А обычная безмятежность и безэмоциональность Сима создавала иллюзию, что утренняя стычка просто приснилась. Тот скользил мимо Мирона непроницаемым взглядом и что уж там себе думал в своей кудлатой башке, анализу не поддавалось. Мирчо не смотрел на него впрямую – боялся столкнуться взглядами. Глаза в глаза – это… слишком. Пока. Когда собирались, тушили костёр, помогали друг другу надеть рюкзаки – соприкасались руками, сталкивались плечами, но в глаза не смотрели.
 Сим вполне шустро теперь двигался в своих «босоножках». Мирчо на ходу жмурился от яркого полуденного света, мажущего лицо сквозь перекрест ветвей, и почти успокоился, сказав себе: «Что случается на Акте, остаётся на Акте»*. Только сфинкс в очередной раз доказал ему, что нифига он не шарит в этих «кошачьих».
 – Вы очень-очень неправильный вид, – зашипел Сим внезапно, просто так, на пустом месте.
 Мирчо удивлённо покосился на него, не до конца уверенный, с кем сфинкс разговаривает. А тот, похоже, зарядился надолго:
 – Вы одни проблемы! Ваши действия глупость, нет причин, нет логики! Живёте в безумии! Хорошо! Зачем несёте остальным своё… – последнее клокотание на актинском Мирон, конечно, не понял.
 Он замахал руками перед мордой сфинкса, привлекая его внимание, не зная, что делать с таким внезапно разговорившимся и нервозным Симом.
 – Погоди, ты сейчас о чём говоришь?
 А тот резко остановился и навис над Мироном, словно кобра. Зрачки выдавили всю синеву из глаз, грива привстала, как ирокез. Нехороший знак, очень нехороший знак…
 – Мою семью забрать в лагерь, как родственный с Вуенгар!
 Наверное, это было что-то очень важное и драматичное, но оробевший Мирчо не мог сообразить, что это «вунраг», или как там его, значит.
 – С чем? – промямлил он, отшатываясь под гневным напором.
 – Ты не помнить его имя?! Да! Зачем помнить тот, кто жизнь и семья вы разбил?!
 – Кто – «мы»?
 Мирон мог поклясться, что от сфинкса шёл жар, он чувствовал его своей кожей. Тот явно набирал обороты, ноздри трепетали и клыки показывались на всю длину, даже когда Сим не говорил. Грудь и плечи вздымались, он дышал, будто загнанный. В дрёмовской голове возникло только одно слово: «пиздец».
 – Вы, человек! – зловеще проурчал обвинитель. – Запутал голову брат моей мать, обещал власть, слава! Обещал, императора – нет! И будет правильно, хорошо, если вы на Акта, непета для вас. И теперь он… семья… мне…
 Сим оскалился и зарычал. Боже, Мирон никогда не слышал их грозного рыка вот так – близко, вживую. От неожиданности он дёрнулся, шлёпнулся на задницу, и пополз на ней назад по палым листьям, по грязной земле, оглядываясь в поисках палки или камня. Сфинкс наступал медленно, глаза светились мерзкой плёнкой – настоящее животное, ничего больше не напоминало в нём разумного. Из пальцев вылезли твёрдые острые когти, а голова как-то странно двигалась по кругу, словно он разминает шею, будто его выламывает от ярости и ненависти. Мирчо затряс головой, не веря, что всё кончится вот так, когда до спасательной «шлюпки» рукой подать. Что никто не найдёт его тело в этом лесу. Зачем, зачем он прилетел на эту чёртову планету? Будто ему в Солнечной Системе было тесно! Всё это мельтешило в голове, пока утренняя «картошка» не толкнулась из желудка вверх. От глубокого неровного дыхания закружилась голова. Как же достала эта карусель, в конце-то концов! Сколько можно измываться над бедным мирным человеком всем кому не лень?! Он вскочил на ноги одним прыжком и, скорее от страха, чем от праведного гнева, кинулся на врага. Согнувшись, ударил головой куда-то в солнечное сплетение, заваливая того на спину. Сфинкс, не успев сгруппироваться, шлёпнулся и взрыкнул, пытаясь перевернуться, чтобы прижать человека к земле.
 – Да чтоб вы все провалились со своей Актой, и непетой, и императором вашим!!! – орал Дрёмов, цепко удерживая того за кисти, чтобы не получить десяток дыр от когтей. – Я-то тут при чём, а? Я-то что тебе сделал?
 Землянин с актинцем катались по траве, вскрикивая, шипя, отплёвываясь от сыплющихся с деревьев каких-то мелких веточек или шишечек. Наконец Мирчо оседлал противника и отчаянно, дико, по-животному заорал прямо в усатую ощеренную морду:
 – А-а-а-а-а!!!
 Морда удивлённо вытянулась, и Сим на секунду перестал дёргаться. Мирон тяжело дышал, распластавшись на противнике, понимая, что им ну вот вообще нечего делить. Что они оба – жертвы произвола власть имущих и их интриг. И что не сможет он ничего сделать этому серохвостому дураку. Молодому, глупому. Изгнанному. Мирчо отпустил его руки и погладил по груди, успокаивая, усмиряя. Переводя дыхание, тихо говорил, будто заговаривал болезнь:
  – Сим. Нам надо спасаться. Надо бежать с Акты. Успокойся. Успокойся…
 Сфинкс сощурился и прошипел:
 – Опять! Трогаешь!
 И Мирон отдёрнул руки, понимая, что – да! Он опять его трогает!
 – Я просто…
 – Просто обман всегда?!
 Дрёмов слетел с горячего тела, словно всадник с седла. Вскочил на ноги, встал в боевую стойку, ну, как ему показалось, «боевую».
 – Когда я тебя обманывал?
 Они кружили друг возле друга, словно боксеры на ринге, не решаясь приблизиться. Мирон смотрел на сфинкса, как на надвигающийся грузовик – до последнего не веришь, что он не затормозит.
 – Трогаешь, гладишь, а потом крик, как испуганный броука!
 Дрёмов не знал, что такое броука, но уточнять не стал.
 – Да я вне себя был от вашей этой… непеты! Это же наркотик чистой воды!
 Спарринг-партнёры двинулись в обратную сторону, закружили против часовой стрелки.
 – Сегодня? Лицо лизал!
 Господи, какой бред! Это была самая идиотская драка, которую можно себе представить! Абориген и пришелец выясняют в драке, кто кого поцеловал!
 – Ну не знаю я, что на меня нашло, ясно?! – от отчаяния Дрёмов даже остановился и опустил руки. – Не знаю! Ну прости!..
 Вдруг Сим обернулся и уставился куда-то в дальние кусты. Его уши прижались к голове, и Мирон автоматически пригнулся. Стало ясно, что чуткоухий серый что-то слышит, возможно, даже видит. Мирон машинально подвинулся к Симу, снова чуть ли не прижимаясь.
 – Что там? – прошептал совсем тихо, словно себе.
 Сфинкс развернулся и толкнул его в противоположенную от кустов сторону.
 – Беги!
 Мирчо сорвался с места, будто в него выстрелили, стараясь не терять Сима из виду. Тот не отставал, быстро перебирая мощными ногами, нёсся сквозь сухие заросли. Сейчас Мирон уже слышал, как за ними хрустели ветки, слышал зычные выкрики на актинском. Опять погоня, только сейчас их было видно как на ладони. Впереди что-то загремело, загудело, Дрёмов непроизвольно начал сворачивать прочь от шума, но Сим схватил его за руку и потащил как раз в ту сторону. Мирон ошалел от звуков, от непонимания, что происходит и куда бежать, и только крепкая хватка и серая грива были для него ориентиром, в который он вцепился. Они выскочили на насыпь из красноватых камней, и Дрёмов увидел последний вагон уходящего от них локомобиля.
 – За ним! – рыкнул Сим и припустил пуще прежнего.
 Мирон перепрыгивал через шпалы, но расстояние до состава всё не сокращалось, как в дурном сне. Сзади слышался треск веток, и чужие голоса заклокотали совсем близко. Беглецы пару раз спотыкались и вздёргивали друг друга, и было заметно, что сфинкс уже на пределе. Он дышал через раскрытую розовую пасть, сгибаясь на каждом шагу, будто его тянуло к земле. Теперь уже Мирчо волок его за руку, чувствуя, как тот движется всё тяжелее. Вагон становился чуть ближе, казалось, ещё чуть-чуть и можно схватиться за задние перила, надо было ещё поднажать, и уже толкал Сима вперёд, ведь до вагона всего пара метров. Он не сразу услышал странные хлопки, донёсшиеся сзади. Плечо обожгла пронизывающая боль, и Дрёмов увидел, что куртка под ключицей размахрилась красным. Сим резко обернулся, раздул ноздри в его сторону и, будто сжавшись в пружину, рванул и в несколько прыжков приблизился к подножке вагона. А Мирчо повело куда-то в сторону, ноги вдруг начали мешать друг другу, заплетаться, вагон впереди поплыл, словно мираж. Сим рванул его за шкирку, дёргая на себя и рыча. Мирон машинально вцепился в неожиданно близкий шест металлического ограждения, подтянул ноги и с нескольких попыток дёрнул ручку задней двери. Будто во сне, та отворилась, но почему-то она виделась вдалеке, как в конце тоннеля, он потянулся вперёд и рухнул в проём. Ещё до того, как упасть на пол, глаза зафиксировали небольшой флакон, прилетевший вслед за ним в вагон, и человек погрузился в темноту.

Глава VI

 Кто когда-нибудь просыпался в незнакомом месте, не помня, как он туда попал – поймут. Это пугает до остановки сердца. Мирон в шоке глядел на покачивающиеся ящики, стоящие возле стены, чувствуя, как ломит челюсть с той стороны, где щека лежала на скачущем полу. Голова моталась в такт качанию и толчкам вагона, шею свело, от холода всё тело застыло. Он в вагоне, задняя дверь всё ещё открыта, за ней уже темнело, а Сима не видать. Похоже, он лежит, как свалился, когда забрался внутрь. Дрёмов попытался упереться руками о пол, но тут плечо словно прострелило болью. Действительно. Прострелило. Он опасливо покосился вниз и увидел небольшую натёкшую лужу крови рядом с предплечьем. Значит, его всё-таки ранили, и пуля, кажется, прошла навылет. Да что ж это такое! Теперь ещё и перестрелки! Мирчо перекатился на бок, стараясь уберечь простреленное плечо, согнул ноги в коленях, аккуратно приподнялся. То ли от тряски, то ли от потери крови перед глазами всё прыгало. Судя по ощущениям, состав шёл на полном ходу, оглушительно гремя колёсами. Мирон огляделся в поисках своего единственного помощника и спасителя. Мысль, что Сим не успел, что остался там, на рельсах, сжимала горло спазмом. Несмотря на холод в вагоне, Дрёмов почувствовал, как покрывается липким потом. К сердцу подступал мерзкий страх, что он совсем один, раненый, несётся неизвестно куда на этой колымаге, помеси древнего паровоза и электромобиля…
 – Си-и-им, – прохрипел он, чувствуя боль, ветвящуюся из дерущего горла в уши. – Си-и-им, где ты?
 Он уже не соображал, на каком языке говорил. Сколько он уже едет? Судя по закату – пару часов. Как далеко остался его единственный друг? Мирон усмехнулся сквозь подступающую тошноту – друг. Утром чуть не трахнулись, два раза подрались, и друзья навек. Дурень серый. Ушастый. Закинул его на подножку, и не хватило сил, чтобы залезть самому? Если бы не чёртова пуля, Мирчо бы его ни за что не бросил! Он судорожно сжал кулаки и зажмурился. Что с ним сделают? Явно тот из семьи опального горе-революционера, которого схватили после неудачного переворота. Сим что-то говорил про лагерь – это их местная тюрьма? Надо выйти в каком-нибудь городе, найти новостное табло на панглоссе, ведь наверняка о поимке родственника врага народа объявят – последнее время эта тема муссировалась весьма активно. Главное – не светиться. Всё же он не сфинкс, чтобы легко затеряться среди аборигенов. Дрёмов кивнул самому себе, решив, что план более-менее наметился. Надо найти Серого и вытащить из… куда бы там его не посадили.
 Локомобиль накренился, заходя на поворот, и Мирон завалился обратно на пол. И взвыл, хватаясь за раненое плечо. Оно показалось обжигающе горячим, даже сквозь рубашку и куртку. Пальцы нащупали жёсткую лямку от рюкзака, и он охнул, не веря в удачу. Вся аптечка была у него! Забив на боль, выпутался из лямок и чуть не оторвал застёжки, спеша открыть спасительную котомку. Вытащив завёрнутые в полотенца лекарства, взялся рассматривать каждый тюбик, пакетик, бутылочку. Видимо, непета осталась у Сима. Что-то всплыло в памяти, он задумчиво повернулся и уставился в дальний конец вагона. Ведь Серый чем-то кинул ему в спину, когда он ввалился внутрь. Оглядевшись, Мирчо пополз в ту сторону, где мутно поблёскивал какой-то сосуд. При ближайшем рассмотрении тот оказался прозрачным флаконом с дозатором. Он поднёс флакон к носу – концентрированный сладкий запах сразу напомнил ту самую первую ночь под жаркими одеялами. Мирчо чуть не прослезился: Сим позаботился о нём, когда понял, что не успеет? Чуня усатая… Шмыгая носом, вернулся к рюкзаку и достал флягу с водой. Дозу он не знал, но по воспоминаниям о сладковатом вкусе смог сообразить, что несколько капель на «полстакана» должно быть достаточно. Разведя чудо-микстуру в миске, Мирон поднял её, словно чокаясь с невидимым собутыльником, и залил раствор себе в рот. Горло тут же свело колючей болью – лёжка на холодном полу дала о себе знать. Он аккуратно сложил все пожитки обратно в рюкзак и попробовал встать, чтобы добраться до выхода. Три рельса убегали от него в сгущающиеся сумерки, Мирчо закрыл дверь в тщетной надежде согреться, забился между каким-то ящиками, замотавшись в найденные тут же драные мешки, и закрыл глаза, проваливаясь в дурной полусон. Наверное, болело всё, но на фоне плеча это почти не чувствовалось. Он то нырял в темноту, то всплывал на поверхность и вслушивался в стук колёс. В голове периодически пролетали мысли, то совсем разрозненные, то вполне себе оформленные. Как только станет лучше, надо садиться перед дверью и ждать, когда в поле зрения появится хоть какая-нибудь станция. И тогда выпрыгивать.
 Мирон открыл глаза и уставился в темноту. Бока грели удобные ящики, мешки под задницей показались мягче перины. А вот локомобиль уже не двигался. Они явно остановились где-то посередь дороги, далеко от города, вокруг ни звука. Отлично! Можно вылезать, быстренько найти Серенького, и вперёд, на Землю! Вскочив на ноги, он потянулся, не вспомнив про плечо и прошлую разбитость и выглянул наружу. Луна в рваных облаках осветила покосившееся здание на полуразрушенной платформе. Похоже на заброшенный полустанок в лесах. Мирон закинул пожитки за спину и бесстрашно спрыгнул на рельсы, не таясь. Воздух такой приятный, прохладный, откуда-то сбоку тянет речной свежестью. Да, видимо, состав остановился возле какой-то старой переправы, фиг знает зачем. И что он раньше ночью мёрз? И вообще, чего-то боялся, киснул, психовал. Вон, с него всё как с гуся вода. Огурец! Мирон пощупал плечо и гордо хмыкнул. Тоже мне – пуля, оцарапала только. Непеты накапал – и как новенький. Интересно, а он на всех встречных начнёт с брачными играми кидаться или будет хранить верность своему синеглазому? Мирчо прыснул от смеха, представив, как клянётся сфинксу сквозь тюремную решётку, что кроме него – ни-ни, и от этих диких мыслей стало окончательно понятно – непета начала действовать.
 Он бы забеспокоился, что теперь в неадеквате точно, но под непетой любое беспокойство исчезало. Мирчо, как болван, весело вышагивал по разбитому бетону, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в ночной мгле. Ни карты, ни вывески. Строение впереди стояло без окон, без двери, в крыше дыры, как от снарядов. Вниз, сквозь кусты, вела полуразвалившаяся каменная лестница. Стало до жути интересно, что же там в темноте? Мирон глубоко вздохнул в предвкушении приключения и устремился по ступеням. Вокруг было черным-черно, как в заколдованной пещере. Мирчо азартно пошерудил раздобытой палкой в кустах, потыкал в землю, но ничего интересного так и не случилось. Он вышел на поросшую травой дорогу и заозирался. Ага! Вдалеке замигали фары! Мирон согнулся пополам, застелился по земле, как ниндзя, перебежал дорогу и сныкался в высокой траве. Так-так-так. Кто это тут по ночам на вездеходе катается? Мирчо изобразил все позы известных шпионов и агентов из головида*, пару раз перекатился кувырком, вскочил, оглядел периметр и затаился в засаде. Энергия била через край, он еле сдерживался, чтобы не побежать навстречу припозднившимся путникам. За пять минут ожидания он успел придумать два стиха про луну и хокку про одинокого воина, вооружиться симовым совочком, непонятно как к нему попавшим, и попробовать завязать лицо куском полотенца, как у ковбоев из старых вестернов.
 Вездеход подъехал к зданию и затормозил. Мирчо съёрничал про себя, что забавно бы он смотрелся со своими засадами, если бы машина пронеслась мимо, не останавливаясь. Из передней двери вылезли два сфинкса в высоких сапогах и серых комбинезонах – точь-в-точь как те, что везли его после ареста. Мирон поджал губы и погрозил кулаком негодяям в темноте. Ух, черти лупоглазые! Вот вас я точно целовать не буду! Тишина наполнилась клокотанием и курлыканием, оба вояки двинулись к каменной лестнице и скрылись за ветками кустов. И чего это они припёрлись на заброшенный полустанок в ночи? В машине остался водитель, Мирон из своей засады видел его скуластый профиль сквозь открытое окно. Тот подрыкивал какой-то совсем не мелодичной, по человеческому мнению, песенной какофонии по радио. Мирчо змейкой подполз к машине и ме-едленно приподнялся, чтобы заглянуть на заднее сиденье.
 Закованный в наручники, но непокорённый, Сим восседал с гордо поднятой головой. Ну чисто лев! Мирон приплюснул нос к стеклу и поскрёбся, счастливо улыбаясь. Серый! Морда моя синеокая! Тот вздрогнул и скосил глаза на блаженную рожу недавнего попутчика. Мирчо чувствовал себя абсолютным победителем, про водителя он уже и думать забыл. Беспечно дёрнул дверцу за ручку, но та не поддалась. Водитель тут же обернулся, и человек словно в замедленной съёмке увидел, как Сим метнулся вперёд, вцепившись тому куда-то между плечом и подбородком. Мирон ахнул, мысли закрутились, как ураган. Он рванул к дверце водителя, перепрыгивая через высокий капот. Дёрнул на себя ручку и сразу нырнул в визг, скулёж, горячее дыхание, запах крови. Водитель трепыхался, пытаясь оторвать от себя Сима, а тот вгрызался ему в шею, будто стремясь добраться до самого позвоночника. Хор по радио мяукал на все лады, и у Мирчо заложило уши. Кровь из порванной шеи залила военному весь комбинезон. Мирон схватил того за руку и сдернул с сиденья. Его обдало тёплой струёй, водитель свалился кулем наземь, и он вдруг слишком ясно осознал, что это существо умирает. Мирчо склонился над беднягой, протянул руку, попытался нескладно зажать кровоточащую рану. В голове не было ни одной мысли, он смотрел в широко распахнутые зеленые глазищи незнакомого сфинкса, чувствуя, как текущие по щекам капли отдают солью на губах.
 – Прости… Прости…
 Мирчо сам почти не слышал своего шёпота, в голове гулко отдавались хрипы умирающего. И он сжимал пальцы незнакомца, и тот слабо подрагивал ими в ответ. Прости…
 Тяжёлое тело вываливалось из машины, кувыркнувшись рядом с замершим в ступоре Мироном, и тот очнулся. Обернулся, увидел, как Сим поднялся с земли и развернулся в сторону полуразрушенной постройки. Окровавленная морда свирепо поблёскивала в лунном свете, грива стояла дыбом, руки он уже как-то освободил. Мирчо метнулся к нему, обнимая за ноги.
 – Оставь их, оставь! Не ходи туда! Давай уедем, смотри – вот же вездеход!
 Он лепетал, поднимаясь по своему сфинксу, словно по столбу, схватил его за плечи, обнял, пытаясь отвернуть ощеренную морду от злополучной лестницы.
 – Серый! Хороший мой, я прошу тебя, оставь их, оставь!
 Продолжая уговаривать, потянул сфинкса к машине, постоянно переходя на русский. Оглаживал, сжимал Сима, привставал на цыпочки и наконец ткнулся носом тому куда-то в ключицу. Сфинкс опустил на него глаза, и Мирон ощутил горячие ладони на своих плечах, спине, тот его словно ощупывал.
 – Ты ранен?
 Мирчо расплылся в улыбке, уже не думая ни о зубах, ни об объятиях, пропади оно всё, главное, что Сим жив, что они вместе.
 – Я в порядке! В порядке. Я нашёл твою непету, – и притянул к себе лохматую голову, посмотрел во влажные глаза. – Спаситель мой…
 Треугольная морда сама опустилась навстречу его лицу. Он приоткрыл рот и… ойкнул, когда шершавый язык прошёлся горячим по всей его скуле от подбородка до уха. Кожа тут же запылала, зачесалась, Мирчо поджал плечо, стало щекотно, но было совсем не до смеха. Сим обтёрся скулой об его макушку и, навострив уши, уставился в сторону кустов у лестницы.
 – Пошли, – рыкнул он и дёрнулся к вездеходу.
 Мирон залез в машину через водительское сиденье и следом нырнул Сим. Он не успел даже сообразить, как тут пристёгиваться, а сфинкс уже рванул с места, выжимая скорость из мощной машины. Мирчо крутился, пытался разглядеть тех двух на дороге сзади, но сетка на заднем окне закрывала половину обзора. Он повернулся к своему Серому и бестрепетно огладил ещё вздыбленную гриву, успокаивая. Эх, ты, котище ты хищный… Наверное, если бы не мощное антистрессовое действие непеты, он бы сдох прямо рядом с тем раскромсанным незнакомым сфинксом. А сейчас ехал рядом с убийцей, безжалостным к врагам, заботливым к тем, кого считал «своим», с какой-то своей моралью и пониманием «правильного». Странно, но Мирчо совсем не боялся за себя, не чувствовал угрозы от Сима, хотя, может, то были опять химические иллюзии.
 – Ты убивал раньше?
 Серый вытер морду плечом и сморщился, как человек от боли.
 – Они говорили, приказ тебя убить. Думали, ты умер тот вагон, нет угрозы. Забрать мёртвый.
 Мирчо потёр ладонями лицо. Наверное, всё это было жутко и беспросветно. Совсем не так, как в фильмах, когда целая армия стреляет по другой армии при свете дня и играет героическая музыка. Не то что убийство на ночной поляне какого-то бестолкового солдатика за рулём, разодрав ему глотку клыками. Сим продолжал медленно, тихо говорить:
 – От капитан ты бежал. Страх, накажут за промах. Он забыл машина закрыть?
 Дрёмов пожал плечами, хотя наверняка Сим не понял этого жеста. Сейчас он не помнил почти ничего из той ночи. Только ужас и ветер в ушах.
 – Эти… Посланцы убить тебя, сговорил с капитан за награда. И никто не знает потом.
 Серый повернулся и посмотрел так требовательно, такими несчастными глазами, что у Мирчо сердце сжалось. Он вернул ему взгляд, полный сочувствия, жалости, благодарности и доверия.
 – Всё позади, – выговорил он и шмыгнул носом.
 Мирон ни за что не пережил бы последние дни, если бы не Сим. Они неслись по то исчезающей, то появляющейся дороге. Что уж там видел сфинкс со своим зрением, куда его вёз, только он знал. Мирчо откинулся на сиденье и закрыл глаза, предварительно положив ладонь на тёплую ногу рядом. Сейчас до него доходило, как же им повезло. Что локомобиль остановился или отцепил вагон именно на этом разрушенном полустанке. Что наёмники приехали туда именно в тот момент, когда Дрёмов «восстал из мёртвых». Что они привезли с собой Сима, видимо, надеясь сорвать двойной куш и за поимку одного, и за убийство другого. Похоже, они с серомордым родились под счастливой звездой.

Глава VII

 В салоне стояли запах крови и тишина. Распаленное химией воображение Мирона начало играть с ним интересные шутки. Он рассматривал существо рядом с собой и впитывал в себя его красоту, его силу, его свирепость, его жар. Ночь, казалось, потушила все огни на этой планете, светились только глаза его персонального хищника. То ли в фантазиях, то ли наяву Мирчо поднял руку и провёл пальцем по упрямому лбу, вниз по плоской переносице, спустился до мягкой вздёрнутой губы и почувствовал, как горячий язык лизнул подушечку его пальца. Сим наклонил голову, не отрывая глаз от дороги и нежно прикусил запястье, там, где билась венка. Мягкий, сухой нос ткнулся в ладонь, словно закапываясь. Мирчо погладил шею под самым подбородком, чувствуя ладонью вибрацию, повернулся к сфинксу всем корпусом, поджимая под себя ноги, и полез к нему под рубашку. Серый отцепил одну руку от руля и властно сжал его бедро. Мирон застонал, привставая на коленях и навалился грудью на своего красавца. Тот изворачивался, пытаясь разглядеть дорогу за мельтешащим перед ним телом.
 – Мр-рон… Мр-рон, подожди… Скоро приедем, подожди.
 Он не знал, как сексуально, как волнующе Сим умеет ворковать. Словно мягкими лапами по ушам прошёлся. Мирчо уселся обратно на сиденье, продолжая оглаживать тёплый живот под рубашкой, ловя ладонью приглушённый рокот.
 Луна выглянула из-за туч, и деревья впереди осветились каким-то мистическим сиянием. Мирон привалился к теплому плечу и уставился на еле заметную дорогу. Сфинкс то съезжал в заросли, то переезжал вброд какие-то искрящиеся ручьи. Мирчо ни о чём не спрашивал. Он вдруг почувствовал, что мог бы ехать так вечно. Что ему уютно и тепло рядом с этим инопланетным недоразумением. Что ни за что бы не улетел без него. Что это чувство не может быть навязанным ему ничем извне. Непета, адреналин, ситуация – всё это было так ничтожно рядом с тем огромным океаном нежности, который сейчас разливался внутри его трепещущего человеческого сердца. Да, он толком ничего не знал про это существо рядом, не понимал его, но никого дороже и роднее у Мирчо сейчас не было.
 Он внезапно выпал из своих размышлений, дёрнувшись всем телом, когда Сим затормозил под огромным деревом. Вдалеке белело вытянутое одноэтажное здание. Сфинкс подхватил какие-то вещи с заднего сиденья и поманил взглядом расслабленного землянина.
 – Идём, – коротко кивнул он, и Мирон понял, что никогда не видел такого странного взволнованного выражения морды у своего «котика».
 Они шагали к зданию, переглядываясь, точно мелюзга, готовящаяся провернуть какую-то опасную шалость. Мирчо казалось, что они одни во всём лесу. Сейчас он позабыл про погоню, про жестокое убийство и их ранения. Серый касался его плечом, нет-нет да и ловил его за кисть, оглядывал так, что хотелось спрятать лицо в ладонях.
 Они поднялись на крыльцо, и Мирчо подумал, что это очень напоминает мотель. Похоже, вдоль всего дома были небольшие комнатки с отдельными входами. Возле некоторых дверей были видны какие-то вещи, будто кто-то оставил на пороге баулы. У одной двери стояли высокие сапоги.
 – Здесь едут, кто ловят… – и Сим замахал руками, видимо, пытаясь изобразить что-то.– Вода живут.
 Мирон решил, что пусть это будет рыба, а мотель – для рыбаков, и закивал. Сим подошёл к большому ящику и, порывшись в явно чужой сумке, которую притащил с собой из машины, вытянул несколько местных денежных фишек. Опустил их в прорезь ящика, и в небольшой ковшик под его дном вылетел тонкий ключ. Мирчо сглотнул, не смея надеяться, что сейчас они «заселятся» в нормальный, тёплый номер с душем и кроватью! Серый довольно фыркнул, собрав в гармошку кожу на переносице – вот бандит. Мирон улыбнулся и боднул жулика в плечо.
 – Идём, – сказали они одновременно.
 И Сим чуть не свалил землянина на крыльцо – так резко дёрнул за руку. Протащил по деревянному настилу почти до последней двери. Пока сфинкс вкладывал и прокручивал ключ в замке массивной двери, Мирчо кусал губы, думая, что сейчас задохнётся либо от желания, либо от смущения и тревоги.
 Дверь открылась, и его повлекли в кромешную тьму комнаты. Они неуклюже закрутились на месте ударяясь о невидимую мебель. Сим споткнулся и мявкнул, но грохота не последовало. В комнате зажегся приглушённый свет и стал виден Серый, развалившийся на огромной кровати. И Мирчо вдруг забрало волнением, будто не было той непеты, внушавшей ему непривычную силу и смелость. В проёме приоткрытой двери в другую комнату виднелась душевая комната, и он неуклюже, боком, двинулся к ней.
 – Надо… смыть кровь. Я пока пойду… Я скоро…
 Сим хищно прищурил на него глазищи с выражением «далеко не уйдёшь», и Мирчо малодушно юркнул в душ и даже прикрыл дверь. Прижимая ладонь к выскакивающему сердцу, уговаривал себя. Ну что такое вдруг? В машине домогался его, как озабоченный, а тут вдруг всполошился. Он начал нервно выпутываться из одежды, пытаясь одновременно выкрутить горячую воду, чтобы напустить больше пара и согреться – его снова колотило, хотя не факт, что от холода. В зеркале проявилась жуткая, небритая морда с синюшными кругами под безумными глазами. Проведя рукой по щеке тихо засмеялся, понимая, что сфинкс всё равно не поймёт его страхолюдства – для него Мирчо вообще пришелец иного вида и облика, ксеноморф. Стянув трусы с будто издевающейся дыркой на заднице, забрался под душ и закрыл глаза, когда тёплые струи начали оглаживать его со всех сторон, смывая страх, грязь, пот, усталость. Мирон откинул голову: он никогда не думал, что будет так балдеть от обычного водопровода. Потянуло холодом, и он, не поворачиваясь, понял, что дверь приоткрыли. Из пара нарисовалась серая махина. Сим был полностью обнажён, и от его бесстыдно-собственнического взгляда захотелось задёрнуть несуществующую занавеску. Мирчо никогда не думал, что взгляд может смущать больше наготы. На тело, правда, он тоже не мог смотреть в открытую. То кидал взгляд на приближающегося сфинкса, то отворачивался к стене, подставляя лицо под струи. Никто из них не нарушал молчания. Серый быстро оказался как-то очень близко, он возник сзади, практически прижимаясь шелковистой грудью и животом к его спине. Щекотно, мягко, странно. Мирчо был ему по плечо и мог целиком «завернуться» в это широкое, мощное тело. Ладони с тёплыми, чуть шершавыми подушечками смело прижались к его груди и скользнули вниз, ощупывая дальше. Он опустил голову, уставившись на небольшие, почти прозрачные перепонки у оснований пальцев. В затылок упёрлась тёплая морда, мокрые волосы потянуло – сфинкс его вылизывал или прихватывал пряди зубами. Чуть выше поясницы ощущалось то самое, на что было боязно даже смотреть. Здоровый член толкал его в такт вибрирующему мурчанию, словно какой-то стёбный массажёр. Сим взял с полки флакон с мыльной субстанцией – их местной, без запаха – и вылил на загривок. Вода под ногами вспенилась, шершавые подушечки двигались по всему телу, словно скребки.
 Мирчо откинул голову назад и чуть вбок, посмотрел на серую в капельках морду над собой, мягко боднул его носом в светлую «звёздочку» под подбородком. Сим наклонился и, приоткрыв пасть, вытянул длинный, плоский язык и чуть не содрал Мирону скальп, проведя своим рашпилем от уха и вверх по волосам.
 – Бля-а! – и аж сам испугался своего вскрика, такого неуместно громкого в этой маленькой душевой.
 – Бляу? – переспросили его.
 Мирон уставился на мокрую глазастую морду и возликовал.
 – Бляу? – ему стало так забавно и легко. – Бляу, Сим?
 Сфинкс собрал в гармошку свой плоский нос и вздёрнул губу, вроде как ворча, но было понятно, что ему тоже смешно. Мирчо наконец развернулся к нему лицом и обвил руками торс. Он оглядел серебряно-голубую шкуру, маленькие розовые соски… и ещё одну пару… и ещё. Сим в ответ чуть отстранился и погладил плоский живот Мирона.
 – Где ещё? – спросил то, что явно мучило его с момента их встречи на заброшенной базе.
 Вот почему он так таращился на скромную человеческую грудь – не досчитался четырёх сосков!
 – Так и было, – ответил Мирон максимально серьёзно.
 Серый склонил голову вбок – согласился по-актински и тут же без предупреждения цапнул его за член. Да что ж ты такой внезапный-то! Мирчо забыл выдохнуть, сжал чужие горячие предплечья ладонями, не шевелился, беспокоясь за самое дорогое. Сфинкс, пытливо глядя вниз между ними, провел пальцем вдоль по стволу, по-хозяйски сжал яйца в ладони. Зажмурившись, Мирон уткнулся лбом в мощную грудь, ловя кайф от волнующей, грубоватой ласки. Пусть ещё вот так помнёт, погладит. И, открыв глаза, упёрся взглядом в багровую головку размером чуть не со свой кулак. Он дёрнулся прочь, и кабы не насечки на полу, точно бы навернулся. Взвыв от тисков на своих яйцах, наступил Симу на обе ноги и был тут же зафиксирован сильными руками, которые отпустили одну интимную часть и прихватили другую, заднюю. И не трудно же склоняться в три погибели. Серый секунду подождал, не будет ли предпринята новая попытка к побегу, и, видимо, решив не затягивать, взялся споро домыливать и дотирать заполошного спутника. Мирчо ойкал под неуёмными ручищами, подставлял бока, задирая руки. Передёргиваясь, фыркал от щекотки, приводя в замешательство своего «банщика». И смех и мех.
 Уже вытираясь, понял, что шутки кончились. Сим бликовал глазами, тяжело дышал, и если не знать, в чём дело, по виду могло показаться, что сфинкс вот-вот его погрызёт. А Мирчо зачарованно смотрел на него, чувствуя себя в безопасности. Да, он другой, он особенный, его нельзя подгонять под привычные прелюдии и ласки. И человек не собирался показывать сфинксу «как надо», приручать. С ним хотелось сцепиться, повязаться, вываляться в его запахе, озвереть.
 Сим потащил его в комнату, молча опрокинул на кровать, навис сверху. Было чувство, что сейчас жизнь Мирона словно начинается заново, будто он сбрасывает все старые настройки и начинает отсчёт с нуля. Падение в кроличью нору, уход в зазеркалье, где свои законы. Серый то приподнимал его, то поворачивал на бок, всё не знал, как сподручнее уложить. Урчал, спешил, бил хвостом. Мирчо изловчился и поймал хвост рукой, просквозил сомкнутой ладонью по всей бархатистой длине – сбылась мечта идиота. Сим вытягивал его из мягкого захвата и снова раскладывал рядом, словно дразнил. Наклонил морду и замер над лицом Мирона – целуй, человек, как там ты это делаешь. И он коснулся губами шелковистых щек, нежно потянул зубами за короткие вибриссы. Сфинкс тарахтел, как раритетный механический мотор, провёл влажным носом по щеке, лизнул в губы. Мирчо прихватил язык губами и засосал. Даже при слабом плинтусном освещении было видно, как удивлённо распахнулись голубые софиты. Сим поворачивал морду, не отнимая языка, прислушивался к ощущениям. Мирон подразнил чужой язык своим, самым кончиком, и почувствовал, как тело сверху потяжелело, Серый наваливался на него всем телом. Мирчо освободил пленённый язык и зашипел, упираясь ладонями в грудь тяжеловеса. И тот понял это по-своему – приподнявшись, завозил языком по шее и ниже, по груди. Обтёрся щеками об оба соска, покалывая усиками, елозил шершавым языком по животу. Мирчо дёргался и крутился: человеческая кожа была слишком чувствительной для таких ласк. Но ему всё так нравилось! Остро, почти на грани болезненности. Член торчал, хоть флаг на него вешай. Если раньше, на Земле, ему казалось, что занятия любовью должны проходить в неге и томлении, то сейчас сквозь него словно шарашили слабыми импульсами электротока – не расслабишься, не отвлечёшься. В его постели хозяйничал кот-великан, вцепившийся в него, как в трофей. Сим выпрямился, стоя на коленях, и Мирон уставился на здоровенный покачивающийся член. Классный агрегат, ничего не скажешь. Но не для человека. Он протянул ладонь, замер на секунду, приоткрыв рот от сосредоточенности, и потрогал гладкую головку, горячую, скользкую. Сим низко и тихо завыл, надвигаясь на него, переставляя колени. Член приближался, словно бушприт* морского корабля докосмической эры. Мирчо приподнялся на руках, практически сел и в следующий момент понял, какое всё-таки похотливое животное ему досталось. Серый нагло отирался своим набалдашником о его шею, ключицы, везде, куда доставал, нависая сверху, опираясь о стену. Обалдевая от своего бесстыдства, Мирчо схватил член в обе ладони, погладил, вырвав ещё один полувой-полускулёж. Набрал слюны в рот, разомкнул губы и позволил ей вытечь на гладкую кожицу. Повозил головкой по своим губам, практически заткнул ею себе рот, как целым мандарином. Зацепил ладонью неожиданно маленькие, аккуратные яички. Во рту стало солоно и он выпустил член, заинтересованно рассматривая. Сим тёк тонкой белёсой струйкой, капли выскальзывали из щели острого верха головки и срывались вниз, уляпывая липким ему живот. Мирчо окатило новой волной возбуждения и жара, и он начал извиваться под Серым, словно кот под валерьянкой. Мазнув ладонью, собрал солёную слизь и, огладив Сима вдоль члена, протиснул руку дальше, перебирая пальцами там, между поджарыми гладкими ягодицами. Серый выгнулся, как гимнаст, выпятив задницу так, что изумившийся Мирчо тут же решил повторить. И закружил пальцами вокруг неожиданно безволосой впадины, мягко проникая внутрь. Чёрт их знает, занимаются ли тут самцы такими делами, но его отзывчивый кот позволял и явно наслаждался. Мирчо толкался пальцами, глядя вверх на то, как Сим мотает головой из стороны в сторону, как с утробным урчанием вздёргивает в оскале верхнюю губу. Хвост задран почти вертикально вверх, а смазка из члена уже стекла вниз по ногам на покрывало. Мирон сжал одной рукой свой каменный стояк, закрыл глаза, застонав. Тёплая задница пропала, пальцам сразу стало холодно, а серебристая морда оказалась вдруг близко-близко. Наверное, услышал стон, теперь будет пялиться, гадая о причине. Сим провёл носом по его волосам, по шее, фыркнул куда-то в подмышку, наклонился к члену. «Да! Вот здесь прям плохо совсем!» – так ему захотелось пожаловаться. Он протянул кулаком вверх-вниз по стволу, снова застонал. Серый потёрся мордой о его живот и вдруг ловко уложился вдоль тела. И сразу перекатился на живот, мягко хлестнув хвостом и взрыкнув. Мирчо вытаращил глаза, не веря, но спохватившись, тут же навалился на широкую спину. Обнял, прижался головой к его лопаткам, закрутил бёдрами, потираясь напряжённым членом о тёплые, упругие ягодицы. От нереальности происходящего мелькала мысль, что он всё ещё галлюцинирует, подыхая где-то в вагоне. За что ему такой подарок от Вселенной? Великолепный, мощный, желанный, верный. Мирон лежал словно на большой, зубастой акуле, которая может в любой момент скинуть его со своей спины и разорвать, но этого не сделает. Сим рычал и даже, казалось, клацал зубами, оборачивался через плечо, что-то шипел, но не вылезал из-под него и отогнул хвост ровно в сторону. Мирон сполз чуть ниже, сунул ладонь промеж мощных ног, дотянувшись, отёр горяченный член, собирая смазку. Обмазал себя и повозил головкой под хвостом. Рокот Сима стал совсем низким и Мирчо вибрировал тоже, прижавшись к мощному торсу. От такого массажа он чуть не кончил прямо так и приподнялся, чтобы чуть отвлечься. Серый под ним распластался по постели и продолжал огрызаться, завывать и издавать такие звуки, которые бедный землянин не слышал ни в каких обучающих фильмах. Дальше выжидать уже некуда. Мирчо качнул бёдрами вперёд и почувствовал, как летит в грёбаный рай. Сфинкс завыл, задрав морду к потолку, и дёрнул задницей вверх, будто засасывая его внутрь себя. «Сейчас-кончу-сейчас-кончу», – крутилось в голове, но Мирчо ничего не мог поделать, он почти не контролировал ситуацию. Сим извивался под ним, выдирая клоки из покрывала, толкался вверх задницей, опоясывал его хвостом. А он вбивался в вёрткое тело, вскрикивая, хватаясь за гриву на хребте. Его закрутило чувственное торнадо, как маленькую птичку, и он мог только трепетать, кружась в потоках. Сим почти встал на четвереньки, и Мирчо ухватился крепче за его бёдра, чтобы не свалиться с кровати. Оргазм уже завязывал его в узел, оставалась ещё пара движений, и он с силой толкнулся, и ещё раз, и вскрикнул, когда Сим выпрямился, вставая на коленях и скуля в потолок. Мирчо будто ослеп, кончая, расслабляясь в эйфории, когда мощное тело впереди вздрогнуло в судороге удовольствия. Все свои мышцы отказали, и он, не удержавшись, грохнулся на спину с кровати. Член продолжал выстреливать спермой, брызгая на грудь, на живот. Умереть и не встать! Мирчо проморгался и поднял руку, пощупать затылок и отогнать звёздочки перед глазами. Серый подполз к краю кровати на четвереньках и озадаченно смотрел на него сверху.
 – Per ass ad astra,** – пробормотал Мирчо и, кряхтя, начал подниматься на ноги.

***

 Казалось бы, после такого дикого, совершенно отвязного секса Мирона уже ничего не удивит. Но у Сима обнаружилось ещё много всяких чудачеств.
 Он вдруг взялся его таскать и перекладывать с места на место, как куклу. Прям брал, поднимал, как придётся, и волок. Поначалу понёс в душ – ну ладно, это можно понять, учитывая, что оба были как из болота – скользкие и липкие. Однако, когда разомлевший Мирчо захотел вылезти из душа самостоятельно – рыкнул и прикусил зубами за шкирку, как дурного котёнка. Он машинально замер, безвольно позволяя себя домыть и вытереть, решив, что у сфинкса это какой-то временный пост-аффект от секса. В кровати Сим не успокоился, пока не нашёл какое-то, по его мнению, правильное место, где Мирчо спать. То подгребал себе под брюхо, то практически наваливался всей тушей, то вдруг начинал затаскивать на себя. Когда Мирон, взопревший от жаркого тела рядом, попытался отодвинуться, тут же почуял зубастую пасть близ загривка.
 – Нельзя! – шикнул, и сзади раздалось недовольное ворчание. – Мне больно, – пояснил он и почувствовал, как мягкий хвост погладил его по руке, будто извиняясь.
 Серый жил какими-то своими инстинктами, одному ему понятной логикой. В каком качестве он стал рассматривать Мирона, до конца понятно не было. Сим словно оплетал его невидимой паутиной. Куда не повернись, как ни ляг – кругом его руки-ноги-хвост. Правда, Мирчо быстро перестала напрягать вся эта возня вокруг себя. Он просто вырубился на полуслове, сонно выпытывая у озабоченного сфинкса, как они доберутся до Дармуна.
 Утро опять началось со стресса – его выдернуло из сна от очень уж необычных ощущений. Он лежал на животе, подмяв под себя подушку, а неугомонный сосед по-хозяйски мял его задницу, нависая сверху. Мирчо взволнованно обернулся, опираясь на локти: здоровенный член прекрасно воссоздавался в памяти. Серый, не отвлекаясь на мелочи, раздвинул половинки и наклонился, разглядывая пытливо. Тут бы ему и напугаться, но вместо этого потяжелели яйца. Член упёрся в матрас, а он – лбом в подушку, кусая губы. Чужое дыхание на своей заднице – то ещё ощущение. Мирон машинально сжал мышцы – там. Поскулил в подушку, стараясь не ёрзать, ждал.
 Сначала там оказался гибкий, острый язык. Сразу взялся основательно и дразняще вылизывать, пуская слюну по яйцам, а дырка начала зудеть. Мирчо вцепился зубами в ткань. Без химического дурмана было не по себе – жарко, стыдно от чавкающих звуков, от скрипа кровати, от оголяющего солнечного света, бьющего сквозь занавес на окне. Вибриссы покалывали кожу, щекотали мошонку. Он приподнял бёдра, пытаясь дрочить. Выстонал долго, по-животному. Сфинкс взрыкнул и воткнул в него палец. Мирчо распахнул глаза, задохнувшись от смешавшегося кайфа и ужаса, вспомнив про когти. Мягкая подушечка подвигалась внутри, вырывая из глотки «а-а» на каждом движении, и сзади раздалось задумчивое:
 – Опасно.
 Мирон обернулся, тяжело дыша, продолжая дрочить и уставил на Сима пустые глаза. Тот сморщил нос и, видимо, подколол:
 – Детёныш человек? Тесный проход.
 Мирчо, офигев, завалился обратно, мордой в матрас, покачивая бёдрами, заставляя палец тереться внутри. Чёрт его знает, отчего так обалденно, но кайф шёл с двух сторон – и спереди, и сзади. Серый поддел под живот одной рукой, словно ковшом, и приподнял ему задницу повыше, притираясь пахом и зажимая его ноги между своими. По расселине к яйцам туго протиснулся горячий, твёрдый агрегат, задвигался между плотно сжатыми бёдерами, наминая мошонку до кругов перед глазами. В комнате разлился характерный, уже знакомый запах спермы, или смазки, или каких-то грёбаных «кошачьих» феромонов. Мирчо вдыхал его и рьяно выкручивал задницей фигуры, пытаясь найти самый улётный угол. От сжатых челюстей заныл затылок, в ушах глухо стучал пульс. Чужой член тёрся о его собственный, и он сунул под живот обе руки, оглаживая оба члена, выдрачивая оргазм. Ему показалось, что позвоночник сжался пружиной, когда он кончил, судорожно сведя ноги. Сим зарычал, вздёрнул его ещё выше, так что тот повис на его руке, как на перекладине. На кровать брызнула сперма, где чья – не разберёшь. Серый вытащил из обессиленного Мирона палец и прижал его к своей груди, громко урча. А он вяло подумал, что после такого утра нужно ещё сутки отсыпаться.
 Мирчо опять поволокли в душ, намылили, всучили смешную одноразовую тонкую зубную щётку с короткой щетиной. Вообще в этом захолустном убогом «мотеле» по теперешним меркам были просто королевские условия! Правда, по понятным причинам не было бритвы, зато нашлись большие кусачки для когтей, которыми он умудрился подрезать ногти. Щёточки для усов и гривы он отложил для Сима, как и тюбик с какой-то жидкостью, видимо, для чистки ушей.
 Пока он рылся в «лукошке для гостей» в душевой, Серый, как выяснилось, выходил из номера. Вытащив Мирчо в комнату и ревностно проследив, чтобы тот надел носки, указал на маленький столик под окном. Похоже, погулял на утащенные из вездехода фишки. В основном тут были мясные галеты – что-то типа солёных печенек с запахом копчёного мяса, не годящиеся для человеческого желудка и пара охлаждённых упаковок с морскими обитателями, к сожалению, в сыром виде. Мирон цапнул тубу с местным мягким «сыром» и несколько пакетов с уже известным ему «молочным киселём», как он его называл – сладкая желеобразная субстанция, отдающая сливками. В воздушной печке под столешницей Сим разогрел две посудины с яичной болтушкой. Мирон умышленно не стал спрашивать, чьи это яйца. Зато поинтересовался дорогой до Дармуна. На что Серый фыркнул, задирая нос:
 – Сейчас просто! Ночь река вниз до город. Космопорт там, пешком быстро.
 После такого пиршества они завалились на кровать – ждать и переваривать. Сфинкс вытянул своё длиннющее тело, привычно уже подгребая к себе сытого и умиротворённого человека. В пробившемся из-за закрытых ставен солнечном луче танцевали пылинки, и в комнате было совсем тихо и сонно. Мирчо вяло игрался с чужими пальцами, пытаясь «включить» когти, раздумывая, что он будет делать, если этот Нокс подпишется везти только его одного. Он поднял глаза, разглядывая довольную серебристую морду. Нет, от таких подарков Вселенной он отказываться не собирался.

Эпилог

 Мирон щурился, прикрывая ладонью глаза от двух светил. Топнул ногой раздражённо, глядя, как строители неумело ровняют доски на втором ярусе. Крикнул зычно:
 – Дэунэ! Не вбок, а вниз укладывай! Понял? Вниз! Ката! – и себе под нос: – Охламоны…
 Сфинксы хлопали своими глазищами, фыркали, уже приученные к тому, что странный человек говорит то на панглоссе, то смешно на актинском, то ещё смешнее на каком-то своём. Он вообще был забавный – морда вечно подвижная, руками машет, ногой стучит, как рогатая длува. В поселении свободных прайдов землян отродясь не видали, да и не видели бы ещё сотню лет, если бы один молодой имперский беглец не попросил укрытия. Тот человека своего поначалу прятал, кутал в тряпки – все думали, детёныш там у него немощный или что. Да разве такое скроешь. Уж откуда он взялся – никто не знает, женщины говорят – со звезды свалился.
 Совет несколько дней думал, что с этим чудищем лысым делать. А тот вдруг возьми да и скажи через своего «переводчика»: дома у вас, дескать, совсем плохонькие. Хотите – научу вас надёжно строить, да и механик я хоть куда. А пришлый сказал – без землянина не останется. Поклялся, что на женщин прайда не претендует. Да оно и понятно, кроме луали своего, ни на кого не глядел. А лишняя пара рук кому ж помешает – оставили их. И с тех пор ни разу не пожалели.
 Мирчо вошёл в дом, мельком глянул на Сима. Завозился у порога, раздеваясь. Ясно, мы всё ещё злимся. Дуется Серый. Второй день ходит, морду свою усатую отворачивает. Сцепились из-за ерунды: Сим ни в какую не хотел отпускать Мирона в дальнее поселение для закладки фундамента общинного дома. Будь его воля – он бы его в карман посадил и с собой везде таскал! Сколько ещё доказательств надо, что никуда он от Сима не денется? Упрямая когтистая зверюга!
 В пылу очередной ссоры Мирон притащил ревнивца к старейшине, признал его своим луали и попросил нанести обоим их варварские брачные тату. Подобные браки хоть и заключались здесь редко, общиной уважались и принимались ещё с тех пор, как воины связывали друг с другом свои жизни после пережитых боёв и невзгод. Витиеватый узор на ключице горел огнём неделю, Дрёмов мужественно терпел, изредка злорадствуя, замечая виноватые синие глазищи – на усатом «супруге» заживало всё, как на кошке.
 Правда, Мирчо никогда не мог на него злиться по-настоящему. После того, как принял решение в «мотеле». После пережитого ужаса, когда в Дармуне их окружили помощники Нокса, соблазнившись на высокую награду за беглого актинца. Головорезы не ожидали, что Мирон вырвет у одного из них оружие и начнёт палить в их сторону, шатаясь от отдачи. После того, как сидел над Симом, мертвея от вида кровоточащих ран, думая, что лучше бы он утонул в той чёртовой реке, лучше бы его расстреляли, лучше бы он никогда не встречал синеглазого сфинкса, потому что теперь потерять – немыслимо…

@темы: Моя вселенная

---

Моя вселенная

Автор: Sco
Беты (редакторы):  lyissa-n, САД
Фэндом: Ориджиналы, Слэш
Персонажи: Землянин/Неземлянин
Рейтинг: NC-17
Жанры: Романтика, Фантастика, Экшн (action)
Предупреждения: Ксенофилия, Насилие, Нецензурная лексика
Размер: Миди, 43 страницы
Статус: закончен

Описание:
Замедляющее свой ритм сердце глухо стучало под рёбрами, и человек потерял сознание, уже не увидев, как неясная массивная фигура ловко соскользнула с обрыва на берег и осторожно приблизилась к его умирающему телу.

Примечания автора:
Нехило смахивает на Красавицу и Чудовище, если вглядеться) Написано для ФБ-2015
С благодарностью ARTOIS за вербовку в Ксенофильское Государство, Хозяину Котов за арт и KosharikWildCat за ловлю ошибок)

Прямая речь "неземлянина" и ювелирная огранка текста мечом и оралом - дело рук беты Lyissa.

Глава I

 Пролог
 Капитан ощерился в темноту, пытаясь быстро решить: преследовать беглеца или сообщить вышестоящим, что землянин только что удрал из-под конвоя. Как вообще это жалкое, слабое существо с далёкой солнечной системы могло сбежать от актинских охранников, везущих его на военную базу, в уме не укладывалось. Человек, умудрившись выбраться из пут, выпрыгнул из машины прямо на ходу и с неожиданной для него прытью унёсся в лес.
 Вглядываясь в густую чащу, капитан рыкнул сквозь зубы и принял решение: догнать и доставить живого или мёртвого. После того как Земля практически объявила Акте войну, любой землянин, будь то даже обычный инженер из космопорта, являлся врагом и угрозой безопасности.

***

 Мирон нёсся сквозь холодный лес, встретивший его острыми, колючими ветками. Отваги хватило только на то, чтобы вывалиться из машины, когда везущие его вояки или чёрт их знает кто сбросили скорость на повороте, и теперь от паники у него тряслись поджилки.
 Шипованные прутья секли и резали, словно разделывая на фарш. Если бы не ужасный холод, пришедший вместе с темнотой, когда оба солнца этой грёбаной планеты сели за горизонт, он бы уже, наверно, свалился замертво от бессилия и ран, хотя адреналиновый драйв и действовал как анестезия. От изматывающего паркура мышцы ног одеревенели, а ступни резало, как ножами. Ледяной воздух вымораживал глотку и выжигал лёгкие изнутри. Из-за более слабой, чем на Земле, гравитации Мирон мчал, словно гепард, но даже быстрейший из животных выдохнется после трёх часов непрерывного бега с препятствиями.
 Лёгкая ветровка не грела, но частично закрывала от жёстких веток, норовивших раскромсать беглеца. Даже природа этой проклятой планеты была к нему беспощадна. На каждом приземлении после очередного отчаянного прыжка Мирон молился, чтобы в темноте не угодить в яму или не наткнуться на кочку. Малейший вывих ноги – и он больше не боец. Останется только заползти под первый куст, ожидая, пока эти лупоглазые плосконосые твари выследят его по запаху. Петлять не было смысла, в чащобной тьме нет возможности выбирать дорогу – он мог только нестись без оглядки, надеясь, что не врежется в неувиденный ствол или камень. Несколько раз он таки падал кулём наземь, и в последний ему показалось, будто хрустнуло где-то в боку. Уговаривая себя, что это был сучок, а не ребро, Мирон прихватил ладонью больное место и снова рванул вперёд. Хотя какое «вперёд», никаких ориентиров не было. Тут бы посмеяться, если б не было так страшно, что без толку нарезает круги по этим гиблым лесам. Ветка хлестнула по скуле вверх, задев край глаза. Он рефлекторно зажмурился, ослепнув на секунду и выбрасывая руки вперёд. Носок ботинка зацепился за корягу, и его снесло на землю. Успев закрыть руками голову, приземлился на колени и, не удержавшись, упал, осознавая, что катится под горку. Собирая боками хрусткий валежник и острые сучья, Дрёмов чувствовал, как подмороженная опавшая листва облепляет руки и беззащитную шею, а потом услышал надвигающийся шум воды. Листья под ним заскользили, похоже, по глине, ускоряя спуск по откосу, ставшему почти отвесным. Затормозить не получалось, его мотало по кочкам, подкидывая, отбивая спину, колени, локти.
 Вода приняла, будто бурлящий азот – холод проморозил до нутра за секунды. Мирон вывинчивался из глубины, отчаянно дёргая ногами и руками, понимая, что это уже почти точно конец. Течение несло его неизвестно куда, швыряя между узкими каменистыми отмелями. Вынырнув, хватая ртом воздух пополам с водой, продолжая бороться, он чувствовал, как начинает отключаться. Тело ощущалось как не своё, он им уже и не управлял. Будь он на Земле, был бы не жилец уже через десяток минут после падения в леденящий поток. Но низкая гравитация и более высокая плотность актинской речной воды продлевали его агонию. Наконец, словно устав от упёртого инопланетянина, река со злобой шваркнула его о скользкий валун и выбросила на берег. Инерцией Мирона провернуло по отмели и ткнуло носом в песок. Ловя ускользающее сознание, он повернул голову, приоткрывая глаза, и безэмоционально отметил, что лежит на узкой песчаной косе, упирающейся в отвесный обрыв. Ведя глазами вверх, насколько смог увидеть в свете бледно-жёлтой луны, Мирчо содрогнулся, глядя в ненавистное, чужое бархатное небо, признавая, что до края ему ни за что не добраться. Мысль о глупой смерти за миллионы километров от родины придавала происходящему нереальности, однако организм уже смирился с неизбежным. Отключающийся мозг запестрел разрозненными картинками из прошлого, Дрёмов вздрагивал всё реже и реже, будто разряжающийся андроид. Холод укутывал его, как одеяло засыпающего ребёнка. Глаза слезились от мороза, и луна потрескалась на осколки, словно мозаика в калейдоскопе. Веки смежились. Он падал в холодный сумрак, отстранённо удивляясь тому, что не было даже страха. Замедляющее свой ритм сердце глухо стучало под рёбрами, и человек потерял сознание, уже не увидев, как неясная массивная фигура ловко соскользнула с обрыва на берег и осторожно приблизилась к его умирающему телу.

***

 Он скатывался вниз, в ледяную воду, отчаянно хватаясь за скользкие корни, торчащие из отвесной земляной стены. Жарко, трудно дышать, тело не слушается. Гонимый животным ужасом смерти, Мирчо из последних сил вытянул руку и схватился за что то мягкое и сухое… Он дёрнул ткань на себя и открыл глаза, сжимая в кулаке кусок жаркого толстого одеяла. Уставился в потрескавшийся, некогда белый потолок с бледно-рыжими разводами. Пошарил взглядом, рассматривая помещение, в котором оказался. Судя по желтоватому свету и остывающему воздуху, наступал вечер.
 Дрёмов водил глазами по комнате, отмечая стены с облупившейся краской, кособокие, потрескавшиеся части мебели: шкаф с отвалившейся дверцей, трехногий стул, железная кровать с погнутыми прутьями. Словно палата заброшенного детского лагеря в ужастике из позапрошлого века. Он жив? Он галлюцинирует? Его поймали? Поймали и уложили в тёплую кровать?.. Мирчо несмело потянулся под одеялом и тут же тихонько взвыл – вся брюшина и грудь заныли, словно там был один сплошной синяк. Ноги и руки, судя по всему, целы, но еле шевелились – сил не было даже на то, чтобы откинуть одеяло. Лицо и плечи начало саднить, и Мирон понял две вещи: он всё-таки выжил, и после погони прошло не больше суток. От попыток оглядеться и приподнять голову с подушки виски будто сжал обруч, уши заложило, а в затылке противно заныло. Парадоксально, но ему одновременно захотелось пить и блевать. Несмотря на жаркое одеяло, начало потряхивать – похоже, после ночного купания ожидаемо поднималась температура. Вот тебе и выжил. Начиная стучать зубами, он набрал в грудь воздуху и неожиданно жалобно выстонал:
 – Э-эй!
 Кто бы ни притащил его сюда с того берега, теперь Мирон полностью зависел от него. И какие твари обитают в такой глуши, интересно? Свободные прайды, не подчиняющиеся правительству? Он ухитрился добежать до самого восточного кордона? Про те прайды Мирон Дрёмов не знал почти ничего. На Акте не передавали новостей на панглоссе*, а актинский язык для Мирчо был каким-то клокочущим курлыканьем. Поди разбери, что урчат эти кошкоподобные твари.
 Трясясь как осиновый лист, он уловил быстрое движение в дверном проёме. Сама дверь висела на одной петле, и с кровати была видна часть тёмного пространства, видимо, коридора, в таком же плачевном состоянии. Да, судя по всему, здание было давно заброшено, на его взгляд – лет двадцать минимум. Начала раскалываться голова, и Мирон прикрыл глаза, пытаясь унять зачастившее сердце. Интересно, при какой температуре тела вскипают мозги? Если это инфекция от ран, то ещё есть шанс. Но с воспалением лёгких он практически обречён умереть в этой самой комнате. Желудок сжался, и, кое-как перевалившись на бок, человек скорчился в пустых рвотных спазмах. Блевать было элементарно нечем, Мирон не ел уже больше суток. Обессиленно перекатился на спину и провалился в полузабытье.
 Время от времени, когда он всплывал на поверхность сознания, ему мерещились тихие, аккуратные шаги и шуршание одежды. Пару раз почудилось прикосновение к своему лицу и лбу, шевеление одеяла. Понимание, что не один, немного рассеивало жуть неизвестности, хотя физически было совсем худо. Минуты мучительного жара перетекали в часы. В какой-то момент Мирчо приподняли за плечи, поддерживая голову, и в сухие потрескавшиеся губы ткнулся местный поильник. Он видел, как строители-актинцы пьют из этих, детских на вид, чайничков с широким носиком. Горло свело сухой судорогой, и Мирон тут же присосался к нагретому желобу, всасывая сладковатый водянистый раствор. Жадно глотал до боли в грудине, до закладывания ушей. Жидкость потекла по подбородку, шее, даже под одеяло на грудь. Он начал захлёбываться, и тот, кто поил его, попытался отнять тёплый носик от губ, но Дрёмов с хриплым рыком клацнул зубами о гладкую посудину, стараясь вытянуть ещё желанной влаги. Спасителя он не разглядел – в комнате стоял ночной сумрак, но массивная тень, заслоняющая оконный проём, однозначно указывала на то, что это не человек. Плечистая, здоровенная туша с короткой, взлохмаченной гривой постояла с секунду над кроватью, разглядывая Мирчо. Этим «сфинксам» темнота не помеха. Поди, пялится сейчас светящимися зенками, морщит свой замшевый плоский нос, принюхиваясь, крутит ушами. По форме ушей знатоки могут сразу опознать их «национальность», но он не смог запомнить «расы» актинцев даже по окрасу.
 Несмотря на то, что ещё на Земле Мирон просмотрел массу образовательных фильмов про жизнь и мироустройство на Акте, по прилёту на планету он таращился на «сфинксов», как дикарь с Галактики Сомбреро. Двухметровые гуманоиды взирали на застывшего на мостике Дрёмова с кошачьей невозмутимостью. Огромные глазищи, плоский короткий нос с чётко обрисованными ноздрями, тонкий широко прорезанный рот с вздёрнутой к носу верхней губой. Будто бархатная кожа, которую тут же потянуло потрогать, и острые белые клыки, мелькавшие при разговоре, от которых хотелось держаться подальше. Они были похожи на людей и по прямохождению, и по устройству организма и даже говорили на межпланетной панглоссе, но такая потрясающая схожесть с земными хищниками постоянно отвлекала прилетевшего инженера, время от времени подвисавшего то на длинном хвосте, торчащем из прорези в штанах, то на тонких когтях, вылезающих из подушечек пальцев. Когда актинцы, глядя на Мирона, прижимали треугольные уши к голове, он машинально замирал, чувствуя себя мышью. Проработав почти месяц с этими существами, в шутку прозванными землянами «сфинксами» за отдаленную похожесть на древние скульптуры, Мирчо не сблизился ни с одним из них. Наблюдая за аборигенами, Мирон заметил, что они и между собой-то мало общаются, никогда не касаются друг друга и держат дистанцию. Исполнительные сухари.
 Строительство первого космопорта стало долгожданным актом доброй воли закрытой планеты, долгое время противившейся интеграции с остальной вселенной. После десятилетий переговоров недоверчивые сфинксы наконец решились на строительство удалённого гейта, где собирались встречать всех чужаков для проверки перед посадкой. Сама же Акта с некоторых пор была покрыта защитным силовым полем, уничтожающим любого непрошено вторгнувшегося в её пространство. Причина такой осторожности называлась «актинской непетой».
 Вещество, добываемое здесь, поражало воображение своими свойствами. Действующее на актинцев как безопасное успокоительное и тонизирующее, остальных же гуманоидов оно могло, по слухам, чуть ли не поднимать из могил, излечивая страшные болезни, продлевая жизнь, возвращая молодость. Для себя сфинксы покупали её раствор в травяной лавке, эдакой местной «аптеке», как земляне – аспирин. А вот для инопланетян сей эликсир был под запретом. Осознав ценность непеты, «кошачье» правительство усилило военную защиту, объявив, что будет стрелять по каждому кораблю, приближающемуся к планете без приглашения. Мудрый император быстро смекнул, что из Акты попытаются сделать сырьевую колонию, уничтожив, если потребуется, всех жителей. Несколько десятилетий земляне, как первооткрыватели «эффекта непеты», вели переговоры с несговорчивыми сфинксами, то грозя вселенской изоляцией, то подкупая богатствами. Но устойчивое иерархическое общество Акты было последовательно и едино в своём нежелании идти на какие-либо союзы с чужаками. Год назад некий высокоранговый военный решил поднять революционное движение, призывая «прогрессивных» актинцев к свержению «отсталого узурпатора и тирана», но тут же был схвачен со всей семьёй.
 Дрёмов не вникал во внутриполитические дела работодателей, считая, что не его это ума дело. Незачем ему было специально искать актинские новостные табло на панглоссе. Да и не на каждом шагу они были. И вот теперь, когда власть императора не смогли раскачать изнутри, ушлые земляне решили попрессовать сфинксов снаружи, объявив им бессмысленную, ввиду их поля, войну. Идиоты!
 Мирчо неожиданно для себя захихикал, представив, как актинцы разнесут в пыль все корабли чванливых вояк из Солнечной Системы. По телу прошла волна умиротворения и покоя. В эту самую секунду он уверовал, что лучшего места для того, чтобы лежать под тёплым одеялом, не найти. Воспоминания о реке, о погоне сейчас казались забавными и совсем не страшными. Луна, заглянувшая в пыльное, потрескавшееся окно, была настолько красива и идеально кругла, что от такого совершенства захотелось плакать. Осознав, что он собирается рыдать над луной, Мирон догадался: его только что накачали непетой.
 Всё его тело, казалось, источало восторг. От боли и слабости не осталось даже воспоминаний. Он лежал на самой удобной во вселенной кровати, под самым уютным одеялом и улыбался в темноту. Он вытянул обе ноги, покрутил ступнями, выпростал руки из-под одеяла вращая кистями. Каждая мышца отвечала невозможно приятным тягучим ощущением, как от долгого массажа. В голове и на сердце было так радостно и спокойно, что он с лёгкостью откинул одеяло и сел на слишком высокой для человека кровати. Поболтав ногами над полом, Мирчо повертел головой в поисках своего спасителя.
 – Кис-кис-кис, – прошептал он, раздумывая над тем, что сидеть дома в такую прекрасную лунную ночь – чистое преступление.
 Из темноты выступила здоровенная фигура, показывая себя в лунном свете. Мирон присвистнул, разглядывая мощный торс и широкие плечи, и улыбнулся во всё своё побитое лицо, нетерпеливо протягивая к великану руки. Тот осторожно приблизился и медленно присел на корточки, чтобы сравняться с сидящим на кровати человеком. Посеребрённая лунными лучами морда воззрилась на землянина миндалевидными глазами, подрагивая гладкими ноздрями. Наверняка за последние сутки сфинкс уже весьма подробно осмотрел своего пациента и убедился, что дробная** животина без когтей и клыков ничем ему угрожать не может.
 Мирчо поёрзал от предвкушения и бесстрашно опустил ладонь на оказавшуюся такой мягкой короткую гриву, прогладил ото лба и дальше к затылку, нежно потискал её, затем провел пальцами по немного шершавой от тонких коротких волосков морде, обрисовывая бровь, скулу, приподнял мягкую губу и потрогал крепкий белый клык. Почему он не гладил сфинксов раньше? Это же так приятно!
 Сфинкс терпел, но в лунном свете по полу нервно метался длинный гладкий хвост. Человек обхватил ладонями треугольную морду и в приступе нежности притянул голову к своей груди, позабыв, что на Акте все предметы перемещались куда легче. Видимо не ожидая от слабого на вид пришельца такой силы, сфинкс практически завалился на него, упав на колени. Выпустив когти в матрас, актинец замер над чужаком, пока тот бесстыже обвивал его ногами и руками, шепча что-то непонятное в мягкое ухо. «Спаситель» зашипел и дёрнулся, будто от боли, когда бесцеремонные руки прихватили его за шею. Мирчо же хотелось отдать этому прекрасному существу всю свою любовь, всего себя, разделить с ним свою радость. Прекрасное существо упёрлось лбом землянину в грудь и попыталось отползти от надвигающегося на него счастья.
 – Нет-нет-нет, куда же ты? – он сжал в ладонях бархатные щёки и потянул сфинкса к своему лицу, пытаясь расцеловать прохладный нос, нежную губу, вздёргивающуюся в приглушённом урчании. Хвост взялся хлестать ласкового пришельца по бокам и скрещенным на чужой пояснице ногам, грива приподнялась над холкой и стала как-будто жёстче на ощупь, уши прижались к голове.
 Мирон, не замечая охлаждения со стороны своего неземного благодетеля, продолжал прижиматься к шипящему, упирающемуся актинцу. Тот издал утробный полувой-полурык и предупреждающе прикусил «добряка» в шею под челюстью. А человек запрокинул голову, не давая сфинксу вырваться, оглаживая, бормоча и обещая тому своё сердце и душу. Между излияниями Мирчо понял, что жаждет не только душевного единения с великолепным созданием, но и телесного. Без тени сомнения он сунул руку вниз и сжал ладонью здоровяка меж ног.
 Похоже, единение не входило в планы упрямого сфинкса: он взревел, вонзил когти Мирону под рёбра и одним мощным ударом отправил наглеца на пол. Тот пролетел до самой стены, с грохотом врезался спиной в трехногий стул, и, откинувшись на спину, восторженно уставился на огромную луну в окне, пытаясь дотянуться до неё пальцами.
 Актинец постоял немного в боевой стойке, слегка присев, вздёрнув хвост и прижав уши. Увидев, что обдолбанный спасённый с далёкой планеты увлёкся луной и позабыл про своего брата по разуму, выпрямился, растерянно потоптался на месте и тихо удалился.
 Мирчо не заметил его ухода. Он полежал какое-то время на холодном пыльном полу, глядя на покачивающиеся за окном толстые ветки с тяжёлыми листьями, похожие на родной каштан, и, скрутившись в калачик, счастливо заснул.
 Заглянув позже и убедившись, что тощее бесхвостое существо затихло, сфинкс затащил того на кровать и накрыл одеялом. Оставил рядом с кроватью раздобытых накануне лепёшек и ушёл в соседнюю комнату заброшенной казармы старой военно-тренировочной базы.

Глава II

 Непета стоила того, чтобы за неё воевать – это Мирон понял, когда проснулся утром словно заново рождённым. Лихорадки как не бывало, синяки и ссадины исчезли, боль в рёбрах тоже прошла. Он чувствовал себя отдохнувшим на сто лет вперёд, готовым горы свернуть. Но за восторгом от воскрешения пришли воспоминания. К сожалению, стирание памяти в свойства панацеи* не входило.
 Мирчо уткнулся носом в подушку, вспоминая свои ночные поползновения к гуманоиду. Похоже, чудо-эликсир просто выключает все моральные и поведенческие установки, заставляя плыть по «химическому» течению своих иллюзорных эмоций. Никогда он не засматривался на сфинксов в этом смысле, тем более – на самцов! Однако парадокс был в том, что всё ещё хорошо вспоминалось то ощущение бескрайней благодарности вперемешку с сильнейшей влюблённостью по отношению к незнакомому спасителю. Хорошо хоть, что сфинкс его не задрал за такие штучки. У них вообще не принято касаться друг друга, не говоря уж о попытках поцеловать. Интересно, они вообще целуются?..
 Но как бы не было стыдно за «пьяное» поведение, у выздоровевшего были более насущные проблемы. Желудок сосало так, будто он не ел месяц. Мирчо жадно повёл носом, чувствуя запах чего-то съестного, и глаза самонавелись на малоаппетитную на вид лепёшку, лежавшую на каркасе тумбочки без дверцы и без единой полки, стоявшем рядом с кроватью. За секунду запихнув чёрствое печево в рот, он оглянулся в поисках, чем бы ещё поживиться. Очень хотелось пить, и мочевой пузырь тянуло до рези. Мирон слизал с ладони крошки от скромного сухого завтрака и вскочил со своего лежбища. Он чертыхнулся, осознав, что полностью раздет, но малая нужда погнала его прочь из комнаты в поисках туалета в накинутом замызганном казённом покрывале, сдёрнутом с кровати. К несказанному облегчению, искомая комната обнаружилась чуть дальше по коридору.
 Помывочный отсек окончательно убедил его, что это был некогда жилой блок предположительно военного объекта. Не тюрьмы – ибо нигде не было решёток, но и на дом отдыха это походило мало. Туалет был общим на этаж, в несколько кабинок с разбитой плиткой на стенах, с маленькими, в ржавой сетке, зеркалами над треснувшими раковинами. Быстро отлив за первой же перегородкой и воодушевившись наличием воды в высоком унитазе, Мирчо закутался поплотнее в жёсткое, колючее покрывало и обстоятельно обошёл санузел. По полу шныряли какие-то мелкие насекомые наподобие муравьёв, за разбитым окном свиристели пичуги. Мирон зашёл в один из душевых отсеков и задрал голову. Круглый набалдашник с поржавевшими дырочками торчал практически под потолком. Без особой надежды на успех он покрутил вентили и отпрыгнул, услышав утробное бульканье где-то в стене. Труба, подведённая к душевой лейке, задёргалась так, что почерневшие от коррозии болты, крепившие её к стене, заходили ходуном, норовя вылететь из рыхлой, крошившейся штукатурки. Пару раз чихнув, душ выплюнул неожиданно тёплые желтоватые струйки, и Мирчо скинул одеяло. Очень хотелось вымыться, хотя бы и без мыла. Наплевав на мутность воды, он начал с силой тереться ладонями, пока температура была терпимой. Похоже, где-то трубы шли снаружи и прогревались солнцем. «Солнцами!» – напомнил он себе. Скоро пойдёт холодная, из резервуара, скорее всего, отведенная от реки, где Мирон героически тонул. Он тянул до последнего, пока вода не стала ледяной, отпрыгнув, когда от холода уже застучали зубы. Наспех затянув вентиль, он цапнул брошенное одеяло и закутался. Грубая материя не впитывала влагу, но немного грела. Пританцовывая на скользком полу голыми ногами, Мирчо потянулся выглянуть в окно. Оба солнца уже разогрели воздух снаружи, и сухие метёлки высокой травы покачивались за треснувшим стеклом. Землянин в два прыжка выскочил в коридор и двинулся в поисках выхода из здания к теплу. Здоровенная тяжёлая дверь на выходе не была закрыта. Мирон уже привык к тому, что все вещи на Акте были чуть не на полметра выше и длиннее привычных – потолки, ступени, окна, даже чёртовы унитазы. А на местных кроватях он до сих пор чувствовал себя мальчиком в гостях у великанов.
 Уличный зной встретил его, словно тёплая перина. Мирчо без стеснения сбросил бестолковое покрывало и раскинул руки, жмурясь на два светила. Кожу тут же согрело и даже начало жечь горячими лучами. Лёгкий ветерок мгновенно высушил порозовевшего человека, а макушку под коротким тёмным ёжиком стало ощутимо припекать. Мирон примял высоченную, выше головы, траву вокруг себя и наклонился, чтобы разложить одеяло подсушиться. Встав на получившуюся подстилку, взялся отряхивать ступни от земли и камушков, когда между сухими колосьями напротив появилась хищная морда.
 Землянин стоял как вкопанный, рассматривая замершего актинца, позабыв о своей наготе. В позе сфинкса не наблюдалось готовности к нападению, уши стояли прямо, глаза смотрели изучающе. Дрёмов вскользь оглядел одежду аборигена – не военный, это уже хорошо. Не имея времени на раздумья, человек сделал то, чему его учили перед вылетом: отвёл взгляд немного вправо, будто глядя на что-то рядом с локтём появившегося, и негромко произнёс на панглоссе:
 – Приветствую.
 Сфинкс молчал. Казалось, даже ветерок затаился и перестал шуметь жухлыми листьями на деревьях. У Мирона зачастило сердце. Он стоял голый и беззащитный, и молчание чужака будило все его первобытные инстинкты. Скорее, от нервов, чем от смелости, человек поднял взгляд и уставился прямо в глаза здоровяку. Тот медленно моргнул, будто показывая, что нападать не собирается и дела ему до голокожего пришельца нет. И выпрямился – гривастая башка полностью высунулась из светлых стеблей.
 Мирчо вытаращил глаза, бесстыже рассматривая своего ночного спасителя – а это был он, без сомнений. Стало понятно, почему ночью эта скуластая морда показалась ему серебряной – актинец был нежно-серого, с отливом в бледно-голубой, окраса. Дымчатая бархатная шкура переливалась, отсвечивала пепельными бликами, а по тёмной переносице шли светлые блики, словно сфинкс засунул нос в банку с мукой.
 Дрёмов давно привык к огромным инопланетным глазам, но очей такой насыщенной синевы он не видел ни на одной планете. Сфинксу словно вбили два здоровенных сапфира в его лобастую башку. И этими прожекторами он поводил по поражённому человеку, почему-то остановив озадаченный взгляд на его груди. После нескольких секунд молчаливого разглядывания друг друга Мирон сошел с импровизированного коврика и поднял покрывало. В момент, когда он закрывал своё туловище от удивлённых глаз, актинец выдал на панглоссе с характерным мурлыкающим выговором:
 – Приветствую.
 Мирчо выдохнул – жестами разговаривать не придётся. От облегчения он забылся и улыбнулся, тут же спохватился, но сфинкс уже вздыбил гриву и хлестнул хвостом по траве.
 Первое, чему учат землян на Акте – не улыбайтесь её жителям, обнажая зубы, они воспримут такую гримасу как угрозу. Синеглазый прижал уши к голове и вздёрнул верхнюю губу, пригибаясь и делая пару шагов назад. Мирон чуть наклонился, покаянно прижал обе ладони к груди и приподнял подбородок, показывая вытянутую незащищённую шею.
 – Мой вид, гомо сапиенс, показывает зубы при общении и когда улыбается, это ритуал. Простите, я не собирался нападать.
 Эту фразу и «позу покорности» он заучил наизусть после жутких рассказов о землянах-зубоскалах, получивших на орехи в первые же дни пребывания на негостеприимной планете. Два синих полумесяца, прищурившись, оглядывали склонившегося землянина, и Дрёмов с радостью заметил, что сфинкс перестал группироваться и вернул уши в стоячее положение.
 – Мирон, – решил закрепить он эффект, показывая кончиками пальцев себе на подбородок. Именно так актинцы указывали на себя, как люди на Земле тычут пальцем себе в грудь.
 – Аусиами, – после секундного молчания выдал сфинкс, отзеркалив движение.
 Воспрянувший духом человек несколько раз повторил про себя бессмысленный набор звуков, молясь, чтобы в имени нового знакомого не было тонических гласных. У этих чуткоухих кошачьих одно «а» могло кардинально отличаться от другого «а», произнесённого в более высокой тональности. Рабочие на станции во избежание казусов представлялись сокращёнными именами, адаптированными под «примитивный» человеческий артикуляционный аппарат.
 Мирчо побоялся повторить имя вслух, решив не вываливать на благодетеля очередное подтверждение своей «ущербности». Тем более что он увидел кое-что поважнее всех этих трудностей перевода: в руках у Имя-завяжи-язык-в узел сфинкса был бумажный пакет с масляными пятнами, и запах мяса чувствовался даже на расстоянии. Выпрямившись, Мирон уставился на ношу и сглотнул. Он напряжённо перекатывался с пятки на носок, бормоча благодарности за приют и помощь. Актинец наклонил голову вбок, наблюдая за его голодными взглядами, и через пару секунд махнул рукой в сторону здания.
 – Еда и одежда, – прогундосил он и направился к высоким дверям, маня засеменившего за ним подопечного вожделенным пакетом.
 «Столовая», куда они пришли, была не такая грязная, как остальные помещения. Видимо, из-за того, что окна были плотно закрыты и стёкла целые. «Хозяин» погремел за железной стойкой и вынырнул оттуда с двумя почти не пыльными керамическими тарелками. Мирчо ходил за актинцем, как привязанный, зябко поджимая пальцы ног на холодном бетонном полу. Что он там говорил про одежду?
 – Садись, – сурово вымолвил сфинкс, указывая на стул рядом. – Ешь.
 Он вывалил куски жареного мяса из пакета на тарелку и даже положил рядом с Мирчо тусклую вилку. Приборы на Акте были забавные: например, вилка имела свёрнутые спиралью зубцы, словно малюсенькие шампуры. А ложка больше походила на маленький ковшик, как под старинное человеческое блюдо «жюльен».
 – Спасибо… Благодарю… – зазябший в холодной столовой землянин кивал и из последних сил ждал, когда серомордый наконец усядется за стол, чтобы поесть.
 Мясо было плохо прожаренное и совсем не солёное, но Мирчо с голодухи оно показалось божественным. Сфинкс чинно жевал, глядя в тарелку, периодически поводя головой, будто у него затекла шея или давил воротник. Разговаривать или пялиться по сторонам во время еды у них было не принято, но Мирон нет-нет да и ловил на себе любопытный взгляд искоса, как высверк синевы.
 Было очевидно, что актинец людей раньше не видел. А ещё – что он совсем молоденький. Явно младше Мироновых тридцати двух, учитывая практически одинаковую продолжительность жизни их видов. Гибкий, поджарый, реактивный, и грива совсем короткая – лет двадцать пять на земные, не больше. Дрёмов ухмыльнулся про себя – раньше-то он общался только с актинскими чиновниками, годящимися ему в отцы. Хорошо, что с ними непеты не выпивал – а то точно остался бы без головы. Почему-то захотелось разъяснить молодому сфинксу про своё неадекватное ночное поведение, но Мирчо никак не мог подобрать слова похитрее. Наконец, когда на тарелке остались только жирные разводы от мяса, он ровно проговорил, смахивая крошки со стола в ладонь:
 – Вы так помогли, что я даже не знаю, как вас отблагодарить. Я ничего не помню, но уверен, что умер бы без вашей помощи, – И запахнулся поплотнее в своё колючее покрывало.
 По каменной морде прошла едва заметная судорога, но сфинкс удержался от комментария. Он дожевал мясо, глядя куда-то в окно за спиной загремевшего посудой землянина. Очевидно, это означало, что вопрос с ночной любовной лихорадкой исключен из обсуждения.
 Мирон бестолково побродил по заброшенному кухонному отсеку и автоматически сгрузил грязную тарелку в раковину. Он потоптался за стойкой, разглядывая подвешенные к рейке причудливые половники, и, стараясь не звучать нагло, попросил:
 – А здесь не найдётся какой-нибудь одежды для меня?
 Актинец легко вскочил со стула и неожиданно потянулся. Он с видимым удовольствием вскинул вверх жилистые руки-лапы и прогнулся в пояснице. Рассматривающий длинное, гуттаперчевое тело Мирчо отзывчиво зевнул и поёжился – в сумрачной столовой было промозгло. Наконец сфинкс, стрельнув на укутанного землянина своими глазищами, направился к выходу упругой, стелящейся походкой. Мирон рванул за ним, быстро перебирая замёрзшими ногами, молясь не подхватить простуду. Второго лечения непетой ни он, ни его «доктор» могут не пережить.
 Широкая спина маячила впереди, Мирчо исколол все ступни о камушки и щепки. Он старался поспевать за длинноногим актинцем, напряженно вспоминая имя своего случайного спутника. Надо было попытаться расспросить того о многом: Далеко ли до ближайшего города? Не помирились ли земляне с Актой? – Если на родной планете всё-таки пришли в себя и пошли на мировую с суровыми сфинксами, Дрёмов мог бы рассчитывать на безопасную транспортировку домой. Как же его имя? Аниси?.. Асами?..
 – Э-э… – заблеял трясущийся Мирчо, шмыгая носом.
 Сфинкс неожиданно встал как вкопанный, обернулся и, навострив серебристые уши, вылупил на налетевшего на него землянина свои очи. Мирон смутился, как подросток: во-первых – он прижался к провожатому слишком тесно, а во-вторых – от волнения окончательно забыл имя своего спасителя и теперь переминался с ноги на ногу, краснея и мыча, словно заика. Как же его?! Сим-сим?..
 – Я… Я хотел спросить, – наконец сформулировал человек кривоговорящий, – в каких отношениях сейчас Акта с… планетой Земля?
 Политическое обозрение в заваленном хламом пыльном коридоре заброшенной казармы было неуместно до сатиры, но для Дрёмова это был решающий вопрос. Сфинкс сузил глаза, и Мирон даже подумал, что тот его не понял. Открыл было рот, чтобы пояснить, но тот отчеканил:
 – Конфликт, – и стремительно продолжил свой путь.
 Несчастный землянин поплёлся следом. Без сомнений, сфинкс понимал, почему человек прячется по лесам и от кого он бежит. Странно, что он ещё не сдал его в ближайший город или не вызвал военных к их логову. Спускаясь по лестнице, Мирчо совсем приуныл. В раздумьях он отвлёкся от действительности и снова врезался в знакомую широкую спину. Актинец недовольно взмякнул, отодвинулся и указал мечтателю на длинный ряд полок на стене, позволяя Мирону оглядеться.
 Они находились на цокольном этаже, куда свет пробивался из небольших окон под потолком, скудно освещая железные ящики, заполненные связанными за шнурки ботинками всех размеров, полки с одеялами, простынями и голубой, очевидно военной, формой. Человек восхищённо ахнул, глядя на такие сокровища и сразу кинулся к ящику, зарываясь в ботинки, ибо ступни уже задубели от холода. Обувь была тоже форменная. Грубые высокие ботинки на липучках на толстой рифлёной подошве. Мирчо перебирал пары, придерживая норовившее сползти с плеч покрывало, и понимал, что даже самый маленький размер будет ему безбожно велик. Перегнувшись через край ящика так, что ноги повисли над полом, он пытался подцепить приглянувшиеся ему ботинки, когда вдруг его пяток коснулось что-то тёплое и мягкое. Мирон выкрикнул родное «бля!» – в конце концов, здесь запросто могли оказаться какие-нибудь местные грызуны – и, оттолкнувшись руками от сваленной обуви, брякнулся ногами об пол.
 Сфинкс стоял перед ним на одном колене, словно жених, держа в руках какую-то тряпку. Удивлённая волоокая морда глядела снизу вверх на Дрёмова. Судя по замершей позе и вопросу в глазах, актинец не понимал, чего этот странный землянин всполошился. Мирчо пригляделся и понял, что у сфинкса в руках носок! Серый, плотный, похоже, шерстяной. «Сим» закатал его в пальцах и явно намеревался натянуть на босоногого беглеца. Нет, ну до чего странные твари! То не дай Бог задеть их в лифте, а то – собственноручно одевают, словно ребёнка.
 Актинец молчал и, похоже, ждал, пока паникёр угомонится и наконец даст ему себя обуть. А тот, похлопав глазами и так и не придумав, почему бы нет, так же молча протянул стылую конечность. Короткопалая горячая рука сикось-накось натянула сморщенный носок, словно мешок. Для взрослого самца человека мог подойти только подростковый актинский размер, а подростков на военных базах не бывает.
 Мирон так намёрзся, что толстый, мягкий носок развеял всю неловкость от процесса одевания. Чёрт с ними, с этими кошачьими. Их земных «братьев меньших» тоже фиг поймёшь. С ботинками, однако, был полный швах. Можно ещё смириться с совершенно клоунскими размерами, но он совсем забыл про углубление для когтей. Местный супинатор имел ощутимую яму в носу ботинка, чтобы сфинксам было куда укладывать свои четыре игольчатых пальца. К тому же если бы не пониженная гравитация, армейская обувь была бы неподъёмной для человека. Но выбора не было.
 Под пристальным индиговым взглядом Мирчо влез в самую маленькую форму, задумчиво щупая на заднице «ширинку» для хвоста. К счастью, одевать его не полезли, но сверлил «Сим» своими лазерами до чесотки.
 Сфинкс, не таясь, вытягивал шею, разглядывая стыдливо жавшегося за шкафчиками человека. По дымчатой морде скользило что-то вроде недоумения, уши прядали вразнобой, короткие, мягкие, редкие усики подёргивались. Судя по ритмичному шороху, хвост тоже участвовал в размышлениях. В общем, дрёмовский нескладный стриптиз привёл глазастого в своего рода возмущение. Ну, сказать по правде, Мирон тоже был не в восторге, когда разглядывал голограмму с изображением обнажённых сфинксов в своё время. Мало того, что они, взрослые, все здоровенные, особо выдающиеся – и два с полтиной вырастали. Сплошь мускулистые, жилистые и когтистые, у них и хрен был под стать внушительным габаритам. В жизни он их голышом не видел и местной порнушки не встречал, но той голограммы было достаточно для понимания пропорций. Актинские самки его не впечатлили – ни тебе грудей, ни тебе бёдер. На вид – те же самцы, только более худощавые. Ну и морды помягче. Черты, если можно так назвать, поизящнее, что ли.
 Облачившись и затянув все возможные шнуры, чтобы огромная форма не слетела при ходьбе, Мирчо приободрился. Практически сыт, здоров, а теперь и одет. И даже странный сфинкс показался вполне себе адекватным партнёром по сосуществованию. Землянин потупился, склонил голову немного вниз и в сторону – благодарственный местный жест. «Сим» вздёрнул морду, приосанился – вроде как «пожалуйста». А Мирчо изумлённо уставился на небольшую белую «звёздочку» на его шее под подбородком. Вроде бы у животных это называют «бабочкой»... Почему-то стало интересно, есть ли ещё светлые пятна на этом бархатном хищнике. Мирон отвёл глаза, готовясь задать тревожащий его всё утро вопрос. Ведь как ни крути, он был «в гостях», и нужно заручиться одобрением «хозяина» на пребывание. По какой-то причине, возможно, из-за своей молодости, актинец не спешил показывать очевидно более слабому пришлому, кто здесь главный. Может, для него самого лагерь был перевалочным пунктом, а вовсе не убежищем. Землянин нескладно одёргивал собирающуюся в складки форму, зачем-то хлопал по карманам и думал, с чего начать. Сфинкс, как истинный представитель своего вида, превосходно держал паузу, и молчание его, похоже, не тяготило. Наконец Дрёмов решил расcтавить все точки над i.
 – Скажи, ты здесь живёшь? – хрипло пробасил он, вздрогнув от неожиданного эха в полуподвальной комнате.
 Актинец медленно и как-то устало моргнул, словно они уже сто раз обсуждали этот мало интересующий его вопрос. Мирон уже подметил, что сей обманный манёвр был у них призван скрыть волнение. Нарочито расслабленно, сохраняя достоинство, эти усатые обычно так мерились друг с другом хладнокровием. Похоже, «Сим» сам ещё не знал, что делать с приплывшим землянином, но не мог демонстрировать нерешительность. Грива немного приподнялась, ноздри вздрогнули. Наверное, раздумывал, можно ли оставить гостя на своей территории или изгнать. Мирчо как мог сжался, понимая, что подсознательно пытается вызвать у хищника жалость. Даже самому противно стало. Но куда деваться от реальности? Сейчас и здесь без сфинкса он не протянет и недели. Возможно, будь «Сим» постарше – прогнал бы чужака, но молодые особи более, как говорится, социально активные. У них за плечами был прайд и вся их странная клановая жизнь. И это играло Дрёмову на руку.
 – Нет. Ты можешь здесь жить, я скоро ухожу, – старательно выговорил сфинкс, царственно кивая.
 Мирон наклонил голову ещё ниже, чувствуя себя младшей женой с древнего востока, но это он переживёт. В конце концов, ещё вчера он вообще чуть не помер в ледяной реке! Возможно, идиотский межпланетный конфликт вот-вот закончится. Он выйдет «в люди» и будет отправлен домой. А может, даже и компенсация перепадёт за перенесённые страдания! Сейчас же надо переждать: вот выберет себе комнатку поприличнее, утеплится, попробует разобраться с водой… Так, а жрать-то что?
 Человек почесал затылок, чем опять вызвал заинтересованность собеседника. Он уже начал привыкать, что актинец его разглядывает, как статую в музее. Любопытная животина. Да и пусть таращится, жалко, что ли? Прикинув свои жалкие возможности охотника и рыболова, понял, что оставаться нельзя, и нагло выпалил:
 – А можно мне пойти с тобой? – не до реверансов, ей-богу. Всё-таки с местным у него были хоть какие-то шансы выжить.
 «Сим» дёрнул хвостом и как-то насупился. На переносице заломилась морщинка, уши повернулись чуть назад. Он молча развернулся и пошагал к лестнице, а Мирчо поспешил следом. Пусть злится, пусть шипит – главное, чтоб не бросал его в этой дыре. Сфинкс пару раз останавливался, оглядывался на тут же тормозившего человека. Прищурившись, задумчиво рассматривал сузившимися в ребро монетки глазами, будто принимая решение. После секундной паузы нервно дёргал хвостом, разворачивался и снова устремлялся вдоль по коридору. Мирон упорно шагал следом, задвинув гордость подальше. Не хотелось выглядеть жалким, но ещё больше не хотелось быть мёртвым. Он лихорадочно соображал, что бы мог посулить сфинксу за помощь и защиту. И тут его как ошпарило. Помощь!..
 – Стой! – выкрикнул он и бесстрашно схватил напружинившегося актинца за руку. – Ты можешь отвести меня в Дармун?
 Осенившая мысль чуть не разорвала Дрёмова на месте. Последние сутки он был так занят выживанием, что совершенно позабыл о доверительном разговоре с дедовым знакомцем, начальником безопасности на Базе, перед своим отлётом. Тогда без пяти минут отставной подполковник доверительно сказал Мирону после пары бутылок какой-то местной бурды: «Сынок, если запахнет жареным и наши слизняки-дипломаты бросят тебя в этом зверинце – поезжай в Дармун, найди Нокса. Этот жадный чёрт знает своё дело – наши военные держат его на шикарном жаловании, чтобы в случае чего контрабандист вывез людей с Акты на своём корабле…»
 – Зачем? – вывело его из ликования вкрадчивое курлыкание.
 Сфинкс стоял весь напряжённый, держа руку на отлёте, будто опасался, что Мирон на ней повиснет. Дрёмов бесцеремонно сжал жёсткую кисть обеими руками, чувствуя себя уже одной ногой дома. Его вставило не хуже, чем от непеты. Сейчас, когда появилась надежда убраться совсем с этой планетки, он целиком сосредоточился на этой цели, вместо того чтобы нервно шарашиться в поисках норы.
 – Сим! – бесстрашно исковеркал имя Мирчо, решив, что сможет прикрыться человеческим несовершенством. – Мне очень, очень надо быть в Дармуне. Там мне помогут! Я смогу улететь!..
 И захлопнул рот, вдруг вспоминая о строжайшем запрете обсуждать Нокса с кем-либо. Но было поздно. Зрачки сфинкса расширились и вспыхнули, отсвечивая той жуткой зеркальной плёнкой, что так зловеще бликует в темноте. Дрёмов похолодел – его каждый раз пробирало до печёнок от этих демонических особенностей инопланетной сетчатки. Крепкие, острые когти выстрелили из обманчиво мягких подушечек на пальцах и впились в беззащитную человеческую ладонь. Мирон пискнул, боясь дёрнуться, чтобы не выдрало куски мяса этими крюками.
 – Ул-ле-те-е-еть? – прошипел Сим и раздул ноздри, будто намереваясь вынюхать у человека все подробности.
 Мирчо потом изумлялся, что случилось с его неплохими вроде мозгами? Почему он так тормозил с самого начала? Почему не обратил внимание на то, как сфинкс дёргался от боли в шее, там, где всем актинцам наносили родовой знак-татуировку. Местный, узаконенный обычай выжигать это тату напрочь изгнанным из клана навсегда, отдающий средневековыми пытками. Когда Мирон выпалил про возможность покинуть планету, по загоревшимся глазам сфинкса стало ясно, что им по пути.
 – Я не преступник, – гордо вскинул голову «Сим» на подозрительный взгляд Мирона.
 – От чего же ты бежишь? – неуверенно заартачился тот, хотя выхода у него всё равно не было.
 – А ты? – проурчал сфинкс, наклоняясь к человеку.
 Его «спаситель» был таким же изгоем и беглецом, как он сам. Только ему, в отличие от Мирона, некуда было возвращаться.

Глава III

 Человек бодро вышагивал по совсем не страшному освещённому солнцами лесу и с трудом сдерживался, чтобы не поскакать вприпрыжку. До сих пор не верилось в такую удачу. За какие такие заслуги Вселенная благоволила Мирону Дрёмову, было непонятно, да и не суть. Главное, что теперь он имел все шансы действительно добраться до дома! Не гипотетически, лелея несбыточную мечту, а реально. Сфинкс, ещё недавно пугавший своей непонятностью и угрюмостью, в глазах землянина обзавёлся нимбом над треугольными ушами. Мессия, который отведёт его к ковчегу! Из односложных объяснений он уловил, что идти надо два дня, на ночёвку остановятся на заброшенной станции локомобилей.
 Мирчо улыбался, как беззубый дебил, растягивая сжатые губы до ушей, но «Сим» всё равно нервно дёргал ушами, напрягаясь от этой гримасы. Днём они шарили по складу в поисках полезностей в дорогу, переговариваясь односложными фразами. Он победно напевал себе под нос, чем заслужил несколько пронзительных взглядов. Видимо, чуткоухий сфинкс выискивал какой-то смысл в доносившихся со стороны чужеземца звуках. В одной из комнат Мирон нашёл нечто вроде объёмного заплечного мешка с обтрёпанными лямками и оторванным внешним карманом и вцепился в него, как в новогодний подарок. Под уже привычным любопытным взглядом кубовых* глазищ он деловито укладывал в обретённый «рюкзак» запасную пару брюк со склада, две огромные майки, пропахшие сыростью, несколько пар носков с толстым швом «под когти», откопанную на пропускной куртку-дождевик с дыркой на локте, но целым капюшоном. Порвал полотенце на два небольших и в один кусок завернул приборы и жестяную миску из столовой. «Сим» в какой-то момент пропал и вернулся через час с коробкой, набитой всякой медицинской хренью – видимо, разорил медблок. Принёс, поставил рядом с человеком и отступил, будто придушенную мышь подложил. Тот с энтузиазмом зарылся в серые бинты и склянки. Из удачных находок были зубной порошок со сроком годности на полвека и жидкость с резким спиртовым запахом. Из неизвестных, но, судя по реакции сфинкса, полезных вещиц были непонятные пакетики с чем-то сыпучим и тюбик с нарисованной зелёной капелькой. «Сим» уверенно закинул их в Миронов рюкзак, и тот не стал спорить – стало быть, пригодится. Себе за спину сфинкс раздобыл какую-то плоскую котомку, будто сложенный парашют.
 Вышли чуть рассвело. Ночь провели по разным комнатам: Дрёмов утеплился, угнездился под двумя одеялами и даже носа из-под них не высовывал – такой был колотун. Оставаться в этом промозглом месте не было уже никакого желания, причём, похоже, у обоих. Когда два солнца показали свои жёлтые бока на горизонте, путники скромно перекусили каким-то безвкусным крахмалистым овощем и отправились в путь, двигаясь на юг.
 Мирчо будто подгонял попутный ветер в спину. Он практически считал часы до своего воображаемого отлёта и на душевном подъёме даже начал впадать в умиротворённое созерцание довольно скудного актинского пейзажа. Перепады температур и горячие солнца оставили в живых лишь самые крепкие, но довольно уродливые растения – с колючими ветками, шершавыми жёсткими листьями, да и те имели измождённый вид. Спустя полдня Мирон всё ещё легко шёл, почти не чувствуя рюкзака за спиной, то и дело останавливаясь, чтобы подождать отстающего сфинкса. Притормозив в очередной раз, он внимательно оглядел согбенную фигуру попутчика и как-то сразу понял – животина выдохлась. Актинец припадал на одну ногу, понуро волоча хвост по жёсткой траве, и даже без возмущения откликался на «Сима». Дрёмов вдруг задумался, сколько же тот таскается вот так по лесам, недоедая, и до чего он может дойти, если совсем выбьется из сил. И хоть молодой сфинкс и не давал повода себя опасаться, но Мирон зарекся до конца доверять аборигенам. Уж больно скрытные и внезапные те бывали. Не по умыслу, а по своей природе. Может, люди и были в чём-то умнее и хитрее актинцев, но один на один становилось понятно, кто эволюционировал от травоядного примата, а кто – от плотоядного хищника.
 Однако ж за раздумьями о своём попутчике и грядущем спасении было ещё кое-что, тревожащее Мирчо, как больной зуб: он постоянно вспоминал ту бредовую ночь, за которую было так же стыдно, будто всё случилось только что. То ли непета так действовала, то ли адреналин, но воспоминания были очень яркие и какие-то перманентно свежие. Стоило скользнуть взглядом по пепельной шкуре, как под пальцами ощущались теплота и шелковистость, а её сладковатый запах тут же окутывал, словно он тёрся об актинца носом вот только что. Думать об этом в текущей обстановке было так же неуместно, как вспоминать цвет своей пижамы на пожаре, но та ночь тянулась за каждой мыслью Мирчо, как шлейф от жаркого, бесстыжего сна. Без сомнений, внимательный сфинкс ловил нервозные взгляды попутчика, но о его выводах оставалось только догадываться.
 Мирчо встряхнулся, откладывая рефлексию на потом, и склонил голову набок, разглядывая сфинкса пристальней, пытаясь понять, что не так:
 – Ты хромаешь?
 Сим насупился, смешно сведя короткие вибриссы бровей, и молча сел на заваленное бревно. Землянин уже подметил за ним такую манеру: тот всё слышал, видел и понимал, но отвечал через раз, даже если его переспросить. Упрямец снял ботинок и, что-то шипя себе под нос, вытянул перед собой стопу. Мирчо ахнул: на всех пальцах кожа была стёрта в кровь.
 – Ты зачем терпел? Как же ты пойдёшь теперь?
 Расстроенно сбросил рюкзак на землю и полез за аптечкой – судя по увиденному, они задержатся, и надолго. Сим разглядывал пострадавшую конечность, водя ушами, вслушиваясь в тихую инопланетную ругань. Не понимая смысла, он вполне уловил интонацию и, казалось, даже виновато склонил голову. Мирон опустился рядом на колени, откупоривая пузырёк вроде с обеззараживающим. Сфинкс инстинктивно поджал свои серые пальчики, и человек втихую усмехнулся.
 – Я осторожно, – зачем-то успокоил он «пациента» и, смочив кусочек бинта, прижёг ранки.
 Тот заворчал и даже оскалил на Мирона острые зубы, но он не стал лебезить, а строго глянул на страдальца:
 – Всё уже.
 Хотел было подняться, но Сим ловко выцепил из рюкзака тюбик с нарисованной зелёной каплей и протянул на ладони. Вручил и сосредоточенно приготовился терпеть «заботу». Мирчо замер на пару секунд, опешив от такого доверия своих лап чужаку, а потом головой покачал – похоже, сфинкс был ещё младше, чем показалось вначале.
 – Хвост убери, – буркнул он, когда тёмно-серый кончик взметнул сухие листья, нервно дёргаясь рядом с «целителем».
 С горем пополам больной был обихожен. Мирон несмело надеялся, что у сфинксов быстрая регенерация, да и не отрубило же ему лапу, в самом деле! Солнца уже перевалили зенит, и жара стремительно спадала. Он поёжился, всё отчетливее понимая, что ночевать придётся в лесу. До этого Мирчо малодушно отмахивался от сего печального сценария, убеждая себя, что к вечеру они дойдут до станции. От отчаяния он даже прикинул, нельзя ли будет хлопнуть на ночь то обеззараживающее, чтоб согреться. Хмуро оглядываясь в поисках сухого места, вздрогнул от неожиданного громкого скребущего звука.
 Сим сидел на облюбованном бревне и меланхолично пилил свой ботинок довольно увесистым тесаком. От такой странной картины Мирон оцепенел на время, пытаясь понять две вещи: какого чёрта сфинкс делает, и откуда он взял тесак? Тот методично отпилил верхнюю часть носа у одного ботинка и взялся за второй. Дрёмов прищурился, догадываясь, но всё-таки уточнил:
 – Это чтоб не жало?
 Сфинкс мурлыкнул в ответ, и Мирон с удивлением отметил про себя, что уже понимает некоторые слова по-актински – тот сказал «да». Хитро придумал с ботинками, ничего не скажешь.
 – Ты сможешь идти? – Мирчо взбодрился, таки затеплилась надежда не замёрзнуть насмерть под открытым небом.
 Сим аккуратно влез в свои «улучшенные» ботинки и припечатал:
 – Ночевать здесь.
 И так он это бескомпромиссно сказал, что от злости и безысходности Дрёмов сжал зубы и даже кулаки. Как же захотелось двинуть в эту сизую, безэмоциональную, лупоглазую морду. За то, что ничего не объясняет, не советуется, соображает там что-то сам с собой и своей треугольной думалкой. Мирчо всплеснул руками, чтобы хоть как-то снять напряжение с мышц.
 – Да как тут ночевать?! На ледяной земле?! У меня шерсти нет! – и он распахнул свою драную ветровку на груди, словно в доказательство.
 Сим дёрнул ушами на повышенный тон, ударил хвостом в воздухе, как хлыстом. Но Мирону уже остоедренело следить за всеми этими невербальными знаками, он уже сыт по горло этими дикарями, этой адской планетой, голодом и холодом, особенно когда до спасения рукой подать. Он резко вскинул рюкзак за спину, сдвинул брови.
 – Никаких ночёвок! Пошли!
 В запале он метнулся к застывшему сфинксу, схватил того за рукав и потащил за собой, как ему показалось, на юг. За спиной раздалось шипение, Мирчо вдруг почувствовал тепло близко-близко, холку что-то сдавило, и несколько острых клыков, как компостеры, прошили куртку сзади коснувшись шеи.
 – А-а, бля!..
 Дрёмов отпрыгнул в сторону, как заяц, с колотящимся сердцем, ощупывая загривок пальцами, оглядываясь и пятясь от затихшего хищника. Сфинкс стоял, чуть согнувшись, как перед прыжком, таращась на него своими бликующими фарами. Мирон машинально посмотрел на руку – крови не было.
 – Ты что… меня… укусил?!.
 Мирчо, как заговорённый, топтался на месте, не мог сообразить, как реагировать. Подсознательно стараясь не делать резких движений, он то поднимал глаза на притихшего сфинкса, то вглядывался в кусты, ошалело раздумывая, не удрать ли. Что можно ожидать от дикаря, раз он уже зубы в ход пустил на пустом месте? Но ещё страшнее было бежать и слоняться одному по этому лесу. Ведь он ни в жизни не доберётся до города без сфинкса. Может, решись Сим наступать, Мирон бы всё-таки сбежал, но тот стоял неподвижно, и даже зрачки немного сузились, глаза снова отсвечивали синевой.
 – Укусил, надо же… – всё ещё не веря в происшедшее, по-русски бормотал Мирчо себе под нос, потирая шею.
 Сфинкс выпрямился и под настороженным взглядом человека одёрнул рукав своей куртки. Нервы немного улеглись, и до Мирона вдруг дошло, что он первый схватил актинца, причём совершенно бесцеремонно, да ещё и покрикивая. Но кусаться – это что вообще?..
 Сим вдруг отвернулся от него, будто ничего и не было, поставил свой рюкзачок на бревно и начал его по-деловому расстёгивать. Мирчо переминался с ноги на ногу, не понимая – что, это всё? Конфликт исчерпан, и они снова братья по разуму? С тоской поглядел на солнца, уже прятавшиеся за кроны деревьев, обречённо вздохнул. Холодеющий воздух начал покалывать нос и уши, под куртку пробирался морозными струйками ветер. Уже какое-то время хотелось отлить, но подумать о том, чтобы вывесить яйца на холод, было жутковато. Он поднял к лицу ладони и подышал на них, скорее, чтоб хоть чем-то заняться, чем согреться. Сфинкс тут же настороженно глянул на него из-за плеча, поводя ушами, и Мирон спешно пожаловался с вызовом:
 – Холодно, – и присовокупил по-русски чуть тише: – Бля.
 Удивительно, но самоназначенный командир не проигнорировал его жалобу. Он бросил свой рюкзак и, заявив «огонь», стал подбирать сухие ветки с земли. Землянин, не ожидая уже никакой помощи от этого усатого чудища, тут же радостно скинул котомку и споро взялся за поиск дров. Минут через пять у них уже была приличная кучка всего, что могло гореть: кора, сухие листья с травой, палочки, веточки. Мирчо немного согрелся во время поисков, а от голода начал принюхиваться к каким-то бледным ягодкам. Попытался поковырять пальцем блестящий нарост на стволе дерева, благоухающий, словно свежий огурец, но отдёрнул руку на окрик Сима. Вот чёрт глазастый, следит.
 – Нельзя, яд, – коротко пророкотал сфинкс, забавно покачивая головой, как игрушка. Вроде как «нет-нет».
 Человек принёс очередную куцую охапку и уселся рядом с будущим костром, наблюдая за напарничком. Что ни говори, а гены не пропьёшь – в изяществе этим тварям не откажешь. Все движения будто заранее отрепетированные, отточенные, экономные. Сфинкс словно перетекал из позы в позу в пространстве, и так тихо, почти не слышно. Мирчо постоянно щурился в надвигающихся сумерках, оглядывался, теряя его из виду. Наконец актинец удовлетворился запасами хвороста и начал колдовать над их кострищем. Запалив круглую чёрную таблетку из своего рюкзака, быстро кинул её в центр, и они дружно начали подпихивать в огонь мелкую щепу. Уютно потянуло дымком, теплом обдало лицо и руки. Пока землянин приплясывал рядом с занявшимся костром, Сим наконец разложил свой рюкзачок прямо на земле в полноценную подстилку на двоих. Мирон наклонился, приглядываясь: подстилка была из тонкого, но довольно жёсткого материала, поделенная на квадраты, словно шахматная доска, и складывалась по прошитым сгибам в аккуратную стопку. Из-за такой компактности он и не понял, что сфинкс тащил на спине здоровое полотнище. Более того, слоёв было два, и, общупав изделие вдоль и поперёк, человек понял, что это спальный мешок. Пока повеселевший мерзляк умащивался на тёплой подстилке, Сим снова исчез. Мирчо достал из своего рюкзака фляжку с водой, смочив кусок полотенца, обтёр руки и лицо. Взгляд упал на миску, и в животе заурчало. Он огляделся по сторонам: кусты были совсем чёрные, темень за пределами их маленькой полянки стояла непроглядная. Из зарослей доносились пугающие шорохи, несколько раз что-то хрустнуло, словно кто-то рубил деревья. Дрёмов старался не циклиться на мысли, что он один на освещённом месте, не видящий ни зги, даже ближайших деревьев. Через пару нервозных минут он уже подумывал, а не начать ли кликать Сима в темноту, но тот сам бесшумно появился у него за спиной, волоча за собой здоровенную ветку прямо с листьями. Мирон встал, чтобы помочь, хоть и не понимал, какой толк с этих свежих, даже на вид влажных прутьев.
 – А зачем ты… Ай!
 Жалящая боль пронзила ладонь, Мирчо дёрнул рукой, в ужасе уставился на какую-то мерзкую тварь – не то муху, не то жука, – вцепившуюся в его кисть. Одуревший от омерзения, он заорал, замахал рукой, запрыгал, стряхнул насекомое и закружился на месте, лихорадочно оглядываясь.
 – Затем, – серьёзно объяснил сфинкс и начал быстро общипывать свежие побеги с ветки и кидать в огонь.
 Воздух тут же наполнился кисловатой горечью. Пока Мирон успокаивал дыхание и приходил в себя, не переставая осматриваться, Сим выдал целую фразу, из которой были понятны только слова «бояться» и «запах». Перепуганный землянин рьяно взялся обрывать мелкие листочки, чувствуя, как рука всё больше и больше ноет и дёргает. Несмотря на недавний голод, стало подташнивать, и Мирчо нескладно опустился на покрывало, пытаясь сфокусировать взгляд на огне, который почему-то начал троиться.
 – Сим…
 Мягкие подушечки коснулись лица, тяжёлая голова запрокинулась назад, перед глазами плясали сапфиры на сером, желудок поджимался к горлу. Его положили на бок, стало опять знобко, по спине скатывались холодные струйки пота. И ещё стало страшно до чёртиков, даже страшнее, чем тогда, в реке.
 – Сим…
 Сознание болтало, словно лодку в шторм. Сфинкс был где-то рядом, мельтешил перед расфокусированным взглядом, Мирчо инстинктивно пытался ухватиться за него, даже прижаться. Перед глазами появилась фляга, из горлышка вода полилась в миску, стоящую рядом на покрывале. Вот пакет, найденный в аптечке, с разорванным боком. Порошок посыпался в воду с шипением, на фоне рыжего огня было видно, как над миской поднялась взвесь. Мирчо дёрнули вверх, пытаясь усадить. Он хватался за тёплые мягкие кисти, за широкие плечи, он не один – одному так страшно. Зубы звонко стукнулись о холодный край миски, во рту растеклась кислятина, притупив тошноту. Мирчо давился, но выпил всё до последней капли. Лучше не стало, но в голове стучалась одна мысль: он принял лекарство, сейчас отпустит, он спасён. Отлично помнилось, что делает эта их «микстурка», и, зажмурившись, ждал эффекта. Господи, что ж так херово-то…

Глава IV

 …Как же хорошо! Мирчо потёрся носом о тёплую, благоухающую шкурку и прижался плотнее к боку своей мягкой «грелки». Открыл глаза и потянулся. В мешке было очень тепло, хоть и тесно. Погладив ладонью горячего сфинкса, тихо спящего рядом, он беззастенчиво закинул на него ногу. Вообще, тот, первый, приход от непеты был куда мощнее. Сейчас Мирону не хотелось петь и плясать, не хотелось даже вылезать из уютной «норки». Не было той оглушающей радости, только спокойствие. Правда, здоровяка рядом всё так же хотелось потискать и приласкать. Сим заворчал, не открывая глаз, дёрнул губой. А Мирчо высунул голову из спальника и огляделся. Небо едва просветлело и в лесу было совсем тихо. Местные «птицы» спали, значит, даже ещё не утро. Костёр тлел красно-пепельными углями, по кругу кострища были щедро разложены скукожившиеся от температуры листья, источая горько-кислый аромат. Мирчо вытянул раненую руку, с удивлением заметив, что укус всё ещё яркий, даже отёчность не совсем спала. А ведь прошлый раз порезы и синяки прошли за одну ночь. Может, к непете есть привыкание?.. Он перевёл глаза на дымчатую морду и невольно умилился. Вблизи можно было разглядеть каждую ворсинку, каждую подпалину на носу. Сфинкс лежал на спине, повернув голову в его сторону. Человек тихонько провёл пальцами по скуле, такой невозможно бархатной шее, попытался разглядеть белую «звёздочку» под подбородком. Приподнялся на локте и нежно прикоснулся губами к серебристой щеке. Сейчас тело не разрывало от желаний, как в тот раз, но до чего же было приятно оглаживаться об это изящное и опасное создание. Сим задышал глубже, и его веки задёргались, похоже, просыпался. Беспечно подумалось: «Ну и что?» Ведь сфинкс уже наблюдал, как люди реагируют на непету. Сам дал – что теперь жаловаться?


Продолжение

@темы: текст, ксенофилия, Моя вселенная, Фандомная Битва 2015, fandom Xenophilia 2015

---

Течение

Продолжение Главы IV

 Проснувшись около десяти, Дима сладко потянулся, чувствуя, что выспался. Пройдя, пританцовывая, в ванную, повозмущался сквозь улыбку на «этот бардак». Бросил мокрые полотенца в стиралку, поднял уроненное накануне мыло. Пока чистил зубы, оглядывал себя в зеркале в поисках следов их горячей ночки, и с сожалением констатировал, что их нет. То ли кожа как у слона, то ли Андрей очень аккуратен. Слопал омлет, запил чаем с молоком. Бантик тоже сыто потянулся возле миски и потрусил к балкону – к своей засаде на пролетающих ворон. Кротов привычно откинулся спиной на холодильник, смотрел на чёткие облака в чистом небе. Почти май. Экзамены должны пройти без проблем, половину зачётов поставят автоматом, родители с бабулей уедут на дачу, и все ночи и дни будут их с Андреем. Он возьмёт побольше заказов, сделает всё за пару недель, и можно на месяц забить на работу. Можно махнуть на машине на море, в Анапу, а лучше в Абхазию. В июле вместе поехать на сборы в Питер, оттуда тоже есть куда рвануть. Может даже на корабле, там есть какие-то круизы. На жеманных трансвеститов они не похожи ни с какой стороны, так что никто на них коситься не будет – подумаешь, два мужика отдыхают вместе. Про сегодняшние соревнования Кротов не волновался. И скорость у него хорошая, да и не сильно расстроится, если не выиграет. В Питере отыграется или после, делов-то. Одеваясь, подумал, что наверняка запалится сегодня при Андрее. Начнёт глупо и счастливо лыбиться, таращиться, возможно, постарается полапать, как бы невзначай. А тот будет скользить своими белёсыми глазами по его лицу, вскидывать одну бровь, кривить свой красивый рот и, наверняка, томно облизывать губы. Он мастак во всяких провокациях! Дима подхватил ветровку, и, всунув ноги в кеды, выскочил из квартиры.
 Движуха начиналась уже на подходе к бассейну. Парковка забита, кому не хватило мест, бросали машины прямо на тротуаре, приходилось протискиваться между пыльными железными боками. Возле крыльца стояло несколько рыжих автобусов с гордой вывеской «Заказной». На лестнице толпились люди всех возрастов: и спортсмены, и их тренеры, и болельщики, и чёрт ещё знает кто. Мужчины нервно курили, молодёжь втыкала в телефоны, нарядные женщины болтали, с интересом оглядывая всех вокруг. Просочившись через главную дверь, Кротов направился сразу в зал. На подходе к раздевалкам увидел Сотникова с Демидовым. Тренер нервно двигал массивной челюстью из стороны в сторону, а Демидов тут же затараторил:
 – Ну, Димон, у тебя и выдержка. Я уже час тут торчу. Хотя, лучше бы дома сидел, чесслово, тут такой дурдом…
 Сотников поднял руку, останавливая словесный поток, повернулся к Кротову.
 – Ну что, готов? Ты это… смотри. Значит, сначала пусть Демидов идёт, там первые два заплыва можно ещё слить, – и он ещё раз махнул рукой на Демидова, не желая с ним препираться. Видимо, с самого утра этим занимались, хотя всё было обговорено уже тысячу раз. – А потом ты идёшь на последние два и тут надо только первое место, понял?
 Дима кивнул, да и Демидов возмущался скорее для порядка. Понимал, что у Кротова скорость выше. С финалистами Демидову не тягаться. Его задача вывести их школу в финал, а там уже Дима добивает оставшихся. Сотников похлопал по карманам, достал пачку сигарет.
 – Пойду покурю, – он кивнул и пошёл к выходу. Демидов поскакал следом, застрекотал что-то предвкушающе.
 Дима оглядел рекреацию и пошёл в дальний коридор, в тренерскую. Мама позвонила ещё с утра, пожелала удачи, извинившись, что не смогут прийти – день-то рабочий. Он пообещал отзвониться сразу после победы. В коридоре было непривычно многолюдно, большую часть людей он видел впервые. Из зала шёл гул, слышались всплески, крики болельщиков и свист судей. Дима заглянул в тренерскую – Неволина там не было. Отправив Андрею пустую СМС, Дима поплёлся в раздевалку.
 …Улыбающийся Демидов практически вылетел из воды, едва касаясь металлической лестницы, обрызгивая всех рядом стоящих. Дима похлопал его по плечу, кивнув на Сотникова:
 – Я думал, он сейчас в воду кинется – бегал вдоль бортиков, как маньяк-спасатель! – они засмеялись тем самым смехом, когда всё страшное позади, когда победа наша и всё уже смешно. – Молодец! Как ты в конце прям у-ух!..
 Кротов изобразил рукой не то взлёт самолёта, не то полёт стрелы. Демидов надулся от гордости.
 – Да я даже не ожидал, что так вырвусь, прикинь, – выкрикивал он, нарочито удивлённо тараща глаза и мотая мокрой башкой, стряхивая капли с короткого ёжика. – В конце уже жал, думаю, помирать – так с музыкой!
 На тумбы потянулась следующая группа, ведущий объявлял школы в микрофон, болельщики хлопали и улюлюкали. Сотников кивал как болванчик, протягивал Демидову полотенце, забирал из рук очки, суетился. Они стояли мокрые и счастливые, Диму распирало азартное предвкушение. Если в этом году возьмут первое место, это будет уже третья победа подряд. И все – с Димой в финале. Он умилялся на сдержанное Сотниковское «ну, пока всё путём, ага», видя, как тот на самом деле психует, волнуется. Кротов кинул взгляд на скамью по левому бортику. Цель была обнаружена уже давно. Неволин сидел в окружении других тренеров и каких-то ещё неизвестных мужиков, видимо, из спортивного комитета. Он тоже поглядывал в ответ, слегка улыбался своей обещающей улыбкой. Про себя Дима именно так её называл – обещающая. Она манила, сулила нечто, о чём ты можешь только мечтать, но не говорить вслух. Андрей словно видел его насквозь вместе со всеми глупыми желаниями, и соглашался, обещая даже сверх того. Вот как Дима видел эту улыбку. И каждый раз, глядя на неё, начинал чуть глубже дышать. Гул зала приглушался, он видел только Андрея, остальные казались размытыми, будто за запотевшим стеклом. И тогда Неволин милосердно отпускал взгляд, не педалируя, иначе пришлось бы пловцу мыкаться по залу с крепким стояком. У самого не хватало силы воли отвести глаза первым. На таком нерве, подгоняемый возбуждением зала, он готов был горы свернуть.
 …Первое, что услышал Кротов, когда вынырнул, это вопль Демидова. Он перекрыл даже объявление судьи о его, Диминой победе. Кротов стянул очки и залихватски подбросил их вверх. Сотников, ещё не придя в себя, рассеяно жал руки всем подряд, принимая поздравления. Зал хлопал, с первых рядов свистели их ребята из других "возрастов". Пловец с правой дорожки подплыл, чтобы пожать ему руку. Сверкая своей коронной улыбкой, Кротов благодарил соперника, даже пожелал ему удачи в следующий раз. Когда он вылез, неуёмный Демидов напрыгивал на победителя, будто пытался влезть ему на плечи, махал в воздухе каким-то флажком, неизвестно где раздобытым. Брызги, свист, смех – Дима чувствовал себя голливудским женихом, выбегающим из церкви под градом рисовых зёрен. Он озирался, оглядывал лица в поисках единственного. Кто-то потянул его к скамейке, на плечи легло полотенце. Он продолжал кивать «спасибо» на летящие со всех сторон «молодчина!», не прекращая сканировать зал. Наконец, Дима его увидел.
 Андрей быстро шёл к выходу из зала. Следом, практически толкаясь в спину, шагал крепкий невысокий мужик, лет под пятьдесят. Кротов вспомнил его по другим соревнованиям, тот вроде из комитета или судейских. Он мигом забыл про победу и людей вокруг, резко встал и, как был в полотенце, устремился за ними. Почти бегом вылетел в коридор, чуть не поскользнувшись в мокрых шлёпках. Озираясь, пошёл к тренерской. Народу было немного, основная масса хороводилась в зале. Андрея нигде не было видно. Он заглянул в тренерскую, попытался вломиться в закрытую складскую, пробежал по туалетам и душевой. Если Неволин не вышел из здания, то где он? Телефона, естественно с собой не было, и Дима начал психовать, даже сам пока не зная, почему. В принципе, ничего такого – подумаешь, вышел с другим тренером или кто он там есть. Но под рёбрами неприятно сжалось, будто что-то вот-вот случится. Дима дошёл до конца коридора, встал перед дверью на пожарную лестницу. Толкнул, не успев удивиться, что она вообще открыта. Выйдя на площадку, закрыл за собой дверь, инстинктивно стараясь производить как меньше шума. Здесь было почти тихо, ни голосов из коридора, ни гула из бассейна. Дима замер на несколько секунд, прислушался. С верхней площадки перед чердаком донеслось шуршание то ли обуви, то ли одежды.
 – Предлагаю закончить это увлекательное мероприятие, – ровный голос Андрея шёл оттуда.
 Кротов тихо двинулся на звук, ловя каждое слово. Тон Андрея не предполагал никакого дружелюбия или расслабленности, в нём отчётливо сквозило раздражение. Снова шуршание и второй голос, явно постарше.
 – Ну чего ты ерепенишься? Давай, вот. – звук подошв, скребущих бетонный пол. – Вот, как ты любишь, да? Сейчас… вот…
 – Сергей, блядь, убери руки, – донеслось до Димы и последние ступеньки он пролетел за долю секунды.
 Грузный мужик прижимал Андрея лицом к стене, одной рукой шаря по его животу и груди, а второй пытаясь стянуть с него брюки. Это Дима уловил уже краем глаза, как в замедленном кадре подлетев к мужику и, развернув за плечо, прицельно ударив кулаком в лицо. Мужик качнулся назад и тогда Дима ударил второй раз. Сквозь красную пелену, он скорее увидел, чем почувствовал, как Андрей повис у него на руке, потянув в сторону. Вырвав руку, снова ударил, держа в фокусе только одну мишень. Мужик упал, и он попытался усесться сверху, чтобы разбить к ебеням его голову, пробить череп кулаком до самого пола. Он уже замахнулся, когда чужие руки обхватили сзади и дёрнули прочь от жертвы. Дима попытался поймать равновесие, но гиря на спине оказалась неожиданно тяжёлой и он, всё-таки, попятился назад, продолжая тянуться руками к ненавистной разбитой морде. В поле видимости появилось лицо Андрея – глаза широко распахнуты, губы двигались, он что-то говорил, тряся Диму за плечи.
 -… слышишь меня? Всё, успокойся! – родной голос доносился словно сквозь воду.
 Дима ошарашенно крутил головой, автоматически ощупывая Андрея, проверяя всё ли с ним в порядке.
 – Что? – тот ловил и прижимал к себе его ладони, правильно истолковав Димины действия. – Со мной всё нормально, успокойся, я сказал!
 Из-за его спины показалась покачивающаяся массивная фигура. Морда в хлам, красные потёки на белой майке. Сергей поднялся и встал, держась одной рукой за стену, другой пытаясь зажать нос, чтобы остановить кровь. Дима уставился на него немигающими глазами, дёрнув Андрея за руку, пытаясь завести себе за спину.
 – Ну-ка успокоились! Оба! – прошипел Неволин, и все замерли.
 Сергей сощурился, цепко оглядел "парочку". Кротов вдруг сообразил, как они выглядят. Мужики так друг к другу не прижимаются и за руки не держатся. Сергей зло ухмыльнулся, нарочито "удивился" на обоих.
 – Так это что, ёбарь твой? – вопросительно процедил сквозь зубы в кровавой плёнке. – Совсем охуел, теперь ещё со школьниками трахаешься? А ты на кого, сопляк, руку поднял? – это уже Диме. – Да ты у меня вылетишь из всех школ с пожизненной дисквалификацией!
 – Сомневаюсь, – Андрей покачал головой, и Сергей уставил на него полный ненависти взгляд. – Думаю, если он объяснит, что пытался отодрать тебя от моей задницы, комиссия может ему посочувствовать. Как думаешь?
 Сергей скривил рот и сплюнул на пол красную слюну. Дима ловил каждый жест, готовясь налететь на него с кулаками в любую секунду, хотя после слов Андрея пылу у мужика явно поубавилось. Андрей подобрал с пола Димино полотенце и кинул Сергею.
 – Вытрись пока. Я схожу за аптечкой и одеждой... И подгоню машину, дай ключи. Жди здесь. Дима, за мной.
 Стиснув Диму за локоть, потащил его вниз по лестнице. Они спустились до следующей площадки, остановились перед дверью на этаж. Неволин выглянул в коридор и дёрнул Диму за собой. Немногочисленная публика, снующая по коридору не обратила на них внимания. До тренерской шли в полном молчании. Андрей взял Димину руку, посмотрел на костяшки, тихо по-деловому заговорил.
 – Не светись рукой. Иди к Сотникову, скажи, что у тебя срочные дела, и ты не останешься на награждение, одного Демидова достаточно. Езжай домой, я позвоню.
 Кротов сосредоточенно смотрел Андрею в лицо и кивал, как послушный ученик. Тот оглядел пустой коридор, быстро коснулся Диминых губ своими и так же быстро отвернулся.
 – Пошёл, – скомандовал он через плечо, заходя в тренерскую.
 Димино тело отозвалось на команду, он быстрым шагом направился в раздевалку. Кивал на поздравления с разных сторон, поспешно натягивая одежду и собирая сумку. Сердце стучало на удивление ровно, руки-ноги "работали" будто сами по себе. Сотникова он нашёл в медпункте, и судя по блестящим глазам, уже отметившего. Антоныч чем-то поспешно зазвенел под столом, когда Дима вошёл в кабинет.
 – А-а, это ты, – облегчённо выдохнули оба и тут же заголосили. – Ну, герой! Ну, уважил!
 Дима дежурно улыбался, пожал руки, извинился, что не может остаться, что надо «сейчас» и «срочно» и ему «так жаль». Мужики потужили с секунду для приличия и снова загремели тарой, помахав Диме на прощание, а Антоныч в запале пожелал ему жить сто лет, и ни годом меньше.
 Отчитавшись перед матерью и выслушав, что они ни секунды в нём не сомневались, Дима шагал к метро, чувствуя, что адреналин наконец схлынул. Мозг заработал, переваривая случившееся. Через секунду Дима замедлил шаг. Стоп! Куда он пошёл? Оставил Неволина с этим мудаком? Чёрт его знает, что тому в голову взбредёт, когда Димы не будет рядом! Он развернулся и, налетая на прохожих, помчался обратно. Андрей сказал «подгоню машину», значит имел ввиду запасной выход с торца. Там железное ограждение, и машины никто не ставит. Дима обежал здание, минуя шумное крыльцо и парковку. На площадке перед дверью запасного выхода стояла серебристая иномарка. Кротов остановился рядом с оградой, вглядываясь в казавшуюся глухой дверь, заранее прикидывая, что будет делать, если Андрей оттуда так и не выйдет. Он уже вытаскивал телефон, когда дверь открылась. На площадку вышел Андрей, ведя под локоть грёбанного Сергея. Тот был в застёгнутой до подбородка куртке, на голове – бейсболка с низко опущенным козырьком. Он прижимал прозрачный надутый пакет к переносице, глядя под ноги, стараясь не оступиться. Дима зачем-то взялся вспоминать как называются эти пакеты: не то «Снежок» не то «Ледок». Их надо было сильно ударить, там что-то лопалось и они наполнялись ледяной жидкостью. Андрей открыл дверцу машины и усадил побитую жертву страсти на водительское сиденье. Иномарка заревела двигателем, а Дима замер, опасаясь, что Андрей сейчас тоже сядет в салон, но тот не двигался с места. Машина дёрнулась и, выдав порцию сизого дыма, уехала к воротам. Неволин задумчиво оглядел площадку и упёрся глазами в Диму, не успевшего схорониться за кустами. Он вдруг комично упёрся руками в боки, криво усмехнувшись, и Кротов, весело заржав, помчался прочь, словно пацан, застуканный за подглядыванием у женской бани.
 В квартире Дима не находил себе места. Метался из комнаты в кухню, непроизвольно сжимая и разжимая ноющий кулак – костяшки немного раздулись и отекли. Пребывая в каком-то подвешенном состоянии, он не мог ни радоваться, ни расстраиваться. Постарался взбодрить себя мыслью о победе, но каждый раз всё возвращалось к мерзкой разбитой морде. Ему надо было услышать от Андрея, что всё в порядке, что он не сделал ничего страшного или непоправимого. Неволин сбрасывал звонки, правда прислал СМС: «Жди. Скоро приеду». И Дима ждал. По его подсчётам награждение уже давно закончилось, и чем занимался его тренер, было непонятно. Неужели пошёл праздновать с остальными, пока он тут сидит как на иголках? Переделав всё что можно было по дому, Кротов решил сесть за работу. Он аккуратно забивал информацию в ячейки, стараясь следить за курсором. В колонках пел Placebo, вгоняя в ещё более тревожное состояние. Дима решил работать до прихода Андрея – в конце концов, даже если тот не объявится сегодня, он хоть работу закончит в срок. Пару раз приходили пьяные СМС-ки от Демидова без знаков препинания. Одна гласила «Димон мы лутшие» почему-то через «т», а вторая вообще непонятное «Т перь нвм вс епоплечц». Дима покачал головой и изумился, что этот человек ещё имел совесть подтрунивать над тем, как плохо Кротов пьёт!
 Звонок выдернул его из кресла, и Дима вприпрыжку побежал открывать. Андрей стоял за дверью, держа в руках тёмно-зелёную бутылку шампанского.
 – Ну, Кротов, принимай поздравления, – выдал с хитрой улыбкой и зашёл в прихожую.
 Дима повис на нём, как дошкольник, громко чмокая в щёки и нос. Андрей поджимал плечи, уворачиваясь.
 – Ну, харош, щекотно! На, возьми бутылку, пока не уронили.
 Кротов потащил шампанское на кухню, почувствовав, как гора упала с плеч – похоже, Андрей не злился.
 – Заходи, разливаю, – скомандовал громко, доставая обычные высокие бокалы для сока.
 Андрей плюхнулся на диван, закрутил головой, видимо, в поисках кота.
 – Ну, ты сегодня звезда, Кротов, скажу я тебе не тая, – начал он и Дима состроил виноватую мину.
 – Ты злишься?
 – Ну, вообще-то, Димочка, тебя занесло, – сказал Андрей уже без улыбки, и стало ясно, что взбучки не избежать.
 Кротов упрямо нахмурился, протирая запылившиеся бокалы кухонным полотенцем.
 – Но ведь он...
 – Что он? – Неволин поставил локти на стол, сцепив руки в замок. Его ледяные глаза смотрели строго, но без агрессии.
 Дима набычился и сел на табурет.
 – Он же тебя там чуть не...
 – Неужели ты всерьёз думаешь, – перебил его Андрей. – что уважаемый гражданин, мой коллега, стал бы насиловать меня на городских соревнованиях, как урка в тюремном душе?
 Неволин наклонил голову к плечу, сделал паузу. Не дождавшись ответа на свой, можно сказать, риторический вопрос, он продолжил:
 – Или ты считаешь, что я не смогу справиться с мужиком в случае подобной угрозы?
 Снова пауза и снова молчание.
 – Ты понимаешь, почему ты это сделал, Дима?
 Кротов, наконец, поднял глаза и упрямо выпятил подбородок.
 – Потому, что нехуй лапы свои распускать! – выпалил гневно и снова уставился в столешницу.
 – Во-от, – протянул Неволин и словно подвёл итог: – Тебя заносит, Димочка.
 И вдруг неожиданно мягко улыбнулся, показывая, что неприятная часть подходит к концу.
 – Я не принцесса в башне, и на меня не надо заявлять права. Иди ко мне.
 Кротов встрепенулся, подскочил с табуретки, прильнул к Андрею. Тот обнял его за талию и упёрся в Димин живот острым подбородком, глядя на него снизу вверх.
 – Обещай, что ты больше не доставишь нам неприятностей, – попросил тихо, и Кротов поспешно закивал, среагировав на такое сладкое «нам».
 Полюбовался на Андрея, нагнулся к его лицу. Поцелуй получился горячий. Их будто закоротило. Неволин тоже был на взводе, хоть и не показывал виду. Дима опустился рядом на диван, обнял его за шею. Почувствовал себя ребёнком, которого отругали и даже отшлёпали, но заверили, что он всё равно любим. Кротов прижимался близко-близко, испытывая чувство бесконечной благодарности сам не зная точно за что. Андрей отстранился от Димы и серьёзно посмотрел ему в глаза.
 – А теперь самый важный вопрос, Дмитрий.
 Тот затаил дыхание.
 – Где Бантик?
 После секундного молчания, оба заржали, хоть шутка и была, прямо скажем, так себе. Но после нервного дня, после соревнований и драки, смех расслабил лучше любого алкоголя. Напряжение быстро спало, и Дима ничего не заподозрил, когда Андрей сказал:
 – Я там машину на полдороги раскорячил, пойду переставлю.
 Кротов кивнул и вернулся к бокалам. Накинул на горлышко бутылки полотенце, скручивая пузатую пластиковую пробку. Когда та звонко выскочила под тихое шипение пузырьков, из прихожей раздался щелчок дверного замка.
 Больше Андрей не возвращался.

Глава V

 Когда Неволин не вернулся через пятнадцать минут, Дима заволновался. Набрал выученный наизусть номер, но телефон оказался отключен. Кротов спустился на улицу, обошёл дом, оглядел двор, но не обнаружил ни машины Андрея, ни его самого. Он успокаивал себя мыслью, что тот, возможно, отъехал в магазин и вот-вот вернётся. Просидев с полчаса под подъездом, Дима растерянно пошёл домой. В голову лезла всякая муть, одна другой страшнее.
 Ещё через полчаса, он практически был уверен, что такой спешный отъезд Андрея связан с дракой – возможно, этот сучий Сергей позвонил с угрозами или ещё чем, и тому пришлось поехать разбираться. Кротов клял себя последними словами за то, что подвёл Неволина под такой монастырь.
 Когда в руках звякнул телефон, Дима вздрогнул всем телом и уставился на экран. СМС от Андрея. «Уехал по делам. Будет время – напишу». И всё. Он медленно осел на диван, перечитывая скудный текст на светящемся дисплее снова и снова. Не покидало ощущение какой-то тотальной подставы. Что значит «уехал по делам»? Каким вдруг? Вроде как надо бы успокоиться – с Андреем всё хорошо, но, блядь... Какого лешего?! Дима то вскакивал, то садился обратно на продавленный диван. Ноги куда-то несли, тело рвалось за дверь, на улицу, но было непонятно, куда ему бежать? Телефон Андрея не отвечал – выключен. Дима растеряно оглядел комнату. Он буквально не мог сообразить, что ему теперь делать? Сесть за компьютер и закончить работу? Пойти в душ? Начать готовить ужин или трезвонить по всем телефонам, включая полицию?
 Ночь была ужасной. В те редкие моменты, когда Дима проваливался в сон, его мучили тягучие, беспросветные кошмары, а между этими периодами забытья, он крутился на кровати, пытаясь унять противное чувство какой-то неясной тревоги.
 Первые дни после необъяснимого ухода Андрея, Кротов был как в полусне. Иногда отвлекался на однокурсников, зачёты, яркую рекламу по телеку, но гнетущее чувство, что случилось что-то страшное, постоянно маячило где-то рядом. Пока что Дима даже не знал, что ему думать и как оценивать такой вот Неволинский финт. Перебирал в голове все подробности их последней встречи, искал причину, по которой тот мог так внезапно удрать. Дима что-то сказал или сделал? Чем-то напугал или разозлил? Да нет же!..
 Каждый новый день начинался с ощущения, что уж сегодня-то Андрей проявится. Как иначе? Не переехал же он на другой континент с концами! И тут обнаружился факт, отрезвивший Диму в одночасье. Оказалось, Неволин взял отпуск в бассейне аж до сентября, разделив свои группы между другими тренерами. С мая ребята разъезжались по дачам-югам-бабушкам, и группы занимались в сильно урезанном составе, поэтому, никто не возмутился, когда после соревнований он подал заявление за свой счёт, сославшись на семейные обстоятельства. Всё это Кротов узнал от болтливого Демидова, который в тот день после награждения проторчал в бассейне, что называется, до последнего клиента. Андрей даже заранее предупредил, что будет недоступен по телефону. Стало понятно, что он заранее знал, что пропадёт на несколько месяцев! Ещё до того, как приехать тогда к Диме. От таких откровений Кротова даже замутило. Потому, обмусолив этот факт со всех сторон, он чуть не довёл себя до истерики, готовя обличительную речь, которую он выдаст козлу Неволину, когда тот появится. А потом на место ярости пришла боль.
 Эта боль не имела ни начала, ни конца. Дима жил в ней, дышал, спал, говорил. Она держала его зубами, не разжимая челюстей ни на секунду. Эмоции и переживания его больше не тревожили, ибо на фоне этой нескончаемой боли, они терялись, словно звон колокольчика, заглушаемый гудком пожарной сирены. Однажды он обречённо подумал, что это навсегда, что его никогда не отпустит и до конца своей жизни он так и будет существовать в этом коконе боли, будто внутри осиного гнезда. Все проблемы и переживания других людей казались ему не заслуживающей внимания ерундой. Сил на то, чтобы кому-то сочувствовать не было. Эта боль выела его до корки.
 Майское солнце обманывало романтиков, словно старая цыганка, обещая им новый старт, новую жизнь. Дима чурался студенческих посиделок и компанейских выездов на "природы", даже не стараясь придумать вежливую причину для отказа, и через какое-то время ребята перестали его звать, а, по словам его приятеля Лёхи, Димина репутация души компании была безвозвратно разрушена. Это волновало его меньше всего. Ровно как и резвые девицы, пытавшиеся взять его в оборот, отираясь вокруг в универе. Вечерами он валялся на кровати и пялился в потолок. Резнор пел ему о том, что он никогда не имел*, от воспоминаний щипало глаза. Смертельная усталость стала привычной.
 Мама приехала в одну из очередных суббот июня, без звонка, без предупреждения. Поцеловав Диму в прихожей, по деловому оглядела неубранную квартиру и пустой холодильник, взяв сына за руку, заставила сесть рядом с собой на диван.
 – Рассказывай.
 Материнское сердце не обманешь – Дима понимал, что рано или поздно она начнёт допытываться, и на минуту он стал ребёнком, который просто хочет, чтобы мама отвела от него все его горести и страхи. Капелька милосердия – это всё, о чём он мог сейчас мечтать. И этой минуты стало достаточно, чтобы Дима сделал то, на что и не надеялся решиться.
 Он прижался лицом к её плечу и начал говорить. Что полюбил мужчину, что преследовал его, что сходил с ума и потерял контроль. Что иногда плохо так, что хоть в петлю. Что в каждом прохожем ему чудится любимый. Что проклятый телефон молчит. И многое многое другое. Когда поднял голову, с удивлением увидел насквозь мокрую кофту на мамином плече. А ведь с момента ухода Андрея он не проронил ни слезинки. Мать оцепенела. Дима видел – она так напугана, что готова вскочить и убежать из комнаты, прочь от него. Кротов подумал, что сейчас всё для него закончится, что он совершил непоправимую ошибку. Но мать не двигалась с места. Древний инстинкт самки пересилил, заставляя остаться рядом со своим страдающим детёнышем. Она несмело провела тёплой рукой по Диминым волосам, видимо, собираясь с мыслями.
 – Митенька, – произнесла тихо, гладя по голове. – Как страшно-то... Что ж теперь будет?
 Дима понимал, что сейчас чувствует мать и что он – жуткий эгоист. Вот так вот вываливать всё на неё... Но он больше не мог терпеть это в одиночку. Мать сжала его кисть между своими ладонями, и это было самым лучшим, что она могла сейчас сделать. Она молча разделила его боль, пожалела. Они долго сидели, обнявшись. Изредка, мать вздыхала и шептала ему на ухо «ты, держись, сыночек» или «всё как-нибудь образуется». Кротов кивал и прижимался ещё сильнее. К вечеру она уехала, взяв с Димы обещание звонить каждый день и не делать глупостей.
 – Отцу не говори, – сказала она на прощание и хмыкнула, глядя на Бантика. – Нельзя тебе хандрить, Митюша, у тебя, вон, – ребёнок на попечении.
 Он подхватил Бантика на руки и кивнул. Кот недовольно дёрнул усами, но вырываться не стал.
 

***

 -…и вот я залезаю в её «входящие», нахожу там этого типа. По номеру телефона пробиваю его паспорт, смотрю прописку – и что оказывается?! Он живёт в моём подъезде! Ты прикинь, мы с собаками вместе гуляем, здороваемся, все дела! Нет, ну бывает же такое? Она нам двоим мозги канифолила!
 Дима словно проснулся, уставился на Лёху.
 – Как это – пробил паспорт по номеру телефона?
 Лёха не донёс бутылку до рта, удивлённо покосился на Кротова.
 – Ну, я же в клиентской службе МТС работаю – у меня база, всё как у взрослых, – и он гоготнул, удивившись дремучести своего друга.
 Они сидели в парке недалеко от Диминого дома. Лёха заехал потрещать, попить пиво и пожаловаться на очередную вертихвостку. Стояла душная теплынь, по всей Москве мотался тополиный пух и Кротов не смог отбиться от настойчивого нытика. Он слушал вполуха ритуальное возмущение женской неблагонадёжностью, думая о своём, пока не услышал про базу МТС. У Андрея точно был МТС! Дима схватил его за руку. Вид у него был сейчас как у настоящего маньяка – щёки горят, губы подрагивают. Лёха опасливо скосил глаза на Димину руку и затем на его лицо.
 – Кротов, ты чего вцепился-то?
 – Слушай, Лёха! Мне человека одного надо найти позарез! А он исчез. Понимаешь? Уже больше месяца, и никто не знает, где он. Умоляю, пробей прописку, мне хоть с чего-то начать!
 Лёха начал нервно кивать уже со второго слова, заранее соглашаясь на всё, лишь бы возбуждённый Кротов унялся. Дослушав просьбу до конца, друг оживился.
 – И всего-то? Пф-ф-ф. Я уж было подумал, что ты, как в шпионских сериалах, попросишь его местоположение по GPS отследить… – и он снова попытался прижаться губами к бутылочному горлышку.
 – А что, можно? – вскрикнул Дима, дав петуха.
 – Нельзя! Слушай, Кротов, он что, тебе денег должен или что? Чего ты так взбеленился-то?
 Дима начал путано объяснять, что-то придумывая на ходу, что-то говоря как есть. Лёха сначала пытался вникнуть, но потом его вниманием завладела стройная шатеночка на соседней скамейке.
 – … Ладно, ладно, завтра пробью твоего беглеца, только телефон и имя его скинь, а то вдруг симка вообще на другого оформлена, – отмахнулся он и растянул губы в плотоядной улыбке. – Девушка, а, девушка! Не желаете ли янтарного пива?..
 Кротов проводил глазами Лёху, перепорхнувшего на скамейку справа и, посидев ещё минут пять для приличия, тихо смотался домой, многозначительно сверкая другу глазами, дескать, не буду мешать.
 Дома он возбуждённо заходил по квартире. Взбудораженный хоть каким-то новым витком в этой мучившей его истории, старался не думать о том, а что он будет делать, если у Андрея окажется прописка, скажем, в Норильске. В ожидании утра, ночь показалась неимоверно длинной, как на Венере.
 – Короче, записывай, – гундосил Лёха в трубку, видимо, прикрывая ладонью рот. – Симка на него, ага. Адрес – город Апрелевка, Наро-Фоминский район, улица Ленина, дом 10, квартира 47.
 Дима застрочил по заранее приготовленной бумаге, он ждал Лёхиного звонка с 7 утра.
 – Я вчера только к трём часам до дома добрался, – гордо продолжил тот без паузы. – Эта красотка сначала вся такая "да я вообще не пью, да я подружек жду", ну ты ж меня знаешь!..
 Лёха расписывал вчерашнюю победу, а Кротов, фальшиво восхищаясь, забивал адрес в поисковик. Киевский вокзал, 50 минут в пути. Дима вскочил, начал собирать сумку, продолжая угукать в трубку, зажатую между ухом и плечом.
 – ...Да иду я! – раздраженно крикнул Лёха кому-то у себя. – Блин, поговорить не дадут. Ладно, пойду. Созвонимся. Я теперь частенько в вашем районе появляться буду!
 Дима рассыпался в благодарностях, выходя из квартиры и закрывая за собой дверь.
 Апрелевка, некогда гремевшая на весь союз своим заводом грампластинок, ныне представляла из себя тихий городок из кирпичных пятиэтажек и кое-где оставшихся частных домов. Главная улица Ленина шла от железнодорожного моста, и минут через десять Дима дошёл до нужного дома по весьма цивильной асфальтированной дороге. По проезжей части сновали иномарки средней потрёпанности, а по тротуару шли деловые горожане. В конце улицы Дима с удивлением обнаружил возвышающийся здоровенный памятник русскому солдату, а сразу за ним белела стенами аккуратная церковь с позолоченным куполом.
 Он зашел во двор десятого дома, оглядывая подъезды. Судя по нумерации, ему нужен был третий, он же последний. Возле крыльца, на куцей лавочке сидели местные синяки, будто со стилизованной картинки: морды помятые, патлы торчком, все как один в синих вытянутых трениках, в клетчатых байковых рубашках с протёртыми локтями. На Диму поглядели с детским интересом, без агрессии – возраст уже был явно не бойцовский, предпенсионный. Кротов кивнул мужикам и зашёл в тёмный подъезд. Лифта, естественно, не было, конструкция хрущевок не предполагала. Взлетев до четвёртого этажа, он остановился перед дверью с облупившейся некогда бордовой краской. Потянулся к пластиковой кнопочке звонка, на чёрной коробке которого было выбито «цена 45 к.». Только сейчас заметил, как у него дрожат руки. В электричке он был готов выпрыгнуть на первой же станции и побежать впереди паровоза – ему казалось, что 53 минуты дороги он не выдержит. Даже кондукторы два раза подходили – он психовал как террорист или, как минимум, заяц. Сил на то, чтобы прикидывать и перебирать возможные варианты событий уже не было, он просто хотел доехать и узнать об Андрее хоть что-нибудь. Звонок молча терпел Димины манипуляции, на нажим не реагировал, как тот ни давил. Тогда нервный посетитель стал стучать. Сначала интеллигентно, костяшками, затем кулаком. Прижался ухом к двери – в квартире полная тишина. Кротов решительно двинулся вниз по лестнице. Вышел из подъезда и остановился возле тёплой компании.
 – Мужики, я тут жильца вашего ищу, Неволина. Не видали?
 Синяки все разом посмотрели на одного из сидящих в своём плотном ряду. Чернявенький, невзрачный мужичок, с впалыми щеками и глазами, удивлённо уставился на Диму, загоняя в угол сухого рта жёлтую папиросу без фильтра.
 – Чё-то не узнаю тебя, – проговорил картаво, блеснув золотым зубом. – Ты кто таков?
 Компания с интересом наблюдала за происходящим, разглядывая незнакомца. Дима подавил желание послать любопытного алкаша, но ему нужна была информация.
 – Да вот, адрес у меня только есть. Андрей мне нужен.
 Мужик приподнял брови, а вся компания закивала, потянув слабое «А-а-а, Андрейка», и Дима понял, что след взят.
 – Дак, тебе брат мой нужен! – улыбнулся мужик, от чего его обвислое лицо собралось в сморщенную гузку. – Дак, он же в Москве уже сто лет как.
 Собутыльники продолжали согласно кивать, будто понятые.
 – Он, бишь, когда приезжал-то последний раз? – задался вопросом пегий алкаш с веснушчатым лицом. – Вроде, на тот Новый год, кажися?
 Мужики зажужжали, вспоминая и споря между собой, а Дима уставился на старшего Неволина, как тигр на косулю, цепко разглядывая. В голове не укладывалось, что этот человек мог приходиться хоть какой-то роднёй его Андрею. Ни одной общей черты. А то, что он ещё и опустившийся, конченный алкоголик, вообще разрывало шаблон. Кротов хищно улыбнулся своей коронной улыбкой.
 – А я его хороший знакомый, – и он доверительно доложил всей компании. – Андрей Игоревич у нас лучший тренер по плаванию.
 Мужики заохали, загордились земляком, кто-то похлопал заулыбавшегося брата по плечу. А Дима тут же продолжил атаку:
 – Он ведь говорил, что его брат вырастил, – хлопнул себя по лбу, сокрушаясь на собственную забывчивость и заговорщицки понизил голос. – Я тогда сейчас в магазин по-быстрому, и всё вам расскажу. Чаем-то напоите?
 Брат оживился при слове "магазин", крикнул вдогонку «беленькую возьми» и тут же заважничал перед соседями:
 – Эвона как! Уважают! Лучший, говорит, во всей Москве! – и поднял указательный палец, а мужики закивали и углубились в воспоминания об "Адрейке" когда тот ещё "во-от такой был".
 Дима настойчиво потащил Неволина в квартиру, отдав мужикам на откуп бутылку "Столичной". Пройдя в дом, увидел то, что и ожидал – халупа одинокого алкоголика. Ремонт был сделан лет сорок назад. Такие краски и обои можно увидеть только в музее. Доски на полу протёрты до дыр, потолок серый и облупившийся. На запах Дима постарался внимания не обращать, удивившись, однако, зелёному пупырчатому алоэ на широком подоконнике с отслоившейся краской. Мебель была куплена явно ещё до Горбачёва, а холодильников таких Дима не видел даже у бабушки в деревне. С надписью «ЗиЛ» и ручкой в виде большого металлического рычага. Не прекращая улыбаться, он прошёл на кухню и начал выставлять на стол гостинцы, энергично распоряжаясь насчёт тарелок и стаканов. Из пакета появились две бутылки Столичной, батон белого хлеба, шмат розовой пахучей докторской колбасы, пластиковая баклажка Кока-Колы и пара шуршащих пакетов с чипсами. Мужик, увидав гостинцы, засуетился, закрутился по кухне, хлопая покосившимися дверцами шкафчиков с вытертым рисунком.
 – Ну, за знакомство! – Дима поднял рюмку, чокаясь с Неволиным.
 Брат представился Олегом. В Димины планы напиться не входило, он заранее позаботился об этом, поставив на стол рядом высокую щербатую чашку с водой из чайника. Пользуясь невнимательностью «собутыльника», он щедро лил себе в рюмку кипячёную воду, тем более, что Олег не сильно утруждал себя обязанностями хозяина и за гостем не ухаживал. Целенаправленно напаивая Олега, Кротов старался не думать о том, что это гадко – у него была цель. То, что тот не имеет понятия, где искать брата, было выяснено почти сразу. Но Дима хотел знать всё, что касалось Андрея, и логика подсказывала, что спившийся родственник – лучший источник, который у него сейчас есть. К слову сказать, и единственный. Влив в мужика вторую бутылку, Дима понял, что Олег уже в нужной кондиции. Глаза остекленели, голова иногда запрокидывалась назад, будто шея её не держала. Только бы не вырубился раньше времени! Олег меланхолично жевал чипсы, приподнимая брови, вроде как прислушиваясь к каким-то голосам в своей голове. Дима нарочито громко вздохнул.
 – Да-а, вот ведь, какой у тебя неуловимый братец, а? – и покачал головой. – Я ведь к нему со всей душой – а он бац и пропал. И не звонит, не пишет...
 Кротов поджал губы, иллюстрируя окосевшему собеседнику всю свою печаль. Он чувствовал, что Олег не так прост, что сквозит что-то в его взгляде, когда он говорит об Андрее. Какая-то болезненная тоска и почему-то страх. И наконец, спустя минут десять после последней рюмки, Дима дождался.
 – Да-а… Он такой… И всегда таким был…
 Олег перевёл глаза на оконное стекло, но было понятно, что сейчас он ничего не видит. Он говорил невнятно, некоторые слова проглатывал целиком. Дима придвинулся поближе, чувствуя, что сейчас услышит то, что поможет ему разложить всё по своим местам. Он молчал, боясь спугнуть говорящего.
 – Я ведь тогда после армии пришёл, а он на меня своими глазищами… как у рыбы... Мамка-то померла, меня домой раньше отправили, в дембель... Похоронить же надо, ну... А ему двенадцать только... Отец-то ещё до этого помер… Хм-м, помер… Трепались тогда бабы, что не сам он с лестницы упал... Андрейка за мать-то сильно отца ненавидел, и мог, наверное... Хотя ведь отец-то тоже не просто так её гонял, шалаву, царство ей небесное... Ты вот посмотри на меня и на Андрея!.. Ни на отца, ни на мать не похож... Как инопланетянин… Как ангел… Все им любовались…
 Олег взял со стола сигарету, прикурил с четвертой попытки. Руки хаотично дёргались, со стула не падал только потому, что справа была стенка, а сзади – спинка.
 – Нагуляла она его, и отец это видел. От осинки не родятся апельсинки! – и зашёлся смехом, переходящим в нехороший кашель. – А она уж Андрейку люби-ила, ласкала, баловала... Да-а... Я когда пришёл, с армии-то, как увидел его... Думаю, не отдам! Оформили всё, чин чинарём, опекунство, всё законно!
 Он заволновался, будто споря с кем-то, оспаривавшим законность его прав на брата.
 – Сразу на работу устроился, не пил, в дом баб не водил… Мда-а, баб… Да ты же видел его!
 Он вскрикнул, уставился Диме в глаза, ища понимания.
 – Это же демон, скажешь нет?.. – и потянулся к шее, вытаскивая из-за растянувшегося ворота задрипанной майки оловянный крестик. Нервно сжал его в ладони, лихорадочно облизывая шершавые губы. – Я не виноват! На него люди в городе головы выворачивали... Пару раз чуть не своровали прямо на улице... Дьявол послал мне его во искушение…
 Олег закрыл ладонью рот, будто заставляя себя замолчать. Дима боялся пошевелиться, до последнего не веря, к чему идёт рассказ. Из последних душевных сил попытался изобразить понимание на лице, чтобы Олег не затих. Тот опять осоловело посмотрел в окно, язык его уже почти не слушался.
 – Я вообще, кроме него, никого не видел тогда... Да и потом... Никто мне не был нужен… А он… Никогда я не знал, что у него в голове. Только смотрел на меня так серьёзно, как дети не смотрят, а я по этим глазам с ума сходил... И когда я... Он же не сопротивлялся совсем!
 Дима глубоко задышал, борясь с тошнотой. А Олег не видел ни его, ни кухни, никого. Он был целиком в своих воспоминаниях.
 – Никогда он меня не отталкивал, никогда... Я после первого раза плакал, прощенья просил... А он только смотрел этими грёбаными глазами и по голове меня гладил... Ни упрёка, ни слезинки... И я не смог остановиться... Но боялся всё время, Господи, как же я боялся... Что узнают, что заберут его у меня, что он сам сбежит… Каждый день домой мчался после завода, боялся, вдруг его нет уже, вдруг ушёл, бросил меня...
 Окурок рассыпался в пепел и обожжённую бумагу. Олег посмотрел на свои жёлтые пальцы.
 – А после восьмого класса, прям на утро после выпускного, он мне сделал ручкой... Заранее подготовился, я потом догадался... Подал заявление в какой-то ваш спортивный… там ведь это… как его, блядь… общежитие... Записку оставил, дескать, в город уехал, не ищи…
 Дима резко встал, чувствуя, что его сейчас вырвет. Еле добежал до унитаза, склонившись в рвотных судорогах. Его скручивало так, что не вздохнуть. Он вцепился руками в обод унитаза. В голове пульсировала боль, всё тело лихорадило. Такое безжалостное столкновение с кошмаром, о котором он мог только читать в газетах и слышать по телевизору, вырвало ему сердце, оставив в груди поломанные рёбра. Между приступами рвоты, его били истеричные слёзы – на него словно опустилось чёрное, беспросветное горе. Диме казалось, что уже ничего не вытравит этот привкус желчи у него во рту, ему никогда не забыть того ужасного, до шевеления волос на затылке, открытия. Он повис на раковине, пытаясь умыть лицо. Из глаз текла солёная вода, и он никак не мог это остановить. Кое-как придя в себя, он направился на кухню, стукаясь о проёмы и косяки – его сильно качало, словно на палубе. Олег лежал головой на столе и, судя по неестественно свешанной руке, был в полной отключке. Кротов встал над обмякшим телом, понимая, что когда адвокаты говорят о состоянии аффекта, они имеют в виду именно это его состояние.
 Мразь! Педофил! Насильник!
 Он покрутил головой, пытаясь найти хоть какое-нибудь оружие – нож, верёвку, палку, что угодно. И тут Олег закашлялся во сне. Из его лёгких вырвался свистящий хрип, на ободранной клеёнке под щекой брызнула кровавая слюна.
 – Так ты подыхаешь, – мстительно проговорил Кротов и добавил: – Чтоб тебя черти в аду жарили!
 Он вышел из кухни и направился к серванту в комнате. Распахивал все дверцы, вываливая старое барахло на грязный пол. В третьем ящике нашёл то, что искал. Пухлый фотоальбом в выцветшей замшевой обложке с примитивными берёзками. Из картонных страниц вылетела чёрно-белая фотография с разводами по краям. Женщина с выпирающими скулами, маленькими чёрными глазками и двойным подбородком держала на коленях белокурого ангелочка лет семи. На мальчике однотонная рубашечка и тёмные шорты. На одной коленке красовалось тёмное пятно, видимо, от зелёнки. Его невозможно было не узнать. От него невозможно было отвести глаз. Андрей. Рядом сидел сбитый отец семейства, с высокими залысинами, тёмными усами, глубоко посаженными глазами под нависшим лбом. Было очевидно, что от таких родителей мог родиться только такой, как Олег. Дима запихнул альбом в рюкзак и зашёл на кухню. Мог ли он оставить здесь этого человека, никому не сообщить о его преступлении? Нет ли на его совести других детей с искалеченной судьбой? Он смотрел на Олега с секунду и затем решительно дёрнул его за руку. Тот повалился на пол кулём, но не проснулся. Кротов перевернул его на спину, схватился рукой за рядом стоявший шкафчик для равновесия, примерил ботинком мужчине между ног и опустил всю тяжесть своего тела на его промежность. Мужчина дёрнулся, захрипел, на шее вздулась вена, глаза задёргались под веками. В себя он так и не пришёл.
 – Теперь, тебя никто не введёт во искушение, – процедил Кротов и направился прочь из квартиры.
 Мужиков внизу уже не было. Бутылки тоже.
 Дима не помнил, как дошёл до станции, как ехал в электричке, как добрался от вокзала домой. Он спрятал альбом с фотографиями в нижнем ящике комода. От себя спрятал. Если он увидит Андрея в детстве, будет разглядывать его невинное детское личико, тонкую шейку и острые коленки, зная, что с ним случилось, он просто сойдёт с ума. Фантазия сразу нарисует ему этого ребёнка в слезах и горе, и тогда лучше сразу пулю в лоб. Сидя в ванне под струями воды, Дима думал о том, что его боль от потери Андрея никогда не сравнится с болью преданного ребёнка, что вынужден терпеть насилие без надежды на заступника. Все его обиды и претензии к Андрею сейчас казались какими-то глупыми и эгоистичными. Как, пройдя через этот ад в детстве, Андрей мог быть таким лёгким, вальяжным и расслабленным, словно сытый кот. Это маска? Это болезнь? Он поэтому такой?..
 Иногда Кротов всерьёз мечтал умереть. Или спиться. Он не знал, что у отчаянья может быть столько оттенков. Мать больше не приезжала, но звонила каждый день. Дима не смог взвалить на неё этот ужас и героически отвечал, что ему «получше». Единственное, что вытаскивало его из состояния зомби – это занятия. Готовясь к соревнованиям в начале июля, Дима не жалел себя, вселяя надежду на победу в возбуждённого Сотникова. Демидов тоже рвался на чемпионскую тумбу. В минуты куража, он клал Диме руку на плечо, вис на нём и, глядя куда-то вверх, пафосно говорил:
 – Нам-то с тобой уже бояться нечего, это пусть другие нас боятся, – и вздыхал, вроде как жалея ни в чём не виноватых соперников, обречённых на позорное фиаско. Дима не спорил.

Комментарий к Глава V
песня группы Nine Inch Nails "Something I Can Never Have"
 www.youtube.com/watch?v=WAGAoy5WZWY

Глава VI

 Дима вывалился из "Сапсана" на перрон Питерского вокзала под названием «Московский». Всё-таки, четыре часа рядом с несмолкающим Демидовым – это перебор. Как его бедные родители терпят? Дима повернулся к Сотникову, перекидывающему спортивную сумку через плечо.
 – Далеко до гостиницы?
 Тот покрутил головой, и ринулся в толпу, кивая куда-то вперёд. Гостиница при спортивном комплексе была маленькой, без малейшей претензии на гламурность. Судя по всему, она застала ещё Олимпиаду-80, и владельцы не видели смысла вкладывать в неё деньги. Она была простеньким дешёвым середнячком, принимающим, в основном, приезжих на соревнования спортсменов. Диме было совершенно всё равно где переспать эту ночь. В отличие от Демидова с Сотниковым, он собирался укатить в Москву на следующий же день на вечернем "Сапсане", сразу после соревнований. Оставлять Бантика одного на две ночи не хотелось. Он забрал на стойке ключ и сразу пошёл в номер, кивнув Сотникову на предложение собраться через часик в фойе, чтобы прогуляться к Дворцовой площади. Кротов швырнул сумку на кресло и рухнул на жёсткую кровать. Эта хроническая усталость и вялость, будто он умирающий раковый больной, уже стала привычной. Он не боролся с ней, понимая, что в ближайшие пару десятков лет вряд ли сумеет «включить» себя снова. Он так и не открыл тот альбом, трезво оценивая свои душевные силы. Не хотелось доводить себя до состояния, при котором сможет жить только на таблетках. В дверь постучали. Неужели уже час прошёл? Дима поглядел на наручные часы и недовольно нахмурил брови. Если это Демидов, он его выгонит.
 – Да?
 В некогда советской гостинице двери открывались с обеих сторон классической нажимной ручкой. Та опустилась, Дима сел на кровать и перестал дышать, увидев человека в дверном проёме.
 Андрей вошёл в комнату медленно, словно вплыл, и тут же закрыл за собой дверь, откинувшись на неё спиной. Кротов вытаращил глаза, чувствуя приступ удушья. Кожа на щеках стала покалывать от прилива крови, и он инстинктивно потянул себя за ворот футболки. Из горла вырвался сиплый хрип, и он замахал руками, глядя на своего объявившегося любовника, будто утопающий. Андрей в два шага подошёл к кровати и тряхнул его за плечи.
 – Дим, ты чего? А ну дыши! – Неволин удивлённо оглядывал Диму, явно не ожидая такой драматической реакции на своё появление.
 Тот вдохнул полной грудью, будто астматик после ингалятора. Резко вскочил с кровати и шагнул к попятившемуся от него Андрею. Прижав его спиной к облезлому шкафчику, схватил за плечи, ощупывая руки, грудь, словно слепец, пытающийся узнать своего друга.
 – Ты... Откуда ты здесь?.. Где ты был?..
 Кротов забыл все свои обиды. То, что он видел Андрея живым и невредимым, уже разрывало сердце от радости. Тот замер и безропотно терпел все Димины нервные поглаживания. Сейчас он выглядел откровенно озадаченным.
 – Андрей, я тебя искал, звонил! Что ты молчишь? – Дима убрал от него руки и уставился прямо в глаза.
 Неволин поднял ладони, призывая его к спокойствию.
 – Дима, тише, – проговорил строго, будто уговаривал ребёнка не шуметь. – У меня были дела, а потом я уехал из города, отдыхать. Что...
 – Дела?! – Кротов осёкся, поняв, что слишком повысил голос.
 Пытаясь взять себя в руки, он сел на кровать. Стало душно, на лбу выступила испарина. Андрей подошёл к кровати и неуверенно сел рядом, будто сомневался, что пришёл по адресу. Дима перебирал какие-то фразы в голове, молчал, пытаясь быть взрослым и сильным, пытаясь не спуститься до детских обвинений, что его «бросили». Сейчас он должен поговорить с Андреем спокойно и понять – понять, что между ними и что с этим делать. Он закрыл глаза на секунду, собираясь с мыслями.
 – Я люблю тебя, Андрей, – он не смог повернуть голову к Неволину, так и говорил, глядя на стену. – Я не имею права предъявлять тебе претензии или принуждать к чему-то, но ты должен мне сказать, какого чёрта между нами происходит, потому, что у меня скоро крыша съедет.
 Руки дрожали, и он сцепил пальцы покрепче. Ещё была надежда, что он не сорвётся, что удастся обсудить всё спокойно. Хотя, кого обманет это спокойствие? Наконец, он осмелился поглядеть на Андрея. Тот смотрел вниз на покрывало, угрюмо сдвинув брови. Почувствовав Димин взгляд, поднял на него прозрачные глаза. Лицо не выражало ничего, словно красивая венецианская маска. Когда он заговорил, голос был ровный, словно у диктора в метро.
 – Дима, – он отвёл глаза. – Мне сложно с тобой, ты слишком… другой, понимаешь?
 Неволин замолчал, глянул на него, будто проверяя реакцию. Тот кивнул, показывая, что готов слушать дальше.
 – Ты такой… шумный, резкий, эмоции через край. И тебе нужно сразу и всё, понимаешь?
 Дима снова молча кивнул. Он хотел понять. Просто понять, чтобы стало хоть чуть-чуть легче вставать по утрам.
 – Мне кажется, что ты хочешь от меня то, чего я попросту не могу тебе дать.
 Это "не могу" проткнуло насквозь. Кротов приказал себе терпеть и держаться. Но не смог уже даже посмотреть на Андрея, сразу начинало щипать глаза. А тот продолжал говорить своим вкрадчивым голосом, что-то про «посмотреть на ситуацию по-другому», «просто наслаждаться жизнью». Кротов часто моргал, прикидывая, сколько ещё вытерпит его рассудок. Сердце понеслось вскачь, он понимал, что сейчас должно произойти и к чему клонит Андрей. Руки заледенели от липкого страха. Он умрёт, если Андрей оставит его ещё раз.
 – Это из-за Олега ты такой? – услышал Дима свой голос будто со стороны, и весь сжался.
 Он испуганно уставился на побелевшего Неволина. Красивое лицо разом изменилось, любимые черты исказились почти до неузнаваемости.
 – Что ты сказал? – прошептал он бескровными губами.
 Кротов выдохнул почти с облегчением, поняв, что эта плотина должна прорваться. Отступать уже некуда.
 – Я был у тебя. Я знаю, что Олег с тобой сделал. Хотел его убить, но, судя по всему, ему и так не долго осталось.
 Андрей рассматривал Диму, будто видел впервые. Ошеломлённо, будто только что осознал свою роковую ошибку. Словно понял, как ошибался. Кротов подался вперёд.
 – Ты не понимаешь меня, Андрей, это правда, я вижу. Ты не можешь пока меня понять. Но я всё сделаю, только скажи, что ты хочешь? Я на костёр за тобой пойду, понимаешь? То, что он сделал с тобой – я не могу даже представить, каково это, не буду врать. Но ты должен… пожалеть себя. Потому, что никто не жалел, и даже ты, понимаешь?..
 Он говорил быстро, словно боясь не успеть сказать всё. Машинально протянул руку и нежно погладил Андрея по лицу, пытаясь вывести из ступора. Тот всё ещё выглядел оглушённым и хмурил брови, словно пытаясь понять, откуда он слышит Димин голос.
 – Ты для меня как воздух, я без тебя вроде как и не живу вовсе. Иногда думал, что лучше бы помер, правда. Иногда кляну тот вечер, когда увидел тебя на парковке. Но уже ничего не переиграешь. Я тебя умоляю, останься со мной. Я порву с друзьями, с семьёй, лишь бы ты был рядом, понимаешь? Я...
 Неволин резко встал. На лице пылала ярость вперемешку с ненавистью. Он надменно вздёрнул подбородок, окинул разом заткнувшегося Кротова презрительным взглядом.
 – Ты что себе напридумывал? Считаешь, что я жертва, а ты меня тут сейчас будешь спасать, а?
 Его желваки ходили ходуном, ноздри хищно раздувались.
 – Ты меня жалеть вздумал? Как бездомного котёнка?
 Дима понял, как он просчитался, но было уже поздно.
 – Андрей! – он вскочил с кровати и встал, не решаясь приблизиться. – Он же… насиловал тебя, насиловал ребёнка, Господи!..
 Он прикрыл рот ладонью, самому стало невыносимо жутко от того, что он это озвучил. Неволин передёрнул плечами, словно пытался унять судорогу, и нарочито равнодушно приподнял одну бровь. На его лицо возвращалось отрепетированное годами хладнокровие и надменность.
 – Он просто был моим первым любовником, – сказал, будто удивляясь горячности подростка, сделавшим из мухи слона. – Я стопроцентный гей, и ничего страшного не случилось. Или тебе так нравится спасать беспомощных и беззащитных? У тебя какой-то комплекс героя или что?
 Но Дима видел Андрея, по-настоящему. Больше он не даст морочить себе голову.
 – Моей племяннице тринадцать лет и ей нравятся мальчики, – припечатал он. – Ты считаешь, что если я сейчас начну её трахать, то в этом не будет ничего криминального?
 Андрей пытался держать лицо, но было видно, что его защита трещит по швам.
 – Ну, я же не романтическая школьница, – пожал он плечами.
 – Ты был ребёнком! – Дима не мог сдержать громкости, как ни старался. – Дети не хотят секса со своими взрослыми братьями! Прекрати тащить это за собой, делая вид, что ситуация под контролем!
 – А что ты хочешь?! – Неволин опять начал выходить из себя. Лицо порозовело, кулаки сжались. – Ты хочешь, чтобы я проникся страданием и ходил по психотерапевтам до глубокой старости? Тогда ты почувствуешь себя лучше, счастливее?
 – Да при чём тут я? Ты не мог ничего сделать! Тогда – не мог! Но сейчас ты продолжаешь переворачивать всё с ног на голову, вместо того, чтобы признать этот страшный факт! Послушай меня, – Дима кинулся к нему, пытаясь взять за плечи, но тот начал отступать. – Ты, наверное, самый сильный из всех людей, которых я когда-либо встречал. Если ты признаешь, что когда-то с тобой случилось нечто ужасное, это не сделает тебя слабее, ведь сейчас ты никому не дашь себя в обиду. Ты говоришь, что в этом нет ничего страшного, но, Андрей, неужели бы ты позволил кому-то насиловать ребёнка?
 Неволин упёрся спиной в дверь, в глазах – паника вперемешку с упрямством. Он тяжело дышал, пытаясь нащупать за спиной ручку двери.
 – Не уходи, я тебя умоляю, не бросай меня! – Дима сполз на пол, обхватывая его за бёдра. – Не бросай меня!
 Андрея колотило, он механически пытался отцепить от себя Димины руки. Тот цеплялся за него, продолжая умолять, но тут Андрей закричал:
 – Я прошу тебя, Дима, отпусти меня, Бога ради!
 Дима вздрогнул, послушно расцепил руки. Андрей дёрнул ручку и протиснулся в дверную щель. Щёлкнув замком, дверь закрылась, и стоящий на коленях Дима услышал поспешные шаги, переходящие в бег.

 Неволин не пришёл на соревнования. Дима слабо понимал, куда ему надо идти и что делать. Он кивал взволнованному Сотникову, повторяя: «я всё сделаю». Он вроде обнимал Демидова в ответ на его объятия, когда тот подтвердил свой результат и вывел их в финал. Потом он стоял на тумбе, сгруппировавшись в ожидании свистка. Работая руками и ногами, он шёл вперёд, разрывая водное полотно. Когда Сотников подпрыгнул, словно баскетболист, Дима автоматически улыбнулся, поняв, что они снова выиграли. Он продолжал улыбаться, когда ведущий выкрикивал в микрофон, что это первая победа их школы в городе на Неве. Он сфотографировался со всеми желающими, послушно обнажая ряд ровных зубов перед камерой. Он повторял «спасибо», когда мать с отцом выкрикивали в трубку поздравления. А когда он смотрел из окна "Сапсана" на сливающиеся в одну зелёную полосу ёлки, то отчётливо понял, что в плавание он больше не вернётся.
 Бантик заверещал из-за двери, когда Дима только вышел из лифта. Кротов влетел в квартиру и схватил его на руки, будто их разлучали на несколько лет. Тот тёрся о Димино лицо своими брылями, урчал и кололся усами, а хозяин целовал его в бурую с подпалинами морду и улыбался, улыбался по-настоящему, чувствуя какой-то нереальный прилив нежности к этому вибрирующему комку шерсти. Весь оставшийся вечер они ходили парой. Вместе поужинали, вместе разбирали сумку. Даже когда Дима принимал душ, Бантик сидел на стиралке в позе копилки, ожидая. Вместе валялись на кровати – Дима гонял в телефоне бессмертные "шарики", а Бантик вылизывался. Ночью полосатый привалился к боку хозяина и затарахтел, а Дима тут же вспомнил про то, что мать запретила ему хандрить, потому, что у него ребёнок на попечении.

***

 С того ужасного дня в гостинице прошло три недели. В распаренную Москву входил август. Горожане уезжали на дачи и на моря, поток машин заметно прорядился. Кротов любил тепло, жара была не в тягость. Когда в самый солнцепёк он шёл по безлюдным улочкам, ему казалось, что он – удравший с тихого часа школьник в летнем лагере на юге, слонявшийся по пустым аллейкам между корпусами. По правде говоря, слоняться ему особо было некогда. Когда уставал от своей монотонной работы, он выключал компьютер и уезжал на дачу к бабушке. Там они часами болтали о жизни и читали книги на пару. Дима с удивлением понял, что под скучным названием «классика» порой кроются интересные сюжеты и глубокие мысли. Обсуждения и споры с бабушкой о героях иногда захватывали не меньше самих книг. Один раз он выполз на вечерний костёр с местными, но после настырного внимания симпатичной блондинки с соседней дачи, решил там больше не появляться. Случайно познакомившись с пареньком из своего подъезда, Кротов сам не заметил, как влился в компанию дворовых волейболистов. Они частенько играли уже до такой темноты, что с трудом могли найти улетевший в кусты мяч. Дома он смотрел фильмы по спискам из серии «10 фильмов, изменивших мир». Бывало, что под очередной шедевр он сладко засыпал с Бантиком в обнимку, хотя большинство фильмов ему нравилось. Наткнувшись на передачу с именитым французским поваром, вдруг увлёкся готовкой. Ему легко удавались средиземноморские блюда, а вот с выпечкой пришлось повозиться.
 Иногда он позволял себе подумать об Андрее. За бесконечной движухой, которую сам себе организовывал, его боль скукожилась, словно засохший фрукт. Внутри было сухо и пустынно. Если он не останавливался вовремя и пытался расковырять свои замурованные эмоции – обычно это случалось рано утром – то его опять словно выбрасывало в холодный чёрный космос, и Дима подрывался с кровати, начиная шуршать по дому, словно тронувшаяся домохозяйка. На самом деле, он понимал, что даром для его психики это не прошло, и обещал себе «как-нибудь поболтать» с Маринкой.
 Одно можно было сказать точно – он всё ещё любил Андрея и, скорей всего, будет любить его ещё очень и очень долго. Теперь Кротов понимал всю тщетность попыток именитых философов и психологов объяснить это иррациональное, бескомпромиссное чувство. Было ли оно разрушительно для человека? Несомненно. Можно ли было избавиться от него посредством силы воли или логики? Никогда. Любовь расщепляет человека, убивая в нём саму основу его существования – безраздельную и всепоглощающую любовь к себе. Когда ты начинаешь любить кого-то другого больше, чем себя, ты ломаешься навеки. Ты перерождаешься и уже никогда не сможешь вернуться в то состояние покоя и мира с самим собой. Тебя изгоняют из рая. Благословение счастьем всегда идёт об руку с проклятием страхом. Счастье от обладания своим любимым и страх его потерять. И этот страх даже сильнее, чем страх смерти. Ведь после смерти ты не чувствуешь боли, в то время как жизнь в боли от потери любви превращает человека в душевного калеку, инвалида, обречённого корчиться от непроходящих фантомных болей. Дима только ухмыльнулся, когда обнаружил несколько седых волос в своих каштановых прядях. Это единственный след на Димином теле, который Андрей позволил себе оставить.

@темы: Течение

---

Течение

Продолжение Главы III

 Приехав домой, едва раздевшись, Дима тут же рухнул на разобранную кровать. Он специально не заправлял её после ухода Андрея. Прижал к лицу подушку, на которой тот спал, понимая, что это уже смахивает на какую-то одержимость. Он лежал и перебирал в памяти как Неволин его ублажал, как бесстыже пялился в глаза, как жадно целовал. А вот воспоминание об утренней потасовке неприятно садануло по сердцу. Кротов сел на кровати, подперев подбородок руками. Надо выкорчевать из Андрея эту хрень. Как бы серьёзно это ни было, Андрей может быть ласковым и даже романтичным, значит, эта мерзкая хворь вылезает только в какие-то определённые моменты. Надо приучить его к нормальным отношениям в постели. Кстати, об этом... А ведь пока что Диме предложить особо нечего, – опыт в постели с мужчиной был всё так же нулевым.
 Он резко вскочил, метнулся к столу и включил компьютер, решив, что уж про секс-то в интернете найдёт всё и даже больше. Порывшись по каким-то неинформативным порно-сайтам, нашёл на ютюбе курс лекций от компании Styda.net. C огромным удивлением, Кротов наблюдал женщину в очках и строгом костюме, предлагающую девушкам ознакомиться с анатомией мужчины, дабы подарить своему партнёру лучший оргазм в его жизни. Дима впился глазами в экран, пристально следя, как серьёзная дама гладит и раздвигает ягодицы резинового манекена. Поводя пальцами, лектор указала на чувствительные точки на самом входе, затем продемонстрировала, каким именно образом их надо стимулировать. Руки сами собой потянулись всю эту схему зарисовать, но не мог оторвать глаз, боясь что-то упустить. Монотонный голос рукодельницы вещал, в какую сторону надо скручивать пальцы и как глубоко массировать стенки, подчёркивая огромную важность анальной смазки на силиконовой основе. Отдельным моментом женщина обсудила чувствительность яичек и точки, откуда с внешней стороны можно было прощупать предстательную железу, совместив её наружный массаж с внутренним. Далее на экране появилась картинка с прямой кишкой в разрезе, где подсвечивалась сама простата. Кротов зачарованно внимал, как нарисованный палец входил внутрь кишки, надавливая на округлую железу. За кадром лектор делала свои замечания, призывая женщин обрезать длинные ногти перед изысканной лаской.
 Дима посмотрел ролик трижды, чувствуя, что готов исполнить всё усвоенное вотпрямщас, жалко, что не с кем. Ну, завтра он с Андрея не слезет, пока тот не вырубится от его разящих ласк. В мыслях о завтрашнем триумфе, Дима покормил кота, постоял под душем и завалился спать. Проваливаясь в бархатную темноту, он почувствовал вибрацию телефона. Приоткрыв один глаз, заулыбался зеленоватому дисплею. Пустая СМС от Неволина отправила влюблённого Кротова в царство Морфея, с тёплым Бантиком снаружи и Советским шампанским внутри.

 

***

 Влюблённые часов не наблюдают? Видимо, на какой-то другой планете. Диме казалось, что время тянется бесконечно. Минута шла за пять. Отмаявшись на учебе, он затоварился в аптеке всем необходимым и уже к трём часам был дома. До прихода Андрея была ещё уйма времени и Кротов пытался найти себе занятие. Пропылесосил квартиру, чуть не доведя кота до нервного паралича, и вымыл пол. Навёл порядок в комнате, растащив вещи по своим местам и приготовил ужин на небольшую роту солдат. Под вечер, от отчаяния, вымыл ванну и зачем-то погладил чистое постельное бельё. Хорошо, что Неволин должен прийти сегодня, а то Дима бы мог и ремонт затеять в запале.
 Без пятнадцати одиннадцать Кротов теребил телефон и второй раз кипятил чайник. Новая зубная щётка стояла в стаканчике на раковине, чистое банное полотенце болталось на крючке в ванной, презервативы и смазка – заныканы в прикроватной тумбочке. Минутная стрелка на свежеподаренных настенных часах тащилась, как подстреленная в обе ноги. В квартире было невыносимо тихо, и Диме даже не хотелось включать радио или телевизор, чтобы раздражающие звуки не будоражили и без того чувствительные нервы. Он подходил к окну, вглядываясь в паркующиеся машины, борясь с желанием позвонить и узнать, когда Андрей наконец придёт. Последняя, традиционно пустая, СМС пришла ещё в универе, и больше вестей от Неволина не было. Кротов гнал от себя мысль, что тот задвинет на их свидание и уедет с каким-нибудь очередным «бывшим». Он сел на кухонную табуретку и покачал головой. Эта странная одержимость Андреем и возбуждала и пугала одновременно. Кротов был им порабощён, добровольно и безоглядно. Загадочный и непонятный характер Неволина, его пол, его возраст – он подавлял Диму и одновременно заводил своей тонкой игрой в подчинение. Манил, обещая полную покорность, однако, было понятно, что Андрей может в любой момент отдать ключи от своих наручников любому другому. Сложно представить, чтобы он кому-то смог принадлежать. Это бесило до сжатых кулаков, и Кротов чувствовал – рано или поздно его собственническая натура затребует Андрея целиком в своё пользование, ревностно охраняя своё сокровище от посягательств других самцов. И тогда у Димы начнётся его персональный ад. Ревность затмит все остальные чувства, измельчая все его внутренности в мелкий фарш... Только бы не дошло до этого!
 Звонок раздался ближе к двенадцати. Он кинулся к двери, дёрнул, чуть не оторвав ручку. Андрей стоял в проёме, прислонившись головой к косяку.
 – Не спится? – тихо спросил он с нежной улыбкой.
 Дима затащил красавца в квартиру, прижал спиной к стене, потянулся к губам и осёкся. Видок у Неволина был как из реанимации. Под глазами тени, красные прожилки в белках придавали лицу изнурённый, болезненный вид. Он вяло улыбался, борясь с тяжёлыми веками, что норовили закрыться будто сами собой.
 – Устал, да? – спросил Кротов, вглядываясь. – Иди в душ, погрейся, я пока ужин накрою. – и не дожидаясь ответа, присел на корточки, развязывая Андрею ботинки.
 – Какой сервис, – промурлыкал тот, стягивая пальто. – Да, что-то замотался сегодня... А что на ужин?
 Дима выпрямился и забрал пальто у него из рук.
 – Пюре со шпикачками. Иди. Полосатое полотенце на крючке – твоё. На вот, тапочки надень. – и подтолкнул ногой домашние тапки.
 Андрей обулся, зевая во весь рот.
 – А где Фантик? – спросил он, заглядывая в комнату.
 Кротов уже включил плиту, грея сковороду с ужином. Он вышел в коридор, указывая пальцем под диван на кухне.
 – Вон, спрятался, когда ты позвонил. Сейчас я тебе одежду дам, домашнюю, – и направился к шкафу.
 Неволин обернулся на пороге ванной и постоял немного, глядя на то, как он перебирает вещи в шкафу. Ухмыльнувшись самому себе, закрыл дверь и через пару секунд раздалось шипение душа.
 У Димы открылось второе дыхание. Было даже немного стыдно, что он так мелочно и себялюбиво радуется тому, что несмотря на полумёртвое состояние, Андрей всё-таки пришёл, как обещал, хотя мог бы плюнуть на их свидание и пойти домой спать. Свидание! Дима положил в тарелку дымящееся пюре, зарыл в него кусочек сливочного масла. Выловил из кипящей воды треснувшую, раздутую шпикачку и, засмущавшись её откровенного вида, порезал на несколько сочных кусочков. Андрей вышел из ванной порозовевший и умиротворённый. В Диминых спортивных штанах и его же старой футболке с U2 на груди. Мокрые волосы немного завивались, а на изящной шее поблёскивали капельки воды.
 – Как вкусно пахнет... – Неволин развалился на диване, разложив руки на спинке. – Сам готовишь?
 Дима кивал, улыбался, весь искрился, быстро расставлял перед Андреем тарелки и приборы. Пододвинул соль и зелень, положил хлеб, открыл горчицу.
 – Намазать тебе хлеб маслом? – почти пропел хозяин, усаживаясь рядом.
 Прекрасный гость помотал головой, с удовольствием пережёвывая горячий ужин. Игриво улыбался Диме между отправкой порций еды в свой красивый рот и даже пару раз несильно пихнул его под столом, пошло подмигивая. Кротов лыбился в ответ, услужливо нарезая овощи, подкладывая их гостю в тарелку. Хихикал как школьник и, как бы между делом, убирал спадающие мокрые прядки Андреевых волос за аккуратное ушко. Бантик хотел было посуетиться рядом с миской, раз пошла такая пьянка, но быстро отвлёкся на чужую сумку в прихожей и пошёл на разведку.
 – Я пойду в душ, ты пока доедай, – почему-то шёпотом сказал Дима и, погладив Андрея по плечу, ушёл в ванную.
 Стоя под прохладными струями, он пытался унять эрекцию, которая, собственно и выгнала его в ванну. Было неудобно светить ею на кухне. Он вдруг подумал, что если бы до сих пор занимался у Андрея в группе – при такой реакции, плаванье бы превратилось в ту ещё порнуху. По-хорошему, надо было бы подрочить, чтобы не финишировать сразу на старте, когда он доберётся до вожделенного тела. Но мастурбировать при живом Андрее в квартире казалось практически святотатством. Кое-как уложив член, Кротов вышел и, увидев, что свет горит только в комнате, сразу пошёл туда. Андрей лежал под одеялом, заняв одну половину кровати. Рядом на простыне, привалившись пушистым боком, дремал Бантик. Глядя на такую умилительную картину, Дима едва удержался, чтобы не щёлкнуть их на телефон для заставки. Он скинул одежду прямо на пол и забрался на кровать.
 – У вас с ним серьёзно? – строго спросил Бантика, аккуратно перекладывая его в ноги.
 Нырнув под одеяло, он несмело прижался к тёплой спине, стараясь не сильно толкаться. Андрей вздохнул, выныривая из дрёмы, откинул голову назад, прижавшись затылком к Диминому подбородку.
 – Что-то я... – сонно пробормотал он, оправдываясь за своё состояние.
 – Спи, спи. – Дима поцеловал его в плечо и обнял покрепче.
 Он почувствовал, как Андрей сразу расслабился, и через несколько секунд его дыхание стало ровным, глубоким. Заснул. Дима дёрнул торшер за выключатель и осторожно придвинулся поближе. Было так странно и в то же время как-то правильно. Всё это время он думал об Андрее, мечтал, анализировал, а сейчас – вот он, лежит рядом, в его кровати. Он ещё не понимал, что именно Неволин хочет от него, ради чего поощряет, зачем пришёл. Но готов был сглаживать все углы, "подтягивая" к себе своего невозмутимого тренера, надеясь, что со временем всё встанет на свои места. Всё то, что сейчас есть между ними – слишком зыбко и неясно. Если полезть с разговорами, неизвестно как тот отреагирует. Едва касаясь кончиками пальцев, он погладил Андрея по спине и, убаюканный размеренным дыханием, задремал.
 Кротов проснулся от ощущений чужой ладони у себя между ногами. Та мягко сжимает и поглаживает его член и это было приятно. Он немного выгнулся в сторону ласковой руки. В комнате было совсем темно, солнце ещё даже и не думало вставать, в отличие от Диминого члена. Андрей лежал на боку, подперев голову согнутой в локте рукой и ненавязчиво ласкал соседа по койке, ожидая его пробуждения.
 – Ой, я тебя разбудил? – тихо произнёс он без тени раскаяния. – А я смотрю, лежит рядом живой, здоровый самец и без дела...
 Тело Димы проснулось быстрее разума, он не раздумывая опрокинул расслабленного Неволина на спину, забравшись сверху. Тот охнул, но все его движения говорили о том, как он горячо приветствует происходящее. Андрей с готовностью раздвинул свои длинные ноги, обхватывая ими Димины бёдра. Стояло у обоих, они с удовольствием тёрлись друг об друга, укладываясь поудобнее. Дима целовался до сведённых челюстей, до пощипываний на языке. Андрей уворачивался и, будто в отместку, довольно чувствительно кусал его за подбородок, шею, мочки ушей. Они переплелись телами, будто прорастая друг в друга, чувствуя каждый миллиметр кожи. Казалось, сейчас, в этой горячей сцепке, у них одно сердце на двоих. Дима терялся в ощущениях, тело двигалось само, это был голый инстинкт. Он дрейфовал в жарком кайфе, ориентируясь по тихим стонам Андрея. Тот просунул руку между их телами, и, ухватив Диму за член, направил его между своими раздвинутыми ягодицами, чётко проговорив ему в ухо:
 – Сюда. Поглубже и пожёстче. Давай.
  Дима замер, попытался отдышаться. Потом отстранился от Андрея и, рассеянно поласкав его член рукой, произнёс шёпотом:
 – Ляг на живот.
 Неволин неспешно, по-кошачьи, перекидывая стройные ноги через Диму, начал переворачиваться. Кротов поспешно полез в тумбочку. Когда Андрей улёгся и обнял подушку, он уже весь извозился в смазке по локоть, от волнения выдавив слишком много. Разглядывая фронт работ, зазывно белевший в темноте ночной комнаты, Дима строго сказал:
 – Если что-то не понравится – сразу говори.
 Андрей уложил голову на скрещенные руки, словно на пляже, и промурлыкал:
 – С членом в заднице мне всегда всё нравится.
 Кротов отвесил ему чувствительный шлепок по жопе, поражаясь, как быстро тот мог вывести его из себя одной только фразой.
 – Ой, что это такое холодное? – Андрей протянул руку к отшлёпанной заднице и потрогал кожу пальцами.
 – Смазка, – виновато ответил Дима. – А ты завязывай свои блядские речи тут задвигать!
 Романтический настрой от предыдущих жарких ласк сходил на «нет». Кротов, мало того, что разозлился и расстроился из-за этих намёков Андрея на его активную сексуальную жизнь, так ещё и этот гад начал тихо смеяться, очевидно, поняв, что юный любовник ухитрился улиться смазкой, как лопух.
 – Хватит ржать, кровать трясётся, – насупился Кротов.
 – Давай теперь ты её тряси, жеребец, – не то в шутку, не то всерьёз отозвался тот и повилял изящным задом.
 Дима провёл скользким пальцем между ягодицами и с радостью услышал томный вздох. Стараясь действовать увереннее, начал проглаживать горячую ложбинку рёбрами ладоней, ведя их одну за другой. Неволин чуть заметно двигал бёдрами, входя в темп. Воодушевившись, Кротов согнул палец и костяшкой помассировал вход крутя кисть, с каждым следующий кругом надавливая всё сильнее. Андрей шумно вдохнул и приподнял плечи, уткнувшись лбом в скрещенные руки. От этого тихого стона Дима почувствовал, как поджалась мошонка, а член напрягся до боли. Он мысленно приказал себе успокоиться и как можно аккуратнее пропихнул указательный палец внутрь. Андрей откинул голову назад, и выдохнул:
 – Ка-а-айф.
 Кротов закусил губу до привкуса железа и сжал свой член свободной рукой, пытаясь немного унять возбуждение. От этого прикосновения стало только хуже. Рука, словно по своему желанию, несколько раз отполировала набухшую головку и он вскрикнул, бурно кончая Неволину на поясницу. Несколько неконтролируемых судорог скрутили его тело, он согнулся, опираясь на вытянутую руку.
 – У тебя там приватная вечеринка, милый? Мне кажется, ты достал мне уже до диафрагмы, – насмешливый голос заставил вынырнуть из оргазма.
 Димин палец был в Андрее уже на всю длину и, в судорогах, он продолжал ввинчивать кисть, будто пытаясь запихнуть туда всю руку.
 – Ой, прости, – спохватился Кротов и аккуратно потянул палец обратно.
 – Продолжай, – приказал Андрей. – Скоро я тебя догоню.
 Уговаривать не пришлось. Дима увлечённо выкручивал пальцем, глядя на свою поблескивающую сперму на чужой спине. Неволин начал подниматься с живота на колени и, удерживая себя одной рукой на локте, второй взялся за свой стояк. Было видно, как его спина выгибалась то вниз, то вверх. Он толкал бёдра назад, заставляя шустрый палец входить глубже. Дима подставил второй палец и не двигал рукой, ожидая, что тот сам насадится на оба, что и произошло.
 – Отлично, молодец... – прошептал Андрей, продолжая двигать бёдрами.
 Кротов жалел, что у него только две руки, чтобы его ублажить. Хотелось сразу и во все места. Член уже поднимался, будто предвкушая скользкую задницу. Он прижал Андрея грудью к кровати, чтобы тот не особо двигался и, согнув пальцы, начал прощупывать нижнюю стенку внутри.
 – Где оно? Ну-ка, покричи для меня, – он так увлёкся процессом, что слова вырывались сами собой.
 Андрей сладко постанывал, поводя задом, пытаясь натолкнуться простатой на живой "массажёр". На очередном движении он протяжно замычал и сжался вокруг пальцев. Не меняя угла, Кротов с нажимом погладил большим пальцем мошонку от яичек и до входа, упиваясь сдавленными вскриками. Каменный член настойчиво рвался в бой, и поняв, где у Андрея кайфовая точка, Дима вытащил пальцы.
 – Ляг на спину, я всё сделаю. Давай!
 Его уже заметно трясло. Когда Андрей перевернулся на спину, он чуть не уронил того с кровати, закидывая его ноги себе на плечи. Неволин тоже дёргался, судя по всему его тоже уже скручивало. Он зацепился икрами за его плечи и приподнял задницу над простынёй. Приказал по-деловому:
 – Давай! Быстро!
 Кротов пару раз судорожно ткнулся во вход и, наконец найдя нужный угол вошёл сразу до конца.
 – Еба-а-ать... – сдавленно протянул Андрей, и тут же задёргал бёдрами вниз-вверх, прыгая на Димином члене, подтягиваясь ногами на его плечах, как на турнике.
 Кротов придерживал его под задницу, старался не менять угла. Внутри тот был словно влажная шёлковая перчатка. Дима поймал мысль: «это слишком хорошо, так не бывает» и тихонько завыл. «Удовольствие» – слишком пресное слово, чтобы описать то, что сейчас ощущалось. Его простреливало до макушки, аж уши заложило.
 – О, Господи... О, Господи...
 Он вскрикивал на каждом движении. Кончать уже было даже страшно – не сдохнуть бы. Андрей невесомо поглаживал свой истекающий член, видимо, чувствительность зашкаливала. Он вытанцовывал бёдрами, бесстрашно насаживаясь, сжимаясь всё сильнее. Ускоряясь, прошипел:
 – Всё... Я... Сейчас...
 Оргазм скрутил обоих одновременно. Они продолжали дёргаться и дрожать, вцепившись друг в друга. Дима сгрёб Андрея в охапку, продолжая толкаться в него, окончательно потеряв контроль над собственным телом. На каждом толчке тот вздрагивал и сжимался. Кротов дышал ртом, как утопающий, голову повело. Неволин погладил его по спине, будто прося уняться.
 – Ш-ш-ш, – прошептал на ухо. – У тебя сейчас инфаркт будет, успокойся.
 Постепенно Дима расслабился, обмяк, потираясь щекой о его грудь, подёргивая головой, как сломанная игрушка. Оба приходили в себя, вяло водя руками по телу друг друга. Кротова вдруг осенило:
 – Ой, я презерватив не успел надеть.
 Он приподнял голову, попытался разглядеть в сумраке лицо Андрея.
 – Ну молодец, чё! – устало ответил тот. – Пойдём, я тебе йогурта в зад закачаю, чтобы в следующий раз помнил.
 – Прости, родной. Накосячил.
 При упоминании «следующего раза» запело сердце, и Дима на радостях тут же полез целоваться. Второе дыхание закончилось едва начавшись и оба заснули, практически не меняя положения, не укладываясь поудобнее. Как лежали, так и вырубились.
 

***

 Его ласкали. Тепло окутывало с ног до головы, перед глазами мелькали части тела, будто он был укрыт одеялом с головой и выхватывал в сумраке то острый локоть, то изящное запястье, то округлое плечико. Сладкий привкус на губах, бархатная мягкость между пальцев... Высокая трель вытягивала Диму из блаженного рая, сжимая виски. Он словно выходил из наркоза, не мог даже приоткрыть глаза. Сознание пыталось определить источник звука, то и дело проваливаясь обратно в сон. Он почувствовал, как тёплый Андрей выскользнул из под одеяла, запустив прохладный воздух в их уютную "норку". Трель прервалась и Кротов услышал хриплый спросонья голос Неволина:
 – Да, Вить. Что случилось? – спокойно, без раздражения. Вроде как в порядке вещей звонить человеку, когда на улице только светает.
 – Вить... – тихо, но уже взволновано. Андрей вышел в коридор, пытаясь закрыть за собой дверь. – Вить, погоди. Как это произошло? Витенька, да что же это... Сейчас я приеду. – и уже громче, будто пытаясь перекричать собеседника. – Сейчас я приеду, жди меня.
 Он зашёл в комнату, начал быстро подбирать с пола одежду. Дима сел на кровати, следя за стремительными движениями, часто моргая спросонья.
 – Андрей, с семьёй что-то? – встал, включил свет, подавая Неволину свитер. – Помочь чем?
 Тот помотал головой, дёрнул уголком рта.
 – У друга собаку машина сбила насмерть полчаса назад, они утром перед работой гуляют... Гуляли... – потёр ладонью глаза, пробормотал себе под нос. – Он её обожал. Мне вообще страшно подумать, что с ним будет...
 Андрей резко выдохнул и похлопал себя по карманам, а Кротов инстинктивно поискал глазами Бантика. Кот сонно выглядывал из-за комом сбитого одеяла.
 – Я поеду, Дим. А ты ложись, поспи ещё. Дверь можно просто захлопнуть?
 Дима махнул рукой в направлении коридора, показывая, что проводит. В прихожей Андрей влез в ботинки и пальто, поискал глазами сумку.
 – Ты ботинки зашнуруй. Споткнёшься же. – Дима протянул сумку с вешалки.
 – Да я в лифте, – кивнул тот, поворачивая замки в двери.
 Понимая, как эгоистично это сейчас прозвучит, Кротов выпалил:
 – Тебя когда ждать?
 Неволин обернулся на пороге. Каждый его уход из Диминой квартиры отдавал каким-то драматизмом.
 – Не знаю. Я ему сейчас нужен, – и его красивое лицо исчезло в щели закрывающейся двери.
 Стоя в пустой маленькой прихожей в неуютной тишине, Кротов отказывался признаться себе, что уловил искру счастья на лице Андрея на его последней фразе.
 

***

 Проспав до полудня тяжёлым сном, Дима вылез из кровати и долго пил кофе на кухне, сидя на табуретке в одних трусах. Бантик, возрадовавшись пробуждению хозяина, тут же потребовал к себе внимания: играл во все свои игрушки, окапывался в лотке и громыхал миской. Дима пребывал в каком-то пограничном состоянии между удовлетворённостью и беспокойством. Прошедшая ночь превзошла все ожидания, хоть и отзывалась мышечными болями в ногах и плечах. Казалось, чего ещё желать? Такие любовники встречаются раз в жизни. Но что-то тянуло под рёбрами, скреблось. Какая-то неоконченность, неполноценность, будто Дима не ел, а таскал куски с чужого стола. Неволин был всегда далеко. Непредсказуемый, непонятный. А хотелось держать его при себе, и совсем не хотелось глупых мелодраматических интриг для искусственного разжигания страсти, наподобие походов налево. Тот, кто начинает скучать в отношениях со «слишком верным и преданным» партнёром, явно никогда не любил и не боялся потерять свою пару. Любил? Дима потёр лицо ладонями. Да ну, какая любовь? Просто, блядь, странная одержимость и болезненная зависимость – только и всего! И почему на любовь нет тест-драйва?.. Вообще, если задуматься, любовью называют потребность что-то иметь при себе. Ведь, по сути «любви» без желания «иметь» объект этой самой любви не бывает! Вроде бы какая разница, где этот объект находится? Ты знай себе люби. А нет: это «люблю» значит хочу, чтобы сидел при мне, смотрел в глаза и держал за руку, а иначе буду страдать. Потребление объекта вожделения – вот что это такое. А можно любить так, чтобы отпустить на волю и тебе при этом не было плохо? Дима сжал кулаки: да хуй там отпустить! Мой! Он яростно раздул ноздри, представив, как благословляет Андрея на прыжок в койку с другими мужиками. О-о, ну всё-о, Дима попал – аж пальцы на ногах согнулись, так его скрючило. Нет! Может, там какой-нибудь индийский мудрец и призывал к любви, которая «никого не держит», но Диме до этой мудрости было далеко. А вот до того, чтобы набрать телефон Андрея и выяснить, чем он там нахер занимается со своим «другом» – это очень даже близко. Кротов встал, решив отвлечься от своих ревнивых мыслей и помыть чашку. В универ идти уже смысла нет, но к Сотникову надо как штык.

 

***

 Дима стоял у бортика и обозревал бурную возню в бассейне.
 – Что за дела? Откуда столько народу? – спросил у подошедшего Демидова.
 – Это вроде группа Неволина. Видать, с нами объединили, – доложил живчик-Демидов, шмыгая носом.
 – Нафига объединили-то?
 – Да я откуда знаю? – зажестикулировал Демидов, словно итальянец. – Вон, Сотников идёт, его и спроси.
 – У него какие-то дела, он взял отгулы. Пару занятий позанимаемся вместе с его ребятами, – отмахнулся Сотников дунул в свисток, требуя внимания на воде.
 Вдох-выдох, вдох-выдох. Дима делал мерные гребки руками, вытягивая тело в струну, напрягая все мышцы. На соседних дорожках вторая группа шла по своей программе. Кротов их не видел, не слышал, он весь сосредоточился на своей цели. Пройдя стрелой до бортика, сделал кувырок под водой и, оттолкнувшись ногами, поплыл в обратную сторону. Вода заглушала звуки, и в те моменты, когда он погружал голову в воду между своих вытянутых вперед рук, то будто отключался от остального мира. Покой, тишина. Он остался бы в этом прозрачном убежище на пару часов, если бы у него были жабры. Мысли пришли в порядок, эмоции успокоились. Зачем морочить себе голову и волноваться по пустякам? Надо делать то, что считаешь нужным и важным, и не психовать, как неврастеник.
 – Неделя до соревнований, – доложил Демидов в душевой, быстро намыливаясь. – Боишься?
 Дима медленно покачал головой, глядя на утекающую в слив воду.
 Он ехал в метро, глядя сквозь толстые стёкла окон вагона. Бетонные стены тоннеля, увитые жирными чёрными проводами, сливались в единую серую гладь. Вода бассейна измотала, Дима чувствовал знакомую усталость во всём теле. Сонно побродив по магазину, закупив продуктов, поплёлся домой в бледных весенних сумерках. Нежный ветерок обдувал лицо, запах свежих почек на деревьях и влажной земли вытеснял из головы все тяжёлые мысли. Кротов поулыбался, глядя на стариков, загоняющих домой неугомонных внуков и группу шумных подростков, сидящих на лавочке. Андрей по прежнему не проявлялся, но он знал, что к тому приходит, кто умеет ждать.

 

***

 «Самое поразительное в жизни то, что она продолжается, несмотря ни на что, пока не заканчивается… но тогда уже совсем», – выдал однажды подвыпивший Демидов. Сейчас Дима пропустил эту мысль через себя и полностью с ней согласился. Несмотря на его эмоциональную кривую и периодические «залипания» в течение дня, жизнь продолжалась. Минутная стрелка на настенных часах прыгала на каждый шестидесятый счёт, и планета Земля дисциплинированно крутилась вокруг своей оси, не меняя скорость вращения из-за Диминых переживаний. Это заставляло чувствовать себя жалкой пылинкой в Галактике, но при всей обидности такого сравнения, немного заземляло и не давало войти в драматический штопор. Сказать, что следующие четыре дня без единой ёбанной СМС от Андрея было сильно плохо… – таки нет. Но оставаться в светло-романтическом настроении было всё сложнее и сложнее. И если, как утверждают лирики, влюблённая душа поёт, то Димина душа всё настойчивее исполняла простенький мотивчик пошлого шансона. Мстительные и эгоистичные мыслишки всё чаще отравляли сознание, заставляя сжиматься челюсти. Дима в самых жутких снах не мог представить себя в роли позабытой-позаброшенной школьницы после ночи со старшеклассником-ловеласом. Пренебрежение ему было страшнее, чем прямая агрессия. У Андрея нет страха его обидеть или потерять, и Кротов ох как понимал это. И держался. Держался, чтобы не исчезло то тепло и то нереальное чувство близости, которое он испытывал рядом с Неволиным. Он хватался за это чувство, раз за разом пытаясь реанимировать его, потому, что когда оно уйдёт, уступив место горькой обиде и желанию отыграться, будет тошно. Будет больно. Пекло этого ада поджарит Димину душу, сделав корку потолще, а сознание поциничнее. Он всё это знал, он видел, как другие люди спускались по этой тропинке, а затем, умудрённые, сука, опытом, изрекали жалкое: «да все бабы бляди…», или: «любовь – это сказка для дурачков», и радовались, когда очередной романтик оказывался низвергнут на грешную землю и раздавлен «правдой жизни».
 Неизвестно чем занятый Андрей не появлялся и в бассейне: группы были снова объединены и это немного успокаивало – значит, не личный игнор. Может, вообще уехал из города. Да, наверняка даже. Дима скатался к родителям, но и там не нашёл успокоения. Ни мамины блины, ни бабушкины истории про далёкие годы своего детства, которые всегда имели стопроцентный умиротворяющий эффект, не сработали в этот раз. Промаявшись до вечера и успокоив чуткую мать, уловившую, что с Димой что-то происходит, он буквально сбежал домой и прямо в одежде уснул с Бантиком в обнимку.
 Субботние занятия были последними перед соревнованиями, и Сотников сказал, что ребята могут плавать хоть целый день, расписание расчистили спецом для них. Дима не спеша разогревался, медленно нарезая круги, как сытая акула. Разделители сняли и он расслабленно плыл на спине, разглядывая солнечные зайчики на потолке. Он пытался вспомнить, как относился к Андрею до их грёбанного романа. Наверное, самое точное: считал его клёвым. Вот такое идиотское слово нашлось – клёвый. Невозмутимый, ненавязчивый, неконфликтный. Всё с приставкой «не». Будто он отталкивал людей от себя, не желая, не разрешая приближаться. Сейчас все эти качества Диму раздражали.
 "…вчерашняя группа Андрея Игоревича", – ухватил он окончание фразы и встал на дно, оглядываясь.
 Уборщица недовольно ворчала, направляясь в коридор, держа в руках два спасательных жилета.
 – Что? – Дима повернулся к Демидову.
 – Да Неволин вчера жилеты не унёс на склад, Нина ругается, – ответил тот и нырнул рыбкой, обдав остолбеневшего Кротова брызгами.
 Вчера? Он в два гребка нагнал Демидова, дёрнул его из под воды за руку.
 – А что, он уже вышел?
 Вертлявый Демидов, приподнял очки, отплёвываясь, выдрал руку из захвата.
 – Кротов, харе граблями махать, у меня синяки останутся! Вчера был, я его видел, когда за справкой для деканата заходил. Псих! – и натянув очки, погрёб подальше.
 Гнев вскипятил кровь. Дима почувствовал, как мгновенно покраснели щёки и шея. Продинамили! Бросили! Оттолкнувшись от дна, на автомате доплыл до бортика и забрался на тумбу. Забыли! Проигнорировали! Согнул ноги в коленях, сложил руки конусом и разжавшейся пружиной вошёл в воду. Попользовали! Наплевали! Мерными, мощными гребками разогнал тело, устремляясь к противоположенному бортику. Хватит! Пусть это кончится! Рука дотронулась до мозаичной стенки бассейна, тело расслабилось. Не нужен...
 Функция мозга – думать каждую секунду. В жопу такую функцию. Хочется, как в книгах – безболезненно и плавно перескочить на абзац «спустя полгода…». Но в жизни придётся проживать каждую грёбанную секунду, прокручивая в голове факты и домыслы, жалящие в самое нежное и уязвимое. А легче, наверное, становится, но так медленно, что и не замечаешь. Как рост волос. И вполне себе можно было понять наркоманов или алкоголиков: забытье – божий дар.
 Оживлённые люди в метро – ясен пень, не на работу едут. Улицы без пробок, но зато с праздно шатающимися горожанами. Все признаки субботы в комплекте с хорошей погодой. На этом фоне, вроде, не очень мерзко на душе. И домой так не хочется – там будет хуже, здесь хоть есть на что отвлечься. Дима посидел на скамейке рядом с подъездом, не зная, чем себя занять, чтобы не выглядеть дебилом. Достал телефон, попялился в него, но когда из подъезда вышла лавочная завсегдатая бабулька, пришлось плестись в квартиру. Попробовал погеймиться, не смог сосредоточиться – его убили 8 раз. По телевизору какая-то беспробудная ересь, как всегда. Кто вообще его смотрит? Начал готовить ужин – всё из рук сыплется. Налил себе чаю, сел на табурет, откинулся спиной на холодильник. Небо с одной стороны уже совсем тёмное, а на востоке ещё ничего, светлое, а вроде должно быть наоборот. Пока на небо смотришь, в голове потише, почище. Обрыдла уже эта беспомощность – будто он ни на что не может влиять, а только отыгрывает подачи. Ведь не так всё начиналось! Дима закрыл глаза, слушая мерное тиканье настенных часов. Неужели он стал объектом пошло-гугловской схемы мужского интереса: интрига-желание-покорение-забвение? Ну что за бред! Дима выпрямился на табуретке, открыл глаза. Какая, к хуям, схема? Он же не навязчивая девица с брачными планами! Вот, положа руку на сердце, даже жалко, что не уебал тогда Андрея, когда тот просил. Вот, сейчас бы с удовольствием приложил бы его пару раз. За то, что заставляет обмусоливать эти мысли, унизительные и раздражающие. За то, что вместо гулянок с парнями и обжиманий с девушками, сидит Дима на кухне и занимается каким-то грёбанным психоанализом. Сука! Ну что ж, пора Андрею тоже понервничать. Пусть он теперь волнуется и думает, что ему делать с Димой.
 Кротов встал, потянулся и решительно поставил на плиту кастрюлю с водой. Это будут пельмени.

 

***

  «Понедельник – день тяжёлый, а для блядских блондинов – в особенности», – глумился про себя Дима, шагая к бассейну. Из-за завтрашних соревнований все дневные и вечерние группы отменили. Он подгадал, что часам к двенадцати пловцы смотаются восвояси, а тренерский состав останется контролировать последние приготовления зала. Проскочив мимо вахтёра, Кротов сразу направился в тренерскую. Он ещё вчера отбросил все сомнения и опасения и сейчас шёл за тем, что ему причиталось. Его мало волновало, что по этому поводу будет думать Андрей, ну, или ему так казалось – что его мало это волнует. Он шёл по коридору, не скрываясь и не пытаясь шагать тише. В конце концов, мужчина всегда берёт то, что ему хочется, и сейчас он хотел Андрея. И точка. Он толкнул знакомую дверь и, широко улыбаясь, вошёл в тренерскую. Неволин сидел за столом, что-то строчил в большом журнале. Возле окна стоял другой тренер с каким-то сложным осетинским именем и рылся в коробке с олимпийской атрибутикой.
 – Здравствуйте! – рявкнул Дима, оглядывая мужчин как родных.
 Оба тренера повернули к нему головы. Андрей замер и казалось даже перестал моргать. Он приподнял одну бровь и по его лицу сложно было сказать, что он сейчас думает. Второй приветливо кивнул.
 – Это твой боец, Неволин? – и повернулся обратно к своей коробке, вытаскивая оттуда помятый красный вымпел.
 – Мой, – без выражения ответил тот и сцепил пальцы в замок над столом. – Ты чего, Кротов? Заблудился?
 Подавив матерную тираду, Дима улыбнулся ещё шире. Друг Санька говорил, что его улыбку стоит запатентовать. То ли строение челюсти у него было хитрое, то ли зубы так росли, но когда Кротов сиял своей голливудской улыбкой, люди, словно зачарованные, всегда улыбались ему в ответ.
 – А мне к Андрею Игоревичу на пару слов, – громко сказал он, продолжая скалиться в лицо Неволину, ясно давая понять, что веселье только начинается. – У вас есть минутка?
 Андрей весь подобрался, правильно уловив то бесстрашие и даже агрессию, которая исходила от Кротова. Всем своим видом и поведением Дима заявлял, что ему совершенно нечего терять и он, не моргнув глазом, может устроить очень даже неприятную сцену прямо перед свидетелями. Неволин поспешно кивнул, поднялся из-за стола и, поджав губы, направился к двери. Дима первым вышел в коридор и встал возле стенки, ожидая Андрея. Он видел, как тот занервничал и в нём снова проснулся тот охотничий азарт, как в первые дни его "атак". Вот оно в чём дело. Всё дело в контроле. И сейчас Дима собирался его себе вернуть. По крайней мере, пока этот контроль ему нужен, чтобы держать Андрея при себе. Неволин закрыл за собой дверь и обернулся, прищурив глаза, пытаясь разгадать по Диминому лицу его намерения.
 – Ты чего? – шёпотом спросил он, мельком оглядывая пустой коридор.
 Почуяв чужую неуверенность, Кротов распалялся всё больше. Где же наша извечная невозмутимость? Теперь ты попсихуй!
 – Ничего, – не понижая голоса с издёвкой произнёс он, и, приблизившись вплотную, цапнул Андрея за задницу.
 Тот ловко вывернулся со словами «Не здесь!» и быстро пошёл по направлению к складской комнате, поманив Диму рукой, будто пытаясь увести подальше от людей. Хотя почему «будто»?.. Кротов решительно шагал следом, мысленно потирая руки. Неволин пару раз оборачивался, заглядывая ему в лицо, но ничего не говорил. В полном молчании они дошли до складской, и Дима с удовольствием заметил, как тот нервно перебирает ключи в связке. Открыв дверь, Андрей раздражённо толкнул его в комнату и, залетев следом, дёрнул за ручку. Дима не дал ему перехватить инициативу. Тут же накинулся, прижимая к только что закрывшейся двери. Бесцеремонно полез целоваться, запихивая язык до горла, сталкиваясь зубами. Неволин упёрся руками ему в грудь, уворачиваясь от настырных губ, шептал его имя, похоже, пытался успокоить, привести в чувство. А Кротов продолжал напирать, облизывая лицо, словно дурной пёс, смыкая зубы на ушной раковине, кусая шею. Потянул спортивные брюки вниз за резинку, вклинивался коленями между чужими ногами.
 – Дима… Дима! Стой, погоди…
 Он и не думал останавливаться. Кротов ждал, когда тот сделает свой ход или покорится. Андрей резко выпрямил согнутые руки, отталкивая его.
 – Какого чёрта? – прошипел Неволин, сверкая глазами.
 Выражение вечной скуки и равнодушия слетело с его лица с концами. Грудная клетка вздымалась, щёки порозовели, ноздри расширились. Он прищурил глаза и немного опустил голову, как бы набычившись. Они стояли друг напротив друга, как в преддверии драки, сгруппировавшись. Глаза в глаза. Дима зло улыбнулся, вульгарно облизнулся.
 – Что? Не дашь?
 Андрей выпрямился и приподнял брови, будто всерьёз обдумывая предложение. Кротов понял, что сейчас тот оценивает степень его опасности, просчитывает наилучший для себя выход.
 – Я приеду к тебе вечером, – наконец сказал Андрей.
 Что, на попятную? Подумал, что Дима стал непредсказуем и может устроить какую-нибудь неприятность. Ну, ты же хотел садиста, любимый? Получи садиста.
 – И вечером, – согласно кивнул он, подходя вплотную, и расстегнул ширинку, вытаскивая болезненно распирающий член. – И сейчас успеем…
 Он выразительно поглядел на Андрея, положил ему руку на плечо, слегка надавив. Поколебавшись долю секунды, тот стал послушно опускаться на колени, глядя в Димины глаза без всякого выражения, словно кукла. Обхватил ладонью его член и, открыв рот, тут же исполнительно принялся сосать, ритмично раскачиваясь взад-вперёд, двигаясь абсолютно механически. Он не тормозил и не гнал, не дразнил и не ласкал – он просто двигал головой, сжав губы, повторяя свои движении снова и снова, как заведённый. Кротов поморщился от ощущения какого-то унижения. От того, что Андрей его демонстративно «обслуживал». Ему малодушно захотелось погладить Неволина по волосам, опрокинуть на гору оранжевых жилетов и почувствовать ответное возбуждение, желание. Кротов дёрнул головой. Нет, он уже предлагал Андрею всего себя, а теперь было время брать и принуждать, иначе его оставят позади, как того высокого мужчину на заснеженной парковке. И наверняка многих других до него. Дима закрыл глаза, пытаясь представить, как Андрей поднимает на него свои прозрачно-голубые глаза, как гладит себя, дрочит, возбуждаясь от прикосновений к его, Диминому, телу. Как постанывает и жадно вбирает в свой блестящий от слюны рот Димин член, желая – именно желая довести его до оргазма. От этой фантазии он напрягся, считая секунды до взрыва и, закусив губу, чтобы не застонать в голос, задрожал, заливая чужой рот своей спермой. Неволин продолжал двигать своей белокурой головой, пока Кротов не остановил его, сжав за плечо. Он поднялся с колен и пошёл к окну. Дима замер, судорожно соображая, что ему там понадобилось. Андрей открыл фрамугу, перегнулся через подоконник и сплюнул белым. Дима не двигался, лишь водя за ним глазами. Отплевавшись, Неволин вытер рот рукавом и закрыл окно. Он повернулся к Диме, и тот наконец вспомнил, что так и стоит со спущенными джинсами. Он поспешно натянул штаны, вжикнул молнией, стараясь сохранять хладнокровие на лице. Получалось плохо, но была надежда, что Андрей не разглядит – Кротов стоял в глубине комнаты, где было довольно темно. Второе окно складской было заставлено стоящими на ребрах скамейками и пластиковыми тумбами. Андрей остался стоять у единственного светлого окна, перекрестив руки на груди, привалившись бёдрами к подоконнику. Дима резко выдохнул, будто его тяжкий труд здесь был закончен, и подойдя к двери, спросил:
 – Тебя встретить здесь вечером или сам до меня доедешь?
 Он собирался дожать Андрея, иначе не было смысла всё это начинать. Тот опустил глаза, стряхивая с брюк несуществующие пылинки.
 – Я сам приеду.
 – Во сколько? – с Димой не забалуешь, ёба.
 – К девяти! – Андрей начал повышать голос, не скрывая раздражения.
 – Жду к девяти! – отрезали ему в тон.
 Кротов вышел из складской, пытаясь не выблевать сердце, опасаясь самого страшного – что Андрей пошлёт его раз и навсегда. Сейчас было очевидно, что Дима слегка переоценил себя и был довольно близок к провалу. Хоть он и играл на Андреевых страхах, Кротов не рискнул бы разрушить их связь, ставя того перед каким-либо выбором. Он не хотел оставлять ему вообще никакого выбора, кроме как быть с ним, с Димой. Что бы он сделал, если бы Неволин решил прекратить их общение после сегодняшнего визита? Ну, надо признаться самому себе, что, скорей всего, приполз бы на коленях, выпрашивая прощения. Целовал бы руки и говорил, что это шутка, розыгрыш, ролевушечка... Дима спустился с крыльца и направился к метро. Всё ещё не верилось, что ему удалось безнаказанно наехать на Андрея, и он опасался, что сейчас тот очухается и догонит его, чтобы сказать, что всё кончено. Кротов даже трусливо выключил телефон, опасаясь рокового звонка или СМС. В метро, чтобы унять неприятное волнение, начал прикидывать, что купить на ужин. С ужина мысль плавно перетекла на то, какую линию поведения теперь выбрать. Ничего кроме как накормить, облизать и затрахать до потери дыхания в голову не приходило. Причём именно в этом порядке.

 

***

 Трель звонка испугала, заставила дёрнуться. Бантик шмыгнул в комнату. Дима мобилизовался, вся нервная система ожила, сердце разогналось. Он в три шага пересёк маленький коридор и дёрнул ручку. Оглядев Андрея за долю секунды, усмехнулся, оценив ход любовника, решившего по-своему отыграть этот раунд.
 – Добрый вечер, Дмитрий, – Андрей пошатывался, на лице было клоунско-серьёзное выражение. – Как вечерок коротаете? – и громко икнул, схватившись за сердце.
 Кротов молча отошёл, пропуская того в дом. Дыхнув перегаром на хозяина, Андрей неизящно ввалился в прихожую и тут же прижался к Диме, нарочито отвязно об него обтираясь.
 – М-м, какой ты красавчик всё-таки... С твоей фигуры скульптуру лепить, – замурлыкал ему в ухо, поводя бёдрами.
 Даже поняв, что Неволин сильно пьян, Дима не ожидал таких комплиментов, да и такого напора с порога тоже. Он неуверенно погладил покачивающегося Андрея по спине.
 – Ты где так накидался? – спросил тихо, будто боялся разбудить кого-то в доме.
 Андрей же веселел с каждой минутой. Он лукаво улыбался, тискал его и пару раз довольно сильно ущипнул за задницу. Судя по всему, отвечать на вопросы он не собирался. А когда он вообще утруждал себя ответами? Дима схватил его за запястья, пытаясь оторвать от себя его руки.
 – Может, разденешься сначала? – он пытался придать голосу строгость. Вышло неплохо.
 – А может, ты сначала? – Андрей поиграл бровями, пошло облизнулся и подёргал за пряжку Диминого ремня.
 Кротов вывернулся из объятий и отошёл от него на несколько шагов, давая себе передышку. Когда Неволин исходил такой похотью, было сложно соображать. Андрей же вёл свою партию, напрочь игнорируя Димино состояние. Глядя ему в глаза, усмехнулся и медленно стянул с себя лёгкую ветровку. Затем опустился на четвереньки и пополз к Диме, делая смешное виноватое лицо. Сводит всё в шутку или действительно так пьян, что просто валяет дурака? Кротов на секунду закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Пробежала трусливая мысль, что может оно и к лучшему, что Андрей не вспоминает сегодняшний наезд и предлагает себя на растерзание? Может завалиться с ним в постель и трахаться, как кроликам, до утра?.. А если завтра он опять пропадёт на неделю? Воспоминания о серых днях в ожидании Андрея отозвались спазмом в желудке.
 – А чего мы такие серьёзные? – протянул Андрей, прижимаясь подбородком к его животу.
 Диме так хотелось забыть обо всём и не нарушать эту игривую атмосферу, но, видимо, обида была сильнее и слова вылетели сами собой.
 – Андрей, ты где был всё это время? – в голосе прозвучала угроза, которую он не хотел туда вкладывать. Но так уж вышло.
 Неволин, не переставая улыбаться, потёрся щекой о Димину ширинку.
 – Будешь меня наказывать? – прошептал он, медленно расстёгивая пояс на чужих джинсах.
 Опять! Злость толчками поднималась по пищеводу, и Дима почти физически ощутил, что значит выражение «плеваться огнём». Он рывком поднял Андрея на ноги и с силой сжал его предплечья.
 – Не зли меня, пока я тебя не уебал.
 Хотелось вцепиться зубами в эту белую шею и отгрызть нахер эту красивую голову, и чтобы кровь по стенам... Слава богу, Неволин перестал разыгрывать сессию BDSM и осведомился будничным тоном:
 – Ты чего такой нервный, Дим? С девушкой поругался?
 Ох, лучше бы он промолчал. Кротов уставился на Андрея и развёл руками в недоумении.
 – Я что, по-твоему?.. Бля-адь! – он помотал головой, будто разгоняя морок. – Я что, похож на человека, который будет встречаться с девушкой и по ходу пьесы трахаться с мужиком за её спиной? Ты так обо мне думаешь?
 Он угрожающе уставился на Андрея, а тот начал инстинктивно отступать назад, оборачиваясь, чтобы не налететь на препятствие. Дима потёр ладонями лицо.
 – Твою мать, Андрей, что за дерьмо у тебя в голове?
 Неволин упёрся спиной в стену и, видимо, решил отбиваться.
 – Слушай, Димочка. Как ты думаешь, сколько мне лет? – ласково начал он, приподнимая одну бровь. – Дожив до моих лет уже, знаешь ли, трезво смотришь на...
 – О-о, давай не будем разыгрывать эту карту с возрастом! – агрессивно перебил его Дима, вскидывая руки. – Есть вещи, которые бы я не стал делать и в восемьдесят! При чём тут вообще возраст? Либо ты мудак, либо нет!
 Андрей стоял с непроницаемым лицом, сложив руки на груди, ожидая продолжения тирады, а Кротова понесло.
 – Почему ты это делаешь, а? Почему всё опошляешь, делаешь каким-то грязным и… – он поозирался, будто в поисках подходящего слова. -… неважным! Словно мы – две шавки, ебущиеся время от времени в подворотне!
 – А что ты хочешь? – наконец подал голос Неволин. – Мне теперь на тебе что, жениться, и сделать тебя честной женщиной?
 Дима дёрнулся, словно от пощёчины. Обида и стыд плеснули в лицо кипятком, всё тело будто передёрнуло и вывернуло наизнанку. Захотелось сжаться в комок и больше не слышать, не видеть этого мучителя, который бил его наотмашь, когда Дима открыл все свои больные места. Ведь ещё несколько часов назад у него был контроль или так ему казалось... Он опустил голову, пытаясь найти хоть какие-нибудь слова для ответа. Чувствовал себя каким-то жалким и одиноким, и хотелось провалиться сквозь землю. Тишина казалась свинцовой и Дима даже старался тише дышать, чтобы не выдать, как ему на самом деле худо. Он уже открыл рот, чтобы сказать хоть что-нибудь, когда Андрей шагнул к нему и крепко обнял.
 – Ну всё, Дим, успокойся, всё. – он опустил ладонь на Димин затылок и надавил, заставляя положить голову себе на плечо. – Ну что ты, глупенький? Всё же хорошо...
 Неволин шептал какие-то успокаивающие слова, мягко целовал его в висок, в скулу, прижимаясь своей щекой к его щеке. Кротов зажмурился и прильнул, пытаясь унять стыдную дрожь. В этот момент он отчётливо понял, что готов простить Андрею всё и пойти за ним хоть на край света. Вот так, ни больше, ни меньше. Просто теперь Димина жизнь принадлежала ему – странному блондину с тёмной душой. И никогда и ни за что Дима не сможет оставить его, что бы тот ни сделал, что бы ни сказал. Ведь расстаться с Андреем – это всё равно, что взять и отпилить себе половину тела. И осознание этого факта странным образом успокоило его. Ведь если решил всё до конца, то сомнений больше нет. Кротов улыбнулся Андрею в шею.
 – Будешь рис с мясом? – пробасил он.
 – С мясом? – подозрительно уточнил тот. – А где Фантик, кстати? Что-то я его не вижу...
 Дима прыснул, но тут же попытался нахмуриться. Не получилось, и он повернулся к плите.
 – Иди руки мой и тапочки надень.
 – Кис-кис-кис! – не унимался шутник, направляясь в ванную. По его походке стало понятно, что не такой он и пьяный, как казалось в начале.
 Дима ухмыльнулся, думая о том, что они два идиота – оба ухитрились сегодня помотать друг другу нервы. А сколько ещё впереди таких дней? С Андреем спокойствия не жди, да и Дима тот ещё баран. Думая об этом, он умиротворённо расставлял тарелки и гремел вилками. Неволин уселся на диван, глядя на Диму вполне себе трезвым взглядом. Кротов положил овощи перед ним вместе с доской и ножом.
 – Порежь пока, – кивнул он, доставая из холодильника сметану и соленья.
 – Как настроение перед соревнованиями? – нейтрально спросил Андрей, борясь с расползающимися под ножом помидором.
 – Лучше всех, – ухмыльнулся Кротов, накладывая дымящийся рис на тарелки. – Ты ведь придёшь?
 – Конечно. Мне же надо поддержать своего чемпиона, – Андрей одарил его нежной улыбкой, и Дима с удовольствием засмущался.
 Сидели опять близко-близко. Удивительно, как быстро, не сговариваясь, они оба переключались из одного состояния в другое. Пребывая в романтической идиллии, сейчас они уже и не вспоминали, что ещё недавно были готовы пересчитать друг другу рёбра. Дима поминутно оглаживал Андрея и даже пару раз пытался покормить с ложки. Андрей поощрял его томными взглядами и послушно ел всё, чем его кормили. На кухню вышел осмелевший Бантик, покрутился у ног хозяина и, убедившись, что буря миновала, запрыгнул на диван и стал пристально рассматривать всё, что было на столе.
 – О! Фантик, – Андрей моментом отвлёкся и от еды и от Димы и, положив вилку на стол, потянул к коту руку.
 Бантик с сомнением понюхал пальцы гостя и отвернул морду.
 – Это Бантик, – поправил Дима, жуя.
 – Да? – Неволин искренне удивился и заозирался, сканируя глазами пол. – А Фантик где?
 – Андрей, у тебя что, кошек дома не было никогда? – спросил Дима, удивляясь на такое странное нервное возбуждение при появлении Бантика.
 – Неа, никогда, – тот отправил в рот вилку с рисом. – У мамани аллергия на кошек была.
 Кротов встрепенулся, тут же включил режим шпиона, и начал прощупывать почву.
 – А ты ей лысого кота купи, на них нет аллергии.
 Андрей нахмурился, но всё-таки ответил.
 – Да она умерла давно. Я ещё пацаном был. Положи мне салата, не зря ж я его резал.
 – Да? – соответствующим новости тоном протянул Дима, услужливо накладывая салат. – Так тебя отец растил?
 Он почувствовал, как Неволин занервничал, и сам сжался, вспоминая про свой разговор с психологом.
 – Нет. Брат растил, – сухо отрезал Андрей и поднялся из-за стола. – Где у тебя тут чашки?
 Кротов вскочил, проклиная своё любопытство и засуетился возле чайника.
 – Да садись, я сам налью. Что ты будешь? Чай?
 Неволин неожиданно обнял его со спины, уложил подбородок на плечо.
 – Какой ты хозяйственный, Кротов. С тобой с голоду не пропадёшь.
 Он начал покачивать Диму из стороны в сторону, будто в танце. Тот поднял руку и прижал белобрысую голову к своей шее ещё крепче.
 – Я не дам тебе пропасть, Неволин.
 Развернувшись, Дима обнял его за талию. Едва касаясь, провёл губами по чужим губам, поводя головой из стороны в сторону. Сейчас казалось, что любое резкое движение всё порушит, вспугнёт. Неволин наклонил голову, упёрся лбом в Димин лоб.
 – В душ? – спросил он.
 Кротов потянул его за руку, увлекая в ванную. Время стало каким-то тягучим и медленным. Казалось, что у них есть всё время мира. Не было «завтра» и «потом», было только «сейчас», в котором не надо было торопиться – "сейчас" было бесконечным. Они медленно стягивали друг с друга одежду, двигаясь и дыша в одном ритме. Никаких страстных импульсивных порывов – всё почти целомудренно, бережно. Одежда падала на пол, пар от горячего душа заполнял ванную, а они ласкались друг к другу, словно сонные кошки. Обмен нежностью и невысказанными признаниями. И Дима мог поклясться сейчас, что Андрей чувствует то же самое. Что они на одной волне. Под горячим душем и жадными ладонями проснулся голод, тело отмерло и начало реагировать острее. Уже хотелось больше и ближе. Сладко притормаживая, они не соединяли губ, оставляя зазор в пару миллиметров, так чтобы только чувствовать дыхание. Будто стоит лишь соприкоснуться и их мгновенно утащит в омут, не позволяя расцепиться до утра. Оба ходили по кромке, накручивая своё возбуждение до точки, где уже невозможно остановиться. Дима выключил душ, Андрей протянул ему полотенце. Они молча вытирали друг друга, глаза в глаза. После тёплой ванной, в комнате без одежды показалось холодно. Прошмыгнув под одеяло, они моментально переплели руки и ноги, скрутившись в уютный узелок. Тело пыталось найти выход для эмоций, которые уже ушли на запредельные частоты. Кротов обнял Андрея за шею и перестал дышать в ожидании фейерверка. Прикосновение и вкус его губ пустили взрывную волну по всему телу, и Дима завибрировал изнутри. Время понеслось вскачь, всё тело напряглось. Рот в рот, прижаться так, чтобы уже не осталось ничего своего, а только общее. Дима дурел от Андрея, от запаха его кожи, будто там была какая-то смертельная для него нота. Он прикусывал эту кожу, и разжимал челюсти, только когда слышал стон. Такая эйфория пугала и манила. От такого животного возбуждения было сладко и больно. Неволин елозил по нему, задевая возбуждённый до боли член. Все мышцы разом напряглись, и Дима забормотал:
 – Андрей... Я больше не могу...
 Он зажмурился до белых всполохов в глазах. Андрей отстранился.
 – Тс-с-с, – он погладил Диму по голове. – Тише.
 Зашуршала обёртка из фольги, и в ладонь скользнул мокрый презерватив.
 – Надевай.
 Андрей оседлал его бёдра и выдавил смазку себе на пальцы.
 Кротов выровнял дыхание и аккуратно раскатал скользкую резину по своему члену, дёргаясь от каждого прикосновения – возбуждение было нестерпимым. Неволин завёл руку за спину и приподнялся на коленях. Дима услышал тихий чавкающий звук и подбросил бёдра, желая поскорей оказаться там, где сейчас были пальцы.
 – Андре-ей, – захныкал он, дёргая в кулаках простыню.
 Тот сжал рукой его член и направил в себя, опускаясь. Они вскрикнули одновременно и тут же замерли, когда член вошёл до упора. Чтобы тут же не кончить, Дима взял и укусил себя за запястье. Боль отрезвила. Он протянул руку к Андрею, взял его член. Андрей кивнул, будто получил сигнал, откинулся назад, упираясь на прямые руки и начал медленно поднимать бёдра. Сразу нашёл нужный угол и блядски застонал, ускоряясь. Дима дрочил ему, быстро, грубо, понимая, что самому остались считанные секунды. Андрей почти сразу забился, зажал Димин член внутри, выдав струю спермы на его грудь. Кротова подбросило вверх, он практически сел, крепко обхватил Андрея. Обоих прошивали судороги, они несинхронно вскрикивали. Отдышавшись, Дима начал аккуратно укладываться обратно на спину, утягивая Андрея за собой. Они так и лежали друг на друге, склеенные спермой.
 – Знаешь... Мне теперь и умереть не жалко, – задумчиво произнёс Дима, и от их неровного усталого смеха затряслась кровать.
 Дима был вымотан до предела, но почему-то спать не хотелось. Его распирало от тихого счастья. Появилось идиотская уверенность, что всё будет хорошо, потому, что по другому быть не может. Его покачивало, словно он поймал ту самую волну. Андрей растёкся на нём, не порываясь встать. Он водил по Диминой руке пальцем, и тот ощущал движение его ресниц у себя где-то в районе скулы, когда Андрей моргал. Кротов поднял руку и погладил его по спине и боку, уловил, как тот покрылся мурашками и едва заметно повёл плечами и лопатками. Всё тело казалось ватным, ноги будто отстегнули от тела.
 – Так что у тебя с котами? – спросил вдруг Андрей, продолжая водить пальцем по его руке.
 – У меня, господин Неволин, всего один кот. А у вас – ранняя глухота, – ответил он и попытался дотянуться губами до такого близкого и тёплого плеча.
 – А поподробнее? – Дима почувствовал, что Андрей начал с него съезжать, и заёрзал, укладывая его на себе понадёжнее.
 – Он всегда был только один, и зовут его Бантик. А ты… – Дима приподнялся и отчётливо сказал Андрею в ухо – …глушня!
 – Я? – хотел было возмутиться Андрей, но тут Дима поднес руки к его бокам и легонько пощекотал.
 Тот задёргался, несколько раз довольно ощутимо двинув Диме по рёбрам локтями. Съехал с него, пытаясь увернуться от его пальцев.
 – Ну, харош! – он явно не переносил щекотку.
 – О-о, теперь я знаю твоё больное место! – победно воскликнул Дима и навалился на него всем телом, но щекотать перестал.
 Начав двигаться, он наконец почувствовал, что весь липкий, да ещё и в полном презервативе.
 – Пошли мыться, тетёрка, – Дима сел на кровати и потащил Андрея за руку.
 Тот со стоном поднялся и спустил ноги на пол. Когда они оба встали и Дима направился в ванную, Андрей с неожиданной прытью и радостным кряком, напрыгнул на него сзади, повиснув на плечах. Дима тут же сгруппировался, подхватил его длинные ноги под коленками, усаживая к себе на спину.
 – Держись крепче, пьяница, – подкинул его, перехватывая поплотнее, и пошёл в ванную со своей нелёгкой ношей.
 Там они устроили свинарник. Брызгались, уронили в воду полотенца, опрокинули шампунь и выдували друг другу в лицо мыльные пузыри между ладонями. Когда вылезали, чуть не загремели на пол, поскользнувшись, и в заключение грохнули об кафель стакан со щётками, благо тот был пластиковый. Намытые и всё ещё мокрые ввиду отсутствия сухих полотенец, вывалились в комнату. Дима включил свет, и пошёл рыться в шкафу. Дрожащий Андрей обхватил себя руками и пританцовывал. Дима специально достал только одно большое полотенце, которое, строго говоря, было махровой простынью, и обернул их обоих. Неволин не возражал.
 Заснули за полночь. Сначала перестилали постель, затем кормили Бантика – Андрей собственноручно накладывал корм в миску. Затем вроде улеглись, но тут Дима настойчиво зашёл на второй раунд и после изнурительной ёбли они опять поплелись в ванну.
 – Слушай, надо спать, а то завтра сможешь плавать только в спасательном круге, – накрывая Диму одеялом, сказал Андрей.
 Дима поймал его руку и прижался к ней губами. Так и уснули.

Глава IV

 Накануне вечером Неволин предупредил, что уйдёт рано. Взял с Димы обещание, что тот будет спать, а не разводить на утренний секс или подрываться готовить завтрак, иначе грозился уйти прямо ночью. Кротов, конечно, на всё согласился. Официально соревнования начинались в полдень, а их возрастная группа вряд ли выйдет на тумбы раньше двух. Так что можно было спать хоть до десяти, и Андрей настаивал, чтобы он выспался перед заплывом.
 – Не выиграешь – никакого секса! – пропищал дурным голосом, изображая капризную фифу. Дима одобряюще заржал.
 Наручные часы тонко пикнули в полседьмого. Неволин поднялся со второго раза, начал тихонько одеваться, зевая. Дима лежал на животе, слушал, как тот шуршит одеждой. Была в этих тихих утренних сборах какая-то интимность. Будто у них всё серьёзно, как у взрослых. Когда тот подошёл к двери комнаты, Кротов проскрипел с подушки:
 – А поцеловать? На удачу...
 Андрей обернулся и всплеснул руками, понимая, что всё-таки разбудил. Постояв пару секунд, решительно двинулся к кровати, откинул одеяло, наклонился и… с неприличным звонким чмоком цомкнул в круглую тёплую ягодицу.
 – Ай, – Кротов дёрнулся и вильнул задом, как рыбка хвостом.
 – Всё, спи, – Андрей накрыл его одеялом и вышел в коридор.
 Легко сказать «спи» после такого! Дима лыбился в подушку, слушая, как тот гремит замками. Знакомо скрипнула входная дверь, щёлкнул замок, в квартире стало тихо-тихо. Кротов лёг на бок, подвинул к себе тёплый комок Бантика и провалился в сон.


Продолжение

@темы: Течение

---

Течение

Продолжение Главы I

  Вообще, несмотря на то, что Андрей сейчас стоял с членом в заднице, прижатый мордой к стенке, у Димы нарастало ощущение, что именно его, Диму, сейчас имеют. Если так пойдёт дальше, он далеко не уедет. Пренебрежение и неуважение, которым Неволин щедро его одаривал, не давало расслабиться, чтобы включиться в процесс. Дима злился, смущался, снова злился и чувствовал, как эрекция, того гляди, ослабнет. Тем более, когда его многострадальный член подвергается такому прессу. Отсутствие нормальной смазки тоже давало о себе знать — через пару толчков нежную кожу головки начало немного саднить и щипать. В общем, как ни погляди, приятного мало. Дима удивился про себя, кто вообще может получать удовольствие от такого? Андрей, тем временем, извивался возле стены, азартно насаживаясь. Совершенно непонятная настойчивость. У Кротова даже сочувственно заныла задница, он же понимал, что ощущения, которые испытывает человек, чью жопу таранит здоровенный член почти без смазки, далеки от блаженства. Желая сгладить так неудачно начавшийся секс, он потянулся поцеловать Андрея в губы, разворачивая его голову немного к себе. Но тот резко отвернул голову и сильно дёрнул плечом, больно ударив косточкой прямо по губам. Дима почувствовал во рту привкус крови, и губы сразу онемели, там, где их припечатали к зубам. Да что же это такое? Дима схватил Андрея за волосы, оттянул голову назад и с раздражением засосал кожу на шее своего мучителя, начиная толкаться быстрее и жёстче. Своего члена Дима уже почти не чувствовал, а уж до оргазма ещё было очень далеко. Мужчина выгнулся, застонал, и его правая рука начала быстро дергаться. Очевидно, строптивый красавец дрочил себе в быстром темпе. Понадобилось ещё несколько таранящих входов, прежде чем Андрей, сжав Димин член в себе ещё сильнее, вскрикнул и прижался к стене, отталкивая его от себя рукой. Дима выскользнул из тесноты, первый раз в жизни не желая продолжать, чтобы довести себя до оргазма. Он так и стоял с опадающим стояком, не понимая, что ему делать дальше.
  Андрей натянул плавки со штанами и повернулся. На лице была довольная полуулыбка, а на шее наливался здоровенный засос. Дима неуклюже натянул джинсы, пытаясь безболезненно уложить пострадавший орган. Пройдя вразвалочку мимо него, хитро поглядывая в смущённое лицо, Андрей вытянул пару салфеток из коробки на столе и вытер свою сперму со стены и пола. Выбросив салфетки прицельно в ведро, Неволин отпер дверь, распахнул её и кивнул Диме.
 – Свободен, Кротов. Руку береги, — и подмигнул, состроив глумливую мину.
  Дима дернулся к двери, чувствуя, как гнев окрасил щёки в свекольно-красный цвет. Хлопнув дверью, он шёл по тёмному коридору, воинственно дыша. Одна мысль крутилась у него в голове: то, что только что произошло — это не секс. Это вообще чёрт знает, что такое. Раздражённо одеваясь, громко матерясь на спрятавшиеся носки и незакрывающуюся дверь шкафчика, он вылетел из здания бассейна. Он шёл к метро, не застёгивая куртку, обещая себе, что что-нибудь придумает, чтобы «ещё показать Андрею». Что показать, пока было не очень ясно, но решимости было хоть отбавляй.

Глава II

 То, что Дима столкнулся с какой-то формой мазохизма, он понял уже в метро. Когда нервы немного успокоились, он включил свою светлую голову и начал анализировать. Для понимания таких простых истин не надо учиться на психолога – и так ясно, когда человек толкает другого на насилие – налицо небольшие отклонения. Для себя он называл эти отклонения «небольшими», не желая смиряться с тем, что любимый Андрей – чокнутый на всю голову. Поведение Неволина ставило в тупик. Активно содействовал сексу прямо в бассейне, по-деловому допустил до тела, но ближе они от этого не стали. Ради чего тогда решился? Что пытался доказать? Дима впервые влез в такие странные отношения, которые и отношениями-то назвать было трудно.
 Как всякий ребёнок со счастливым детством и здоровой психикой, Кротов легко и охотно выстраивал эмоциональные связи с симпатичными ему людьми. Он был окружён друзьями обоих полов. Пережил роман с одноклассницей в старших классах, но после поступления в институт, отношения рассыпались: девушка решила, что всё познаётся в сравнении. Дима тогда сильно переживал и даже зарекался любить женщин впредь, со всей присущей тому возрасту категоричностью. Кто бы знал, что жизнь посмеётся над несчастным таким гомоизвращённым способом.
 
 Порывшись в инэте, Кротов в который раз убедился, что 80 процентов информации в сети – полная и непрофессиональная туфта. Решив, что лучше всего обращаться к специалисту, позвонил бывшей соседке из родительского подъезда. Марине было 27, он вырос у неё на глазах, и она до сих пор считала его мелкой шпаной и называла Митькой. Когда Кротов страдал по своей изменщице, Марина, поправляя очки на массивном носу, объясняла ему основы поведения самок в социуме. Он тогда мало что понял, но стало легче от профессионального разбора блядства бывшей. Маринка работала в поликлинике, подрабатывая в платном центре по решению психологических проблем. Самое ценное в Маринке было её уважение к чужим секретам. Это и стало решающим фактором, когда Кротов набрал её номер и, убедившись, что ни от чего не отрывает, начал сразу с места в карьер.
 – Марин, почему люди становятся мазохистами?
 Маринка замычала, видимо, силясь представить здорового, жизнерадостного Митю связанного и с отшлёпанной задницей.
 – Я знаю, что все так говорят, но я реально не про себя спрашиваю, – заржал Кротов в трубку, представив ситуацию со стороны. Маринка выдохнула:
 – Фу-ух, я уже подумала, чего я в тебе недоглядела. Ну, смотря в какой форме выражается мазохизм.
 – В интимной, Марин. Вот когда человека просто прёт, когда ему больно делают в сексе – бьют там или ещё чего похуже... – Дима всё-таки смутился и порадовался, что сейчас не находится с соседкой лицом к лицу.
 Марина закашлялась.
 – Ему?.. Хм. Я, конечно, не осуждаю, просто не ожидала от тебя.
 Она сделала паузу, видимо, собираясь с мыслями, и продолжила, словно зачитывала учебник. Когда дело касалось её предмета, Марину было не сбить с мысли даже гомооткровениями.
 – Если идти по классике, то человек воссоздаёт ситуацию детства. Чем острее воспоминания, тем сильнее желание вернуться к тревожащей теме. Детские эмоции экстремально сильны и накладывают наибольший отпечаток на психику. Считается, что эмоциональные механизмы детей работают таким образом, что они стараются оправдывать насильника из семьи, так как иначе им придётся признать, что они оказались в ужасной, безвыходной ситуации. Они как бы говорят себе: всё хорошо, так и должно быть. Поэтому они срастаются с мыслью о нормальности происходящего и впоследствии воспроизводят ситуацию, подкрепляя эту теорию.
 – То есть, его мучили в детстве? – упавшим голосом спросил Дима, пытаясь распрямиться, чтобы перестало колоть в груди где-то слева.
 – Ну, теоретически, да. Но тут возможны варианты, сам понимаешь. Многие жертвы насилия, наоборот, становятся садистами. Между прочим, всех знаменитых маньяков в детстве подвергали насилию в семье.
 Ещё того лучше! Кротов потёр ладонью глаза, зябко поёжился.
 – Ну, а как ему помочь? – тихо спросил, пытаясь переварить услышанное.
 – Как помочь?.. Вернуться в прошлое и придушить того гада, что его обижал. – Она помолчала. – Мить, вообще, как ты понимаешь, такие диагнозы с чужих слов по телефону не ставятся. Возможно, у него просто лёгкая склонность к жёсткому сексу ввиду каких-то индивидуальных особенностей физиологии, а мы ему сейчас приписываем тяжёлую форму неврастении. Он сам-то что по этому поводу говорит?
 – Да он ничего мне не говорит! – пожаловался Дима в трубку. – Он такой весь надменный и отстранённый. Если к нему с нежностями лезть – сразу брезгливо отталкивает. Ой, Марин, ты прости, что я на тебя это вываливаю...
 – Мить, да брось, ничего ты на меня не вываливаешь. В кой-то веки позвонил вообще. А вот то, что он так себя ведёт... – Марина затихла, и Дима встрепенулся, надеясь на какое-то чудо-решение.
 – Что? Что, Марин?
 – Знаешь... Я с таким однажды сталкивалась. Конечно, у меня пока ничтожно мало информации, да и нюансов здесь завались, но есть такой вид реакции – нагнетание.
 – Так?
 – Когда человек, в попытках справиться с ситуацией, усугубляет её, дабы доказать себе и другим, что он выше этого, что эта ситуация не имеет над ним власти и не может его сломать. Обычно у таких людей очень развиты бойцовские качества и гордыня, и они не могут просто спрятаться от бури, то и дело кидаясь в самый её эпицентр.
 – Врёшь, не возьмёшь? – Дима сходу поймал эту мысль, "надел" её на Андрея.
 – Ну, да, – грустно отозвалась трубка. – Можно и так сказать. Типа: «а мне не больно».
 – Подожди, – Дима заходил по комнате, раскладывая схему в голове. – То есть, он не потерпит ни жалости, ни сочувствия, ни ласки?
 – Я всегда говорила, надо было тебе к нам в психологию идти, у тебя аналитический ум, Митька. И да, ты прав. Для него это будет равнозначно признанию себя жертвой, а…
 – …а это для него хуже смерти. – закончил за неё Кротов, останавливаясь возле окна, глядя на белую луну, затянутую рваным облаком.
 – Ох, – выдохнула Маринка и устало забормотала: – Как иногда хочется взять автомат и перестрелять этих мерзавцев, которые детей мучают, ты не представляешь. Я на работе такого насмотрелась, что слёз уже не хватает.
 Дима очнулся, понял, что теперь надо поговорить и о Маринкиных проблемах. Он сочувственно поддакивал, говорил, что её работа спасает человеческие души и излечивает раны. В конце беседы они немного приободрились, ещё раз злорадно поржали над соседом Тузиковым с его угнанной машиной, и попрощались, традиционно пообещав друг другу держать связь.
 Углубившись в раздумья, Кротов сидел на старом диване, накрытом еще более старым ковром – образец советского дизайна, оставшегося от бабушки в наследство. Он ничего не менял в маленькой однушке, лелеял уют детских воспоминаний. Бабушка переехала к родителям – самой было уже тяжело, и так Дима стал хозяином отдельной квартиры.
 Он откинул голову на спинку дивана, уставился на хрустальную люстру. Кротов выстраивал логические цепочки и теории, пытаясь понять, как ему подступиться к Андрею. На такой секс он был не согласен. Конечно, с одного раза разводить психоанализ было преждевременно, но всё поведение Неволина тянуло на целый ряд симптомов, которые теперь складывались в небольшой шизанутый пазл. Даже то, что Андрей так заботливо отнёсся к нему, когда Дима скатился с лестницы, можно было отчасти объяснить этой теорией: в тот момент Кротов был уязвим и травмирован, поэтому Андрею не надо было выставлять свои обычные колючки. Тогда Неволин воспринимал его как больного ребёнка. Пока не увидел торчащую ширинку. Дима закрыл глаза, скривился, вновь переживая тот стыд в кабинете. Да, пожалел дитятку на свою голову... Кротов встал, поплёлся на кухню, на автомате включая чайник, и подвёл итоги: теорий много, но доказать их практически невозможно. Неволин его поимел и вышвырнул, и даже перевел в другую группу, теперь уже, наверное, навсегда. Ну что, уже есть с чем работать! Неуёмная жажда деятельности взбодрила пылкого влюблённого, и налив себе чая с молоком, Дима схватился за мобильник. Это была самая сложная СМС в его жизни. Он смотрел на пустой дисплей с мигающим курсором, перебирая в голове короткие фразы, что передали бы Андрею все его грёбанные чувства. Начиная с «чтоб ты сдох» и заканчивая «я хочу быть всегда с тобой». Что он хотел сказать сейчас своему странному любовнику (боже, любовнику!)? Как можно собрать в кучу всё то, что бередило душу и составить стройное предложение, так, чтобы его поняли? А, собственно, что Андрей должен понять? Кротов замер всего на секунду и решительно нажал «отправить». Андрею ушла пустая СМС, словно молчаливый взгляд: я думаю о тебе, Неволин.
 

***

  «Эх, мало я тебя тогда потрепал, зараза белобрысая!» – злобствовал Кротов, шагая к бассейну через две недели, в непривычный четверг. Андрей так и не ответил на СМС, и по Диминым расчётам должен был уже умереть от икоты, ибо пловец ежесекундно вспоминал своего тренера тихим добрым словом. Раздражённо хлопая всеми дверями и раздеваясь так, будто с одеждой у него личные счёты, Кротов натянул плавки и уселся на скамейку. Он уже устал злиться, устал беситься. За эти две недели даже скинул пару килограммов, совсем не было аппетита. Днём он дрейфовал между апатией и раздражением, а ночью крутился в постели, рассматривая в темноте контуры старой бабушкиной мебельной стенки.
 Неволин неожиданно резко исчез из Диминой жизни. Даже если откинуть романтически-порнографический аспект их отношений, Кротов очень привык к тренеру за четыре года. Сейчас вдруг стало понятно, что тот всегда был где-то рядом. Поддерживал, контролировал, присматривал. Никогда не выказывал сомнений в его победе, когда Кротов мандражировал перед выходом на тумбу. Несколько первых соревнований Дима позорно продул и психовал как подросток, коим он, собственно, и являлся, выкрикивая Андрею в лицо, что однажды он возьмёт первое место. Пару раз даже грозился выиграть золото на олимпиаде. На очередной всплеск горе-медалиста, Неволин кивнул и серьёзно сказал:
 – Дим, против тебя ничего не устоит. Ты тот ещё упёртый баран, – и улыбнулся Кротову так, что вся горечь от проигрыша тут же исчезла.
 Перебирая отрывочные воспоминания об Андрее, он будто нарочно изводил себя. На парах в институте большую часть времени Дима пялился в окно, ожидая окончания очередной лекции. А когда она, наконец, заканчивалась, сидел на подоконнике на втором этаже и смотрел на тот же унылый двор с тающим грязным снегом. Чувства притупились, в сердце немного щемило. Вот, казалось бы, простая мышца – это сердце, а действительно, тянет. И в то же время – безразличие какое-то, будто в полусне ходит. Яркий свет, громкие звуки, навязчивое общение – всё его сейчас тяготило. А глядя на Димину вымученную улыбку, одногруппник спросил его с подозрением: «У тебя что, инсульт?». Самое тяжелое – это осознание безвыходности ситуации. Альянс с мужчиной по умолчанию не может сулить счастья и умиротворения. Эта затея заранее была провальной.
 Сейчас Кротов вышел из стадии нервозности и снова впал в уныние. Сидя на лавке, теребил полотенце, отстранённо наблюдая, как руки покрываются мурашками от прохладного воздуха в раздевалке. Вырвав Диму из оцепенения, громко хлопнула дверь. Он вяло повернулся на звук и мгновенно ожил, словно вынырнул на воздух.
 Андрей шёл в зал бассейна через раздевалку, стягивая на ходу чёрное короткое пальто. Волосы растрепались, и несколько прядей упало на лицо, на скулах разливался нежный румянец после холодной улицы. Дима вскочил на ноги, уставился, будто пытался наглядеться впрок. Когда тот подошёл ближе, торопливо опустил глаза. Он категорически не успевал собраться с духом, чтобы выдержать колючий холодный взгляд.
 – Здравствуйте, Андрей Игоревич.
  Дима стоял с опущенной головой, сжимая в руках полотенце, думая, что сейчас его хватит удар. Неволин повернул голову и всё-таки остановился.
 – А, Кротов, – в его голосе всегда была эта насмешливая развязность, или это его специальный голос для любовников-неудачников? – Ну, что, идёшь на медаль?
 Дима не поднимал головы, понимая, что всё его отчаяние сейчас будет очевидно, если он посмотрит мучителю в глаза.
 – Я вас не подведу, Андрей Игоревич, – выдавил из себя, склоняясь ещё ниже, как японский самурай.
 Неволин не спешил уходить, и Дима почувствовал, что чем-то его зацепил. Он инстинктивно продолжил придерживаться случайно выбранной тактики. По венам потёк азарт, подстёгиваемый слабой надеждой. От апатии не осталось и следа. Сдерживаясь, чтобы не выступить в своей привычной активной роли, Кротов буравил глазами линолеум и молчал. В ушах зафонило сердцебиение, а воздух между ними будто начал дрожать. Тишина была оглушительной и бесконечно долгой. Вцепившись в полотенце, чтобы унять трясущиеся пальцы, Дима смотрел, как Андрей делает к нему шаг. Всего один шаг. Если он сейчас качнётся вперед, то сможет упереться своим упрямым опущенным лбом в чужое плечо. Запах Неволина, его одежды, волос, туалетной воды обострили и взбудоражили все чувства, но Кротов упрямо таращился в пол, боясь спугнуть своё счастье.
 – Ты смотри, не загоняй себя, Ди-има, – бархатным голосом выдохнул Андрей прямо в ухо.
 Диму словно паром обдало. Он стоял, будто полуголый раб рядом со своим надменным владельцем. Кротов позволил себе вскинуть глаза всего на секунду. Стукнулся о прозрачную радужку, как воробушек о замёрзшее стекло. Вложив всё своё смятение в короткий взгляд, он снова потупился и смиренно ответил:
 – Я всё выдержу, тренер.
 Неволин ухмыльнулся и склонил голову набок. Дима мог поклясться, что сейчас тот растянул губы в своей лукавой улыбке. Но эту партию надо было доиграть до конца, и следующий ход за Андреем. Словно желая утвердить свою власть над готовым на всё дурачком, Неволин поднял руку и едва ощутимо потрепал его по волосам. Зардевшийся Кротов покачнулся, потянувшись за рукой, будто его захватила магнитная волна. Бесстыжий голос ударил в висок, словно пуля:
 – Я в тебя верю, спортсмен.
 Дима зажмурился и прижал полотенце к вскочившему члену. Плечи передёрнуло от мурашек. Он почти смирился с тем, что сейчас прижмёт Андрея к шкафчикам, и гори оно всё огнём, но тот неожиданно шустро развернулся и вышел в зал бассейна. Благодаря всех богов, что отвели от греха, Кротов выдохнул. Пошатываясь, зашёл в душ и включил холодную воду. Мир вокруг стал ярким, резким. Запахи сильными, голоса ребят чистыми. Сердце радостно колотилось, перекачивая будто кипящую кровь.
 В этом взвинченном состоянии Дима довёл тренера Сотникова до экстаза, нарезая по своей дорожке так, что от него расходились волны, как от спортивного катера. Казалось, что он может горы свернуть, а тело, накачанное адреналином, не чувствовало усталости. Сейчас он не думал над своим следующим ходом, не строил планы по осаде и захвату, он просто был счастлив от мимолётного, но однозначного внимания своего капризного Андрея. Это правда, когда люди говорят «сердце поёт», оно действительно поёт! Вымотавшись на дистанциях, насмеявшись с парнями до хрипоты и наглотавшись воды, Кротов парил домой с глупой улыбкой на своей юной физиономии. Девушки невольно засматривались на молодого шатена, от чьих синих глаз шёл искристый поток незамутнённого счастья.
 Войдя в подъезд, Дима чуть не растянулся, пытаясь перепрыгнуть через что-то маленькое и юркое, метнувшееся ему под ноги. Замерев на одной ноге, он вгляделся в тёмный угол под лестницей, куда унёсся непонятный комок. По мере приближения к углу, Кротов услышал грозное шипение, очевидно, призванное обратить его в бегство. Достав телефон и осветив угол, он обнаружил то, что и ожидал – маленького, тощего котёнка, с грязной, слипшейся шкуркой. Худым задом тот вжался в угол, а прижатые уши и жалкое шипение должны были привести приближающегося человека в панику и ужас. Поглядев на грозного хищника, трясущегося на тощих лапках, Дима покачал головой, снял с себя шарф и быстро скрутил извивающееся тельце, стараясь максимально заправить в шарф колючие царапки, которыми размахивал во все стороны отважный, но очень маленький вояка. Прижав борца за свою жалкую жизнь к груди, Дима донёс его до квартиры. В дверях они ещё немного попрепирались, так как пришлось долго возиться с ключом. Когда, наконец, дверь открылась, котёнок вырвался и с испугу ломанулся прямиком в квартиру. На том и порешили.
 Дима всю жизнь жил с кошками в доме. У родителей сейчас жила капризная кошка Бася, а до неё – степенный кот Трифон, так что повадки этих хвостатых он знал хорошо. Не приставая к своему новому соседу, Кротов выключил свет в прихожей и прошёл на кухню, оставив трясущегося котёнка успокаивать нервы, спрятавшись в обуви. Он налил молока в блюдце, нарезал колбасы и вынес всё это в коридор, чтобы кот начал потихоньку вылезать. Дальше он занимался своими делами, поглядывая на кошачью столовую. Минут через десять тощее недоразумение на согнутых лапах, простелилось змейкой к блюдцу и начало жадно лакать, довольно громко чавкая. Всё время своей тревожной трапезы кот поглядывал на Диму, готовый сорваться в своё обувное укрытие в любой момент. Кротов стоял рядом с плитой, помешивая кипящие макароны. Судя по всему, котёнок имел беспородный окрас типа «барсик», – коричневый с бурыми полосками, на ушах были странные кисточки, а морда была грубоватая, с широкой переносицей, как у медведя. Но при хорошем уходе из таких котов вырастали шикарные царственные котищи, у Маринки такой живёт. Когда Дима видел того, сидящим в кресле, ему всегда хотелось подать коту скипетр и державу для полноты образа. Налакавшись молока, полосатый схватил в зубы кусок колбасы и, пронеся его на пару шагов ближе к прихожей, начал жадно заглатывать. Пару раз подавился, один раз сам себя напугал своим же хвостом, в общем, еле выжил. Новоявленный кошачий хозяин слил воду с макарон, выложил на тарелку и сел за стол, рассказывая коту всякую ерунду, чтобы тот привыкал к его голосу. Кот косился на Диму, вытягивал шею, пытаясь заглянуть в освещённую кухню, потом долго обследовал ванную с туалетом. Кротов знал, что тот будет ещё долго шарашиться по квартире и обнюхивать каждый угол, и ему надо дать время и не беспокоить. Так что прижавшись к стенке, он проскользнул мимо кота в комнату и завалился на любимый диван. Тот с перепугу изобразил Диме вдогонку верблюжий горб, вздыбил шерсть, но уже не шипел и быстро отвлёкся, когда увидел, что хозяин на него даже не смотрит.
 Кротов сладко потянулся и подумал об Андрее. Теперь мысли о нём не отдавали болью в сердце, а, наоборот, грели душу. Ещё раз со смаком повспоминал, как тренер провёл рукой по его волосам, как жарко и неприлично шептал двусмысленные фразы в его ухо. Что привело Неволина в такое игривое настроение, интересно? Дима излучал безопасность и преданность, и у того возникло желание подразниться? Кротов схватил телефон и, как всегда, действуя порывисто и решительно, отправил Андрею пустую СМС-ку. Да, плохо у спортсмена с пассивной позицией, не может он сидеть без дела и ждать у моря погоды. Через 17 минут и 32 секунды Дима вскочил с дивана, держа звякнувший телефон в руках. Просочившийся было в комнату кот тут же испуганно метнулся обратно в тёмный коридор и, судя по звукам, опять окопался в обуви. Кротов заворожённо смотрел на конвертик на дисплее с надписью «от: Андрей Игоревич». "Открыв" СМС нетвёрдыми пальцами, он чуть не пустился в пляс, увидев пустой экран. Тренер ответил своему пловцу. Прижимая телефон к груди, Дима упал на диван и закрыл глаза. Теперь он точно знал, что ни за что не отступится, и если будет надо, свяжет Неволина и увезёт в горы, как кавказскую невесту. «Против тебя ничего не устоит», – сказал Андрей, не догадываясь, что Димино упорство ему придётся испытать на собственной шкуре.
 

***

 Ничего, то есть, абсолютно ничего не могло испортить Диме настроение с самого утра. Ни ночные бдения за котом, ни промокший ботинок, ни внезапный зачёт. Он шутил и подмигивал ребятам в коридоре в ожидании преподавателя, ежеминутно поглядывая на телефон. За завтраком он отправил пустую СМС Андрею и теперь ждал обратной весточки. Отстрелявшись на зачёте в числе первых, забрался на облюбованный уже подоконник на втором этаже и прижался лбом к холодному стеклу. Губы сами собой расплывались в мечтательной улыбке, на стекле появлялись белые облачка от дыхания.
 Кротову казалось, что он начал чувствовать Андрея. Интуитивно понимать, что тому нравится и чего бы ему хотелось. Конечно, в этих ощущениях и догадках была куча противоречий, но ведь с людьми всегда так. Ужасно хотелось раскрутить ситуацию, позвонить, поговорить, приехать, соблазнить. Хотя, в последнем уверенности не было, пока что они совсем по-разному понимали смысл физических отношений. Но и здесь Дима был типичным влюблённым и считал, что их чувства решат любые проблемы. Руки так и чесались написать какую-нибудь ласковую дребедень, а ноги несли на улицу, где весеннее солнце обещало впереди только самое лучшее. И хоть Кротов говорил себе, что вряд ли найдёт время, он прекрасно знал, что сегодня, в привычную пятницу, он поедет в бассейн, чтобы встретить Андрея вечером после занятий.
 По дороге домой из института, он зашёл в зоомагазин и спустил все деньги на кошачьи нужды. Через неделю ему должны были заплатить за сдельную работу, так что на коте решил не экономить. Полосатого ждал весёлый денёк.
 Пока отлавливал и мыл кота, тот орал так, что Дима ждал бойцов Гринписа. Как те выломают дверь в квартиру и откроют огонь на поражение без суда и следствия.
 – Ну чего ты орёшь? – вопрошал хозяин охрипшего котёнка. – Ты же грязный весь, как помазок. Хвост вон как селёдка. Стыдоба.
 Кот заорал пуще прежнего, оскорбившись на селедку, но Дима знал, что через пару часов полосатый позабудет про все свои мучения и будет спать где-нибудь, утомившись от крика и вылизываний. Обернув страдальца в байковую пелёночку, Дима держал его на руках, аккуратно вытирая. Впереди ещё были капли от блох на холку и таблетка от глистов. В общем, к вечеру оба друг от друга устали и разошлись по разным углам, занимаясь каждый своими делами. Дима поглядывал на часы, предвкушая сегодняшнюю встречу с Андреем без свидетелей. Решил подождать его возле машины, а там, кто знает, может, удастся затащить Неволина к себе домой? Кротов сходил в душ, переоделся, наспех прибрался в комнате и быстро перекусил. Перед выходом насыпал коту корма в новую миску и, подмигнув себе в зеркало в прихожей, отправился к своему невозможно эротичному тренеру.
 Всю дорогу он нервничал, даже руки подрагивали. В животе было прохладно и пусто, несмотря на ужин перед выходом. Сердце стучало сильнее обычного, как в приступе тахикардии. Выйдя из метро, он шёл по тёмной улице к бассейну, когда ему пришла СМС от Андрея. Пустой экран заставил разулыбаться от уха до уха. Неволин думает о нём сейчас? Значит, встреча будет как раз кстати. Дима прошёл на огороженную парковку, привалился к фонарному столбу. К вечеру подморозило, несмотря на тёплый денёк, и он зябко поёжился в своей куртке. Минут через десять показалась худощавая фигура в чёрном. Андрей шёл, легко пружиня на своих длинных ногах, кутаясь в короткое пальто с высоким воротником в стиле «Гаврош». Диму потянуло к нему навстречу, как силком. Сейчас всё казалось сказочным, острым, волнительным, настоящим. Всё, что не касалось Андрея в тот момент, было неважным и несущественным. В тишине пустой парковки хлопнула дверца машины. Кротов автоматически повернул голову на звук. Дима сразу узнал его – Андрей называл его тогда Сашей. Мужчина был намного ближе к Неволину, ему хватило всего нескольких шагов, чтобы выйти тому наперерез и, подойдя вплотную, взять за руку. Дима задохнулся от возмущения, когда Андрей послушно, будто ожидая, пошёл следом. Кротов ускорил шаг, но парочка уже села в машину, и та сорвалась с места. Фары высветили стоящего посреди парковки Диму. Он растерянно таращил глаза, даже не пытаясь отойти со света, словно оленёнок на просёлочной дороге. Ослеплённый фарами, услышал визг тормозов и звук открывающейся дверцы машины. Разрезая поток света, появилась высокая фигура Андрея.
 – Дима? Ты зачем здесь? Ты в порядке? – спокойно, словно понимая, зачем Дима сюда пришёл. Хотя почему «словно», всё было до тошноты очевидно.
 Кротов щурился от света, пытаясь разглядеть, понять. Почему он опять с этим мужчиной? Он же только что послал СМС!
 – Ну, чего ты молчишь? – Неволин подошёл совсем близко, заслонив собой яркий свет фар, и Дима уставился на него в упор. Неволин смотрел на него с меланхоличной отрешённостью, от которой хотелось заорать в голос. Дима, не успев толком подумать, схватил Андрея за плечи, притянул к себе, уткнулся носом ему в шею и жалобно зашептал:
 – Поехали ко мне, Андрей. Поехали... Пожалуйста...
 Тот, кого Андрей называл Сашей, как ни странно, оставался в машине. Они стояли в свете фар, как актёры на сцене под софитами, и это делало ситуацию ещё драматичнее. Неволин не вырывался и даже не шевелился, он ждал, когда его отпустят. Тишина в ответ на просьбы, заставила Димино бедное сердце болезненно сжаться. Холод пробрался под куртку и даже, казалось, под кожу. Кротов ясно понял, что Андрей сейчас оставит его здесь, одного на этой парковке. Он опустил руки и выпрямился, провожая взглядом удаляющуюся фигуру. Не сказав ни слова, Неволин сел в машину, и водитель, предусмотрительно дав задний ход, вылетел за ворота, визжа колёсами.
 Дима стоял на тёмной парковке, пока холод не заставил его очнуться. Тело скомандовало: «домой», и он пошагал к метро. Мыслей не было, и чувств, казалось, тоже. Его будто поставили на «паузу». Войдя в квартиру, Кротов закрыл дверь, и прислонившись к ней спиной, съехал на пол. В коридор выглянул чистый опушившийся кот и сел на безопасном расстоянии, щурясь на свет лампы. Потерев лицо ладонями, Дима вдруг понял, на что похоже сейчас его состояние. Он протрезвел. Увидел ситуацию без романтической дымки, без того эротического угара, в котором пребывал ещё час назад. Он осознавал события последних недель с болезненной ясностью. Что он вытворял? Куда полез? Этот человек, его тренер, ведь Дима совсем его не знает, по сути. Приписывал ему какие-то качества и мотивы, анализировал вкусы, кидался ему в ноги. Боже! Даже придумал целую версию про его несчастное детство! Всё-таки человеческий разум – обоюдоострый меч. Затмение какое-то.
 Кротов резко встал, напугав кота. Прошёл на кухню, включил чайник. Он уговаривал себя, что должно вот-вот попустить. Ещё немного, и эта дверь закроется, морок отпустит, всё позабудется, голова остынет. Затрутся эмоции эти неуместные, необъяснимые, нелогичные. Может, если бы Андрей сейчас был здесь, продолжая играться с ним, как с безмозглым щенком, он бы всерьёз продолжал думать, что это страсть, влюблённость. Но всё к лучшему. Сейчас Неволин казался инопланетянином. Чужим, странным и совершенно непонятным. Всё его поведение говорило о том, что ему нельзя верить, нельзя доверять. Чего Андрей хотел от него, какие цели преследовал, почему бросил посреди парковки, уехав с тем, кого послал пару недель назад? Всё закончилось, так толком и не начавшись. Все Димины ожидания, фантазии сейчас казались незрелыми и глупыми.
  Он почистил кошачий лоточек под пристальным надзором полосатого и пошёл мыться. Стоя под горячими струями, он не думал о том, где и с кем сейчас Андрей, уже всё равно. Вдруг стало беспричинно скучно. Недавняя радость и возбуждение утекали в водосток вместе с мыльной водой. Надо поспать. Завалившись на кровать, Дима поманил кота, но тот шмыгнул под стул и затаился. Махнув на полосатого рукой, Кротов накрылся одеялом и провалился в тяжёлый сон.
 

***

 Солнце грело всё сильнее, очистив от снега почти всю землю, оставив кое-где на газонах. Дни сменяли друг друга, словно братья-близнецы. Настроение у Димы было ровным, как море в штиль. Он пресекал все мысли об Андрее, говоря себе, что поигрались и будет. Тренировки были даже в выходные, в институте шли предзачётные недели, а работодатель скинул следующую партию данных для залива в базу. Вечерами Кротов сидел дома, смотрел сериалы про маньяков и ходячих мертвецов, наглаживая Бантика, который уже смело устраивался у него на коленях и включал мурыльник. Вообще, сначала Дима хотел назвать его Бандитом, потому что усатый ухитрился грохнуть два горшка с фиалками и растащить всю землю по полу и даже по мебели. На устранение катастрофы ушёл вечер и полночи, и он, вяло ругаясь на спрятавшегося в обуви кота, то и дело обзывал его бандитом, пока не обратил внимание, что тот поворачивает уши на это наименование. В ту же ночь полосатый запрыгнул к Диме на кровать, свернулся рогаликом у него на груди и затарахтел. От такого доверия Кротов расчувствовался и сгладил обидную кличку до Бантика.
 В этом году Димин день рождения – двадцатилетний юбилей – приходился на воскресенье. Мама за неделю закупала продукты и каждый день обсуждала с сыном по телефону список гостей и меню. Как ни странно, Дима хотел провести свой праздник в семейном кругу, а не с пьяными приятелями в клубе, тем более, в понедельник у всех дела. То есть, клуб он ребятам пообещал в следующие выходные, а сам день рождения решил провести с роднёй. В субботу, подходя к бассейну, он думал о том, что Андрей очень удачно его перевёл к Сотникову. Спокойные тренировки – как раз то, что сейчас нужно. Он превзошёл свою скорость прошлого года, получая истинный кайф от занятий, хотя до зимы подумывал бросить плавание и заняться чем-нибудь другим. Сейчас подобные мысли его не посещали, занятия были в радость.
 Демидов растрепал всем ребятам про Димин юбилей, и спортсмены с энтузиазмом выдвинули идею выпить пивка в честь именинника в ближайшем сквере. Спешить Кротову было принципиально некуда, погода стояла ясная, и идея провести вечер в приятной компании грела сердце. Скинувшись всем миром и притащив две связки пива и чипсов в сквер прямо за воротами бассейна, ребята обсуждали предстоящие соревнования, потом машины, потом отпуск, а потом пошёл просто полупьяный ржач. На улице стемнело, но пиво ещё не закончилось, и никому не хотелось идти домой. Дима всегда плохо пил. Вернее, как: он быстро пьянел. А когда пьянел, становился не в меру добрым и весёлым.
 Кротов ржал, валял дурака, лез обниматься к пловцам и вообще был сегодня гвоздём программы и душой компании. Всё то напряжение, что скопилось за прошедшие недели, помаленьку отпустило, и он был готов обнять весь мир. Дима как раз закончил какой-то упоротый анекдот, когда, после взрыва хохота, сзади послышался до боли знакомый насмешливый голос:
 – Вас слышно за версту, господа спортсмены. Что за повод?
 Кротов резко обернулся, уставившись в прозрачные глаза. Неволин оглядывал компанию с полуулыбкой, не выказывая никакого неодобрения. Демидов подорвался с лавочки и, пошатываясь, кинулся к нему, держа в руках банку пива.
 – Андрей Игоревич, идите к нам! Мы тут юбилей празднуем, у Кротова день рождения, – выпалил он, протягивая банку.
 Тот отрицательно помотал головой на банку и перевёл взгляд на Диму. Юбиляр стоял и улыбался как дурачок. Сейчас, под парами алкоголя, Неволин казался таким родным, своим.
 – Спасибо, я за рулём, – улыбнулся тот, продолжая смотреть на Диму и вдруг, сделав несколько шагов, подошёл вплотную и крепко обнял. – Поздравляю, Дима.
 Ребята на скамейке тут же чокнулись банками, воспользовавшись поводом. Кротов положил голову Андрею на плечо, бормоча «спасибо», чувствуя, как глаза сами собой закрываются от чужого тепла. Легкий запах знакомой туалетной воды сразу напомнил тот вечер, когда Андрей тащил неловкого подопечного в травмпункт. Со скамейки послышались смешки и вопросы, у кого заныкана последняя пачка чипсов, а кто-то доложил, что хочет семечек. Андрей взял Диму за плечи и, отодвинув от себя, заглянул ему в лицо. Кротов продолжал глупо улыбаться, на щеках алел румянец.
 – О-о, да кому-то уже хватит, я смотрю, – иронично сказал Андрей, наклонив голову набок.
 Мужики со скамейки заржали и заулюлюкали, подтрунивая над пьяненьким Димой. Неволин приобнял парня за плечи и преувеличенно строго сказал пьяной братии:
 – Не смейтесь над будущим медалистом, шпана. Я отвезу бойца, а вы закругляйтесь и по домам, – и под шуточки и выкрикиваемые прощания повёл Кротова к машине.
 Дима не сопротивлялся и ничего не спрашивал. Он вдыхал тёплый апрельский воздух и ни о чём не думал. Темнота и тишина вокруг навевала безмятежность, от алкоголя всё казалось в лёгкой дымке. Пока Андрей усаживал разморённого именинника в машину, тот зачарованно лыбился как блаженный. Неволин даже хмыкнул и потрепал его по голове – такой у Кротова сейчас был смешной вид. Всю дорогу до Диминого дома они переглядывались и улыбались, будто над какой-то известной только им шуткой. Когда они подъехали к подъезду, Кротов не двинулся с места. Он сидел и смотрел на Андрея, пока тот, кивнув, не заглушил двигатель и не начал вылезать из машины. До двери подъезда они дошли в молчании, продолжая заговорщицки улыбаться друг другу. То, что ещё недавно Дима поставил крест на всей этой истории, забылось в один момент, и это был уже второй раз, когда Андрей проделывает с ним подобный трюк, просто ласково улыбнувшись несчастному. Какая власть! Подойдя к квартире, Кротов резко прижал его спиной к двери и жадно поцеловал. Стало невыносимо жарко, в груди будто взорвалась петарда. Самое желанное тело сейчас покорно прижималось к нему, не сопротивляясь. На полутёмной площадке звуки и шорохи отдавались эхом от бетонных стен. Алкоголь всё ещё кружил голову, а тепло и запах Андрея возбудили до судорог в ногах.
 – Что, прямо здесь? – тихим, грудным голосом спросил Андрей, выгибаясь и толкаясь бёдрами.
 Дима поводил носом по его скуле и шее и, дёрнув на себя, завозился ключом в замочной скважине. Они зашли в квартиру, лапая друг друга. Закрыв дверь, Дима прижал Андрея к себе так сильно, что тот чуть не споткнулся и не завалился на него в прихожей. Они стаскивали одежду, вытягивали ноги из обуви, не отцепляясь друг от друга. Диму потряхивало, будто без этих поцелуев он задохнётся. Он потянул Неволина в комнату, засовывая руки под чужой свитер, оглаживая горячую кожу. В этот раз Андрей позволял ласкать его и сам отзывался не меньше Димы. Может, решил сделать имениннику подарок, а может, чувствовал себя виноватым, что бросил тогда на парковке. До кровати дошли уже частично раздетыми. Дима захватил инициативу и, стянув с Андрея штаны вместе с трусами, толкнул на кровать, откинув покрывало. В голове созрел план, который должен был устроить обоих. Кротов одним рывком выдернул из своих джинсов ремень и наклонился над Андреем. Тот приподнялся, опираясь на локти, тяжело дыша.
 – Перевернись, – скомандовал Дима еле слышно.
 Неволин ожидаемо послушно лёг на живот. Дима уселся сверху и затянул его руки в узел ремня, стягивая их за спиной. Андрей тихо засмеялся.
 – Можешь делать всё, что хочешь, Дим. Я не буду сопротивляться, – промурлыкал он соблазнительно, но от смысла сказанного Кротова чуть не вывернуло. Стараясь не отвлекаться, он наклонился, целуя чужие плечи, шею, лопатки.
 – Я хочу только одного, – он прогладил кончиками пальцев по всей спине и почувствовал под подушечками мурашки. – Чтобы тебе было хорошо. – И перекатил Андрея на спину.
 Как можно помучить мазохиста? Быть к нему нежным. Связанные руки были сдвинуты в сторону, сам Неволин лежал слегка на боку. Кисти упирались в поясницу и ягодицы, не давая лечь ровно. Дима немного ослабил узел, и Андрей согнул руки в локтях.
 – Так удобно? – спросил Кротов, покусывая его за ухо.
 – Я потерплю.
 Андрей явно пытался разыграть уже знакомую карту, но Дима собирался сделать всё по-своему. Опускаясь губами всё ниже и ниже, он поглаживал чужой наливающийся член ладонью. Неволин громко выдыхал через рот, и это было эротичнее любых криков и стонов. Возбуждаясь от этих его вздохов, тела и стояка, Кротов наклонился и облизал чужой член языком. Андрей запрокинул голову и тихо замычал. Дима замер на долю секунды, пытаясь осознать свои ощущения члена на своих губах. Никакого омерзения или брезгливости. Он закрыл глаза, вдохнул поглубже, вобрал член в рот. Пытался прочувствовать каждое своё движение, и делать всё так, как бы было приятно ему самому. Сжимал губы на головке, тёр языком по всему стволу, щекотал уздечку. Поглаживал и перебирал в ладони яйца, массируя под мошонкой, как любил делать себе. Андрей сжимал бёдра, подавался вперед к его рту, дёргался, извивался. Он то поднимал голову, пытаясь рассмотреть Кротова в темноте, то откидывался обратно на подушку. Дима слышал только его дыхание и чувствовал только его ощущения, будто они сейчас стали одним целым. Он засасывал член Андрея с такой жадностью, таким нетерпением, что не заметил, как его собственный член напрягся и истёк спермой прямо в трусы. Дима вытащил член изо рта, чтобы случайно не укусить его в последней сладкой судороге. Он стонал и сжимал ладонью влажный от слюны член, машинально продолжая гонять ладонью вверх-вниз. Андрей поднял голову и, поняв, что только что произошло, распахнул глаза и кончил, залив Димины пальцы. Отдышавшись, Кротов потянул за ремень, расстёгивая пряжку. Неволин перевалился на живот, расправляя руки и потягиваясь. Дима целовал его спину, покусывая горячую, потную кожу.
 – Я сейчас, – шепнул, соскакивая с кровати и направляясь в ванную.
 Избавившись от липких джинсов с трусами, он запихнул одежду в стиралку и залез в душ. Дверь предусмотрительно оставил открытой и угадал. Андрей заявился за шторку буквально через пару минут и начал шутливо отодвигать его из-под душа. От стеснения они хихикали и пихались, как школьники. Диму разрывал восторг и, одновременно, страх со стыдом вперемешку. Но он не мог не любоваться на такого Андрея – расслабленного, разнеженного, открытого. Черты лица стали мягче и казалось, что тот светится изнутри. Нежный рот улыбался, вокруг глаз собрались еле заметные морщинки. Мокрые светлые волосы были откинуты назад, и по высокому лбу стекали струйки прозрачной воды. Дима намыливал своего красавца и крутил его как куклу, щипля за плоский живот и бока.
 – Хочешь есть? – шептал Дима на ухо Андрею так страстно, будто предлагал какой-то извращённый секс.
 – А чем ты меня будешь кормить? Я люблю белковую пищу, – ответил тот, поигрывая бровями, порочно облизываясь.
 Дима ухмыльнулся, покачал головой. Никак не мог привыкнуть к тому, что его строгий тренер мог выдавать всякие пошлости, да ещё и с таким эротичным лицом. Член тут же оживился, желая поучаствовать в выборе меню для гостя. Дима машинально начал отвлекаться, почему-то стесняясь стояка. Поспешно вылез из-под воды и начал вытираться.
 – Сейчас полотенце принесу, стой здесь, – строго наказал он и пошёл в комнату.
 Пока Кротов рылся в старомодном массивном шкафу, он услышал, как Андрей выключил душ и дёрнул шторку.
 – Ой! А у тебя котёнок! – сообщили из ванной. – Это твой?
 Дима подошёл и протянул Андрею полотенце. Бантик отбежал в прихожую и дёргал носом, принюхиваясь к гостю издалека.
 – Да, теперь мой. Был подъездный.
 Кротов пошагал на кухню в замотанном вокруг бёдер полотенце, и Андрей потянулся следом.
 – Сам забежал, что ли?
 – Да прям «сам». Такое побоище мне устроил под лестницей.
 – А чего ты с ним дрался-то?
 – Так я его домой забрать хотел, а он отбивался, как Рембо. Будешь пельмени со сметаной?
 Андрей вальяжно расселся на угловом диванчике, раскинув руки на спинку и помотал головой.
 – Нет. Давай чай для компенсации жидкости, и обратно в кровать. – Последнее он сказал уже знакомым похотливым голосом.
 Кротов довольно раскраснелся и начал суетиться рядом с чайником. Заварил две чашки, выставил на стол молоко, печенье и сахар. Уселся под бок к Андрею, хотя на кухне было ещё две табуретки. Он взял небольшой кусок печенья и поднёс руку к чужим губам, открывая свой рот, будто показывая, что требуется от Неволина. Сверкая своими прозрачными глазами, тот послушно открыл рот, вытянул язык и подцепил кусочек, облизав Димины пальцы. Кротов так и сидел с открытым ртом, наблюдая за двигающимися челюстями.
 – Жалко, у тебя варенья нет, – улыбнулся Андрей, прожевав.
 Кротов заулыбался и, сделав пару глотков из чашки, вскочил и потянул его в комнату. Неволин взял чашку с собой и пошагал следом.
 – Осторожно, горячо, – томно сказал он, заходя в комнату и ставя чашку на низкий столик, подложив журнал под горячее дно.
 Дима сдёрнул с Андрея полотенце и толкнул на кровать. Сейчас в комнате горел торшер, и можно было рассмотреть его во всех деталях. Ну, Неволин точно натуральный блондин. Член средних размеров, ровный, с аккуратной головкой. Он сел на край кровати, стягивая с Кротова полотенце, глядя на него снизу вверх блядскими глазами. Прогладил ладонями Димины бёдра и, сжав задницу, подтолкнул немного к себе. Не отрывая глаз от его лица, Андрей вытянул язык и провёл им по уже торчащему члену. Собрав слюну на губах, несколько раз провёл ими по стволу.
 – С днём рождения, Дима, – промурлыкал низким голосом и, продолжая смотреть в глаза, насадился ртом на его член.
 Дима задержал дыхание, боясь пошевелиться. От такой картины и напряжённых губ на своём члене он боялся кончить в тот же миг. Андрей засосал член, вжав щёки и практически выдернул его из своего рта с неприличным чпокающим звуком.
 – Ой, тише, погоди, а то я сейчас кончу, – зашептал Кротов, закрывая глаза, лишь бы не видеть это бесстыжее лицо, которое заводило круче всех минетов.
 Ноги задрожали, бёдра само собой повело вперед. Неволин взял его за руку и положил его ладонь себе на затылок, заставляя сжать свои волосы в кулак. Андрей начал немилосердно иметь его ртом, не слушая предупредительные окрики, не давая отодвинуться от себя. Когда он набрал темп, Кротов понял, что уже не сможет оттянуть оргазм. Это не было долгой и мучительной лаской, это была жёсткая оральная ёбля. Дёрнув светлые влажные волосы, он кончил Андрею в рот, дёргаясь всем телом. Тот продолжал двигать головой, пока Дима не начал опадать, и разомкнул губы, позволяя белёсой сперме немного вытечь на губы и подбородок. Кротов дышал, открыв рот. Как зачарованный, он смотрел, как Андрей немного запрокинул голову, и его кадык несколько раз дернулся, пока он с нарочито громким звуком глотал его сперму.
 – Вот ты чёрт, – выдавил из себя Дима и завалил его на кровать.
 Заражаясь распущенностью, Кротов впился в измазанные в своей собственной сперме губы, вылизывая её и глотая. Андрей гладил его по спине и по затылку, целуя в шею и покусывая мочку уха. Дима был на седьмом небе, крепко прижимая к себе Неволина, будто тот собирался куда-то убежать. Он действительно опасался, что Андрей не останется на ночь, но стеснялся спросить. Наивно полагая, что при выключенном свете тот не сможет добраться до входной двери, он дернул выключатель торшера, и свет погас. Андрей молчал, продолжая водить рукой по Диминой спине. Укладывая голову ему на грудь, Кротов тёрся щекой о тёплую кожу. Внезапно вспомнилось, как ещё недавно он лежал один в этой самой кровати, после того как Андрей отвернулся от него в тот вечер на парковке. Приподнявшись на локтях, Дима попытался разглядеть в темноте выражение лица Неволина.
 – Не мучай меня больше, Андрей. И не бросай, – серьёзно сказал он.
 Рука Андрея, гладящая спину, остановилась. Он поудобнее уложил голову на подушке и прошептал:
 – А то что?
 Кротов почувствовал знакомую ярость, такую же, как тогда, когда выскочил из тренерской в одних джинсах на голое тело после их отвратительного секса.
 – А то я утоплю тебя в твоём же бассейне. – И схватил его за подбородок, сильно сжав пальцы. – Ты понял меня?
 Андрей не пытался вырваться, он смирно лежал, терпя боль от крепких Диминых пальцев на своей нижней челюсти. Тот спохватился и резко отпустил, уже раскаиваясь в своей вспыльчивости. Замер, испугался, что Андрей сейчас встанет и уйдёт. Неволин несколько секунд не двигался, и затем его рука продолжила гладить Димину спину. Знак, что конфликт исчерпан. Кротов неуверенно лёг обратно, уложив голову на его грудь и закрыл глаза. Пригревшись, они оба начали проваливаться в сон, когда Андрей вдруг дёрнулся всем телом, вырывая Диму из дрёмы.
 – Что это? – прошептал он, поднимая голову и глядя куда-то в направлении ног. – Что-то упало на кровать!
 Кротов увидел тёмную фигурку Бантика, аккуратно продвигающегося на своё привычное место сна – рядом с хозяином. Он хмыкнул, прижимаясь к Андрею покрепче.
 – Да это Бантик запрыгнул, спать пришёл. Что ты всполошился-то? Спи. – И он снова начал устраиваться на тёплой груди.
 – Да сколько их у тебя? А этот… Рембо где? – продолжал допытываться Неволин.
 – Это и есть Рембо, по паспорту Бантик. Видишь, все уже спят. И Бантик спит, и Димочка спит, и Андрюшеньке пора спать, – продолжал сонно посмеиваться Кротов, гладя встревоженного Андрея по животу.
 Тот положил ладонь на Димину руку и, уткнувшись носом в его макушку, сонно засопел. Перед тем, как провалиться в сладкий сон, Дима подумал, что это его самый лучший день рождения в жизни.

 

***

 Андрей разбудил Диму ни свет ни заря, потому, что «Фантику плохо!». Оторвав голову от подушки, Кротов обнаружил гостя, пристально и с тревогой рассматривающего кота. Бантик сидел на ковре перед кроватью и подавал гудки каждые 30 секунд, требуя завтрак. Дима чмокнул сосредоточенного Неволина в плечо, со стоном поднялся и поплёлся на кухню.
 Утро началось спокойно. Мужчины позавтракали, Дима почти перестал смущаться, когда Андрей пошлил и оглаживал его похабными взглядами. Он даже осмелился позвать Неволина с собой к родителям на празднование, но тот отрицательно помотал головой, не объясняя причину. Когда Кротов сообщил, что не будет задерживаться допоздна и приедет домой часам к девяти, Андрей увлекся рассматриванием Бантика. Пока хозяин мыл посуду, гость, неожиданно быстро одевшийся, возник на пороге кухни. Дима опустил тряпку в раковину и начал нервно покусывать губы. По всем признакам, Андрей хотел слинять и умышленно не поддерживал разговоры насчёт продолжения.
 – Дим, я поехал, – лениво проговорил он. – Ты смотри, много не пей сегодня.
 Лукаво подмигнул напряжённому Кротову и ушёл в прихожую, завязывать шнурки на ботинках. Дима вышел в коридор, исподлобья глядя на ускользающего. Обиженно сопел и яростно вытирал руки о кухонное полотенце.
 – Кстати, – Андрей выпрямился и отбросил волосы со лба рукой, глядя в зеркало, – всё хотел тебя спросить. Ты чего таился столько лет, а тут вдруг за неделю меня в оборот взял? Ты с какого возраста включился в голубую жизнь-то?
 Вопрос прозвучал очень буднично, словно он уточнял, сколько сахара положить Диме в кофе. Кротов водил взглядом по стенам, подбирая слова.
 – Да я, вроде как, и не включался. Я, вообще-то, с девушками только. Был.
 Андрей приподнял брови. Похоже, что искренне изумился.
 – Не понял. А чего же ты на меня кидаться начал ни с того ни с сего?
 Дима смутился, было неудобно говорить Андрею, что подсматривал за ним, но он же не специально.
 – Да я просто случайно тебя… с тем Сашей увидел на парковке. Ещё в марте. И ты с ним... В общем, я понял, что ты из этих... И... – Кротов пожал плечами, махнул полотенцем и зачем-то вытянул губы трубочкой – целая пантомима. Он никак не мог закончить предложение и надеялся, что Андрей его и так поймёт.
 Лицо Неволина будто заледенело. Глаза, казалось, покрылись инеем, губы насмешливо искривились. Дима замер испуганно, соображая, чем он мог так его разозлить.
 – Значит, – вкрадчиво начал тот, и от его тихого голоса Диму передёрнуло, – ты решил попробовать трахнуть мужика, для разнообразия, так сказать?
 Кротов растерялся. Андрей всё понял не так! Он хотел всё объяснить, но Неволин хищно оскалился.
 – Что ж, хвалю за любопытство. Сам люблю, когда на мне практикуются молодые натуралы, – и он блядски подмигнул Диме, становясь прежним – надменным, равнодушным, циничным.
 Только эта соблазнительность порока больше не нравилась Кротову, он хотел обратно «своего» Андрея. Открытого, лукавого, нежного. Такого, каким видел его вчера вечером и каким обнимал всю ночь, целуя в шею. Дима возмутился такой перемене и подошёл к Андрею, пытаясь взять за руку и вставить ему мозги на место, но тот уже открыл входную дверь.
 – Ну, я пойду, – бросил он, делая шаг за порог. – Ты же понимаешь – натуралов много, а я один. Столько дел, столько дел...
 На последнем слове Дима резко схватил Андрея за пальто и дёрнул на себя. Неволин покачнулся и всё-таки завалился назад, в сильные руки рассвирепевшего Кротова, успевая, однако, толкнуть дверь ногой, чтобы та закрылась.
 – Каких, нахер, натуралов много, а? – прошипел Дима ему в ухо, волоча в комнату.
 Андрей не вырывался и не отвечал. Он будто выключился, послушно переставляя ноги назад, пока Дима не завалил его на ковёр в комнате, оседлав сверху. Кротов схватил его за лицо, нависая.
 – Ты когда угомонишься наконец? – выкрикнул агрессивно, прожигая взглядом. – Сколько ещё ты будешь вести себя, как последняя блядь? Что ты нервы мне мотаешь? Я же тебя как человека просил!
 Дима уткнулся носом Андрею за воротник и глубоко дышал, пытаясь успокоиться. Покорность и молчание пугали больше, чем если бы Неволин начал отбиваться и кричать.
 – Андрей, заканчивай свои игры, слышишь? Ну что мне сделать, чтобы ты понял, как я к тебе отношусь?
 – А ты ударь меня.
 В комнате воцарилась полная тишина. Кротов выпрямился и смотрел на Андрея так, будто видел его впервые. От того, с каким желанием тот выдохнул свою просьбу, у Димы сжалось сердце. Уродливая сущность поднимала голову, показывала себя во всей красе. Андрей прикрыл глаза, его губы разомкнулись, он часто дышал, и Дима отчётливо почувствовал возбуждённый член под тканью штанов, упирающийся ему между ногами. Кротов замотал головой, и начал оглаживать Андрея по щекам, прижимая его ладони к своему лицу.
 – Прекрати, понял? Никто не будет тебя бить. Хватит!..
 Дима был на грани истерики. Он чувствовал, что Неволин закрывается, ускользает. Внезапное насилие с его стороны разбудило в Андрее мазохиста, который смотрел на него как на потенциального мучителя.
 – Давай, Дима, – прошептал Андрей, пропуская все его слова мимо ушей. – Ты же хотел отжарить мужика? Можно всё, я хорошо умею терпеть.
 Заводясь от собственных слов, он начал подбрасывать бёдра вверх, пытаясь потереться стояком о Димин пах. Кротов быстро слез с Андрея и лёг рядом на ковёр, крепко обнимая. За секунды просчитав возможные ходы, он решился.
 – Ты такой плохой, Андрей, – шепнул ему на ухо, кусая за мочку. – Ты меня очень разозлил.
 Он сел на пол и начал вытряхивать разомлевшего Неволина сначала из пальто, а затем из штанов. Стянул их до середины бёдер и снова лёг рядом, поворачивая того на бок, спиной к себе. Всё это время Андрей молчал, позволяя крутить себя, как тому заблагорассудится. Кротов запустил руку ему в трусы и сжал горячий, твёрдый член.
 – Тебе меня мало? – угрожающим шёпотом спросил стонущего Неволина, быстро и резко дроча его член. – Я тебя отучу блядовать.
 Тот изгибался и закидывал руку за спину, прижимая Диму к себе, вздрагивая от каждого его слова. Кротов грубо кусал и засасывал его кожу на плечах и спине, продолжая осыпать угрозами.
 – Я свяжу тебя и буду драть, пока ты не охрипнешь от своего крика. Слышишь меня?
 Расчёт был верным – от этой довольно неумелой имитации расправы, Андрей был уже готов кончить, мышцы живота и бёдер напряглись, дыхание стало прерывистым. Зажмурив глаза, он простонал:
 – Засади мне... Давай!
 Дима схватил второй рукой Андрея за волосы на затылке и резко дёрнул на себя.
 – Закрой свой грязный рот, – прорычал и почувствовал его судороги. Андрей кончал, заливая Димину руку и свои бёдра спермой.
 Кротов тут же расслабился и взялся нежно целовать того куда попадёт. Сонно хлопая глазами, Неволин вяло отвечал на поцелуи, забавно вытягивая губы. Дима пользовался его разомлевшим состоянием, тиская и облизывая, а уж нацеловались они на неделю вперёд. Через какое-то время, Андрей начал уворачиваться и морщиться.
 – Ты мне весь подбородок ободрал уже, ёж колючий, – и он отодвинул Димино лицо от себя, поглаживая пальцами короткую и колкую щетину под нижней губой. – И трусы чистые гони, я теперь весь в сперме из-за тебя.
 Кротов потёрся носом об его щёку и легко вскочил на ноги, улыбаясь, будто ни на кого и не налетал практически с кулаками.
 – Снимай штаны, я сейчас мокрое полотенце притащу. А трусы у меня есть специально для тебя, – и обернулся на пороге комнаты, романтично поиграл бровями, – в горошек.
 – О, – Неволин, лёжа на ковре, стягивал ботинки и штаны. – буду хранить такую красоту до старости и попрошу в них похоронить.
 Ввиду отсутствия у Димы трусов в горошек, вскоре возле шкафа начался процесс подбора подходящего белья, который снова незаметно перешёл в горизонтальную плоскость. Кротов завалил Андрея на кровать и разошелся не на шутку, жарко дыша ему в шею, когда тот с издёвкой произнес:
 – Я всё-таки предприму вторую попытку уйти, если ты не возражаешь.
 Дима обхватил его руками и ногами, как ребёнок большую игрушку и замотал головой.
 – Конечно, возражаю!
 Андрей поджал губы и укоризненно посмотрел на него своими молочно-голубыми глазами. Кротов грустно вздохнул и начал торговаться.
 – Ладно. Но обещай, что придёшь сегодня вечером! И останешься на ночь.
 – Сегодня точно не могу, я уже договорился. Завтра! – быстро сказал Андрей, опережая возмущённые возгласы. – Завтра приду, но поздно. Часам к двенадцати.
 Дима нахмурился. Очень хотелось вытрясти из Андрея, с кем это он «договорился» на сегодняшний вечер, но опасался, что тот разозлится и даже завтра не придёт. Он рассеянно разглядывал Неволина, пока тот одевался, а в прихожей дурашливо подавал ему пальто и заботливо завязывал шарф. Даже Бантик вышел на проводы, поглядывая на свою миску в коридоре, будто опасаясь, что гость прихватит её с собой. Когда за Андреем закрылась дверь, Дима зашёл в комнату и рухнул на кровать, хранившую их запах. По идее, надо было осмыслить, что произошло ночью, но в голове была полная пустота. «Животная» часть Димы, которая до этого не сильно его беспокоила, на этот раз быстро перехватила инициативу и наслаждалась этим безобразием, полностью заглушая голос разума. Кротов даже не успел испугаться тому, на что он решился с Андреем, как естественно и без колебаний он начал развивать эту связь. Тот идиотский первый секс в тренерской был не в счёт – это вообще было чёрт-те что.
 Мамин звонок с ценными указаниями взбодрил задремавшего было Диму, и он начал собираться на праздник. Постояв под душем, решил не бриться, а остаться «ежом колючим», гордо неся свою щетину в люди, как «их с Андреем» фишку. Обсмотрел себя в зеркале и немного расстроился, что не осталось ни одного засоса или царапины – Неволин был очень аккуратным. Мстительно подумал, что уж он-то погрыз того основательно, только слепой не увидит следов его страсти. Вообще, состояние было радостно-романтичным, а тот факт, что Андрея он увидит только завтра, придавал настроению некий флёр светлой тоски. Сделав несколько фотографий Бантика на телефон, пытаясь зафиксировать его в лучшем товарном виде, Дима поехал к родне.

Глава III

 У родителей было тепло и уютно. Как всегда. Приехавшие родственники суетились по квартире. Женщины стучали ножами и ложками на кухне, мужчины сдвигали стол и таскали стулья. Отец расстелил парадную скатерть, вытащил из серванта хрустальные бокалы. Кошка Бася забралась на шкаф, и без одобрения наблюдала за шумными гуманоидами сверху. Когда все уселись, началась обычная перекличка «у всех ли есть…», и далее варианты: ложки, тарелки, фужеры, салфетки, хлеб. Мама периодически вскакивала с криком: «Курица же!», или: «А перец-то!», и убегала на кухню. Дима сидел рядом с бабушкой, поглаживая её хрупкие плечики и сморщенные ручки, а та улыбалась, прикрывая ладошкой отсутствие парочки зубов. Мать с отцом подарили Диме дорогие настенные часы с гравировкой. Именинник впал в восторг, пообещал повесить в комнате и никогда не снимать. Дядька с тёткой подогнали стильный кожаный портфель на широкой лямке, который Кротов тут же перекинул через плечо, и проходил с ним полвечера. Он объявил об усыновлении Бантика, продемонстрировав фотографии всей семье, и поклялся бабушке, что не даст коту драть её любимый настенный ковёр. Как обычно бывает в близком кругу, разговор за столом шёл оживлённо и бестолково. Дима привалился к бабушке, уложив ей голову на плечо и слушал последние новости, смеялся и возмущался вместе со всеми, но регулярно «подвисал», когда мысли уводили его к Андрею. Бабуля скосила на Диму хитрый взгляд.
 – Ты чего это такой странный сегодня? Витаешь где-то. Уж не влюбился часом?
 Близ сидящие тут же среагировали на «влюбился», как собаки на свист, стали засыпать вопросами, от которых Кротов отбивался как мог.
 – Ой, гляньте-ка! Покраснел аж! – громко прокомментировала захмелевшая тётка. – А ну колись, что за зазноба у тебя, а? Мы в плохие руки тебя не отдадим, правда, Свет? – и толкнула мать локтем в бок.
 Мама рассмеялась своим фирменным звонком колокольчиком и закивала.
 – Правда, правда! Не для того орла растили, – и все подхватили, что абы кому не отдадут, а дядька тут же предложил за это выпить, разливая всем без разбора.
 В общем, обычный семейный балаган. Дима пообещал познакомить, если что-нибудь срастётся, и от него наконец отстали. Ускользнув в ванную, он, в романтическом порыве, послал пустую СМС-ку и приготовился ждать ответа, томно вздыхая время от времени.
 Домой именинника отправили рано, чтоб на утро не проспал универ. Кротов ехал в метро, в голове немного звенело от шампанского. Он улыбался сам себе, глядя в тёмные стёкла вагона, думая о том, что прав был тот, кто сказал «Сердцу не прикажешь».

Продолжение

@темы: Течение

---

Течение

Автор: Sco
Беты (редакторы): elena130-71,  lyissa-n, Julious Caesar
Фэндом: Ориджиналы, Слэш
Рейтинг: NC-17
Жанры: Романтика, Драма, Психология
Предупреждения: Нецензурная лексика, Кинк
Размер: Макси, 88 страниц
Статус: закончен

Описание:
Как можно помучить мазохиста? Быть к нему нежным.

Посвящение:
Гениальной Йонеда Ко, которая никогда не узнает ни обо мне, ни о моей бездарной новелле.

Образ:
Любезная Aelita Biona отразила Андрея. Я с ней согласна)
Шикарная обложка от zateewa

Глава I

Вдох-выдох, вдох-выдох. Мы редко осознаём процесс дыхания, пока не попадаем в среду, где воздуха нет. Вода. Бывают сны, где мы мечемся под водой, боясь вздохнуть, впуская по капельке тягучую субстанцию в свои лёгкие, с удивлением осознавая, что мы дышим ею. А в действительности смерть от попадания воды в лёгкие очень мучительна и болезненна. Но страшнее всего не боль, а сам страх вдохнуть под водой — это инстинкт.
 Дима давно привык находиться в воде. Часами он не вылезал из бассейна, разрезая зеленовато-голубую гладь, гоняя себя от бортика к бортику. Его скорость на дистанции 50 метров — лучшая в команде. Запах хлорки и шумные всплески, искажённые водой звуки, свисток тренера. Большую часть времени он проводил именно здесь, готовясь к очередным соревнованиям или поддерживая себя в форме в промежутках между ними. После тренировок мышцы болят почти всегда, вода никогда не перестанет сопротивляться ему, неизменно замедляя движения рук и ног, его плеч, заставляя выбиваться из сил на последних метрах. Она не так проста и податлива, как воздух. Она выжимает из своего пленника все силы, оставаясь обманчиво неподвижной и однородной.
 Дима вынырнул и схватился руками за бортик. Глаза уже ощутимо щипало, несмотря на очки для плавания. Надо купить новые — резиновая прокладка стала жёсткой, пористой от хлорированной воды, и пропускает внутрь. Он стянул очки с головы, бросил их на кафель. Подтянулся на руках, присев на бортик. После поддерживающих объятий воды гравитация всегда прижимала к земле, мстила, как жена за ночь с любовницей. Дима тёр глаза, хотя знал, что от этого будет только хуже, но чесалось до мурашек. Он слышал, как сланцы тренера прошлёпали по кафелю по направлению к нему. Сухая прохладная ладонь приподняла его подбородок.
 – Дай посмотреть. Сегодня, по-моему, ещё хуже, Дим.
  Дима разлепил мокрые ресницы. Тренер приблизил к нему лицо, разглядывая его своими молочно-голубыми глазами. Почти лишённая цвета радужка, как та вода в бассейне, даже белок подсвечен голубым, наверняка что-то генетическое. Тренер выпрямился.
 – Сходи к Антонычу, пока он здесь. А то вторую неделю ходишь, как кролик. Может, закапает тебе что-нибудь.
 – Хорошо, Андрей Игоревич.
  Дима встал на ноги, аккуратно прошёл по мокрому скользкому бортику до своих шлёпок. Заскочил в раздевалку, набросил большое полотенце на плечи и потрусил к эскулапу Антонычу. В кабинете нескладного диковатого медбрата стоически выдержал закапывания глазных капель, от которых стало ещё хуже. Теперь уже глаза стрёмно жгло.
 – Сейчас пройдёт, — успокоил Алексей Антонович. — Посиди чуток, не открывай и не три руками.
  Дима сидел на кожаном стуле, прилипая мокрыми плавками к сидушке. Он слышал, как Антоныч вышел из кабинета, пикая телефоном. Накатила обычная лёгкая сонливость, как всегда после плавания. Из душевых доносился смех ребят, бряцанье железных дверец шкафчиков из раздевалки. Всплески воды и шлёпанье голых пяток по кафелю: последние задержавшиеся вылезали из бассейна под свист тренера. Ему было тепло и влажно под полотенцем, уютно. Приближающийся голос Андрея, требующий от всех побыстрее уматывать домой, запах его туалетной воды.
 – Ну как ты, болезный? — голос совсем близко.
 – Жжёт адски.
  Рука Андрея потрепала Диму по волосам.
 – Кротов, мне слепой пловец не нужен, — саркастичная улыбка в голосе. Всегда немного надменный, всегда немного небрежный. — Антоныч, отпускаешь бойца?
  Голос медбрата рядом:
 – Открой глазки, красавица. Ну, получше, вроде. Щиплет?
  Дима проморгался. Щипало, ну и чёрт с ним. Ужасно хотелось домой и спать. Тело начало остывать во влажном полотенце, ноги замёрзли.
 – Жить буду. Пойду одеваться. Спасибо!
  Дима прошёл в раздевалку, минуя душ. Тело обсохло, и под воду больше не хотелось, кожа стянулась от хлорки и немного покалывала. Быстро одевался, не думая ни о чём. Он любил это состояние после тренировок — тело приятно уставшее, а голова пустая. Оставался последний бросок до дома по холодной улице, и в кровать.
  Зима не признавала март весенним месяцем, продолжая морозить воздух и засыпать землю снегом. Натянув капюшон и завязав шарф, Дима шёл к метро, подгоняемый ветром в спину. Тёмным вечером снег кажется очень ровным и чистым, а под фонарями он искрится и мерцает, вытаскивая из памяти тот детсадовский восторг, когда сияние снежного настила казалось сказочным. В кармане пикнул телефон, оповещая о входящей СМС. Не хотелось вынимать руки из карманов — зябко, подождёт до метро. Тёплый воздух в вестибюле подземки, в вагоне малолюдно, убаюкивающее покачивание состава. СМС-ка от мамы — просит отписаться, как приедет домой. Хоть Дима и съехал от родителей на бабкину квартиру, он каждый день держал связь, не желая отдаляться от семьи. Через три остановки снова ледяной воздух, скрип снега под ботинками. Щёки и нос покалывало от мороза. Ещё два дома, и его подъезд. Он думал о белом батоне в хлебнице, о том, как намажет хлеб маслом и положит сверху кусок сыра. О горячем чае с молоком, если оно ещё не прокисло. Но в магазин идти уже нет сил. Скрипучая дверь подъезда, шумный лифт, наконец, дверь квартиры в жёлтом свете тусклой лампы на площадке. Дима опустил руку в карман сумки и застыл. Он чётко, до мельчайших деталей, вспомнил, как выложил ключи в раздевалке бассейна и оставил их на верхней полке своего шкафчика. Сейчас вот вспомнил! А не тогда, когда сумку собирал! Для порядка порыл по другим карманам, понимая, что без толку. До родителей больше часа на метро, через весь город. К тем друзьям, которые рядом, уже поздно. А главное, что нужны вещи и книжки для завтрашних пар в институте. Если сейчас рвануть к бассейну, минут через 20-25 будет там. Может, успеет до закрытия, вахтёр там допоздна сидит. На фоне усталости, голода и мороза, эта неприятность показалась практически горем.
 Опустевшая, выстуженная улица, снег в лицо. Раздражение на свою глупость и несобранность, как там говорят, дурная голова ногам покоя не даёт? Тёплый воздух метро и покачивания вагона уже не убаюкивали. Дима нервничал, спешил, думал, что он будет делать, если бассейн уже закрыт. До здания бассейна он почти бежал, глотая морозный воздух. Глаза слезились, под тёплой курткой по спине тёк пот. Он взлетел по ступенькам, ударившись плечом в стеклянную дверь, которая открылась перед ним. Успел!
  Забрав ключи из шкафчика, Дима в сердцах шандарахнул железной дверцей, частично деля с ней ответственность за эти идиотские забеги. В коридорах было почти темно и абсолютно тихо. Кивнув вахтёру, вывалился на мороз, натягивая капюшон.
 Он прошёл метров двадцать по пустой площадке перед крыльцом, когда услышал голос тренера. Две машины на парковке, обе с работающим двигателем. Андрей стоял рядом с высоким мужчиной в тёмном пальто. Мужчина сделал два быстрых порывистых шага к Андрею, схватил его за грудки и потянул на себя. Дима ринулся было на подмогу, но через секунду застыл, поражённый увиденным. Мужчина притянул к себе лицо Андрея и поцеловал его, прямо в губы, без дураков. Андрей упёрся ладонями мужчине в грудь и через пару секунд, за которые мужчина чуть не проглотил его голову целиком, вяло оттолкнул агрессора.
  «Насильник? Извращенец?» промелькнуло у Димы в голове. От такой версии жар бросился в лицо, крупные снежинки, падающие на горячие щёки, тут же превращались в тёплые капельки. Мужчины не могли его видеть — он стоял за железной решётчатой оградой, в тени тусклого фонаря. Как в мутном сне, он следил за тем, как Андрей отступил от мужчины на шаг назад и взялся за ручку дверцы своей машины.
 – Иди домой, Саша, — почти приказал тренер.
  Мужчина шагнул к Андрею, пытаясь взять его за руку, которую тот тут же отдёрнул. В тишине засыпающего города Дима услышал убитый голос мужчины:
 – Давай поговорим.
 Мы — социальные животные, мы можем определить, какого рода отношения связывают людей. Мы видим признаки, жесты, взгляды. Здесь было всё очевидно, хотя Дима никогда не видел раньше голубых в общении друг с другом. Он разглядывал их, как негров-альбиносов, ужасаясь нелогичности, ошибочности картинки. Он растерялся, ему было стыдно, он испытывал неприязнь и вместе с тем какой-то нездоровый интерес. Он не мог оторвать от них глаз: всё это было так интимно и завораживающе. Это выворачивало Диму наизнанку.
 – Разговоры имеют смысл, когда что-то непонятно. У нас не тот случай, — Андрей в своём репертуаре: надменно, жёстко. И вдруг — лукавая, почти нежная улыбка. — Поцелуй меня на прощанье и больше не приходи.
  Дима непроизвольно перестал дышать. Он даже сделал шаг вперёд, вглядываясь в две фигуры, как зачарованный, боясь пропустить хоть слово или движение. Пальцы мужчины скользнули по щеке Андрея. Время будто остановилось. Было видно, как Андрей приподнимает подбородок, подставляя свой приоткрытый рот. Прикрывает глаза. Мужчина сминает этот нежный рот своими губами, прижимает Андрея к себе, теребит его, как куклу. Андрей не сопротивляется, он позволяет себя хотеть, себя обожать. За секунду всё Димино представление о тренере, которого знал уже четыре года, рассыпалось в прах. Вот он какой на самом деле — порочный, надменный, эротичный. Как же Дима мог не видеть этого раньше?
  Мужчина становился всё настойчивее, что-то зашептал Андрею на ухо. Кусал и лизал его губы, словно в какой-то животной брачной игре. Андрей отвернулся, и его лицо снова стало холодно-равнодушным.
 – Всё, Саша. Уезжай.
  Мужчина уронил голову, упёрся лбом Андрею в подбородок, оглаживая его плечи, дёргано прижимая к себе. Андрей терпеливо ждёт, расслабленно глядя куда-то вверх, на кружащие в свете фонаря снежинки.
  Укол в сердце — Дима будто ощущает их эмоции. Тоску и отчаяние одного, усталость и апатию другого. Темнота, окружающая две фигуры, отрезала их от всего мира, позволяя проститься наедине, скрыв от чужих глаз.
 Тёплый вагон, лифт, коридор квартиры. Почти до середины ночи Дима сидел на кровати, не включая свет и не раздеваясь. Всё изменилось. Всё казалось не таким, как прежде. Дима заглянул за ширму к фокуснику, осознал иллюзорность видимого. Столько непонятных, незнакомых эмоций, мыслей. Он боялся вздохнуть, боялся захлебнуться. Ведь страх сильнее боли.
 

***

  Дима пришёл ко второй паре, к первой не проснулся. Сидел за партой, подперев рукой подбородок и водил рассеянным взглядом по кабинету под монотонный голос преподавателя. Надо же, всё выглядит так же, как и вчера. Ничего не изменилось. А он будто год здесь не был. О чём он думал, когда вчера здесь сидел? О ерунде какой-то, даже и не вспомнишь. Или это было в понедельник. В любом случае, это было до события. Именно так. То, что он увидел вчера — это было событие. Явление. Не хотелось никому об этом рассказывать, ни с кем этим делиться. Будто Андрей допустил его в свою жизнь, показал себя только Диме. Тот, второй, почти не вспоминался. Только бледное лицо Андрея, его прозрачные глаза, искрящиеся, как те снежинки, на которые он смотрел, пока разрешал себя мять и прижимать. Сколько ему лет? За тридцать — это точно. Интересно, он родился таким?
 Зажужжал телефон, входящая СМС, «от: Андрей Игоревич». Дима смотрел на буквы на дисплее, у него проскочила мысль, что секунду назад Андрей тоже думал о нём. СМС, как всегда, коротко и по делу. «Позвони. Не срочно». Днём никаких звонков, всегда СМС, потому что знал, что у студента лекции. Появилось неясное возбуждение, как перед школьной вечеринкой, когда родители уехали на дачу. Вряд ли Андрей видел его вчера, скорей всего, что-то про апрельские сборы. Может, попроситься выйти и позвонить сейчас? Со второго этажа — там всегда половина кабинетов пустая. Отпросился, вышел, поднялся на второй этаж, сел на подоконник в пустом коридоре. Вдох-выдох. Набрал номер, после трёх гудков голос Андрея со шквалом таких знакомых звуков бассейна. Судя по голосам и визгам, совсем школота.
 – Да, Дим, привет, — спокойный, взрослый. Холодный.
 – Андрей… Игоревич, — чёрт, какая пауза идиотская получилась, вроде как он его по имени назвать хотел. — Здравствуйте!
 – Слушай, по датам апрельские сборы получаются 26-го. Ты сможешь?
 – Да, без проблем, — выпалил так, будто он теперь всегда сможет, когда ни позови.
 – Ага. Ладно, до пятницы, — на заднем фоне свисток, крик другого тренера, женщины. Совместные занятия, наверное.
 – Андрей Игоревич! — блин, заорал, как под дулом пистолета.
 – Чего?
 – А… Алексей Антонович сегодня работает? Я с глазами… хотел… там… — и совсем что-то нечленораздельное, сходящее на нет.
 – Да, но он до двух сегодня. А что, хуже? — голос равнодушный, совсем не взволнованный.
 – Да, я как раз мимо поеду, зайду, — и самый главный вопрос. — А вы до скольких?
 – Я до вечера. Ну, давай, — разъединился. Ну да, у него там группа малолетних идиотов плещется.
 «Я только посмотрю на него», — подумал Дима, — «Только посмотрю».
 Он не мог сейчас чётко сформулировать, зачем ему смотреть на Андрея. Они уже четыре года друг на друга смотрят, и чего? Забавно, что почти всё это время Дима обычно в одних плавках. Кстати, а ведь Андрей никогда не выказывал заинтересованности по отношению к кому-нибудь из их ребят. А вдруг… У Димы похолодело в животе от дикой мысли. Вдруг у Андрея роман с кем-нибудь из пловцов? Блядь! Теперь будет об этом думать и смотреть на всех, как параноик. Хотя, Андрей всегда такой равнодушный ко всем… Ну и что? Это не мешало ему крутить роман с этим здоровым мужиком в чёрном пальто. Может, он высоких любит? А ведь Дима вроде чуть пониже Андрея. Шире в плечах и вообще крупнее, но пониже. Так, эти мысли уже совсем никуда не годятся.
 Дима всегда жил в ладу с собой. Никакого истеричного самоанализа или нервных метаний. Безосновательные душевные переживания никогда не владели им, потому он старался держаться подальше от «чувствительных и ранимых» людей, считая их неврастениками или симулянтами. Он откровенно мог признаться себе в своих слабостях, в своих симпатиях и желаниях. Но у всего должен быть свой предел, в конце концов. Размышлять о физической совместимости с тренером — это как-то чересчур. Да и о чём здесь думать? Ему и смотреть-то было почти невыносимо, а уж поучаствовать… Да, думать здесь не о чем.
 Дима кивнул сам себе и пошёл на пару. Через несколько минут он уже знал, во сколько нужно выйти, чтобы успеть в бассейн до двух часов. Ведь глаза же надо показать, глаза — это вам не шутки!
 Влетая в раздевалку без пятнадцати два, Дима стащил ботинки сразу с носками и влез в шлёпки. С волнением прошёл по короткому предбаннику, воровато выглянул в крытое пространство бассейна. Такое количество воды, возбуждённые визги и смех детей всегда создавали ощущение отпуска. Андрей стоял рядом с бассейном, руки в брюки, поставив одну ногу на бортик, и наблюдал за брызгающейся братией. Спортивные лёгкие брюки из водоотталкивающей ткани висели на его узких бёдрах. Белая футболка со спортивной символикой, на шее — свисток на красном шнурке. Вообще, для спортсмена, тем более, для пловца, он довольно хрупкий. Есть такие фигуры — ни жиринки, вечные подростки. Светлые волосы небрежно зачёсаны назад, да и не зачёсаны, а так, убраны пальцами от лица.
 – Дим, ты? — Антоныч подкрался, как лис. — Чего в одежде? У вас сегодня разве есть занятия?
 – Здрасте, я глаза вам хотел показать…
 – Чьи?
 – Свои.
  Развернув пловца за плечи лицом к свету, Антоныч воззрился на Димины очи.
 – Да нормуль… А что, болят или что? — вот дотошный какой!
 – Ой, ну и отлично. Спасибодосвиданья, — протараторил пациент, отворачиваясь, и устремился к Андрею, прижимаясь к стенке, чтобы детвора не обдала его брызгами.
  Андрей Неволин возвышался на краю бассейна, с полуулыбкой глядя сверху вниз на девчонку лет двенадцати, висевшую на бортике рядом с ним, доставая его вопросами или жалобами. Дима притормозил. Тренер выслушал её, что-то ответил. Девчушка кивнула, оттолкнулась от бортика и уплыла. Почему-то стараясь двигаться тише, будто охотясь, Дима подошел к Андрею сзади.
 – Здрасте, Андрей Игоревич, — получилось как-то хрипло. Откашлялся.
  Неволин повернулся и равнодушно кивнул.
 – Ну, что у тебя, Кротов? Как глаза? — и снова отвернулся к воде, оглядывая детей.
  Идя на поводу у своего неуместного азарта, Дима приблизил к Андрею лицо, чувствуя, как адреналин ударил по венам. Тренер повернулся и едва заметно дёрнул головой назад, не ожидая увидеть Димино лицо так близко от своего. Но Дима, даром что Овен, вытянул шею ещё вперед и открыл глаза пошире, глядя Андрею в самую его холодную душу. Еще пара сантиметров — и они столкнутся носами.
 – Красные? — прошептал он.
 Мы не ходим с линейкой в кармане, но всегда чётко ощущаем, когда кто-то нарушает границу нашего личного пространства. Излишняя близость чужака или умышленное отдаление близкого человека никогда не остаются незамеченными. Дима уверенно пересёк положенную границу, это можно и нужно было рассматривать как агрессию. Он пёр как танк, заявляя о чём-то, чего пока не понимал сам. Они оба моментально ощутили это животное напряжение. Андрей пару секунд переводил непроницаемый взгляд от одного Диминого глаза к другому и сказал без всякого выражения:
 – Я не доктор, — и не двигается. Смотрит дальше. Игра в гляделки, значит.
  Чего Дима добивался — и сам не знал. Он просто почувствовал такой драйв, такой азарт охотника, что пошёл ва-банк. Нет, он бы не рискнул коснуться Андрея, не совсем же идиот. Но выразительно опустив затуманенный взгляд на губы Андрея и приоткрыв свой рот, Дима сделал совершенно однозначное заявление. Не меняясь в лице, Неволин перевёл взгляд на что-то за плечом Димы и громко крикнул, заставляя того испуганно дёрнуться:
 – Олеся… то есть… Оксана! Уйди с глубины, пожалуйста. Да, вон там плавай, где до дна достаёшь, — и почти без паузы уже Диме, отворачиваясь. — Иди домой, лечись.
  Глядя на прямую спину Андрея, до Димы начало доходить происшедшее. Что за херню он сейчас отколол? Андрей и его отправил домой. Ну, молоде-ец, Димон…
  Весь вечер и последующий день Кротов пребывал в состоянии между «Жизнь прекрасна!» и «Какой-то тотальный пиздец». Раз двести уже повспоминал, как Андрей взял его накануне за подбородок, как смотрел в глаза, близко-близко, как за волосы потрепал тогда, у Антоныча в кабинете, пока он сидел слепой как Эдип. Или Эзоп. Короче, какой-то древний грека. Про то, как Андрей вчера его «домой» послал, старался не вспоминать, а если-таки вспоминал, всегда морщился и начинал сокрушаться и злиться на свою топорность и безоглядность. При этом Дима ни разу сам себе так и не озвучил, а собственно, какова цель его поползновений? Он что, сможет влюбиться в мужика? Нет. А секс себе может представить? Боже, нет. Тогда зачем досылается до бедного Неволина? Узнал, что тот гей, и это пробудило в нём какой-то нездоровый интерес? Ох, о нездоровом интересе лучше вообще не думать. Но то, что теперь он весь такой возбуждённый рядом с Андреем — это факт. Его так и тянет выкинуть какой-нибудь фортель из разряда вчерашней попытки пристыковки, малоудачной, кстати. А ведь шутка шуткой, а за такие бирюзовые акции Андрей может его запросто перевести в группу к Сотникову, другому тренеру.
 

***

  В пятницу Дима шёл на плавание, как игрушка с разряжающейся батарейкой. То спешно и уверенно вышагивал, как конь Будённого, то вдруг притормаживал и еле плёлся. Солнце распихало грязно-белые облака и светило, анонсируя, что журчат ручьи, слепят лучи и дальше что-то касаемо пня, который берёзкой снова стать мечтает. Жизненно, злободневно. Как раз его случай — про пень. Придя в бассейн, Кротов переодевался, крутя головой как филин, отслеживая периметр раздевалки и прислушиваясь к голосам из зала. Признаков Андрея обнаружено не было. После душа они с ребятами шумно посигали в воду, разбирая себе дорожки. Наконец, из предбанника вышел Неволин. Дима оглядел его, словно огладил взглядом, остался доволен. Красавчик. Ясно, почему тот мужик по нему убивался. Только просрал он своё счастье. Андрей его домой послал, ха-ха. Как и Диму, впрочем… Мда…
  Андрей поговорил с ребятами, зацепившимися руками за бортик рядом с ним. Заглянул в раздевалку, убедился, что все в воде и громко сказал:
 – Сегодня по 50 метров гоняем. Давайте по трое, кто с кем хочет. Надо скорость набирать. Дима, очки надень.
  Кротов выпрыгнул из воды как цирковой дельфин. За секунды перемахнул через три дорожки, ободрав живот о разделители. Подплывая к бортику, где стоял Андрей, чуть ли не схватил того за лодыжки, подтянувшись на руках. Неволин стоял не двигаясь, глядя на Диму сверху вниз.
 – Андрей Игоревич, а вы мне не подадите очки? Вон они, — и указал вытянутой рукой на стул рядом с предбанником, на котором их действительно оставил, когда снимал шлёпки.
  Андрей шагнул к стулу, взял очки и, не глядя на забывчивого пловца, следя за ребятами на воде, протянул очки Диме. Ах, какие мы серьёзные тренеры, прямо бдим за пловцами, ни на секунду оторваться не можем.
 – Наденете? А то у меня руки скользкие, — ехидная улыбка так и норовила растянуть Димины губы. Он не специально оставил очки, но сейчас порадовался такой ситуации. Всё-таки, было в кайф лишний раз подёргать Андрея. Парадокс!
  Прищурив свои стеклянные глаза, тренер оглядел наглого юнца, но смирившись, присел на корточки, вытягивая вперед руки. Дима подтянулся выше, подставляя голову. На лице Кротова играла победная улыбка, а синие глаза так и искрились идиотской радостью. Растянув резинку очков, Неволин водрузил их Диме на голову, но заметив его ликующий взор, резко отпустил резинку, и она шлёпнула пловца по голове и лицу.
 – Ай! — Димино лицо вытянулось от удивления и обиды, но уловив еле заметное злорадство на лице Андрея, Кротов опять улыбнулся, умилившись такому гнусному коварству. Неволин выпрямился, отошёл и больше на него не смотрел вплоть до конца занятия.
  Впав в радость от этого маленького внимания с очками, Дима всю тренировку резвился как дурная выдра. Андрей будто не замечал безобразия и саботажа, отрабатывая с группой брасс и кроль. Под конец занятий Дима порядком утомился, а от равнодушия со стороны тренера даже прикис. Когда время тренировки подошло к концу, Неволин дождался, пока последний пловец вылезет из воды, и ушёл в дальний коридор, видимо, в свой кабинет.
  Резко испортившееся настроение настигло Кротова под горячим душем. Он вяло вытерся, оделся и всё никак не мог выйти из раздевалки, то прибираясь в шкафчике, то перерывая сумку, прикидывая, всё ли он взял, и не забыл ли ключи. Раз пять проверил телефон. Раздевалка опустела, Андрея не было ни видно, ни слышно. Пора было уходить. Он понуро поплёлся на выход.
  Ну что, ситуация усугубляется. Нравится он ему. Андрей ему нравится. Дико, необъяснимо, но совершенно очевидно. Тянет его к Андрею. И дело не в уважении или хорошем отношении, как к человеку. Диму влекла физическая красота Андрея, его пластика, его запах, голос. Вдруг. Химия, гормоны, флюиды — как хочешь называй. Остальные люди будто немного расплывались рядом с ним, как на плохой фотографии. Внезапно мир, такой большой и интересный, как у любого необременённого особыми проблемами юноши, сузился до одного человека. Наверное, его подстёгивала необычность ситуации, её острота, запретность. Но Неволин действительно занял основное место в мыслях гетеросексуального, каковым он себя считал, Димы. Буквально за два дня проявилась дурная тенденция, присущая влюблённым людям — романтизировать объект своего интереса. Андрей вдруг стал казаться совершенным, уникальным. Любой факт о его личности рассматривался только с положительной стороны. Например, Дима свято уверовал, что возраст наложил на красивое и нежное лицо Андрея немного достойной матёрости. Характер и опыт подсветили его кристальные глаза, соединив красоту внешнюю с красотой внутренней. Должно быть, в юности он был непростительно смазлив, и беспардонно бросался в глаза и мужчинам, и женщинам. Дима даже заволновался, как же Неволин от поклонников отбивался, не помяли его, бедного? У него, кстати, вечно трезвонит телефон — вот кто ему названивает? После той сцены с мужиком, Дима не сомневался, что за Андреем табуны бегают. Он даже остановился на секунду, вдруг осознав, что ведь сам, должно быть, один из бесконечной череды запавших на Андрея неудачников. От этой мысли Диме стало ещё грустнее, даже безысходность какая-то накатила. В таких раздумьях он вышел на крыльцо, натягивая капюшон, и уткнулся взглядом в Неволина, стоящего на лестнице спиной к Диме, приложив трубку к уху.
 – Вить, выезжаю уже, буду через час. Позвоню, как буду подъезжать, — с этими словами он убрал телефон в карман куртки и собрался было спуститься с лестницы.
  Какой, блядь, Витя?! Мгновенная ярость пополам с неясным страхом заставила Диму в два шага настигнуть тренера.
 – Андрей Игоревич, подождите!
 Он поднял руку, чтобы схватить Неволина за локоть, но тот дёрнулся от его окрика и резко повернулся. Неизящно замахав руками, Дима похватал воздух, поизвивался, пытаясь поймать равновесие, но соскользнул-таки со ступеньки. Андрей выкинул вперёд руку, пытаясь поймать пловца в полёте, но не успел. Кротов упал всем телом на левую руку, которая тут же онемела, и скатился вниз до конца лестницы, комедийно упёршись головой в снег.
 – Ой, — выдал Дима, как Вини-Пух из мультика.
 – Блядь! — выкрикнул Андрей.
  Неволин подскочил к лежавшему вверх ногами подопечному и опустился рядом с ним на колени. Глаза широко открыты, между бровями глубокая морщина. Столько волнения он не выказывал даже перед заплывами на соревнованиях. Наверное, эффект неожиданности.
 – Не двигайся, погоди! Где болит? Рука болит? Шея? Спина?
  Диму бросило в жар, видимо, выплеснулся в кровь адреналин. Понял, что приложился он не слабо, правда, пока не мог оценить ущерб.
 – Пока не понял, — пробормотал, прислушиваясь к своим ощущениям. — Руку не чувствую.
  Дима попытался повернуться на бок, чтобы встать. Ему было ужасно неловко лежать тут, как мешку с навозом, да ещё и под наклоном, вниз головой. Андрей обнял его за плечи, помогая принять вертикальное положение. Они оба были в снегу — Андрей наполовину, а Дима целиком.
 – Погоди, сядь сначала. Вот, на ступеньку сядь.
  Сев на заснеженную ступеньку, Дима покрутил шеей и начал задумчиво докладывать:
 – Затылок ноет. Спина и ноги вроде в порядке. А рука начинает болеть, очень начинает! — и он сморщился и часто задышал.
  Андрей смотрел на Кротова с волнением, гладя его по спине, на автомате, будто ревущего ребёнка. Видимо, составив в голове план дальнейших действий, вскочил на ноги.
 – Сиди, я машину подгоню. В травмпункт поедем, тут рядом.
  Пострадавший кивнул. В глазах уже вспыхивали звёзды от боли в руке. Неужели перелом? Дима без особого расстройства подумал о том, что апрельские соревнования он пропустит, ну и чёрт с ними. Пусть Демидов в этот раз плывёт, у них скорость почти одинаковая. А как люди с одной рукой готовят еду или убираются? А моются? А… это… блин, хорошо, что не правая! А спать как, на одном боку? Неволин подрулил к лестнице и выскочил из машины. Лицо его было взволнованно и сосредоточенно.
 – Давай, Дим. Встать можешь? — он обнял одной рукой Кротова за талию, а второй взял его под правую руку и мягко потянул вверх. — Прижми ту руку к себе, обопрись на меня. Голова не кружится?
  Дима охал и ахал, кряхтел и вскрикивал, а Андрей взволнованно утешал страдальца. В таком дуэте они дошли до машины. Влажная от снега щека тренера касалась Диминой щеки. Они, словно в танго, прижимались друг к другу, и Дима чуть было не завалился на Андрея в неуместном, в данной ситуации, желании близости. Он даже успел понюхать Неволинскую туалетную воду, хорошо, не лизнул! Андрей же был сосредоточен исключительно на транспортировке покалеченного тела до машины. Усадил Диму на сиденье рядом с водителем, не переставая приговаривать:
 – Сейчас, сейчас, потерпи. Доктор подлатает, будешь как новенький. Как же тебя угораздило-то, а?
  Он завёл машину, и хотел тронуться, когда Дима вдруг изрёк похоронным голосом, прикрыв глаза:
 – Я не пристёгнут.
  Андрей отпустил руль, повернулся к Диме и замер, обдумывая, с какой стороны подлезть, чтобы вытянуть ремень из держателя. Решившись, развернулся к нему всем корпусом и потянулся рукой за ремнём, нависая над Кротовым. В момент, когда лицо Неволина оказалось напротив его лица, Дима открыл глаза и, уставившись на тренера, как-то пошло задышал. Безумству храбрых поём мы песню… Андрей отвёл взгляд и натянул ремень, щёлкая застёжкой.
 – Ну, поехали, — выдохнул он, сел на место и сдал назад, выезжая за ворота.
  Дима почувствовал себя счастливым идиотом, несмотря на то, что тренер никак не отыгрывал его подачи. Всё равно, Неволин возится с ним, смотрит на него, даже пообжиматься удалось пару раз. И казалось, что эта блядская рука уже не так болит. А ещё Неволин продинамил некоего Витю! Ведь за пять минут в травмпункте явно не управятся, там веселухи на полночи, ха-ха! Интересно, сколько он будет сводить на нет все озабоченные выпады в свой адрес? Диму эта безнаказанность пьянила и подстёгивала к новым подвигам.
  Машина довольно рискованно мчалась по маленьким улочкам. Кротов страдальчески вздыхал и морщился при каждом повороте, а Андрей сосредоточенно рулил, сдвинув брови. До административного серо-унылого здания они добрались за несколько минут.
 – Посиди в машине, я всё узнаю, — бросил Неволин, выходя из машины.
  Экспресс-очарование Андрея, видимо, сработало и на доктора, и на очередь, ибо вытащив Диму из машины, он провёл того сразу в кабинет, минуя ожидающих в коридоре людей.
 – Я его тренер, он мой пловец. Я с ним. Можно? Запишу всё, что надо. Дети… — и он просительно-виновато улыбнулся доктору, похожему на белого медведя. Медведя — потому что здоровый, а белого — потому что в белом халате и такой же санитарной шапочке. Тот кивнул, велел Диме раздеваться и вышел в смежный кабинет.
  Дима ещё не успел отойти от волнующего «я его, а он мой, я с ним», как тут началась неожиданная эротика. Неволин подошёл вплотную и начал медленно стягивать с него куртку, зачем-то кидая внимательные взгляды на его лицо. Потом начал спрашивать, почему-то шёпотом, не больно ли Диме, и может ли он повернуться, согнуть руку? После куртки пришёл черёд свитера. Кротов уже позабыл про боль в руке и стоял, розовея щеками и блестя глазами, делая всё, что ему говорили, восторженно таращась на Андрея, как на спустившегося с небес ангела. Неволин медленно стянул с него свитер и проскользил по его лицу каким-то смирившимся и, вместе с тем, обвиняющим взглядом. Дима не понял смысла этого взгляда, но температура в кабинете явно повышалась. Тренер отошёл в угол комнаты, держа в руках Димину одежду, а тот продолжал зачарованно смотреть на него, стоя посреди кабинета. Сев на стул рядом с дверью, Неволин устало окинул взглядом больного, но в какой-то момент его лицо закаменело, и он резко отвел взгляд. Опустив глаза, Дима непонимающе смотрел на свою вздыбленную ширинку. Ну вот и всё. Картина "Приплыли"… Теперь его точно отправят к другому тренеру, к бабке не ходи. Кротов не знал, куда деть глаза, руки и вообще всего себя целиком. Это уже серьёзно.
 – Разделись? Заходи, сделаем рентген, — послышался голос врача из соседней комнаты.
  Неловко поправив джинсы одной рукой и смущенно отворачиваясь от тренера, Дима бочком прошёл в другой кабинет. Он молился, чтобы врач подольше повозился — боялся выходить обратно и встречаться с тренером. Он так застыдился и испугался, что пока даже не задался вопросом, а как у него вообще встал на Андрея? Симпатия и интерес — это одно, а желание секса — это уже чёрт знает что такое! Врач колдовал вокруг аппарата, щёлкал кнопками и постоянно крутил Диму, видимо, для лучшего ракурса.
 – Всё, иди пока, я посмотрю тут. Сейчас выйду. Можете одеваться.
  Твайюжмать! Это сейчас им там ещё и одеваться в одиночестве, скорей всего, в зловещей тишине. И главное, ему даже не дадут от стыда помереть – вон, аппарат для реанимации в углу стоит. Может, сказать, что он головой ударился? Что с него взять, с инвалида, с мозгами отшибленными? Всё это Кротов обдумывал, переминаясь на пороге, опасаясь выйти в комнату, где его ожидал позор.
 – Дима, иди сюда, одевайся! — услышал он голос Андрея почти рядом. — Не хватало ещё простудиться.
  Повесив голову, глядя в пол, Кротов выполз из своего убежища и послушно поплёлся к тренеру.
 – Давай руки, — Неволин стоял, растянув свитер, пытаясь надеть рукава на Димины вытянутые руки. — Вот так. Теперь подними, — он продел свитер через голову и одёрнул вниз. – Вот, всё. Иди сядь.
  Дима сел на стул рядом со столом врача, всё также не поднимая на него глаз. Андрей держался молодцом, разговаривал с ним так, будто ничего не произошло.
 – Дома кто есть у тебя? Позвони, скажи, что задержишься. Я тебя сам отвезу. В аптеку по дороге заедем, купим всё, что надо. Что ты головой мотаешь?
 – Нет никого, я один живу. Маме надо СМС скинуть, только я одной рукой не могу. Напишите ей, что я завтра позвоню. Что её нервировать на ночь глядя? Телефон в сумке.
  Неволин предложил отвезти его к родителям, чтобы о нём позаботились, но Дима упёрся как баран, ни в какую. Быстро настрочив СМС маме, что, мол, всё нормально, завтра созвонимся, Андрей положил телефон обратно в карман Диминой спортивной сумки. Всё это время Кротов исподлобья поглядывал на тренера, пытаясь понять, что тот думает по поводу неожиданной озабоченности своего подопечного. Больше всего Дима сокрушался о том, что теперь Андрей не будет воспринимать его всерьёз. Конечно, он взрослый мужик, а тут какие-то подростковые реакции. Как у девственника, встал оттого, что с него свитер сняли в кабинете врача! Тот ещё Казанова.
  Врач степенно проследовал за свой стол, храня интригу до последнего. Наконец, он изрёк:
 – Перелома нет. Трещины тоже не вижу. А вот голову вам надо на томографе проверить. Взять направление у участкового врача завтра. Кружится? Тошнит?
  Дима помотал головой.
 – А почему у него так рука болит? Ушиб? — встрял Андрей.
 – Болит мышца. Растяжение. Мазь, массаж, компрессы. Если ночью будет тяжко, выпейте обезболивающее, которое обычно помогает. Сейчас могу сделать обезболивающий укол.
  Пока врач ставил укол, он перечислил мази и компрессы, которые Андрей тут же записал, нагнувшись над краем стола.
 – В общем, больной у вас не такой уж и больной оказался, — как-то даже разочарованно закончил доктор. — Можете идти и позовите следующего.
  Поблагодарив врача, они вышли из кабинета. Андрей невозмутимо надел на Диму куртку.
 – Ну, отделались растяжением. Едем домой. Тебе в туалет не надо?
  Дима смутился пуще прежнего, хотя казалось бы, куда ещё? Это тренер специально с ним, как с ребёнком? Помотал головой. Рука стала болеть намного меньше, видимо, лекарство начало действовать. В молчании они вышли из здания и сели в машину. По дороге Андрей порывался зайти в аптеку, но Кротов поклялся, что все мази дома есть. В конце концов, растяжение и мышечная боль для спортсмена — обычное дело, так что запасы медикаментов всегда пополнялись своевременно. У подъезда Андрей бескомпромиссно заявил, что доведёт его до квартиры, так как ещё непонятно, что там с сотрясением, и он должен убедиться, что Дима не вырубится где-нибудь в лифте. В гробовом молчании они зашли в подъезд, ехали в лифте и возились с ключом возле входной двери. Зайдя в квартиру, Дима включил свет. Андрей огляделся, потом посмотрел на покалеченного.
 – Ну, тебе помочь с чем-нибудь, пока я здесь? Может, приготовить чего поесть на скорую руку?
  Андрея невозможно было обвинить в чёрствости, но он так ловко игнорировал всё, что касалось романтических порывов своего подопечного, что было даже обидно, честное слово! В конце концов, кто из них гей? Дима аккуратно стянул куртку, глядя в пол.
 – Да, нет, спасибо, Андрей Игоревич. Вы уж извините, что столько провозились со мной, — и вдруг опомнился, по-хозяйски засуетился. — Давайте, я вас хоть чаем напою!
  Наконец, Кротов осмелился поднять глаза. Неволин устало помотал головой.
 – Нет, Дим, я поеду. Отдыхай, лечись. Завтра позвоню.
  Не веря своим глазам, Дима наблюдал, затаив дыхание, как Андрей поднял руку и потрепал его по волосам. Он прикрыл глаза и толкнулся затылком под ладонь, словно ласкающийся кот. Андрей хмыкнул и убрал руку. Еле удерживая себя на ногах, чтобы не стечь по стене киселём, Кротов услышал, как хлопнула входная дверь. Андрей ушёл.
 

***

  Укол позволил спокойно поспать полночи, но около пяти утра боль разбудила Диму и никак не давала снова провалиться в сон. Выпив обезболивающее и намазав руку, он улёгся поудобнее, умащивая ноющую конечность и закрыл глаза. Больные мужчины всегда становятся больными мальчиками, которым нужна мама. Решив, что первым делом утром надо позвать маму, поухаживать за собой, умирающим, он погрузился в мысли об Андрее. Вообще, налицо облом. Может, Неволин и не выказывал ему неприязни, но равнодушно обрубал все «щупальца любви», которые он упрямо тянул. Дима даже захихикал в подушку, представив себя круглоголовым осьминожкой, закручивающим свои лентообразные ручки вокруг прекрасного Андрея. С трепетным сердцем, вспоминал занятия, когда тренер в свободных плавках шортами, залезал в бассейн, чтобы показать или объяснить что-то непосредственно в воде. Сокрушался, как равнодушно он принимал тренерские прикосновения, когда тот вытягивал его руки по воде или сгибал корпус, указывая на его ошибки. Сейчас он многое бы отдал, чтобы почувствовать рядом с собой обнажённое тело Андрея. Память услужливо подкинула картинку голого торса со стекающими по светлой коже каплями воды, бледно-коричневых ареол сосков, выпирающих ключиц. И… у Димы встал член. Прекрасно! Служба в армии нам больше не грозит… Вообще, смешного мало, конечно, но Ромео решил подумать об этом после. Сначала надо было что-то решить с гомоэрекцией. Ну, глаза боятся, руки делают. Дима откинул одеяло и, запустив руку в трусы, высвободил член. Облизнув ладонь несколько раз, обхватил ствол и, откинув голову на подушку, начал ласкать себя. Перед глазами был только Андрей, в основном обнажённый, в воде бассейна, с мокрыми волосами. Он смотрел Диме в глаза, приоткрыв влажные, блестящие губы, поглаживая себя по груди, рукам и животу. Дима слышал его голос, вспоминал его тепло, когда прижимался к нему щекой на улице, запах его туалетной воды и даже шершавость его немного колючего подбородка. Все эти воспоминания остро переживались сейчас и концентрировались в паху, сводя судорогой все тело. Дима вскрикнул и сжался, когда член выстреливал порциями тёплой спермы на живот. Глядя в потолок, Дима успокаивал дыхание. Наверное, самое время запаниковать, но голова была почти пуста, а тело расслаблено. Бездумно поводя глазами по мебели в тёмной комнате, Кротов с кряхтениями сел на кровати, стащил трусы одной рукой и вытерся ими. Прошлёпав голыми ногами по холодному линолеуму, забросил трусы в старенькую стиралку в ванной и быстро обмыл живот и бёдра рядом с раковиной. К кровати он уже ковылял еле-еле, прикрывая глаза на ходу. Аккуратно завалившись на правую руку, он почти сразу уснул и проспал до утра без сновидений.
 Проснувшись, ещё в кровати, Дима позвонил маме и стеная, нажаловался на коварную лестницу, с которой упал накануне. Мама вошла в тревожный режим и, растолкав мирно спящего в законный выходной отца, пообещала приехать через пару часов. Сын повесил трубку и потянулся под одеялом одной стороной тела, опасаясь за больную руку. Та ныла вполне сносно. Повалявшись в кровати, он попытался было подумать о своей шатающейся ориентации, но так ничего и не надумав, пошёл в душ. Телефон таскал с собой, поставив громкость на максимум. Он ждал обещанного звонка от Андрея, улыбаясь каждый раз, когда вспоминал, как тот вчера погладил его по голове перед уходом. Разве ты будешь гладить по голове того, кто тебе противен? Нет. Вот Дима бы не в жизни не гладил. Вот в таких голубых настроениях он просидел до прихода мамы, доедая последнее овсяное печенье из коробки.
 Голос матери Дима услышал, когда та ещё только вышла из лифта на площадку. Он спешно открыл дверь, принимая припорошенных снегом родителей, протягивая руки к объёмным пакетам.
 – Митенька, не бери, отец донесёт, береги руку. Ну-ка, включите свет, дайте я посмотрю на сына. Господи, кожа да кости!
 Мать выстреливала словом в секунду, успевая раздеться, обуть себя и отца в тапочки, раздать директивы и помыть руки в ванной. Дима улыбался и отвечал на два фронта: ей и отцу. Мать быстро прошла на кухню и зашуршала пакетами, загремела сковородками. Все потянулись за ней. Пока она готовила и рассказывала последние новости, Дима пил с отцом чай, поддакивая и задавая наводящие вопросы. Странное дело, когда они жили вместе, ему и дела не было до всех их родственников и соседей. А теперь он жадно выспрашивал новости, будто осведомленность в делах этих людей снова давала ему ощущение причастности к семье. Они дружно осудили Димину двоюродную сестру Светлану, что опять сошлась с непутёвым мужем, который ей и так столько крови попортил. Посмеялись над соседом Тузиковым, который год не открывал гараж, а когда открыл, выяснилось, что машину давно угнали. Когда мать начала печь блины, и по квартире разнёсся запах горячего теста, оживившиеся мужчины начали вспоминать смешные дачные истории. В общем, Дима был очень рад, что позвонил родителям. Он расслабился и пригрелся на кургузом угловом диванчике рядом со столом в ожидании вкусного завтрака, плавно перетекающего в обед.
 Телефонный звонок вырвал Диму из блаженного состояния, а имя тренера на дисплее заставило вскочить и метнуться из кухни, пробормотав «сейчас, это Андрей Игоревич». Родители кивнули, и продолжили спорить друг с другом, в каком году они ездили в Крым, когда он был ещё Украиной.
 Дима влетел в комнату, и, закрыв за собой дверь, взял трубку.
 – Алё?
 – Кротов, привет. Ну, как драгоценное здоровье? — голос Андрея был немного сонным, видимо, проспал до полудня, возможно, ещё лежал в постели.
  По лопаткам и спине Димы прошли мурашки. Ему показалось, что они сейчас рядом, вдвоём, и никого вокруг нет. Странное ощущение.
 – Лучше, Андрей Игоревич. Рука побаливает, конечно, но не смертельно.
  Андрей неожиданно зевнул в трубку, и от некой интимности этого звука Дима очень некстати вспомнил свою ночную фантазию и почувствовал томление внизу живота. Только этого ещё не хватало сейчас!
 – Ночью спал? — хрипло спросил Андрей.
  Дима замер, как сурок посередине поля, смотря в одну точку.
 – В смысле? — просипел он в ответ.
 – В смысле, смог уснуть? При сотрясении вроде бессонница и головная боль, — откашлявшись, ответил Андрей, и Дима почувствовал себя параноиком.
 – А, не. Спал как убитый. Голова не болит, — бодро затараторил ушибленный, офигевая на собственную мнительность. Чего он всполошился? Аж испарина на лбу выступила.
 – Ну, отлично. В среду тебя не жду, лечись. Только серьёзно лечись, мази там, компрессы. Не филонь, короче.
  Кротов сразу подсчитал, что при таком раскладе он не увидит тренера почти неделю. Это слишком долго! Он и звонка-то еле дождался, с утра уже гипнотизировал телефон, а тут шесть дней без Андрея. Нет, на это он пойти не мог.
 – Да нет, к среде уже буду как огурец. Так что приду! — испуганно пригрозил спортсмен.
 – Кротов, ты понимаешь, что у нас сборы на носу? Мне обе твои руки нужны. Лучше сейчас неделя отдыха, чем ты мне потом на заплыве скорость потеряешь, усёк? — последнее «усёк» Андрей сказал почти нежно, просительно.
  Дима взволнованно заметался по комнате.
 – Ну я приду, просто поплаваю. Не буду особо руку нагружать, а? — спросил почти жалобно.
  На другом конце провода послышался вдох. Андрей не стал его больше вразумлять.
 – Запрещать тебе не буду, но если в пятницу выдашь плохую скорость, на сборах поплывёт Демидов, имей в виду.
  Засияв, как маяк над морем, Дима закивал, соглашаясь на заплыв Демидова.
 – Ладно! Тогда я в среду приду, так что ждите, — про «ждите» было лишнее, но Диму несло. — А вообще, мне так неудобно, что вы со мной возились вчера. Я вам там планы не порушил?
  Неволин молчал. Не надо было про планы, что за неуместный интерес?
 – Всё нормально. Ладно, отдыхай, — быстро проговорил он и повесил трубку. Ну и слава богу, а то Дима уже еле сдерживался, чтобы его на блины не позвать.
  Глядя на погасший дисплей, Дима думал, что если он хочет остановиться, то делать это надо сейчас. Он начинает то, у чего не может быть логического конца. Прыжок в неизвестность. Он погнался за мячом, не понимая даже, на чьём поле играет. В том, во что он ввязывается нет ориентиров, логики, смысла, начала и продолжения. Разве он готов к последствиям, которые его настигнут в случае, если он будет продолжать упрямо таранить эти ворота? Он просто бредёт за призрачным огоньком по болоту и закончит, утонув в трясине. Разве сможет закрутить роман с мужчиной? Тем более, если это — его тренер? Тем более, если этот тренер в упор игнорирует его выпады (кстати, да!). Дима тяжело вздохнул, потерев глаза рукой. За стеной слышались голоса родителей и шум воды в раковине. Всё, хватит. Дима принял решение забыть обо всём этом недоразумении и пошёл есть блины.
  Всю субботу Дима купался в любви и заботе. Будучи ласковым сыном, он без стеснения жался и приваливался к маме под бочок, когда они сидели на диване и пили чай. После бесконечного застолья, отец помог с текущим краном в туалете. Затем, войдя в хозяйственный раж, они прибили вешалку в коридоре и натянули лески для сушки белья на застеклённом балконе. Мама прибралась и погладила Димины рубашки с брюками, а потом нажарила картошки с тефтелями и сварила куриный суп. Когда вечером родители уезжали, Дима чуть было не пустил слезу — так ему было хорошо с ними весь день. Они долго прощались в коридоре, отец стучал сына по плечам и спине, мама обнималась и целовалась, будто они расставались на долгие года. Всё-таки, полезно время от времени получать лёгкие ранения! Уставший и умиротворённый, намывшись под горячим душем, Кротов улёгся в постель, укутавшись в тёплое одеяло, и сразу уснул.
 

***

 До среды настроение было стабильным и ровным. Боль в руке становилась всё слабее, особенно если руку не беспокоить и не напрягать. Неприятные и тяжёлые мысли больше не посещали. Здоровая психика и здоровое тело — вот залог гармонии жизни. Ну, поехала крыша на почве весны и увиденной сцены тогда на парковке, ну с кем не бывает? Гормоны, пытливый ум — и вуаля.
 На плавание Кротов шёл бодро, нарочито удивляясь про себя, что это с ним такое вдруг приключилось, что он вёл себя как идиот. Даже посмеивался. О том, что Андрей теперь о нём будет думать, особо не волновался. В конце концов, тренер сам гей, не ему осуждать подобные порывы. Переодевшись и постояв под душем, Дима размял руку и, убедившись, что она не болит, вышел в прохладный зал бассейна.
 Андрей стоял, привалившись спиной к светлой кафельной стене. Руки были опущены в карманы брюк, ноги перекрещены, а бёдра выпячены немного вперед. Классическая поза шпаны, лениво подпирающей забор. Прямо напротив него стоял долговязый медбрат, тот самый Антоныч. Диме показалось, что он стоит угрожающе близко к Андрею, будто пытаясь прижать его к стене. Антоныч улыбался, рассказывая что-то смешное или, возможно, пошлое. Голова тренера была немного опущена, поэтому он смотрел на собеседника как бы снизу вверх из-под ресниц, слегка улыбаясь. Дима вспомнил, когда последний раз видел похожую улыбку. «Поцелуй меня на прощание и больше не приходи», — сказал он тогда тому несчастному мужчине, жмущемуся к нему под снегом. Красивый рот растянулся в порочной улыбке, прозрачные глаза смотрели в упор. Антоныч утробно заржал, очевидно, дойдя до кульминации истории, и у Димы защемило в груди, когда Андрей чуть запрокидывает свою белокурую голову, засмеявшись вместе с собеседником. Не думая о том, что его пристальный интерес очевиден окружающим, Дима откровенно любовался Андреем, рассматривая его длинную шею, изящную линию нижней челюсти, ровные белые зубы. Шпалоподобный медик был явно доволен тем, что его анекдот оценили и, хлопнув тренера по плечу, направился в дальний коридор, продолжая посмеиваться на ходу. Неволин оттолкнулся спиной от стены и повернул голову к пловцам, выходящим из предбанника. Дима смотрел на тренера в упор, когда их глаза встретились. Все взвешенные и бесповоротные решения были забыты в тот же момент. «Не успел!» — мелькнуло в голове. А ведь он был так близок к тому, чтобы уплыть от этого водоворота… А теперь вот не мог оторвать от Андрея глаз, не мог отмахнуться от этих эмоций. Нервозное волнение рождалось в его теле как смерч, закручивая внутренности.
 Они пялились друг на друга, словно вокруг никого не было. Дима был не силён во всяких гляделках, будучи человеком действия, у него не было опыта в подобной осаде. И тут тренер сделал неожиданный ход. Продолжая улыбаться, он нарочито медленно проскользил ебущим взглядом по всему телу своего практически голого пловца. Дима не верил себе до конца, но и игнорировать этот сигнал было невозможно. Андрей вывел их игру на новый уровень, выступая полноценным игроком, давая понять, что ещё неизвестно, кто здесь будет настоящей жертвой. Пока озадаченный горе-агрессор пытался поймать своё сердце где-то в горле, Неволин, довольно ухмыльнувшись, перевёл глаза на воду и похлопал в ладоши, привлекая внимание остальных ребят. Он говорил что-то про сборы, про даты, про скорость и дополнительные тренировки по выходным, но у Димы так шумело в ушах от бешеного сердцебиения, что он и половины не услышал. Спустившись в бассейн по лестнице с перилами, он стоял на мелком дне, успокаиваясь.
  Ещё никогда возбуждение и предвкушение не смешивалось со страхом, ведь с девушками не было причин бояться. Нервировало отсутствие плана, да что там плана — элементарного представления по каким правилам может развиваться дальнейшее романтическое взаимодействие с другим мужчиной. Пока он паясничал и дурачился перед воротами, те неожиданно открылись, и стало не до шуток. Надо было принимать вызов или бежать в кусты. Вариант с кустами отпадал сразу, сейчас Диме даже в голову не пришло пойти на попятную.
 Кротов был взбудоражен и невнимателен во время занятий. Пару раз вынырнул на чужой дорожке, долго искал свои очки, как забывчивая бабушка, пока, под общий хохот ребят, не понял, что они у него на голове. Кидал на Андрея дикие взгляды, будто у того на голове выросли оленьи рога. Тренер что-то говорил, но Дима лишь рассматривал его шевелящиеся губы и красивые руки, которыми тот жестикулировал, и пропускал мимо ушей смысл сказанного. Он потерял счёт времени, ему казалось, что он уже много часов плавает перед тренером, пытаясь уловить каждый его взгляд и жест. Возможно, ему чудилось или хотелось верить, но Неволин периодически смотрел на него, как голодный кот на толстую мышь, разве что не облизывался. Таким взором женщины-модели соблазняют нас в рекламе какой-нибудь дорогой ерунды. Андрей так и светил на него своими голубыми фонарями. Ошарашенный и сбитый с толку поведением тренера, Дима понял, что занятие закончилось только когда ребята начали вылезать из воды и уходить в раздевалку. Андрей дождался последнего пловца на лестнице, коим был Дима, и, попрощавшись, направился в дальний коридор. Перед тем, как выйти из зала, повернулся и одарил Диму взглядом, словно контрольным выстрелом между глаз. Остолбеневшего Кротова будто подбросило и закрутило. Обещание, похоть, разрешение, ожидание, порок — всё это Андрей выплеснул на него из своего нутра, глянув через плечо. Дима прошёл за тренером несколько шагов, как зомби, разве что ещё руки надо было вперед вытянуть и замычать! Опомнился от звонкого голоса Демидова за спиной:
 – Кротов, ты в четверг придёшь? У меня работа, но я поменяюсь, наверное, с напарником.
  Дима обернулся, наморщив лоб. Мысленный календарь не склеивался.
 – Почему в четверг-то? В пятницу же…
 – Ну, мы же теперь у Сотникова, он на сборы ребят готовит. Ты чем слушал-то, когда тренер объявлял? Рядом со мной же плавал, на Андрея Игоревича пялился.
  И изящный Демидов, выглядевший как подросток, хотя был старше всех в группе, махнул на бестолкового пловца рукой и ушёл в раздевалку. Кротов осознал только что услышанное и рванул за Демидовым. Он ещё раз выслушал эмоциональный рассказ спортсмена о том, что они вдвоём отныне переходят к другому тренеру, чтобы готовиться к сборам по отдельной программе, а потом летом, с ним же, поедут на соревнования в Питер. Значит, Дима всё это прослушал, пока витал в своих эротических фантазиях. Так вот почему Андрей так издевательски посматривал на него! Решил его сбагрить. Ну, это мы ещё посмотрим.
  Дима быстро стащил мокрые плавки и раздражённо натянул джинсы прямо на голое тело. Прихватив в руки футболку и вставив ноги в шлёпки, он решительно двинул в кабинет к Андрею. Идя по коридору, распалял свою злобу воспоминаниями о том, как он млел и лип к тренеру, пока тот, как выяснилось, придумывал, как бы от него избавиться. Коридор был тёмный, по этому времени никого уже не было, но дверь тренерской была приоткрыта. Узкая полоска холодного света резала черноту коридора. Кротов подошёл и толкнул дверь, распахивая её настежь.
  Обожаемый тренер стоял возле большой доски на стене. На пробковой поверхности болтались всякие расписания, перечень нормативов, даты соревнований и списки команд. Неволин как раз прижимал кнопкой очередной список, когда Дима ворвался, оглядывая комнату, будто в поисках вражеских партизан. Посмотрев на своего пловца, Андрей привалился бедром к стене и опустил руки в карманы, растягивая губы в своей дьявольской улыбке. Оба молчали. Дима навалился на дверь спиной и повернул ключ в замке, нащупав его сзади себя.
  Никто не стал делать вид, что не понимает, что происходит. Молчание обоих усугубляло ситуацию, делая её невыносимо однозначной. Каждый сделал свой ход, обозначив свои интересы и желания, и не было смысла дальше ломать комедию. Конечно, Дима мог до посинения атаковать Андрея, но именно за последним было решающее слово — и красавец дал чёткий сигнал — можно, подходи. Правда, этот перевод в другую группу немного сбил Диму с толку, но то, как сейчас Андрей смотрел на него, не оставляло сомнений — он приманивал, давая согласие на сближение, даже провоцировал. Если бы Кротов мыслил логически, всё это показалось бы странным и даже подозрительным, но он уже набрал скорость, а тормозить никогда не умел. Андрей смотрел на него тем самым пошло-затуманенным взглядом, которым сверлил его тело в бассейне сегодня перед занятием. Кто сейчас был охотником, а кто жертвой, сказать уже было сложно. Просто у Димы куда меньше выдержки. Он подошёл вплотную, оглядывая красивое лицо, силясь понять, что тот сейчас думает. Андрей поднял руку и указательным пальцем приподнял Димин подбородок, медленно проглаживая его по шее, как кота. Это было первое, невинное, но такое интимное прикосновение, что сразу сбило весь боевой пыл, и Дима потянулся за тонкими пальцами, разве что не замурлыкав. Андрей ухмыльнулся, поняв свою быструю победу. На его лице появилось такое снисходительное самолюбование, что Диму тут же прошила внезапная вспышка гнева. Не совладав с ней, он грубо схватил Неволина за запястье и завёл скрученную руку ему за спину. И в момент, когда он спохватился, подумав, что делает Андрею больно, он чётко увидел резкую перемену в лице своего тренера — возбуждение, удовольствие, одобрение, ожидание. Действуя на интуиции, Кротов схватился за другое запястье, и уже обе руки были болезненно заломлены у того за спиной. Неволин слабо простонал на выдохе, и Дима скорее почувствовал, чем понял, чего хочется этому дьяволу. Первый поцелуй дался Диме с боем. Андрей крутил головой, увиливая от горячих голодных Диминых губ, хмыкая и лукаво поглядывая из-под ресниц. Да только темперамента и упорства Кротова с лихвой хватило бы на них обоих. Поэтому, отпустив заломленные руки, он толкнул Неволина к стене и, схватив белокурую голову в ладони, грубо засосал его губы в свой рот. Тысячи рецепторов мгновенно начали передавать информацию нервной системе, притупляя мысли, окуная в голые ощущения. Вкус чужих губ, их температура, их скользкая гладкость. Напряжённый язык обшарил весь рот, пытаясь добраться до гланд. Диму начало потряхивать от волнения и возбуждения, он хотел прижать Андрея к себе как можно ближе, чтобы больше не рыпался. Член уже был просто каменным и больно тёрся о шов на ширинке. Он стал по инерции толкаться бёдрами в пах Андрея, пытаясь хоть как-то унять болезненное возбуждение. Почувствовав, что тот замер, Дима немного ослабил хватку. Он подлез руками под футболку, гладил грудь и живот, обнимая за талию, чтобы притянуть ещё плотнее. Он целовал Андрея так исступлённо, что казалось, сейчас начнёт глотать того по кускам. Дима чувствовал себя самым счастливым, пока сквозь прикрытые веки не увидел лицо Неволина, вернее, его выражение.
  Скучающие бледно-голубые глаза отрезвили лучше холодного душа. Примерно так же тренер наблюдал за кружащимися снежинками тогда вечером, когда любовник тискал его возле машины. Стыд и паника обрушились на обескураженного Кротова. Что же этот чёрт с ним делает? Какого хрена? Приманил, а теперь смотрит, как на слюнявого навязчивого щенка? Вот тварь!
  Гнев и злоба — плохие советчики. Когда в сердце молодого мужчины бушуют страсти, он плохо контролирует своё тело. Адреналин с тестостероном лошадиной дозой взвинтили Диму до предела. Он схватил Андрея за плечи, и, резко развернув к себе спиной, прижал лицом к стене. Стянув светлые волосы в кулак, он запрокинул красивую голову назад, прошипев в ухо:
 – Ты чего добиваешься, а? Что ты хочешь, чтобы я сделал?
  Тот попытался из этой незавидной позиции уловить взгляд слетающего с катушек Кротова и прошептал:
 – О, так всё-таки, есть надежда, что мы, наконец, займёмся делом?
  Диму впервые одолевали такие противоречивые чувства — он хотел залюбить и одновременно забить Андрея до смерти. Он почувствовал, как свело челюсть, так сильно он сжал зубы. То, что тренер не был хрупкой девушкой, давало возможность для манёвра. Дима грубо и резко дёргал его, то прижимая щекой к стене, то заламывая руки, то вонзая зубы в жёсткие плечи. Андрей не сопротивлялся, и в те редкие моменты, когда Дима видел его лицо, можно было точно сказать, что ему это по нраву. Неволин был мастером активной покорности. Постанывая, когда Дима особенно сильно его сжимал или кусал, он старался погладить рукой или потереться об него задом, будто поощряя.
  Почувствовав, что Андрей одобряет его тактику, Дима бестрепетно опустил руку тому в штаны и стиснул полностью возбуждённый член. В тот же момент Андрей подался бёдрами назад, однозначно давая понять, чего именно от него ждёт. Начиная не на шутку нервничать, Дима стащил штаны и плавки Андрея до колен и уставился на аккуратную крепкую задницу. К его ужасу, у Димы не было опыта в анальном сексе. Говоря по правде, он бы не стал заниматься им и с девушкой, но тут ситуация, можно сказать, обязывала. Он не мог разочаровать Андрея, тем более, после того как сам кадрил его без остановки. Зависнув на секунду, Дима прикинул, что в порно этот момент был довольно хорошо освещён, и вроде бы проблем возникнуть не должно. Решился быстро — расстегнул джинсы и приспустил их до середины бёдер. Смачно плюнув на ладонь несколько раз, обильно обмазал слюной член и вклинил между чужими ягодицами. Если бы не странное поведение Андрея, Кротов бы признался, что у него это впервые, чтобы они могли помочь друг другу к обоюдному удовольствию. Но после насмешливых взглядов и надменных смешков, он хотел уже довести дело до конца сам. Закусывая губу и тяжело дыша, он возил членом между ягодицами, не решаясь на последнее движение пару секунд. Но инстинкты взяли своё и, направив головку точно во вход, толкнул член внутрь, помогая себе руками.
  Первое желание было сразу вытащить его оттуда — так сильно стиснуло внутри. Это было болезненно и неприятно, так как размер у него был немаленький. Пока привыкал к горячим тискам, Андрей подался назад, и Дима вскрикнул, почувствовав, как его член вошёл полностью. Неволин тоже замер, тяжело дыша. Пытаясь настроиться, Кротов уткнулся лбом Андрею между лопаток. Тот повёл бёдрами из стороны в сторону, заставляя Диму поморщиться.
 – Погоди, погоди… — шептал он Андрею в лопатки, гладя по спине и бокам.
  Неволин повернул голову, искоса глядя на запыхавшегося любовника.
 – Что, боец? Защемило? — и он хмыкнул, изогнув свой красивый рот.


Продолжение

@темы: текст, Течение

---

Система нервная

Направленность: Слэш
Автор: Sco
Беты (редакторы): elena130-71
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: NC-17
Жанры: Романтика, Юмор
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Миди, 18 страниц
Статус: закончен

Описание:
...Но НИКТО и НИКОГДА не фантазировал о смерти от стыда на кургузой кушетке процедурного кабинета с чужим пальцем в своём анусе. Никто и никогда.

Посвящение:
Моей любимой подруженции, которая поделилась со мной трепещущими подробностями своего похода к проктологу, описывая их в мелких деталях.

Глава I

 Признайтесь, все мы имеем фантазии на тему своей героической кончины. Вот мы, под щемящую скрипку, с отчаянной решимостью на лице, закрываем своим телом ребёнка от пули мерзкого бородатого террориста. Обязательно в замедленном кадре! А вот мы, под музыку из фильма «Профессионал», отталкиваем беременную женщину с дороги от несущегося на неё грузовика (легковушки – это уже не то), и в последнюю секунду перед смертью наш лик светел и прекрасен. Иногда аж на слезу пробивает! Но НИКТО и НИКОГДА не фантазировал о смерти от стыда на кургузой кушетке процедурного кабинета с чужим пальцем в своём анусе. Никто и никогда.
 Колян взялся помирать ещё в кабинете у врача, когда тот озвучил ему схему лечения.
 – А… массаж обязательно?.. – просительно заглянул он суровому мужчине в глаза.
 – У вас застойный простатит, а массаж быстро снимет застойные явления.
 – Ну да… – промямлил Колян, малодушно прикинув, что он всегда может сбежать и спрятаться. Нет же такого закона, чтобы людям насильно простаты массировали?
 – Вот памятка – почитаете сегодня вечером. Процедуру назначаю на завтра, и дальше хорошо бы каждый день, так эффект лучше. Десять сеансов должно хватить. Да не бледнейте вы так! У нас у каждого второго простатит в стране, ну!
 Колян почувствовал, как уголки его губ опускаются скобочкой вниз. От того, что доктор его вроде как пожалел, захотелось покукситься, похныкать. Но негоже в его-то тридцать два года тут Пьеро разыгрывать.
 Болезный дважды изучил памятку. Так, значится: гигиенические процедуры, поза, латексная перчатка, вазелин. А-а-а! От такого лечения от телесного недуга прямиком к душевному. Чья нервная система это выдержит?
 Уйдя с работы в обеденный перерыв, пациент Николай Самсонов приволок себя к процедурному кабинету. До последнего подумывая свинтить, Колян мялся возле двери. Наконец решившись, он постучал, но ответа не последовало. Как раз когда он начал, опасливо пригнувшись, открывать дверь кабинета, над ухом раздался заговорщицкий шёпот:
 – Ну, чё там?
 Дозорный вздрогнул, обернулся и оглядел молодого парня, стоящего рядом с ним. Парень с любопытством вытянул шею, вроде как, тоже пытался заглянуть в приоткрытую дверь.
 – Никого вроде, – тоже шёпотом доложил Колян, оглядывая кабинет в щель с безопасного расстояния.
 Парень кивнул и снова зашептал:
 – Ну раз никого нет, то пойдёмте на массаж. Вы же на двенадцать у меня?
 Нападения сзади боец никак не ожидал. Ему казалось, что враг впереди, в засаде, в злосчастном кабинете, а тут – практически в тылу… Даже голос в полную силу прорезался.
 – Почему это я?!
 – Самсонов?
 – Нет!.. Да…
 – Проходите, тут делов-то на две минуты.
 Судя по поведению парня, такие невротики, как Колян, были для него каждодневной рутиной. Он мягко толкнул Николая в кабинет и махнул рукой на кушетку, закрывая дверь.
 – Снимайте брюки и нижнее бельё. Вещи кладите вот сюда, на стул. Я постелю пелёнку.
 Пленённый лазутчик нервно сглотнул, оглядывая серый кабинет. Почему эти кабинеты всегда такие холодные и убогие? Чтобы в них не жалко было помирать? Парень надел белый халат и подошёл к металлическому шкафчику со стеклянными дверцами. О-о, эти железные бряцанья и клацанья! Специально запатентованные докторские приблуды для повергания пациента в тотальный ахуй.
 – Так... Вы у меня Самсонов Николай, – жопомассажист глядел на бумаги на столе. – Первый сеанс, потом ещё девять… Так… Так… Ну, всё понятно.
 Он поднял голову и уставился на всё ещё одетого пациента.
 – Николай, в брюках у нас не получится.
 «Боже, я не смогу! Господи, помоги!» – запричитал про себя Колян, и его симпатичное лицо исказилось страданием. Он мялся возле кушетки, теребя пряжку от ремня, не находя в себе силы начать раздеваться перед этим непростительно молодым и видным парнем. Сколько ему лет вообще? Понабрали школоту!
 – Знаете… Я, пожалуй… – заблеял Колян, выразительно поглядывая на дверь.
 Медбрат шагнул к дрожащему горе-стриптизёру и опустил глаза на его ремень.
 – Николай, надо – значит, надо. Это дело такое – запускать нельзя. Давайте, раздевайтесь, я вам пока расскажу, чего вам ждать.
 Колян начал обречённо расстёгивать брюки, а парень, судя по бейджику, звавшийся Сергеем, отвернулся и пошёл к маленькой раковине в углу кабинета.
 – Процедура, в общем, безболезненная. Если будет больно – скажете. Нам надо с вами помассировать обе доли железы и получить несколько капель секрета.
 Сергей тщательно мыл руки, говоря спокойно и обстоятельно. Слушая эту "колыбельную для жопы", Колян стянул-таки с себя брюки и теперь держался за резинку трусов, будто она пришита нитками к его пузу. Медбрат обернулся, вытирая руки вафельным полотенцем.
 – Справились с брюками? Теперь бельё и ложитесь на бок, ко мне спиной.
 Самсонов мысленно взвыл и, стыдливо натянув пониже край рубашки, спустил трусы и сел на накрытую одноразовой пелёнкой кушетку.
 – Сейчас, – побелевшими губами произнёс мученик, собираясь с духом.
 Сергей понимающе кивнул и подошёл к железному столику. Там он вытянул из коробки латексные перчатки и открыл большую банку с какой-то жёлтой густой субстанцией. Колян глянул в окно, будто в последний раз, будто прощаясь с миром, с солнцем. Наконец, умостился на бок, прижимая согнутые руки к груди, как в молитве. Он почувствовал за спиной движение воздуха, ужасные звуки натягивающейся резины и чвокающего вазелина.
 – Давайте подожмём колени к груди, вот так, – Сергей левой рукой подтолкнул ноги пациента под коленками и подвинул его в более удобное для экзекуции положение.
 – Постарайтесь расслабиться. В заднем проходе и прямой кишке болезненных мест нет, сплошные мышцы, – проговорил Сергей, и Коляну даже показалось, что он его успокаивающе погладил по бедру. Нет, показалось… – Глубокий вдох. И…
 Колян послушно вдохнул всей грудью и начал выдыхать, прикрыв глаза от сосредоточенности. Что-то тёплое и скользкое нажало на его анус, и он замер, так и не выдохнув до конца.
 – Дышим, дышим, – тихо промурлыкал Сергей, продолжая давить на заветное место.
 Колян задышал часто и поверхностно, ощущая каждый миллиметр пальца, скользившего внутрь его прямой кишки. Мама! Хватит! Страшно-то как!
 – Не больно? – Сергей был сама невозмутимость.
 Самсонов вцепился рукой в край кушетки и мечтал о смерти. Мало того, что этот пижон вставляет ему в анал свой палец, он ещё с ним тут беседы светские ведёт. Что это был за «свет» такой, где тёрли за простату, он бы сейчас не ответил, но в этот момент Сергей для него являл собой квинтэссенцию всего мирового зла, и никаких ему поблажек! Колян бы ему сейчас с удовольствием раскрасил смазливую физиономию! Но с пальцем в жопе особо не повоюешь…
 – Терпимо, – проскрипел пациент, хотя боли он не чувствовал. Но сказать «нет» было равносильно тому, чтобы проорать: «Нет, всё отлично, мне по кайфу, не останавливайся, детка, долби меня своим пальцем, йо!» Ага, не на того напал!
 Палец остановился и начал описывать небольшую окружность внутри кишки, проходясь по стенкам. Колян так боялся боли и позора, что оказался совсем не готов к тем ощущениям, которые сейчас посылали волны мурашек по его спине. Слава богу, что он в рубашке! Он даже на секунду позабыл про Сергея, прислушиваясь к лёгким потягивающим спазмам у себя в заднице. Это, вообще, откуда взялось? У него что, какая-то аномалия? Аналомания, твою мать!
 Самсонов так сосредоточился на этом щемящем кайфе, что, забывшись, тихонечко застонал. Вот так, как баба в порнушке! Николай выпучил глаза на бледно-зелёную стену, его бросило в жар. Стыдоба-то какая! Но Сергей интерпретировал этот стон по-своему:
 – Больно? Странно. На ощупь простата не воспалена, доступ не обужен… – и он ещё нежнее провёл по стенкам, дразня вход.
 Колян зажмурился и задёргал головой, дескать, потерпит, а сам мысленно умолял Сергея сделать так ещё. Он сжимал челюсти, старался ровно дышать, даже попытался считать в уме, но всё было напрасно. Клубок необоримого удовольствия закручивался, подгоняя дыхание и заставляя мышцы живота и бёдер напрягаться. Невесомое давление на, очевидно, ту самую злоебучую простату, заставило раскрасневшегося пациента случайно прикусить себе кончик языка. Этот кайф приходил изнутри, такой тянущий и приглушённый, словно басы из колонок соседей. Совсем не так, когда дрочишь чувствительную головку, когда все ощущения сосредоточены на одном конкретном месте. Тут же шли волны или, даже, целый водоворот. Он свёл глаза к переносице, изо всех сил сдерживая стоны и тяжёлое предоргазменное дыхание. Контролировать себя было практически невозможно, дело шло к мощному кончалову. Ёпамать!
 – Уже почти всё, – выдохнул Сергей и усилил давление.
 Колян был с ним абсолютно согласен насчёт «почти всё» и зажал ладонью рот. Парень энергично засаживал пальцем в сжимающийся от накатывающих спазмов анус. А потом, не вынимая пальца, начал быстро им дёргать, вызывая невыносимо-сладкую вибрацию. У Самсонова поджались пальцы ног, лицо перекосила гримаса «конча-а-аю», и когда судороги начали бить его нещадно, не жалея, он выгнулся в пояснице, подставляя свой раскрытый зад медбрату Сергею. Секунда, две, три – его штормит, его швыряет. Он упёрся руками в выкрашенную масляной краской стену, ловя дыхание открытым ртом, не глядя вниз, на покрытую студенистой спермой пелёнку. Когда кровь начала отливать от задницы и приливать к мозгам, пациент услышал голос из прекрасного далёка:
 – …ликвидировали, но надо ещё походить.
 С гримасой героя фильма ужасов, оглядывающегося на Чужого за своим плечом, Колян обернулся к медбрату.
 – Ч-чего? – голос звучал глухо, а в ушах малёк фонило.
 Сергей что-то писал за столом, на пациента не глядел и повторил фразу про «ликвидацию застойных явлений». Хотелось выкрикнуть: «Каких, нахер, явлений? Мне пиздец!», но увидев скучающее лицо Сергея, паникёр медленно сел и молча потянулся за одеждой. Прохлада кабинета и зеленоватые стены немного отрезвили, но до спокойствия было ещё далеко.
 – Вам плохо? – Сергей замер с ручкой в руках, настороженно глядя на пошатывающегося оздоровившегося. – Дать вам воды?
 – Покурить бы, – сказал Колян, не подумав, а когда-таки подумал, понял, что сказал херню.
 А Сергей вдруг взял и весело, громко засмеялся. Открыв рот, запрокинув голову – прям лошадь Пржевальского! Коляну же было не до смеха, он жалобно икнул и поспешно застегнул брюки. А развесёлый Сергей, покашляв, заключил:
 – Завтра, к двенадцати я вас жду.
 – А завтра ваша смена?
 Блядь, ещё спроси во сколько он заканчивает сегодня! Ой, не то место Колян лечит, не то…
 – Моя, – Сергей неуместно широко улыбнулся и кивнул. – До завтра, Николай.
 Самсонов чуть не снял дверь с петель, не поняв с первого раза, что она открывается внутрь. Вылетая из этих пыточных застенков, он пообещал себе, что больше ноги его здесь не будет!

Глава II

 Николай Самсонов, как любой нормальный ответственный мужчина, предпочёл душевное спокойствие своему здоровью. По-взрослому так, взял и задвинул на свой простатит. После «того случая» Колян облазил форумы про массаж простаты и, наталкиваясь на фразы «Мужики, приятного здесь мало, но надо потерпеть», начинал неавантажно поскуливать. Тот факт, что основные хвалебные песни анальным радостям были на сайтах гей-знакомств, окончательно добил, и Самсонов начал вспоминать, а когда у него последний раз был секс с девушкой. Вспомнилось не сразу. Собственно, его малоактивная сексуальная жизнь как раз и явилась, судя по всему, причиной застойного простатита. Он как-то не обращал внимания на отсутствие регулярной половой жизни, в душе даже радуясь, что подростковые гормональные порывы, наконец-то, перестали управлять его жизнью.
 – Я сношаюсь исключительно с начальством, – отшучивался он на все подъёбки друзей на тему его монашеского образа жизни.
 Внешне Самсонов был типичный русак: соломенные волосы, серые глаза, широкая переносица, квадратный подбородок. Западные дикари считали таких ребят представителями русской братвы, видимо, реагируя на классическо-славянский типаж. На Коляна иногда велись девушки и изредка баловали его сексом, но он не особо страдал в периоды без женского внимания. Зато теперь ему было из-за чего пострадать – он кончил от анальной стимуляции с незнакомым мужиком! Мало того, мысленно он постоянно возвращался к этой ситуации, вспоминая тот убийственный оргазм. Это был наркотик, на который можно было запросто подсесть. И закончится всё тем, что кроме как «так», он кончать не сможет и накупит себе огромных резиновых хуёв! Не-е-ет!
 Николай решил отринуть силки лукавого и бороться за свою бессмертную душу. На следующий день он сидел на искомой заднице весь обеденный перерыв, будто если он оторвёт её от стула, она сама приманит Сергея из поликлиники. Но колесо фортуны уже закрутилось.

 

***

 Простатитчик шёл домой, немного забирая влево. Навеселе – они с ребятами отмечали День России. Июнь был хорош, Колян был хорош, и всё было бы хорошо, если бы у своего подъезда он не упёрся глазами в… Сергея. Пытаясь срастить картинку в своей хмельной голове, Самсонов остановился рядом с сидящим на лавочке медбратом, меланхолично пялившимся в свой телефон.
 – С…Сергей? – и зачем-то натянул футболку пониже. – Чего это вы тут делаете?
 Парень удивлённо вскинул глаза и прищурился. На дворе одиннадцатый час, начинало стремительно смеркаться.
 – Господин Самсонов? Вы тут живёте, что ли? – Сергей кивнул на подъезд. – А я друга жду. Меня из съёмной квартиры выгнали, вот пришёл на ночёвку напроситься, а его, видать, нет ещё, – он пожал плечами и снова уставился в телефон.
 Колян разглядывал парня, слегка покачиваясь. Вот ведь, наверное, девки проходу не дают. Прям молодой Элвис Пресли. Синие глазки, капризные губки, подбородок с ямочкой, шапка чернющих волос. Убил бы!
 – А пойдёмте ко мне! – выдал Колян на третьем покачивании.
 – Что? – удивился Сергей.
 – Что? – переспросил Колян сам себя, но ему не ответили.
 Медбрат поджал свои вырезанные губки и закинул ногу на ногу.
 – Николай, кажется? Вы в курсе, что во время лечения пить нельзя?
 – Слушайте, я ж помочь… – помощник зачем-то положил правую руку на сердце, будто давая присягу. – Вы же не будете на улице ночевать? У меня две комнаты, я живу один.
 Сергей опустил синие очи, разглядывая что-то возле своего ботинка. Самсонов неинтеллигентно махнул на него рукой.
 – Ну, как знаете. Если что – квартира 71, этаж второй, – и удалился.
 Ну а что? Его дело предложить. Вообще, может, даже и к лучшему, что тот отказался. Всё-таки, чужой человек, знакомство у них чисто… анальное. Блядь, на пьяную голову вечно шутки какие-то идиотские рождаются. Колян ввалился в квартиру и посеменил к окну. Сергей сидел на той же лавке, крутил в руках телефон. Самсонов налил стакан воды, оглядел квартиру на предмет её чистоты и опять припал к окну. Пропал! Колян сел на табуретку, расстроившись. Ну и пусть! Пусть проваливает к своему другу! Больно надо!
 
 Звонок в дверь заставил хозяина радостно вскочить и вприпрыжку понестись открывать. На пороге стоял Сергей, всеми своими «руки-в-карманы» и «глаза-в-пол» изображая смущение.
 – Николай, если приглашение всё ещё в силе… – и он поднял свои синие блюдца на сияющего Самсонова.
 – Проходите, – Колян пропустил гостя внутрь и закрыл за ним дверь. На замок.
 Гость смущался, как Пятачок. Отказался от ужина, утверждал, что может спать и без постельного белья, даже тапочки не надел. Колян постелил ему в гостиной, положив на кровать чистое полотенце, и отправился в душ – времечко уже позднее. Когда гость пошёл мыться, прошмыгнул в кухню в одних трусах и хлопнул полрюмки коньяка, чтобы сразу уснуть и не морочить себе голову. Закутавшись в махровую простыню, Самсонов услышал, как Сергей вышел из ванной и ушёл в гостиную. Можно было спокойно спать, ага.

 – Николай, вы уже спите? – говорящая голова возникла в тёмной щели приоткрывшейся двери.
 – Что-то случилось? – вынырнул из дрёмы Колян, чувствуя лёгкий коньячный хмель в голове.
 Сергей зашёл в комнату, тихо ступая по ковру босыми пятками. Из одежды на нём была только белая простыня или полотенце, обмотанное вокруг бёдер. Римские угодники!
 – Вы сегодня почему не пришли? В лечении очень важна регулярность, иначе нет смысла. От одного раза лучше не станет.
 Колян не мог поверить, что он обсуждает сейчас такой вопрос с полуголым медбратом в темноте своей комнаты, лёжа в кровати.
 – Я… На работе закрутился, не смог вырваться на обеде, – малодушно спизднул пациент.
 Сергей приблизился к койке и медленно присел на её край. Николай весь напрягся, готовый в любой момент подпрыгнуть вертикально вверх, как блоха. Околожопные ночные беседы – это было совсем чересчур. Прибавим сюда коньячные шумы, абсолютную темень в комнате и голый, блядь, голый торс Сергея, белевший в метре от Колянова тела.
 – Давайте, сейчас я вам сделаю, а завтра придёте на третий сеанс, – назидательно сказал гость тоном, не терпящим возражений.
 Прогульщик начал позорно натягивать простыню на голову, словно ребёнок, прячущийся от мамы с зелёнкой.
 – Давайте, давайте, – по-деловому гнул своё Сергей, протягивая к Коляну свою магическую длань. – Пойду за презервативом. У вас есть смазка?
 – Что-о? – тот дернулся от руки, чуть не свалившись с кровати.
 – Тише, расшибётесь ведь, – покачал головой лекарь. – Просто перчаток у меня нет, а пожарный презерватив всегда в кошельке. Только вот смазки нет, – и он удалился в коридор, видимо, за резиновым изделием.
 Колян всерьёз подумал запереться в комнате, придвинув к двери шкаф. Этот борзый Сергей пёр как Терминатор, не оставляя жертве путей к отступлению. Если сейчас он заистерит, отказываясь от процедуры, то будет выглядеть жалким придурком. Или нет?
 – Я в ванной смазку нашёл, – обрадовал Сергей с порога. – Вот, полотенце принёс, положите рядом с собой.
 – Сергей, мы оба устали, на дворе ночь, давайте, всё-таки…
 – Да это дело трёх минут. Давайте, – он потянул с Коляна простыню, залезая на кровать коленями. – На бочок, вот так… Коленки к груди… Вот, молодец!
 Самсонов костерил себя последними словами, понимая, что вовсе не боязнь показаться придурком, а кое-что другое не даёт ему выгнать Сергея из своей постели. Ассоциация была чёткая: Сергей – удовольствие. Тело бескомпромиссно заявило: «Хочу!» Это именно оно услужливо прогибалось и укладывалось в трепетном ожидании, всё оно, похотливое тело – голову тут уже давно никто не слушал.
 Сергей без предупреждения положил руку ему на ягодицы. Сейчас кисть была голой, без перчатки, и это трудно было игнорировать. И вот: темень, кровать, тишина и Сергей за спиной, поглаживающий пальцем в скользком презервативе между Коляновых булок. Анус томно сжался, вспоминая запретное сумасшедшее удовольствие и послушно расслабился. Самсонов вжался лицом в подушку, разрываясь между восторженным предвкушением и ощущением, что он шагает в пропасть. Эта тишина и темнота – это всё никак не клеилось с медицинской процедурой, ну никак! Что они делали на его кровати сейчас? Зачем это молодому медбрату? Мысли ураганом пронеслись сквозь уплывающее сознание, и вперёд вышла голая физиология…
  Сфинктер с вожделением открылся навстречу проворному пальцу, впуская и обхватывая его, как любимого друга. Сергей не снимал руки с Колянова бедра, вроде как удерживая. Хотя тот чувствовал, что парень слегка сжимает его кожу, пощипывает, массирует. Сергей толкал в него свой палец неторопливо, давая привыкнуть, раззадоривая. Промазав и размассировав стенки, он так глубоко вошёл внутрь, что Колян, сгорая от стыда, почуял, как чужая ладонь коснулась его мошонки. Сначала как бы случайно, а потом уже довольно сильно надавливая. Он сжал поплотнее согнутые ноги, понимая, что это не остановит эрекцию. Член наливался кровью, подёргиваясь от толчков внутри заднего прохода. Самсонов замычал в подушку.
 – Да-а, – прошептал Сергей, и у Коляна зашевелились волосы на затылке. Что он сказал?..
 Парень двигался медленно, нарочито медленно. Он мягко обхватил верхнее колено "клиента" свободной рукой и потянул на себя, заставляя перекатиться на спину. Коляна прошивало по позвоночнику от задницы до шеи, и он не сразу заметил, что лежит на спине с согнутыми в коленях ногами, между которых маячил полуголый гость. Он вытаращил глаза, болезненное осознание ситуации накрывало, словно тонкой шалью: они занимаются сексом. Это секс! Он, Колян, занимается сексом с другим мужчиной на своей кровати. Сергей же не останавливался ни на секунду, вырисовывая в его заднице какие-то причудливые узоры. Когда он опустил свою тёплую ладонь на стоящий колом член Коляна, тот понял, что этот ушлый массажист всё видит и знает. Знает, что Николай не будет сопротивляться, момент для этого давно прошёл. Теперь он лежал с раздвинутыми ногами, глубоко дыша, сжимая в кулаки сбившуюся простыню, и полностью зависел от своего чудо-доктора. Сергей без стеснения сжал в ладони его яйца, вырывая из него стон.
 – Вот так, – прошептал прекрасный развратник.
 Сергей уже не играл в доктора. Он гладил и дрочил Коляну член, и тот непроизвольно то раздвигал ноги пошире, приподнимая бёдра, то судорожно сводил коленки, упираясь ими в сидящего между ног провокатора. Ниже пояса всё было словно в огне. Там всё искрилось и пылало, взрывалось и простреливало. Колян бы сейчас не ответил сколько будет дважды два – все мозги стекли в пах, где балом правил Сергей, желая довести его не только до оргазма, но и, видимо, до инфаркта. Что же это за наваждение? Это же мужчина, блядь, мужчина! Как же с ним может быть так хорошо? О-о, как же хорошо-о!.. Колян низко застонал, зажмурившись, замерев в последних секундах перед взрывом, но Сергей вдруг вытащил палец и отпустил его член.
 – Ы-ы-ы… – возразил Колян, напрягая пресс. Сердце ухало в груди, не понимая, что происходит – то ли помираем, то ли кончаем.
 Сергей поколдовал над презервативом на пальце и снова вернулся к своей миссии. Чувствуя, что давление и натяжение стало сильнее, Колян зажался.
 – Это всего лишь два пальца, не бойся, – Сергей снова схватился за рычаг управления Коляном и, сильно сжимая, начал двигать вверх-вниз.
 Ощущения стали острее. Самые невыносимо-охуительные были на растягивающемся входе и на набухшей от возбуждения простате. Даже в мокрых порноснах Колян не испытывал такого чистого, острого кайфа. Все нервные окончания голосили только о бесконечном, всепоглощающем удовольствии. Колян не чувствовал ничего, кроме бушующего урагана у себя между ног. Его начало выкручивать, как в припадке. Он не заметил, как упёрся сведённой судорогой ногой Сергею в грудь, как прикусил край подушки и вцепился пальцами в изголовье кровати. Оргазм летел на него, как разогнавшийся локомотив, гремя колёсами и издавая оглушительные гудки. Этот парень… Коляну казалось, что сейчас он готов отдать за Сергея жизнь!
 – Серёжа-а-а, – проорал он, сгибаясь пополам, достреливая струёй спермы чуть ли не до потолка.
 Оргазм бил его, выдёргивая мышцы и нервы. Самсонов упал на подушку, пытаясь не скончаться на месте. Ему стало реально страшно от того, что с ним происходит. От такого напряжения даже затошнило и закружилась голова. Он проваливался в темноту, терял сознание.
 – …рядке? Коля! – Сергей мягко шлёпал его по щекам. – Ты в порядке?
 Тот приоткрыл глаза и улыбнулся. Вернее, он думал, что улыбнулся, а с виду его довольно стрёмно перекосило. Сергей ухмыльнулся, продолжая вытирать его пузо и бёдра полотенцем.
 – Спи, – прошептал ответственный медбрат, слезая с хозяйской койки, и вышел из комнаты.
 Колян хотел остановить его, позвать. Хотел, чтобы тот остался и лёг рядом. Но сил хватило только на то, чтобы вяло проводить парня глазами. Дальше – пустота.

Глава III

 Колян проснулся от того, что хлопнула входная дверь. Он открыл глаза, пытаясь понять, сколько сейчас времени. Было светло, но для июня это ничего не значило – в шесть утра солнце уже фигачило вовсю. Наручные часы показали полвосьмого. Самсонов потянулся и взвыл от неожиданной боли – казалось, болело всё. Ноги, руки, пресс, даже кисти рук ныли, как после соревнований по художественной гимнастике. Освежая в памяти причину этих болей, он накрыл голову подушкой и заорал. Теперь он понимал ужас людей, очнувшихся измазанными в чужой крови с ножом в руке. Необратимость. Катастрофа. Кряхтя и попискивая, Колян поплёлся в ванну, чувствуя, как засохшая размазанная сперма стянула кожу на животе и бёдрах. Причитания его оборвались на кухне, когда он обнаружил записку на столе:

 «Николай, если у Вас сегодня днём не получится прийти на процедуру, сбросьте мне смс – я буду в вашем районе около десяти вечера, зайду. Спасибо за ночлег».

 Ниже следовал номер телефона. О, как! Ночью перешёл на «ты», а теперь он вдруг «Николай с процедурой». Колян обернулся и раздражённо процедил своей заднице через плечо:
 – Ну, что, шалава, радуйся! Похоже, тебя пригласили на свидание.

 У Самсонова была масса вопросов и ни одного ответа. Первый вопрос: какого органа это надо Сергею? Сначала на ум пришли варианты, которые попадали под разные статьи уголовного кодекса РФ. Мошенник, насильник, квартирный вор, проститут… Пока что мимо – денег не просил, морду не бил, золотые ложки не вынес. Далее шло: извращенец. «А сам-то кто?» – уточнил голос рассудка. Да, возразить нечего. Может… Во, точно! Как ему раньше такое в голову не пришло? Просто Сергей не знал, как отблагодарить пациента за гостеприимство и помог с его медицинской проблемой. Фу-у-ух, ну, конечно же! Бедный парень же не виноват, что у Коляна простатит, а не какой-нибудь ревматизм. Он-то медик, для него болезнь – она и есть болезнь. «Ну-ну, – вставил свои три копейки гнусный рассудок. – А дрочил он тебе тоже из соображений терапии?». Блядь. А ведь так хорошо всё выстраивалось.
 В офисе Колян загрузил себя работой по самые уши. Кому-то звонил, чего-то печатал, куда-то бегал: в общем, делал всё, чтобы «закрутиться» и пропустить время похода в поликлинику на процедуру.
 – Николай, вы сегодня такой энергичный, – пробасила Светочка Горская из бухгалтерии, когда он, создавая вихревые потоки в коридоре, нёсся с пачкой документов в отдел продаж.
 Несмотря на суету, которую он развёл на своём рабочем месте, он ни на минуту не мог забыть о предстоящем вечере. Надо было что-то решать насчёт Сергея. Мысль о том, чтобы пригласить парня домой сегодня вечером напугала до вспотевших ладоней. Возбуждала, манила, но пугала всё-таки больше. Самым разумным было отступить. Забыть. Ведь Самсонов никогда не был авантюристом, идущим на поводу у своих страстей. Он не понимает мотивов Сергея, и явно не может ему сопротивляться. Как только Сергей к нему приближается, он тут же падает на спину и делает всё, что тот ему говорит. Опасно. Колян принял решение «заканчивать этот бардак», выключил компьютер и пошёл домой.

 

***

 Первым, кто отреагировал на звонок в дверь в первом часу ночи, была Колянова задница. Паскудница буквально выдернула его из кровати и потащила мужчину в коридор, радостно виляя. Ещё не посмотрев в глазок, Самсонов уже знал – это пришла его погибель. Красивый и улыбающийся Сергей стоял за дверью почему-то весь мокрый.
 – Упал в фонтан, представляете? – парень пожал плечами, дивясь на судьбу-злодейку и прошлёпал босыми ногами в коридор квартиры. Мокрые туфли он держал в руках. – Вы же не пришли сегодня, звонили, наверное, а у меня телефон того, накрылся. Я думаю: дай зайду, пока вы не спите…
 От Сергея шёл лёгкий запах алкоголя, глаза горели, на щеках играли ямочки. То, что хозяин стоял в одних трусах, а в квартире не горел свет, очевидно, не смутило гостя.
 – Ой, можно я вашей ванной воспользуюсь? Задрог что-то! – не дожидаясь разрешения, Сергей прошёл в ванную, продолжая громко жаловаться. – Друзья – идиоты, толкнули в фонтан, а мне ещё домой идти. У вас машинка с сушилкой?
 Сбитый с толку таким напором, Колян, что-то невразумительно мыча, показал гуляке, как включить машинку и шмыгнул в комнату, прикрыть наготу. Пока шарил по креслу в поисках своих штанов, собирался с духом. Надо было следовать принятому накануне решению и не пускать больше Сергея в свою постель. В ванной зашипел душ, загудела машинка. Да! Когда он выйдет, Колян может позволить ему остаться, но в свою комнату он его не пустит. Самсонов напряжённо опустился в кресло, прислушиваясь к звукам в ванной. Прокручивая в голове этот неожиданный визит, Колян поражался настойчивости медбрата. Надо же, всё равно припёрся! Даже если у него накрылся телефон, почему он был так уверен, что Самсонов ему звонил? Поразительная бесцеремонность...
 В борьбе за свою задницу Николай упирался до последнего. Он сам предложил Сергею остаться, подчеркнув, однако, что не звонил ему сегодня вечером.
 – Я пока решил прервать лечение, у меня изменились планы, – путано отбрехался Колян и, пожелав удивлённому гостю спокойной ночи, сдрызнул в свою комнату, плотно прикрыв дверь.
 Фух, отбился! "Ополченец" быстро разделся и улёгся в кровать, натянув простыню по самую челюсть. Блядская задница, конечно, была совсем не довольна происходящим, но из двух зол Колян выбрал наименьшее. Его всё-таки очень пугала настырность Сергея и их откровенный петтинг. Достаточно только вспомнить томный шёпот парня вчера ночью и истеричный вопль Коляна «Серёжа-а-а», когда он фонтанировал спермой в умелых руках, – и становилось ясно, что ещё одна такая «процедура» – и дело закончится ёблей. С другой стороны, Колян вообще не помнил, чтобы ему было когда-нибудь так же хорошо. Член шевельнулся, ностальгируя о вчерашнем, и это окончательно убедило испуганного Коляна, что эти окологейские игры надо прекращать, пока он не наломал дров. Поворочавшись минут двадцать, он наконец уснул.

 …Тёплые подушечки пальцев пробежались по его спине, разгоняя по коже мурашки. Колян закруглил лопатки, подставляя то одну, то другую. Вот бы каждую ночь снились такие приятные сны! На смену пальцам пришли мягкие губы, покрывающие спину лёгкими поцелуями. Всё тело наполнилось маленькими пузырьками удовольствия, расслабляя каждую мышцу. Влажные губы поднялись вверх по позвоночнику и начали прихватывать кожу на шее, за ушами, вдоль подбородка. Колян подставлялся под ласку, постанывая. Тело отзывалось пульсацией в паху, в сосках, в заднем проходе. Стесняться было некого, ведь это сон. Самсонов был готов, он весь исходил похотью, он был полностью открыт. Ловкие пальцы защемили соски, и от этой болезненной ласки от сосков прошли молнии прямо к мошонке. Ладонь огладила его грудь, затем спустилась ниже, прижала стоящий член к животу, поглаживая его снизу, там, где под головкой выпирает очень чувствительная уздечка. Колян дёрнулся от слишком грубого прикосновения к такому нежному месту. В голове начало проясняться. Он приоткрыл глаза и увидел прямоугольник окна. Самсонов был в своей комнате, на своей кровати, но он был не один. В животе похолодело и разом перехватило дыхание. Двигающиеся по его телу руки замерли, но не исчезли. Он втянул носом воздух, улавливая запах своего ночного гостя. Сергей обнимал его сзади и, судя по ощущениям, был полностью обнажён. Самсонов впал в ступор, не понимая, что ему делать. Он застрял между страхом и похотью, парализованный чужой волей. С секунду подождав протестов и так их и не дождавшись, Сергей огладил его ягодицы. Колян выдохнул и закрыл глаза, принимая своё поражение. Сил хватило только на то, чтобы жалобно проскулить:
 – Пожалуйста, не надо…
 – Тс-с-с, ничего не бойся, – прошептал Сергей, проходясь пальцем по расслабленному анусу своего недисциплинированного пациента.
 Самсонов судорожно сглотнул. Что тот с ним сделает? Ведь это, фактически, принуждение. Почему он прицепился к натуральному, как стопроцентный хлопок, пациенту? Колян ведь никогда не давал ему повода! Не то чтобы он боялся Сергея, но в постели не мог дать отпор наглецу. Складывалось ощущение, что Сергей знает что-то такое, что до Самсонова никак не доходило. Будто у медбрата был чёткий план, а Колян был не тем человеком, чтобы помешать его реализации.
 Он молча позволил перекатить себя на живот и развести ноги в стороны. Сергей мял его тело, не сдерживаясь и не стесняясь. Он хозяйничал в Коляновой постели, как недавно – в прихожей. Ещё при появлении мокрого ухмыляющегося гостя на пороге Самсонова накануне, стало понятно, что его, Коляново, падение – это дело времени. В тишине ночной квартиры был слышен каждый шорох: рваный вздох, скрип кровати под ними, шуршание фольги и самый позорный звук – чавкающий, когда смазанный палец начал вкручиваться в узкую щель между ягодиц. Сергей больше не пытался сделать вид, что всё это часть терапии – на пальце не было резинки. Он бестрепетно таранил пальцем задницу притихшего "пациента", постанывая, заводясь от собственных действий. Потянув Коляна вверх и назад, он уложил того животом на согнутые в коленях ноги. Николай чувствовал свой торчащий, истекающий член в ложбинке между своими же бёдрами и потирался об него животом. В кишке уже крутились и дёргались два пальца, рассылая вибрацию до самой диафрагмы. Он приподнял туловище, пытаясь добраться руками до своего хера, но ноги разъехались, и он очень правдоподобно изобразил лягушку. Пока Колян пытался собрать себя в кучу, в его растянутую задницу вошёл член. Вот так, без единого слова, без предупреждения, без моральной подготовки – Сергей просто вогнал в затрепыхавшегося Самсонова свой горячий хер.
 – А-а-а-а, – низко протянул тот, хватаясь руками за подушку, пытаясь уползти, но Сергей, заранее предвидя такой манёвр, удержал Коляна за плечо.
 Член внутри распирал, тянул, давил, наполнял и, одновременно, заставлял полностью расслабиться. Сердце сбивалось с ритма, Коляну было очень страшно и вместе с тем охуительно хорошо. Сергей будто взял идеальный аккорд, нажал на все нужные клавиши, и в его ушах разлилась прекрасная музыка.
 – Блядь, я убью тебя… – прохрипел Самсонов и начал двигать своими бёдрами взад-вперёд, заставляя чужой член скользить внутри себя. – Су-у-ука, я убью тебя…
 Сергей не двигался, фактически он вошёл по самое основание и замер, позволяя партнёру принять удобное для себя положение, только придерживая за плечо, чтобы тот не утёк. «Вот и всё, – подумал Колян, продолжая крутить задницей. – Я пидор. Петух».
 Он отупел, как кот под валерьянкой, превратился в похотливый комок нервных окончаний. Безвольное тело жаждало только стимуляции всех своих рецепторов. Сергей начал сам толкаться бёдрами, замирая после каждого толчка. То ли кайф ловил, медленно и глубоко натягивая поверженного, то ли прислушивался к чужой реакции. Самсонов ритмично крякал в подушку каждый раз, когда член проталкивался в его утробу, словно стараясь пригвоздить его к кровати. Пуская слюни на наволочку, Колян зажмурился, чувствуя, как от затылка вниз по шее и лопаткам проходит покалывающая волна.
 – Хочешь быстрее? – шёпотом спросил Сергей, наклонившись и обняв его двумя руками, словно ребёнок плюшевого мишку.
 Тот задёргал головой в знак согласия и натужно замычал. Задница пульсировала и сжималась, как неразумная ебливая амёба, ей всё было мало. Сергей не разочаровал её, войдя в темп сумасшедшего кролика-садиста, вытрахивая из Коляна последние мозги. Он жарил своего послушного пациента так, что койка начала хрустеть ножками. Самсонов орал в подушку, пытаясь держаться одной рукой за спинку кровати, а второй дотянулся себе между ног и, дурея от кайфа, то дрочил свой член, то сжимал яйца. «Да если бы меня раньше так драли, я бы из койки не вылезал!» – подумал он и тут же переспросил себя: – «Что?!! Что ты, блядь, сказал?!» От диалога с собой его отвлёк медицинский работник, выстанывая куда-то между его лопаток:
 – Давай, конфетка, кончай! Давай, ну!
 Послушный Колян тут же напрягся, перестал дышать, сжал веки до боли в глазных яблоках и взорвался изнутри. Его разорвало на миллион кусков, ноги резко выпрямились и он, соскочив задницей с Серёгиного члена, воткнулся макушкой в спинку кровати. Сквозь звон в ушах он услышал взволнованный голос "насильника":
 – Ой! Коля! Ты как? Ты в порядке?..
 «Ах, теперь я «Коля» и на «ты». Смотри-ка…» – глумливо подумал Самсонов, прежде чем отрубиться, заваливаясь набок в неудобной, скрюченной позе.

Глава IV

 Ещё не открывая глаз, Колян втянул носом волшебный запах, разносившийся по его квартире. Блинчики! Из кухни слышалось шипение, шкворчание и звон чугунной сковородки. Аккуратно поднимаясь с кровати, Самсонов прислушался к своему телу. Ну, как… Ощущение, будто накануне ночью он взял золото по ёбле. Потянулся, осмотрел себя, потрогал пальцем сморщенную дырочку между булками – всё на привычных местах. Колян натянул трусы и воровато выглянул в коридор.
 Сергей крутился возле плиты, одетый в высохшие джинсы и футболку. Рядом с пылающей конфоркой стояла тарелка с небольшим столбиком блестящих от масла блинчиков. Самсонов сглотнул голодную слюну. Хозяйственный гость обернулся, почувствовав на себе чужой взгляд, и засиял на Коляна своими сапфировыми очами, улыбаясь, как отцу родному.
 – Чай, кофе? – услужливо выкрикнул Сергей, продолжая колдовать над горячей сковородкой.
 – Кофе, – ответил смущённый хозяин и порысил в ванную.
 Стоя под тёплым душем, он лихорадочно соображал, что теперь делать с Сергеем. Как с ним общаться, что говорить, как себя вести? Может, поторчать в ванной подольше, и тот уйдёт? Надо же ему на работу, там, или ещё куда… Нет. Хватит уже прятаться. Тем более, если Сергей захочет, он его вытащит хоть из-под земли, в этом почему-то сомнений уже не было. Да и пора выяснить, что за херня происходит в последние дни! Что это за ночные визиты к пациентам, в конце концов?
 Решившись, он вышел на кухню, надев Валуев-фейс. Медик сидел за накрытым столом, с перекинутым через плечо кухонным полотенцем и смотрел новости по телеку. Глянув на Коляна, он наклонил голову к плечу и заулыбался, умиляясь.
 – Ну, что такие суровые с утра пораньше? Садись, ешь, пока горячее.
 Самсонов послушно сел и потянулся за вилкой, нетерпеливо следя, как Сергей кладёт ему на тарелку блинчик, вываливая ложку сметаны на край тарелки. Узрев еду, Колян, как всякий суровый мужик, позабыл про все свои претензии к извращенцу.
 – Тебе во сколько на работу? Вот, с вареньем ешь, если любишь, я у тебя в шкафу нашёл, – и он услужливо подвинул Коляну банку варенья с чистой ложкой.
 – К дешьти, в девет выхыдить, – ответил тот, запихивая в рот вкуснейший блинчик практически целиком.
 Сергей улыбнулся и скользнул взглядом по мигавшему экрану телевизора, в котором появилось лицо первого чернокожего президента далекой страны.
 – Санкции опять ввели против нас, – посокрушался медбрат. – Неугомонные какие-то. Как дети, честное слово.
 – Ды пышли они! – возмутился жующий Самсонов, соглашаясь с гостем.
 В общем, обошлось без выяснения отношений. Сергей удачно симулировал светскую заботливую герцогиню-мать, даже пару раз невинно погладил Коляна по плечу и голове. Быстро допив свой кофе, он поспешил на улицу, сказав, что ему надо ещё переодеться перед работой. Пробегая мимо жующего за столом хозяина, он неожиданно, как бы между делом, чмокнул того в макушку. Самсонов замер с вилкой в руке и так и сидел неподвижно, пока не хлопнула входная дверь. Да что же это делается-то, люди добрые? Полечился, блядь!

 

***

 Даже Светочка Горская заметила, какой понурый, можно сказать, похоронный вид был сегодня у Николая Самсонова. Страдалец сводил брови, глядя в окно, переспрашивал по нескольку раз, когда его просили что-то сделать, сломал принтер, нажимая не на те кнопки, благо там не было функции самоуничтожения. Горестно вздыхая, зашёл в женский туалет вместо мужского и даже скорбно поздоровался там с застывшей секретаршей Юленькой. А повод для прострации у Коляна был, и очень даже серьёзный. В его квартире, с его молчаливого согласия, его невинную задницу распечатал какой-то наглый студент-медик. И даже если забыть этот секс, посчитав его провалом в параллельную действительность, то мирный завтрак со своим постельным дружком сегодня утром был абсолютным индикатором того, что Колян переплывал на другой берег через голубую реку. Если допустить для себя возможность продолжения подобной связи, то вся спокойная Самсоновская жизнь летела в тартарары. Позор перед соседями, родителями, друзьями. Никаких семейных посиделок в окружении детей и внуков. Презрение общества.
 – Мама! – вскрикнул падший, испугав коллегу за соседнем столом. Он так накрутил себя, что не успел сообразить, что кричит вслух. – Ой… Извините, я тут… палец прищемил…
 Коллега недовольно нахмурилась и вернулась к своим делам. Колян опустил голову, разглядывая серую компьютерную клавиатуру. Нельзя этого допускать! Все эти опасные эксперименты надо прекратить прямо сейчас! Не разговаривать больше с этим дьяволом, не открывать ему дверь, не отвечать на звонки. Стереть его из своей жизни! Да! Мракоборец ударил кулаком по столу, принимая бесповоротное решение. Коллега испуганно взвизгнула и процедила с обидой в голосе:
 – Самсонов, что вы то кричите, то гремите? У вас припадок или что?
 Вояка извинился, беря себя в руки. Убрал волосы с лица, одёрнул рубашку. Всё, хватит. Глупости закончились. Хватит думать задницей.

 

***

 В стойком решении избежать всего того ужаса, которым пугал себя сегодня весь день, Колян закрыл дверь на все замки и отключил телефон. Причём, даже городской. Разомкнул проводки в дверном звонке, как заправский электрик. Дойдя до паранойи, выключил освещение во всей квартире, будто Сергей может прилететь на свет, как Дракула. Просчитав все ходы изувера, Самсонов вставил в уши затычки, будучи уверенным, что Сергей будет биться в его дверь, когда поймёт, что звонок не работает. Постреляв глазами в окно, раздумывая, хватит ли Сергею мозгов попробовать забраться к нему на второй этаж, он утомился от своих шпионских страстей и заснул.


 …Знакомый запах взбудоражил и заставил тянуться к тёплому телу рядом. Так пахло от Сергея, и Николай это знал. Нежные губы сомкнулись вокруг соска, потягивая его, засасывая внутрь мягкого рта. Полная тишина, темнота, и только эти жадные руки и губы по всему телу. Пусть так, пусть во сне – он не мог их контролировать. Пусть только этот сон продлится подольше. Этот красивый чёрт знал, как заставить его извиваться и дрожать от вожделения. Тёплая ладонь погладила его возбуждённый член, и он тут же раздвинул ноги в ожидании сладкой пытки. Вдруг захотелось посмотреть на Сергея, как он ласкает его член, покусывает соски. Самсонов приоткрыл глаза, не понимая, почему картинка без звука. Уши распирало от затычек, запиханных туда накануне вечером.
 Разряд по всей нервной системе! Колян дёрнулся, отпихнул полулежащего на нём голого дьявола и сел на подушку, прижавшись к спинке кровати. Сердце билось в груди подстреленным воробушком, Коляну было по-настоящему, без дураков, страшно.
 – Ч-что ты тут?.. К-как?!.
 Он смотрел на открывающийся рот Сергея и ничего не слышал. Только со второго раза сообразив вытащить беруши, уставился на непрошеного гостя.
 – А?!!
 Сергей поднял руки ладонями вперёд, пытаясь успокоить Коляна, которого уже начало колотить.
 – … пришёл отдать, – уловил тот окончание фразы. Сергей неуверенно посмотрел на перепуганного и уточнил: – Ты меня слышал?
 Самсонов замотал головой, «нет». Тот вздохнул и начал сначала.
 – У тебя на тумбочке у двери лежала запасная связка ключей. Говори, да или нет?
 Колян закивал, «да».
 – Во-от. Я утром уходил, их со своими перепутал. Я же все вещи из карманов вынул, когда джинсы сушил. Пока улавливаешь?
 Колян опять закивал, «да».
 – Во-от, – Сергей зачем-то начал поглаживать его по ноге. – А когда до дома дошёл сегодня вечером, понял, что ключи не мои. Пришёл к тебе, звонил, стучал – а тебя нет. Я думал, ты уехал куда, а у меня всего одна связка ключей, понимаешь? Спать негде, тебя нет, ну я и открыл…
 Самсонов закрыл лицо руками, чувствуя, как страх потихоньку отпускает.
 – Господи, как ты меня напугал… – выдохнул он, расслабляясь. Ведь чуть было богу душу не отдал. Хотя… – Так, стоп! А почему ты голый и в моей постели?
 Сергей помолчал пару секунд, а потом медленно опустился на четвереньки и пополз по простыне. Словно хищник, он приближался к притихшей добыче. А тот всё ещё сидел, прижимаясь спиной к каркасу кровати. Колян следил за каждым движением гостя, понимая, что недавняя решимость покидает его. Сергей дополз до сжавшегося труса, протянул руки и развёл его сведённые колени в стороны. Тот почти захныкал, чувствуя, как его член вскинулся, приветствуя своего повелителя. Сергей хмыкнул и плотоядно облизнулся, глядя ему между ног, а Колян не мог оторвать глаз от этих губ. Зачем он так демонстративно облизнулся? Теперь Самсонов может думать только об этом рте… Сгорая от стыда, он развёл ноги ещё шире и немного съехал по спинке кровати вниз. В голове возник горячий образ – Сергей, насаженный головой на его член. Парень погладил его по груди, как послушное животное, и склонился к его паху. Колян захрипел и выгнулся, чувствуя, как его член погружается в рыхлую, скользкую мякоть. Сергей отсасывал ему так, будто от этого зависела его жизнь. Широкий язык натирал ствол со всех сторон, влажные, пухлые губы присасывались к уздечке, теребя её. Протолкнув чужой член себе до самого горла, Сергей неожиданно подал голос, и от этого его гортань завибрировала, пуская волну по всему члену от головки и до основания. У Самсонова глаза полезли из орбит, а Сергей выплюнул его член и, сжав между пальцами его яйца, начал их быстро и грубо вылизывать. Колян дёргал ногами, выгибался, выкручивался и стонал, позабыв о соседях и тонких стенах. Помассировав пальцами набухшую и пульсирующую простату снаружи, под мошонкой, Сергей привстал и резко дёрнул вверх его бёдра. Ноги Коляна задрались к голове, коленки коснулись груди, задница полностью раскрылась. Сергей предусмотрительно подложил под поясницу растерявшегося любовника подушку, ибо долго удерживать бёдра на весу было довольно сложно. Тот вздрагивал всем телом на каждое прикосновение, разглядывая в полутьме жилистые плечи и красивую шею своего великолепного соблазнителя. Пока он рассеянно поглаживал свой сочившийся член, тот наклонился и припал губами к его анусу. Вот такого хода Самсонов не ожидал… По чувствительному сфинктеру словно прошлась влажная морская губка, мягко соприкасаясь с каждой складочкой. Колян боялся пошевелиться, вкушая каждую волну, каждый импульс, который пробегал по всей его промежности и дальше вверх по брюшине. Кончик языка протолкнулся внутрь и начал подёргиваться, раздражая чувствительный вход. Губы присосались к анусу и мягко засасывали сморщенную, расслабленную кожицу. Колян схватил свой чугунный член в руку, понимая, что если он сейчас не спустит, то дело кончится неотложкой. Но Сергей перехватил его за запястье и оторвался от вылизывания его задницы.
 – Нет, – тихо сказал он и для убедительности помотал головой. – Меня.
 С этими непонятными словами он потянул Самсонова на себя, заставляя того сначала сесть, а потом встать на колени. Колян стоял на широко расставленных согнутых ногах, чувствуя, как нитка смазки из его члена размазывается по бёдрам. Сергей повернулся к нему спиной и опустился грудью на кровать. Самсонов зачарованно смотрел, как тот раздвинул свои ягодицы и заскользил блестящим пальцем в своём анусе. Член дёрнулся, словно намагниченная стрелка компаса, потянув за собой Коляна. Его бёдра напряглись, непроизвольно делая выпады вперёд. Древний инстинкт приказал мужчине взять то, что было перед ним. Взять немедленно и целиком. Собрав в ладонь собственную смазку, которой он уже давно истекал и, обмазав ею член, он прижал к себе задницу своего настырного гостя. Сергея хотелось до драной одури. Именно его, этого наглого, молодого, смазливого сопляка. Хотелось растрахать ему задницу до дупла, подавить, подмять, отыметь. Этот щенок сломал ему жизнь, скрутил ему мозги набекрень – теперь он никогда не ляжет с женщиной в постель, сейчас это было очевидней очевидного. Именно сейчас, когда он прижимался головкой к влажному сжимающемуся анусу, возбуждаясь от того, что это парень. От того, что у него стоящий член между ног, широкие плечи и кадык на шее. Колян протолкнулся в это желанное тело и сразу сорвался в жёсткий трах, не сумев удержаться. Картинки мелькали перед глазами, в ушах – какофония. Он частил, натирая член о стенки этой узкой скользкой задницы, давил рукой Сергею на спину, заставляя прижаться ещё ниже к кровати, покориться, отдаться. Он никогда не думал, что можно так кого-то хотеть, что недостаточно даже того, что ты засаживаешь ему по самые яйца. Хотелось проткнуть его членом до самого горла, насадить, как на вертел. В голове звонко щелкнуло, всё тело подбросило вверх, словно от сильнейшей отдачи, какая бывает от тяжёлого оружия. Колян кончал именно так, будто стрелял, дёргаясь при каждом залпе.
 – …кайф, о-о, кла-а-ас, как хорошо… – уловил он краем уха и завалился на бок.
 
 

***

 Самсонов резко проснулся и открыл глаза. Он глядел в антрацитовый затылок на своей подушке. Сергей, видимо, спал. Рука Коляна обвивала любовника вокруг талии, по-хозяйски прижимая его туловище к своему животу. Он коснулся носом чёрных волос и втянул воздух. Да, это тот самый запах, который преследовал его последние несколько дней.
 – Ты что, меня нюхаешь? – раздался сонный бас, и Колян отдёрнул голову.
 – А ты чего не спишь? – шёпотом спросил он в ответ.
 Сергей повернулся к Самсонову и серьёзно посмотрел на него, сдвинув свои чёрные брови. Тот не убрал свою руку, что уже толку? Надо было стесняться до того, как оттрахать красавца по полной программе. Сергей выкрутился из-под его руки и сел в позу лотоса на кровати. За окном начинало светать, и он умилённо рассматривал сонное, и в то же время, решительное лицо своего настырного посетителя.
 – Я признаться хочу, – строго пробасил Сергей, и потёр глаза руками.
 – Дай угадаю, – ухмыльнулся Колян, ложась на бок и подпирая голову рукой. – Ты – гей?
 – Очень смешно, – состроил недовольную морду Сергей и поджал губы.
 – Ну чего там, говори уже! – подогнал Самсонов внезапно застеснявшегося наглеца. – У тебя что, парень есть или что?
 – Нет, – тот замотал головой и вдруг протянул руку, как для пожатия. – Сергей Горский.
 Колян уставился на руку, подвис на пару секунд и начал ржать.
 – А чего так официально-то вдруг? – спросил он, пожимая руку.
 – Я – брат Светы Горской, ты с ней работаешь, – ответил тот и замолчал, ожидая реакции.
 Самсонов перестал смеяться и нахмурился. Сейчас, кажется, он даже начал улавливать сходство между ними, только Светлана была старше Сергея лет на пятнадцать и имела килограммов тридцать лишнего веса. Колян непонимающе воззрился на парня.
 – Ты что, меня знаешь? – спросил он, чувствуя, что сейчас этот негодный пацан его очередной раз ошарашит. – То есть, ты меня знал до нашей встречи в поликлинике?
 Сергей закивал.
 – Я увидел тебя в том году, когда к сестре приходил и сразу запал, – он начал внимательно разглядывать что-то на простыне рядом со своими пятками. – Стал приходить к ней на обеды, в столовке на тебя пялился. Уже целую схему придумал, как с тобой познакомиться, а тут ты бац – и пришёл ко мне в кабинет. Я чуть сознание тогда не потерял, даже нашатырь достал из шкафчика на всякий случай.
 Самсонов моргал глазами, как глупая кукла, пытаясь осознать услышанное.
 – Я тогда тебе не совсем массаж простаты сделал, – улыбнулся простыне Сергей. – Я просто заставил тебя кончить.
 Наконец, он поднял глаза, и в его синих очах играли черти.
 – Я подумал, что, если ты будешь ходить ко мне, то я тебя соблазню рано или поздно, а ты – трусло, – взял и не пришёл на следующий день!
 Колян возмущенно охнул, глядя на наглеца. Тот поиграл бровями и продолжил.
 – Ну я и разыграл эту комедию у тебя под подъездом, дескать, мне идти некуда. Думаю, если ты меня позовёшь – значит, судьба нам быть вместе.
 Самсонов завалился на подушку, закрывая лицо руками. Сейчас по всем правилам жанра должна была заиграть индийская музыка.
 – А ключи я специально забрал, – продолжал неугомонный медработник. – Когда увидел, как ты охуел после моего поцелуя на прощанье, думаю, точно, гад, от меня закроется этой ночью. И подстраховался!
 Колян вдруг понял, каким идиотом он был. Как этот мальчишка крутил им всё это время. Даже беруши сыграли на руку этому бандиту: благодаря им он смог спокойно войти в квартиру и с комфортом устроиться у него в кровати.
 – Коля, – несмело позвал его Сергей. – Ты злишься, да?
 Самсонов убрал руки от лица и оглядел своего сексуального медбрата.
 – Нет, – помотал он головой. – Я просто радуюсь тому, что ты не хирург, а то ходил бы я от такой любви без половины органов.
 Сергей запрокинул голову и громко заржал, заваливаясь набок. Они смеялись до икоты, вспоминая, как Колян жался по углам в процедурном кабинете, и Сергей уже подумывал вколоть ему седативного. Как, оказывается, пользуясь своей безнаказанностью, Сергей сделал несколько фоток с вырубившимся после оргазма Коляном. Повспоминали, с каким серьёзным видом Самсонов убеждал настырного врачевателя, что он «решил прервать лечение» и пытался спрятаться от него в своей комнате. Как Сергей обливал себя из бутылки с минеральной водой на потеху пьяницам возле ларька, имитируя упавшего в фонтан. В общем, на поверку, вся эта душераздирающая история казалась теперь цирком. Колян растянулся на кровати, понимая, что каким-то совершенно необъяснимым образом, он счастлив. Глядя на улыбающегося Сергея, на его искрящиеся глаза. Понимая, что этот потрясающий парень пошёл на такую авантюру, чтобы получить его, никому не нужного Коляна. Все его страхи сейчас казались какими-то надуманными. Что толку бояться неизвестности, что толку оглядываться на других? Кому, в конце концов, есть до тебя дело? Вот, Горскому до него, до Коляна, дело есть! Самсонов приподнялся на локтях и приблизил лицо к Сергеевой красивой мордочке. Тот перестал улыбаться и облизнулся, широко распахивая глаза. Колян зажмурился и сладко поцеловал своего ночного гостя, заваливаясь на него всем телом. Поцелуй получился долгим, тягучим, успокаивающим. Они угнездились под простынёй, переплетясь в уютный клубочек. Он уткнулся Сергею в шею и пробурчал:
 – Ты только меня больше не пугай так.
 – А ты меньше бойся, – ответил наглец, закидывая на Коляна ногу.
 – У меня всё-таки, в отличие от некоторых, нервная система имеется, – возмутился Самсонов.
 – Эта твоя система… Какая-то она у тебя… нервная, – доложил недо-доктор, зевая.
 Колян засыпал в предвкушении утренних блинчиков.

@темы: текст, Система нервная

---

Без головы

Автор: Sco
Беты (редакторы):  lyissa-n, САД
Фэндом: Ориджиналы, Слэш
Рейтинг: NC-17
Жанры: Романтика, Ангст, Психология
Предупреждения: Горизонтальный инцест, Нецензурная лексика
Размер: Миди, 24 страницы
Статус: закончен

Описание:
Братец всегда провоцировал у других желание его приласкать, прибрать к рукам. Словно пушистый котёнок с бантиком, сидящий в подарочной коробке – руки так и тянутся заграбастать себе. Если бы они знали, что котёночек-то с браком…

Посвящение:
Под впечатлением, по мотивам и во имя манги Ibitsu na Kakera романтичной хулиганки Огава Тисэ.
Настоятельно НЕ рекомендуется читать мангу до прочтения сего текста, во избежание узнавания сюжета.

Примечания автора:
Для гостеприимной команды WTF Incest 2016 в текст был вплетён мотив сумрачной "Сонной Лощины" (1999) для конкурса WTF Kombat

Глава I

 Игорь просачивался сквозь встречный поток студентов, брезгливо отшатываясь, пытаясь избегать прикосновений. Бесполезно. Cловно лосось на нерест, он шёл против течения. Казалось, вся орущая, ржущая и что-то жующая масса притирается специально, оставляя на нём свои запахи: парфюма, пота, сигаретного дыма. Внезапно взвизгивающие, словно полоумные кошки, девицы, взрывающиеся лающим хохотом парни – от этой какофонии начинали ныть зубы. Нарочитый, громкий мат и пошлости, летящие со всех сторон, ввинчивались в сопротивляющийся мозг. Почему он вынужден сталкиваться с этим стадом в «храме науки»? Как на базар приходит! Раздражённо распихал локтями неповоротливых увальней, стоящих прямо посередь прохода. Баррраны. Каждый раз как "Сталинград". Ноги опять истоптали, на туфли смотреть страшно. Поправил очки, подтянул лямку сумки на плече. Протиснулся в предбанник перед парадной дверью - ещё немного и он выскочит из этого термитника на свет божий.
 Игорь вырвался на крыльцо и вдохнул полной грудью. Посмотрел туда, где теперь всегда его ждёт брат. Тот ожидаемо был окружён озабоченными самками. Почему они переходили на две тональности вверх при виде брата, чирикая мультяшными голосами? Что-то инстинктивное?
 Сашка отзывчиво смеялся вместе с ними – такой миляга, куда деваться. Щурился, морщил нос, растягивал губы в широченной улыбке, заостряя и без того треугольный подбородок. А потом, словно мало этим течным млекопитающим гормональных стимулов, приподнимал брови и собирал на лбу кокетливые морщинки. Игорь закатил глаза. Возможно ли, чтобы этот щенок не осознавал, какие брожения и мечтания вызывает у сей бурлящей массы эстрогена*? Рассказывая им что-то, размахивая своими длинными руками, глядя в глаза не мигая, понимает ли, что в тот момент все их мысли лишь о сохранности туши на ресницах да о том, как бы вручить красавчику свой телефон половчее, а может даже залучить «в гости».
 Саша взглянул на двери, заметил его. Взгляд тут же поглупел – он всегда отключался на секунду, когда видел Игоря. Тот недовольно дёрнул уголком рта и, спустившись со ступеней, направился к воротам. Проходя мимо, смерил братца раздражённым взглядом и небрежно кивнул его свите. Одна из девушек рискнула, сунула в нагрудный карман уходящему «объекту» свернутый листок бумаги. Какая прыткая стерва! Игорь ускорился, услышав за спиной быстрые шаги.
 — Привет, — выдохнул Саша, поравнявшись.
 Игорь не ответил. И дело даже не в том, что уже здоровались утром за завтраком. Просто разозлило, что нахалка посчитала себя вправе совать этому пентюху какие-то записки. Братец всегда провоцировал у других желание его приласкать, прибрать к рукам. Словно пушистый котёнок с бантиком, сидящий в подарочной коробке – руки так и тянутся заграбастать себе. Если бы они знали, что котёночек-то с браком…
 Сашки, как всегда, было много. Шёл слишком близко, постоянно норовил заглянуть Игорю в глаза. Пару раз порывался взять у него сумку, дескать, тяжёлая. Игоря унижало уже то, что брат был выше на голову, хоть и младше на четыре года. А уж когда этот надоеда ещё и тяжёлые вещи у него из рук вырывал, как у немощного, становилось совсем невыносимо. Трудно выглядеть старшим, когда рядом с младшим ты - дюймовочка. Худой, астеничный, бледный, в вечных очках. Игорю даже алкоголь продавали только с паспортом, шикая на него, словно на школьника. А Сашка-то не смог поступить в университет Игоря на бюджет – мозгов не хватило. Надеясь, что с платного факультета не выгонят, тот прогуливал по-чёрному, таскаясь каждый день встречать Игоря после его занятий. Недоумок!
 — Плохо спал сегодня? Я слышал, ты выходил ночью из комнаты, — мямлил братец, поправляя ему капюшон на ветровке.
 Слышал он. Может, ещё камеры поставит по всей квартире, чтобы вдруг чего не пропустить?
 — Мне теперь в туалет нельзя выйти ночью? — выплюнул, дёргая плечом, уворачиваясь от Сашкиных рук.
 Тот засопел, закусил губу, расстроился. Ну, ненадолго. Ему всё как об стенку горох.
 В метро у братца включался режим телохранителя: он оттеснял от Игоря всех, кто, по его мнению, приближался слишком близко. Будто тот не знал, для чего оно делается. Заканчивалось всё прижиманием Игоря к закрытой двери, с расставленными вокруг него Сашкиными лапами. Оберегает вроде как… В эти моменты Игорь никогда не смотрел на брата – и так прекрасно знал, что тот сейчас пялится на него своим коровьим взглядом. Прижатый его телом, Игорь чувствовал все признаки «братской любви».
 — Хочешь на обед макароны с тефтелями? — Саша практически вжимался губами в его ухо, якобы из-за шума в вагоне. — Ещё остался куриный бульон со вчерашнего.
 Игорь отвернулся, начал изучать наклеенную на стенах рекламу. «Заботушка» продолжал дышать ему в ухо, щекоча висок своими патлами. Девушка через проход плотоядно разглядывала Сашку, и Игорь не удержался — вздернул бровь, глядя ей прямо в глаза. Та, смутившись, отвела взгляд.
 Продвигаясь на выход, братец ухватил Игоря за руку, словно маленького. Тот не вырывался, не желая привлекать внимания людей вокруг. Всю свою жизнь Игорь только и делает, что терпит этого прилипалу. Несмотря на совсем мелкий возраст, он хорошо помнил, как принесли Сашку.

 Серый, уставший отец держал пищащий свёрток в руках, глядя на мать побитой собакой. Ублюдок очередной его пассии, незаконнорожденный сын любвеобильного папочки, вопреки всей логике, скрепил разваливающийся союз супругов: после того, как мать приняла подкидыша, отец, будто в благодарность, свято хранил ей верность.
 В день появления Сашки в их жизни маленький Игорь опасливо заглядывал в свёрток, словно предчувствуя беду. Мать с удвоенным рвением бросилась заботиться о чужом ребёнке, словно сука после ложной беременности. А Игорь вдруг в одночасье стал для них взрослым. Теперь был младший. С Игорем «закончили» и задвинули его в угол. В центре теперь был новый, требующий внимания и сил, объект. Старший больше не вправе был отвлекать родителей на свои неважные детские проблемы или жалобы. Теперь он должен был понимать, входить в положение, жалеть, не шуметь, помогать. Слово «потерпи» стало главным в лексиконе матери. Не идти гулять, а «потерпеть» и посидеть с Сашенькой. «Потерпеть» и не поехать на море, потому, что Сашеньке ещё рано летать на самолёте. «Потерпеть» и пожить у бабушки, пока в классе не закончится грипп, чтобы не заразить Сашеньку. Мать слушала о его делах в школе вполуха, устало выдавая дежурные фразы о необходимости хорошо учиться. Теперь к слову «потерпеть» потихоньку добавилось слово «должен». В свои одиннадцать он «должен» был думать о своём будущем, о своей семье, о своём брате. «Должен» оправдывать надежды родителей. Забавно надеяться на отдачу там, где ты не особо вкладывался.
 У него не было острой ненависти к единокровному брату. Скорее, Игорь не хотел иметь к нему никакого отношения, как коренное население не желает смешиваться с приезжими. Отстранённый и угрюмый, он привык к своему плохому настроению, к вечной затаённой обиде, на которую, по своим ощущениям, он имел полное право. Она стала неизменным фоном его с родителями общения.
 С виду требования к братьям были одинаковые, да только Игорь старался им соответствовать, а Саша пропускал все нотации мимо ушей — мог целыми днями пропадать на улице с друзьями, шляться на дачи к приятелям, ходить на концерты и гонять мяч в старой коробке за школой. Мать только качала головой и привычно жаловалась на усталость подругам по телефону, но никогда не применяла к Сашке никаких мер. Игорь злился – он жил под гнётом родительских ожиданий и изо всех сил старался быть лучшим, но те, казалось, не видели между их поведением разницы. Сашка пребывал в параллельной с братом действительности, живя исключительно своими интересами и желаниями. Единственное, что менялось в его жизни – это игрушки. От машинок, которые он гонял по ковру гостиной в пять лет, до плавно вошедших в жизнь всевозможных гаджетов…

 К удивлению, брат не трогал его в лифте, но смотрел с каким-то ликованием и предвкушением, кусая губы. Игорь сощурил глаза, раздумывая, что у этого придурка на уме. Сашка переминался с ноги на ногу, нервно заправляя непослушную светлую прядь за ухо. Чувствовалось, что он взбудоражен и напряжён. Глядя на его волнение, Игорь машинально прикинул, что держит брата на голодном пайке почти три недели.

 Игорь хотел поступать только в Первый мед, чтобы стать врачом, как папочка. То, что из Сашки, в отличие от брата, никогда не выйдет хоть что-нибудь путёвое – было уже понятно, но родители продолжали воспринимать все достижения Игоря как должное. А он жаждал триумфа, хотел признания — он его заслужил! Почти всё своё время он тратил на учёбу, стараясь не задумываться о весёлой и интересной жизни окружающих его ребят. Ему казалось, нет, он был уверен, что вознаграждение будет стократ больше, чем те вещи, которых он сам себя лишил: уличные игры, дворовые тусовки и школьный флирт. Сашка был королём бездельников, собирая вокруг себя таких же тупиц, как он сам. Смазливый, бросающийся в глаза, словно обёртка от японской жвачки, он никогда не хандрил и не задумывался о завтрашнем дне. Его не расстраивали средние оценки, не парили идиоты в его окружении, не напрягали вечно трезвонящие подружки. И родители упорно игнорировали всё, что тот вытворял, не забывая при этом напоминать Игорю, чтобы он их «не разочаровывал» …

 Когда младший торопливо проворачивал ключ в замке, Игорь автоматически отметил, что дверь была закрыта на два оборота.
 — А где мама?.. — неуверенно начал он, когда брат схватил его за предплечье и впихнул в тёмную прихожую.
 За спиной хлопнула дверь, и его тут же обхватили сзади, стискивая в удушающих объятьях.
 — Мама уехала к тёть-Тане, — горячечный шепот в шею. — Сказала, что приедет поздно. А отец у бабушки с ночёвкой…
 Игорь уже всё понял: и про пустую квартиру, и про Сашкино возбуждение в лифте.
 — Ты мне не вставишь, — твёрдо сказал он, не двигаясь.
 Тот запихнул руки ему под рубашку, шаря по груди и животу.
 — Я только… Я т-так давно… Ты так сладко п-пахнешь…

 Брат сжимал пальцы на его коже, почти щипался, дыша как пылесос где-то в Игоревой макушке. Вытряхнув его из ветровки, нервно замельтешил по прихожей, то спеша разуть, то кидаясь расстёгивать на Игоре рубашку. Тот устало смотрел на эти метания и не сопротивлялся. Хотя его всегда забавляло, как этот мелкий извращенец начинает розоветь и заикаться, когда ему перепадало. Он мог биться об заклад, что у братца так и стояло с метро.

 Когда Игорь поступил в Первый мед, то почувствовал себя бегуном, разорвавшим финишную ленточку. Всё, над чем так упорно трудился, дало свои плоды — он смог, он доказал. Родители его нахваливали и хвастались друзьям. Сашка, как положено дикарю, взялся тогда напрыгивать на опешившего студента, обнимать и зачем-то целовать в обе щёки, поздравляя с поступлением. Игорь с подозрением разглядывал брата, но тот, казалось, был искренне рад за него, даже зависти не удалось уловить на этой смазливой мордахе. Ему действительно было плевать на то, что Игорь умнее и талантливее. Что, в отличие от него, от бездаря, у Игоря будет достойная профессия. Это почему-то раздражало ещё больше.
 Как водилось в их семье, через пару дней все позабыли о достижениях старшего сына, и в целом ничего не изменилось. Разве что сам Игорь уже совсем света белого не видел за всеми этими учебниками и лекциями. Когда он приползал домой, мама почти не спрашивала об учёбе, ограничиваясь дежурными фразами и горячим обедом на столе. Сашка продолжал куролесить, игнорируя вялые попытки родителей призвать его к порядку. Каждый день Игорь ждал, что родители наконец устроят тому взбучку, начнут ставить его брату в пример, сокрушаясь о том, как Сашенька их разочаровал. Но ничего такого не происходило. Брата кормили, о нём заботились, с ним тепло общались, в общем, делали всё то же самое, что и для Игоря. Но как же так? Разве они были равными? Разве Сашка заслужил всё то же, что и Игорь? Что ещё этот разгильдяй должен отчебучить, чтобы родители наконец увидели разницу между ними? Убить кого-нибудь? Сжечь квартиру?

***

 В тот вечер месяц назад родители уехали в гости и предупредили, что вернутся поздно. Братец явился с прогулки сам, даже не пришлось его вызванивать и искать по улице с фонарями. Игорь ковырялся в ужине, подвисая на выученной наизусть «Сонной Лощине» по телеку. Он всегда считал, что автору стоило всё-таки сделать Катрину ведьмой. Беленькая и нежная, с округлыми щёчками и ясным взором – от таких всегда жди беды. Темноволосый, кареглазый Икабод вызывал у Игоря сочувствие. Честный, умный, но скромный – такие вечно становятся жертвами окружающих ничтожеств, готовых бросить его на откуп в пасть к зубастому чудовищу. Доев, Игорь поплёлся в ванную, засыпая на ходу. Стоя под душем, перебирал в голове предстоящие на следующий день пары и прикидывал, что из одежды завтра надеть. Откуда-то потянуло холодом. Игорь поёжился, мельком глянул в зеркало над раковиной и остолбенел.
 Дверь была приоткрыта. В проёме, в скудном освещении из ванной, он увидел Сашку. Тот смотрел чётко на голого мокрого Игоря. Его губы шевелились, будто он что-то шептал, а тело дёргалось в такт движениям руки в расстёгнутой ширинке.
 Колючий, ледяной страх сковал всё тело, словно мутный ночной кошмар, что приснился Игорю в детстве. Тогда во сне любимая мама обернулась уродливым, жестоким оборотнем, и безысходный, иррациональный ужас ещё долго преследовал мальчика, когда он засыпал в тёмной комнате. Похожий ужас он испытывал сейчас, глядя на стеклянный Сашин взгляд и блестящую головку члена, мелькавшую в кулаке при каждом движении. Мысли завихрились одна за другой: Тот что, поехал мозгами? Когда придут родители? Где телефон?
 У Игоря повело голову, как бывает, когда чересчур резко поднимаешься на ноги. Может, Сашка цепанул наркоты на улице, а Игорь не заметил признаков за ужином? Когда это пройдёт? Бежать или, наоборот, закрыться в ванной, пока не придут родители. Что братец может ему сделать? Они одни в квартире, а тот крупнее и сильнее. Тем более, сейчас он явно не в себе — вытворять такое.
 Игорь боялся пошевелиться, боялся отвести взгляд от зеркала. Сашка запрокинул голову назад, прикрывая глаза. Кулак задвигался так быстро, что казалось, будто тело бьёт током. Губы брата растягивались в подобии болезненной ухмылки, практически оскала, лицо блестело от пота. Глаза почти закатились, беспорядочно блуждая вокруг бессмысленным взором, и в какой-то момент он упёрся в перекошенное от ужаса лицо Игоря в зеркале. Сашка раскрыл рот, возможно вскрикнув, Игорь ничего не услышал из-за шума крови в ушах. Брат отпрянул от двери, но стреноженный приспущенными штанами, споткнулся и начал падать на спину, схватившись за ручку, дёргая дверь на себя. Игорь словно отмер и, отдёрнув мокрую, липнущую к коже шторку, выскочил из ванной, толкнул дверь плечом.
 Сашка лежал на полу на спине, вытаращив глаза на брата, что-то бормоча, словно полоумный. Над расстегнутой ширинкой торчал всё ещё крепко стоящий член в обрамлении светлых волос. Игорь на дрожащих ногах вышел в коридор и навис над лежащим. Его колотило от омерзения и страха. Кто этот урод, которого он всю жизнь считал своим, пусть недоделанным, но братом?
 С Игоря капала вода, но он не чувствовал холода. Желудок сжался, пытаясь избавиться от ужина. Саша водил глазами по его голому телу с каким-то жалко-молящим выражением на лице. Он медленно потянулся рукой к своему члену и, виновато приподняв брови, обхватил его ладонью.
 — Ты какого хуя творишь?! — зашипел Игорь, презрительно скривив губы.
 — Гошик… — проблеял Саша, проведя несколько раз рукой по члену. — Брат…
 — Что "брат"?!. — зарычал Игорь. — Ах ты, тварь!
 Был бы у него в руках тяжёлый камень — не задумываясь размозжил бы голову этому уроду.
 — Ну-ка убери руку, мразь! — истерично выкрикнул Игорь и, не отдавая себе отчёта, поднял ногу и надавил голой ступнёй тому на промежность.
 Стопу тут же обдало горячим и густым, а Сашка задрожал, жмурясь. Игорь в ужасе отдёрнул ногу – с неё стекали белёсые струйки. Он попятился назад, но тут же поскользнулся и неуклюже шлепнулся на пол голым задом, схватившись за дверную ручку ванной.
 Этот, тяжело дыша, встал на карачки и подполз к Игорю, глядя на него побитым щенком.
 — Брат…
 Сашка то пытался взять его за руку, то хватал за щиколотку, то гладил по острой коленке. Игорь извивался и дёргался на мокром полу, словно немощный инвалид, орал что-то матерное, кричал, чтобы тот к нему не приближался. Сашка смиренно получал удары и пинки, продолжая тянуть к нему руки.
 — Брат…
 Игорь резко затих, перестав отбиваться. Внезапно навалились апатия и отупение – нервная система перегружалась. Его взгляд впился в брата.
 — Ты же урод. Ты понимаешь это?
 Саша таки ухватил его за ладонь и виновато глядел в неё, перебирая холодные пальцы. Прямые светлые волосы, выстриженные каким-то пижонским каре, закрывали часть утонченно-смазливого лица. Он облизывал свои яркие губы, пялясь на ладонь, словно гадалка.
 - Посмотри на меня, извращенец, - повысил голос Игорь.
 Сашка неуверенно поднял глаза и привычным движением заправил волосы за ухо. Несмотря на полную дезориентацию в мыслях, в душе Игоря разгоралось мстительное удовлетворение. Этот опозоренный, разоблачённый братец-извращуга начинал нравиться ему куда больше того поверхностного, недалёкого гуляки, которым Игорь всю жизнь его считал.
 — И как давно ты мастурбируешь на меня? — спросил он, упиваясь униженным выражением на таком родственном и раздражающе близком лице.
 Тот притянул руку Игоря к губам и выстонал:
 — Г-Го-оша… Не гони меня…
 Игорь не вырвал руку, продолжая сверлить Сашку взглядом. Ему уже стало холодно сидеть голышом на мокром полу, но потерянный вид братца того стоил.
 — Отвечай, — рявкнул он.
 Саша, упоённо целовавший каждый палец на его руке, вздрогнул от его окрика и опять залепетал:
 — Я в-всё, ч-что хочешь, всё, что х-хочешь…
 Наконец, выдернув руку из захвата, Игорь начал подниматься с пола. Сашка тут же подскочил, поддерживая его под руки. Игорь снял с крючка на двери большое полотенце и, зябко ёжась, завернулся в него поплотнее. Конечно, он не мог сейчас логически осознать, что приключилось с Сашкой, почему тот стал таким. Да и куда ему – он не психиатр. Он мог только принять это, как данность: его брат – больной извращенец и по хер знает какой причине он зациклен на нём, на Игоре.
 — Ты кончил, потому что я на тебя смотрел, да? — словно учёный у подопытной мыши, спросил он у Саши, пока тот пытался вытереть его, водя руками по полотенцу. — Или потому, что я наступил тебе на яйца?
 Саша был весь сосредоточен на теле Игоря, трогая его, сжимая кожу под полотенцем. Сейчас добиваться ответов от этого безумца было бесполезно — какие ядовитые туманы Лощины клубились в его мозгу, кто знал. Игорь вдруг ясно осознал, что это тот самый козырь, которого он ждал всю игру. Ему больше не надо надрываться, доказывая родителям, кто из них заслуживает любви и уважения, а кто — только презрения.
 — Хочешь меня трогать, мелкий гадёныш? — мягко, почти ласково спросил он.
 Сашка закивал, облизываясь. Его синие глаза возбуждённо заблестели, зрачок расширился.
 — Сделай для меня кое-что, и подумаем, как тебе помочь, — проговорил Игорь, дурея от своей беспринципности, приспуская полотенце с одного плеча.
 Братец что-то замычал, закивал, завороженно потянулся губами к влажному плечу.
 — Куда? — одернул его Игорь, снова пугаясь.
 Саша замер, глядя куда-то мимо, а он уже придумал, какого плана «услугу» хочет получить.
 — Раз ты у нас любишь, когда на тебя смотрят…

***

 Социальные сети — идеальные соучастники преступления. Капнув яда в этот бульон, ты за минуты травишь тысячи людей. Фотография Саши стала хитом месяца. Родителей оповестили добрые люди спустя несколько дней после публикации. Мать, зажав рот рукой, не мигая смотрела на экран, с которого ей улыбался размалёванный полуголый Саша в красном ажурном поясе с подвязками и чулках в сеточку. Его стоящий член явственно выпирал из-под шёлковых красных трусиков, а в руке красовался здоровый чёрный фаллоимитатор. Пальцы другой руки были сложены галочкой «мир», и внизу шла резюмирующая надпись: «Ебацца, а не драцца!». Мать пила сердечное, отец молча курил прямо на кухне. В доме атмосфера была, будто кто-то тяжко болел.
 Мать приходила к Игорю вечером и, обняв его, долго сидела, ничего не говоря. Ему было больно за неё, он понимал, что все её сослуживцы уже лицезрели крамольное фото в аккаунтах своих отпрысков. Отца было не так жалко, он всегда закрывал глаза на Сашкины странности, по понятной причине хваля его даже за тройки. Брат сидел у себя, даже поесть не выходил. Мать заносила ему еду в комнату и тут же выскакивала как из лепрозория. На второй неделе напряжения Игорь наконец-то услышал то, чего так ждал:
 — На тебя одна надежда, сынок, - выдохнула мать, погладив его по голове за ужином на кухне.
 Игорь закрыл глаза и прислушался к себе. Но вместо ожидаемой радости он почувствовал раздражение. На мать. Для того, чтобы она наконец включила мозги, надо было довести до такого? А раньше она не видела очевидного? Глупая курица! Если бы не её равнодушие и близорукость, этого всего могло бы и не произойти. Ему бы не пришлось глядеть на полуголого Сашу сквозь объектив, заставляя принимать развратные позы. Не пришлось бы потом крутиться по ночам, вспоминая, как брат покорно делал всё, что велели, не переставая ему улыбаться. Всё из-за неё. Глупая, глупая самка!..
 Неделю в квартире все ходили будто после похорон. Но потихоньку родители будто смирились, договорились с собой и между собой о чём-то. Жизнь снова поворачивала в наезженную колею.
 В тот вечер Игорь вышел из ванной, не сразу заметив сидящего на полу брата. Сашка, привалившись к стене спиной, сидел, согнув ноги в коленях.
 — Ты доволен, брат? — спросил он тихо, почти шёпотом, и Игорь замер на месте. — Мой хрупкий, мой жестокий брат… Т-ты м-мной д-доволен?
 В его голосе не было обвинения. Он словно уточнял у капризного клиента, всё ли его устраивает на этот раз. Игорь испуганно глянул на комнату родителей. Дверь была плотно закрыта, за рифленым стеклом мигал голубой свет и тихо бурчал телевизор. У него заколотилось сердце, ведь родители могли выйти в коридор в любой момент. В два шага он был у своей двери, но его крепко схватили за щиколотку. Брат стоял перед Игорем на коленях, сжимая ладонь на его ноге.
 — Я хочу свою награду, — чуть громче, чем следовало, заявил он.
 Игорь боялся выдернуть ногу, боялся, что Сашка повысит голос, начнёт кричать об их договоре. Он машинально протянул руку и погладил брата по светлым волосам.
 — Н-награди м-меня, брат, - продолжал тот, будто они в квартире одни.
 Он склонил лицо к щиколотке Игоря и быстро провёл влажным языком по костяшке. Игорь словно очнулся и зашептал:
 — Потом, Сашка, потом. Нас увидят! Потом…
 — К-когда? — спокойно уточнил тот, разгибаясь. — Я п-приду с-сегодня ночью.
 Когда он начал заикаться?.. Игорь кивнул и выдернул ногу из захвата, а Сашка сел на пол и смотрел, как тот скрывается за своей дверью, плотно закрывая её за собой.
 — Идиот, — шипел Игорь сам себе, прижавшись спиной к двери.
 Он стоял в темноте, не решаясь включить свет, будто прячась. Осознание последствий накрыло резко, в одну секунду. Что он наделал? Теперь этот ебанутый будет крутить им как захочет! Это же яснее ясного: с террористами и душевнобольными договориться нельзя, а в случае с братом тот был и тем, и другим.
 Игорь поплёлся к кровати на ватных ногах. Врезавшись в стул в темноте, раздражённо стянул с себя халат и залез под одеяло. Ярость на мать снова начала поднимать голову. Сука! Из-за неё он попал в эту ситуацию. Безвыходную, омерзительную ситуацию. Хотя… Если подумать, чем ему так уж угрожает Саша? Разоблачением? А кто ему поверит? Игорь лёг на спину и уставился в потолок. Конечно, приятного будет мало, да и врать Игорь не мастак, но если дело дойдёт до этого — будет врать как миленький. Отрицать, возмущаться, клясться — всё, что понадобится. Ещё не хватало из-за этих идиотов под монастырь себя подвести.
 У Игоря никогда не было секса. В школе один раз целовался на дискотеке. Ему плеснули вина — больше для смеха — посмотреть, как школьный зубрила поведёт себя под мухой. Датая старшеклассница увидела его в коридоре, сидящего на кушетке и смотрящего в одну точку. Прежде, чем он понял, что происходит, она уже отсосалась от его лица, громко икая. На этом сексуальные подвиги Игоря заканчивались. Конечно, он дрочил, как и все, обычно в ванной. Не думая ни о чём, не фантазируя, только прислушиваясь к своим ощущениям, а после оргазма забывал о дрочке на несколько дней. Сейчас он не мог даже представить, что будет делать с братом. Сашка будет трогать его… Где? И что дальше будет делать? Дрочить себе и трогать его? Какую награду он хочет за то, что позволил с собой сделать? Когда Игорь уже начал проваливаться в тревожную дрёму, брат тихо приоткрыл дверь и проскользнул в комнату.
 — Все уже спят, — прошептал он, прокрадываясь к кровати.
 Моментом проснувшийся Игорь уставился на него, одетого в привычные домашние шорты и старую растянутую майку с какими-то огромными цифрами на груди. Он вдруг подумал, что никогда не знал, во что тот играет. Футбол? Баскетбол? Для футбола он, пожалуй, высоковат. Господи, да о чём он думает сейчас! Какой к ебеням футбол! Сашка без прелюдий откинул одеяло и сел на кровать рядом. Оставшись без укрытия, Игорь сжался и обнял себя за плечи, будто стыдливая девица, прикрывающая голую грудь. Глупо. Сашка протянул к нему ладонь, и он машинально ударил его по руке.
 — Ты обещал, — упрямо сказал брат, и Игорь зашикал на него, заставляя понизить голос, но руку больше не поднимал.
 Сашка, казалось, не видел ни его страха, ни напряжения. Уверенно положил ладонь ему на живот и провёл ею вверх, оглаживая грудь. Игорь еле сдерживал себя, чтобы не вскочить и не начать отбиваться. От таких неуместно-интимных прикосновений кожа покрылась нервными пупырышками. В полной тишине было слышно, как брат глубоко дышит через рот. Его рука проскользила до шеи Игоря и вдруг мягко обхватила её, будто придушивая. Этого ещё не хватало! Игорь приподнял подбородок, напрягаясь. Он почувствовал, как покраснело лицо от прихлынувшей крови, и задёргался. Саша тут же отпустил шею, продолжая гладить, пока тот успокаивал дыхание.
 Боялся ли Игорь брата? Как ни странно, нет. Скорее, он боялся, куда тот может его завести. Сегодня он скрепя сердце позволит Сашке ласкать себя, а не пройдёт и недели, как это будет казаться чем-то нормальным и обыденным. Привыкание – одна из схем работы психики.
 Когда брат зашуршал своими шортами, Игорь отпрянул к стене, пытаясь разглядеть в темноте, что происходит. В свете фонаря с улицы было видно, как тот сполз с кровати на пол, вставая на колени. Шлёпнула резинка пояса — шорты упали на ковёр. Одна Сашкина рука снова заскользила по телу Игоря, а другую он опустил себе между ног и, судя по влажному звуку, оглаживал свой член. Игорь закрыл глаза - ничего, это он потерпит. Главное, чтобы тот не… Брат резко сжал через трусы ему член и яйца и тихонько застонал. Вздрогнув, не решаясь оторвать от себя чужие руки, Игорь приподнял голову с подушки. В полутьме он разглядел, как торс и плечи Саши заходили ходуном, почувствовал, как тот мнёт и сжимает его промежность. Игоря наконец затрясло. Брат действовал резко и чересчур смело. Он больше ничего не просил и ни о чём не спрашивал. Сейчас Игорь по-настоящему понял, что его безопасность крайне призрачна. Сашка склонился над кроватью и присосался мокрыми губами к коже на его животе. Окончательно распсиховавшись, Игорь опустил ладони ему на голову и попытался оттолкнуть, но тот только сильнее присасывался, затягивая кожу себе в рот, влажно чмокая. Он будто вошёл в транс, тёрся носом и щеками о его живот и грудь, сжимая его член, причём его большой палец уже подлез под резинку трусов и гладил лобок Игоря.
 Всё, это было слишком, спокойно лежать больше не получалось. Игорь сжимал ладони в кулаки, выворачивал ступни и морщился от сильного, почти болезненного сердцебиения. Сашка замычал, резче задёргал рукой на своём члене и вдруг схватил зубами левый сосок Игоря, одновременно засунув всю ладонь ему в трусы, хватая вялый член. Боль от вонзившихся в нежную кожу зубов подбросила всё тело, Игорь зашипел и вцепился рукой в чужое плечо. Он еле сдерживался, чтобы не заорать, чувствуя, как по мере приближения к оргазму брат всё сильнее сжимает зубы. Закусив губу, он ухватил волосы на его затылке и с силой сгреб их в кулак.
 — О-отпусти-и, су-ука, — еле сдерживаясь, тихо провыл Игорь, жмурясь от боли.
 Одной рукой он держал Сашку за волосы, а пальцами другой пытался разжать ему челюсти. Он боялся закричать и разбудить родителей — братец, судя по всему, вообще потерял голову. Тот отпустил сосок, так же резко, как и схватил, но не успел Игорь выдохнуть, как он привстал и слил ему на живот тёплое липкое семя. Всё ещё дрожа, Игорь приподнял голову, не веря, что на него только что кончили. Желудок толкнул еду в пищевод, во рту стало кисло. Он закрыл рот ладонью, откинулся, пытаясь быстро дышать, чтобы отпустила тошнота. Опять накатил ужас, как тогда в ванной. Он чувствовал себя грязным, использованным. Поруганным. Братец возил салфеткой со стола по его животу, бормоча что-то глупое, и, по его мнению, ласковое.
 — Ты мой самый любимый… Вот, сейчас мы тебя вытрем…
 На глаза навернулись слёзы. То ли от дурноты, то ли от жалости к себе. Захотелось вскочить и побежать к маме — должна защитить, должна спасти. Всё исправить. Игорь сжал зубы, чувствуя, как затрясся подбородок, и попытался отвернуться к стене, но травмированный сосок запульсировал болью, отрезвляя. Оттолкнув от себя Сашкины руки, он сел на кровати и опустил ноги на пол. Он рассеянно соображал, что ранозаживляющего есть в домашней аптечке. Братец крутился рядом лисой, шептал что-то в макушку, пытался обнять за плечи — сейчас он был тихий, нежный, не повышал голоса, не давил. Подсохшая причина его спокойствия до сих пор стягивала кожу у Игоря на животе.
 Он затолкал брата в его комнату и запретил высовывать нос до утра. Вытащив тюбик бепантена, встал перед зеркалом в ванной. Сосок был алый, распухший, из небольшой трещинки сочилась сукровица. Как у кормящей матери, блядь! Обработав и помазав ранку, он заклеил сосок большим куском тканевого пластыря, чтоб не потревожить во сне.
 Пока возился, старался не думать о происшедшем. Потом. Время – такое же измерение, как и расстояние. Чем дальше ты идёшь, тем хуже видишь, что осталось позади. Завтра весь этот кошмар уже будет чуть меньше, чуть размытее. Он улёгся в кровать и натянул одеяло до ушей. Завтра надо выработать какой-то план, сейчас в голове был сплошной туман. Он не мог ни сконцентрироваться, ни сделать выводов. Рассеяно перебирая пути решения, Игорь, словно игрок-неудачник, выбрасывал и выбрасывал кости, получая ненужное число. Наконец, одна мысль выступила на первый план: он не застрахован от повторения сегодняшнего кошмара. Пока он в одном доме с братом, он в опасности.

Глава II

 Игорь размазывал по тарелке кашу ложкой, пялясь на узор на сахарнице. На кухню выглянула заспанная мать, завязывая халат на поясе.
 — Нашли, что поесть? — кивнула она братьям и тут же направилась обратно в спальню.
 Игорь даже не повернулся, продолжая смотреть перед собой, а Сашка нахмурился и поспешно закрыл за ней дверь, будто она им помешала. Игорь поежился, когда тот приблизился к нему с чайником. Он был весь на одних рефлексах, мысли не упорядочивались, было лишь одно ощущение какого-то непроходящего ступора.
 — Болит?
 Чужие пальцы аккуратно дотронулись до его груди, и Игорь очнулся. Он перевёл взгляд на брата, словно только сейчас его заметил. Сашкины волосы лежали кое-как в «подушечной укладке», на растянутой майке порвался ворот, плетёная фенечка на шее размахрилась и выцвела. Он улыбнулся, показывая небольшую щербинку между передними резцами, и Игорь вдруг подумал, что тот всегда был красивым ребёнком. Глупым, эгоистичным, ленивым, но его блядина-мать оставила ему отличный фенотип*. Он отвернулся к тарелке с приготовленной братом кашей и начал есть, давая понять, что на разговоры не настроен. Саша неожиданно наклонился, и Игорь почувствовал губы, касающиеся его уха.
 — Я так больше не буду, — жарко прошептал брат, зарываясь носом ему в волосы. — Я буду очень нежен в следующий раз.
 Тарелка упала на пол, каша полетела на дверцы шкафов. Игорь даже не понял, когда он успел отскочить к двери и схватиться за ручку. Пульс бился где-то в шее, ухо горело огнём, словно его облили кислотой.
 — Не… не подходи ко мне… — он даже не шептал, он шипел испуганной кошкой.
 Саша спокойно взял тряпку из раковины и начал тщательно собирать с пола растекающуюся овсянку.
 — Иди одевайся, — произнёс он, будто ничего не произошло. — Опоздаешь. Я тебе бутербродов с собой порежу.

***

 Игорю казалось, что он во сне. Окружающие продолжали жить, не замечая его оцепенения. Он переплывал из одной аудитории в другую, пытаясь держаться за смысл лекций. Старательно конспектировал, даже пробовал отвечать на простые вопросы. Стоило хоть на секунду ослабить внимание, мысли уносились в прошедшую ночь. Игорь водил глазами по плакату со схемами человеческих органов, видя перед собой лишь поблескивающее в полумраке потное Сашкино лицо. Сосок болезненно запульсировал, и он поморщился. Вся эта бурда в голове – будто он вчера выпил и никак не вынырнет из хмеля. Словно отрава всё ещё мутила сознание, не давая четко увидеть и осознать всю картину. Игорь украдкой разглядывал сосредоточенных на лекции сокурсников и отстраненно раздумывал, а что если бы они узнали? О том, что этой ночью его единокровный брат лапал его и кусал, дрожал над ним и стонал, размазывал свою сперму по его животу. Игоря внезапно затошнило, и он испугано начал выравнивать дыхание, чтобы досидеть до перемены без позора.
 Взяв в кафетерии чай с лимоном, он кинул туда два кубика сахара. Тошнота прошла, но слабость не отпускала. Он уселся за дальний столик, снял очки и отвернулся к серому окну. Почему он не остановился в тот вечер, когда застал брата за подглядыванием? Что за охотничий азарт заставил его окунуться в эту жуткую, безвыходную ситуацию? Желанное признание матери не принесло удовлетворения. В конце концов, эта недалекая женщина может по сто раз менять своё мнение, если ею грамотно манипулировать. Ее вниманию была грош цена, тоже мне завоевание. Кошмарная ирония заключалась в том, что больше всех в этой гребаной семье его любил Саша. Игорь скривился, близоруко щурясь в окно. Вот тебе и триумф. Хоть в реку с камнем на шее.
 Сашка ждал его после занятий. Игорь остановился на дорожке в нерешительности, не ожидая увидеть такого встречающего. Похоже, брат подумал, что прошедшая ночь развязала ему руки. Он уверенно подошёл к Игорю и потянул с плеча его сумку.
 — Устал? Ты бледный совсем, — он подтолкнул Игоря на выход с территории, и тот автоматически двинулся к воротам.
 Он действительно почувствовал, что заболевает. Судя по стремительно проявляющимся симптомам — вирус, которым переболело уже полгруппы. Голова словно ватой набита, сил едва хватало на то, чтобы ноги переставлять. Игорь даже испугался, что вот-вот грохнется в обморок. Еще этот надоеда крутится рядом! Хотелось прогнать братца с глаз долой, но оставаться одному сейчас в таком состоянии было страшнее.
 — Мне нехорошо, — промычал он под нос.
 — Да я вижу. Сядь. — Саша усадил его на влажную холодную скамейку, подстелив какой-то пакет, и достал телефон.
 Поколдовав над экраном, он пообещал такси минут через десять. Игорь кутался в пальто, чувствуя, как его начало знобить. Сил не было даже на злость, равно как и на страх.
 — Я не могу с тобой… — вдруг сказал он после паузы, закрывая глаза.
 Земля словно уходила из-под ног, с закрытыми глазами всё начинало крутиться ещё быстрее. Он открыл глаза, пытаясь поймать равновесие, а Саша подсел ближе и аккуратно приобнял его, прижимая к себе.
 — Всё будет хорошо, — ровно сказал он, поглядывая в телефон. — Я о тебе позабочусь, Гошик.
 Игорь не сопротивлялся, даже в таком состоянии понимая, что этим только привлечёт внимание студентов вокруг. Ему надо было собраться с мыслями и с силами, но сейчас он мог только отдаться стечению обстоятельств, покорно уткнувшись носом в Сашину куртку. Он смутно воспринимал таксиста, недовольного просьбой брата не курить и выключить радио, соседскую брехливую колли, оттоптавшую ему все ноги в лифте, как его вытрясли из пальто в прихожей.
 На родной кровати стало легче. Саша укрыл его пледом прямо в одежде и принёс большую коробку с лекарствами.
 — Гошик, посмотри, — он протянул открытую коробку, чтобы Игорь её видел. — Какие тебе дать таблетки?
 Игорь указал пальцем на пакетик с малиновым колдрексом и уткнулся носом в подушку.
 За три дня болезни Игорь почти не видел родителей. Сашка практически выжил их из зоны его доступа. Он сам готовил и приносил еду, хотя Игорь не был лежачим больным и мог есть на кухне. Но ангелоподобный братик ласково запихивал его в комнату, словно загонял жертву в клетку. Саша отключился от внешнего мира - не ходил в институт, не брал трубку постоянно вибрирующего телефона. Сквозь температуру Игорь слышал довольно скандальный девчачий голос – похоже, продинамленная подружка пришла предъявлять «Алексу» претензии. Братцев рык прервал причитания на полуслове, и после грохота входной двери брат снова опустился рядом с его кроватью на кресло, умиротворённый. Он был похож на доброго бультерьера, который охраняет щенка в своей будке и готов откусить башку любому невнимательному прохожему. Без всяких сожалений.
 Ночью Игорю снилось, что Сашка отодвинул его кровать и чертит на полу пентаграмму. Во сне он крутился в жарких одеялах, смутно чувствуя, что без Саши он беззащитен перед жестоким убийцей без головы на дьявольской лошади. Он смотрел на свои израненные руки, понимая, что должен отпустить страхи прошлого, изгнать терзающих его призраков… Игорь проснулся с криком, и, увидев в белом лунном свете брата рядом на кровати, тут же успокоился. Тот лежал в одежде у края, принеся свою подушку и плед. Пусть пока так. Пусть так.
 Болезнь прошла так же быстро, как началась. Через неделю Игорь уже пошёл в институт, а Сашка продолжал торчать в его комнате почти всё время, как рассеянный врач, что никак не удостоверится в выздоровлении больного. Оказалось, что Сашина забота была куда лучше материной за все то время, что Игорь помнил. Правда, он склонялся к мысли, что Сашка, скорей всего, играется с ним, как с «ручным братиком». Трогал постоянно — то лоб пощупает, то возьмётся обтирать спиртом, чуть было не обклеил его горчичниками. Когда Игорь отбился от этих планов, тот тут же примчался со "Звездочкой" и оторвался по полной, натерев его со всех сторон, как курицу специями. Ну это было ожидаемо, а удивляло как раз то, как быстро Игорь вошёл во вкус, как спокойно позволял себя обихаживать. Когда Саша уходил куда-то, хоть ненадолго, он тут же начинал раздражённо думать, что ему бы сейчас не помешал горячий чай, да и пульт от телевизора лежал слишком далеко, и бумажные платочки закончились. Когда брат возвращался, то Игорь дулся, что пришлось тут лежать одному, без помощи.
 Первые дни после выздоровления Сашка крутился в его комнате, продолжая вести себя, как заботливая домохозяйка. Игорь попросил разобрать у себя в книжном шкафу, пока пялился в телек. Учебники за прошлые годы уже грозили обвалить полки. Саша справился с этим вполне шустро, утащив ненужные книжки к себе. Игорь послушно ел протертую смородину с горячим чаем у себя в комнате, пока брат массировал ему ступни – плоскостопие мучило его ноющими болями с подросткового возраста. Родители самоустранились, даже не заглядывали к «детям», считая, что в случае чего те сами позовут. Игорь испытывал что-то между обидой и злорадством. С одной стороны, такое равнодушие матери бесило неимоверно, а от отца он другого и не ждал, с другой — ему удалось то, чего предки так и не смогли. Вон как вышколил лоботряса — сидит дома, не рыпается, про гулянки и не вспоминает, полезным трудом занимается.
 Игорь совсем расслабился, увлёкшись ролью воспитателя-господина. Сашка так покорно и даже с удовольствием выполнял поручения и прислушивался к малейшей просьбе, что его недавнее озабоченное поведение было решено считать совокупностью буйства гормонов и недалекого ума. Он выставлял брата из комнаты ближе к ночи, и тот послушно шлепал к себе. Уверовав в свою педагогическую мощь, Игорь решил, что, как говорят программисты «можно исправить только ту ошибку, что повторяется». А коли рецидивов нет, то и лечить нечего. Сны про тяжёлый холодный туман, в котором Игорь метался, натыкаясь на голые чёрные ветки, казалось, перестали мучить его совсем.
 На второй день выхода в универ Сашка прислал смс, что встретить не сможет. Игорь ехидно ответил «слава богу», и решил прогуляться. Он не особо любил шляться без дела. Все эти брожения по паркам и аллеям навевали скуку, ноги быстро уставали. По магазинам ходить без цели — занятие для идиотов, а в театрах-выставках он не разбирался вовсе. Чувствуя себя каким-то неприкаянным, Игорь потащился домой нога за ногу.
 Входная дверь была открыта, из квартиры в лифт и к мусорке тянулись белёсые полосы, словно от муки. Игорь аккуратно пропрыгал до квартиры, заглянул внутрь. Из Сашкиной комнаты доносились мужские голоса, грохот передвигаемой мебели и звуки рвущейся бумаги. Налицо задорное начало ремонта, а ведь ещё с утра ничего не предвещало. Игорь прошёл в дом, стараясь не изгваздаться в шпаклевке, снял обувь и прошёл к себе в верхней одежде с ботинками в руках. Стараясь принять превентивные меры, скатал напольный ковёр. Надо ещё щель под дверью заткнуть, а то умаешься разводы оттирать. В комнате уже притулились вещи брата: кресло, компьютер и крепенькая юкка. Переодевшись во что не жалко, Игорь вышел в коридор и сунул нос в соседнюю комнату.
 Братец стоял на стремянке, снимал люстру. Футболка задралась, и Сашка светил плоским животом с «дачным» загаром. Из-под банданы торчали платиновые лохмы, спортивные штаны закатаны снизу до середины икры, на ногах кеды – даже в ремонте он ухитрялся выглядеть, как в модном подростковом журнале. Двое охламонов-приятелей с остервенением отдирали обои со стен, соревнуясь в скорости. Шкаф и стол были выдвинуты ближе к середине комнаты, остальной мебели было не видно. Игорь очередной раз удивился тому, что пустая комната выглядит меньше меблированной. Хотя по всей логике должно бы наоборот. Видимо, глаз дорисовывает пространство, обманываясь. В разгромленной комнате пахло влажным бетоном, пылью, мужским потом. Игорь поморщился и пошел в ванную, мыть руки. На кухне шустрила мать, собираясь кормить «строителей», на весь дом благоухало вкуснятиной. Вот и хорошо, пусть делом займутся. Раз не учится, хоть комнату свою в порядок приведёт, все равно не в коня корм. Да и мать вон возбудилась как. Впервые после Сашиной фотосессии, а то ходила всё как в воду опущенная. Намылив руки, Игорь поднял глаза на зеркало, и вдруг…
 — А где он будет спать? — произнёс он вслух, и за его плечом показалась тёмно-серая бандана.
 Брат придвинулся к нему вплотную, Игорь чувствовал его дыхание у себя на затылке. Он посмотрел Сашке в глаза и реально услышал, как звякнула задвижка на его клетке. Братец пырился на него словно в ожидании реакции на анекдот после смешной развязки — со счастливым азартом. На щеке какой-то белый мазок, зрачок как у птицы огромный, и рот просто неприлично красный, будто его только что по губам отшлёпали.
 — Нет… — покачал головой Игорь, не обращая внимания на выскользнувшее из рук мыло.
 Он старался быть уверенным и непоколебимым — он не пустит Сашу к себе. Ни спать, ни жить. Пусть едет к друзьям, пусть спит на кухне…
 — Мы будем вместе, — громко прошептал Саша и без предупреждения обнял его со спины, чмокнув в макушку.
 Игорь перепугался, словно иностранный шпион на проваленной явке. Ему показалось, что его сейчас вывернет от ужаса. Дверь в ванную была открыта, голос матери и шарканье ботинок «бригады» были совсем близко. Казалось, сейчас все завалятся толпой и увидят. Он весь сжался, словно вывалившийся без парашюта салага, даже глаза зажмурил. Как беспечен, как самонадеян он был! Сашка никогда не станет нормальным, не передумает. Он для себя уже всё решил, выбрал себе объект. Возможно, забаву, игрушку, но бросать её не собирается.
 — Прекрати, прекрати, прекрати… — шептал Игорь, словно молясь.
 Тот прижал его крепче — аж крякнул. Игорь был готов уже разрыдаться, хотя слезливостью никогда не страдал. В том, что их вот-вот увидят, сомнений никаких не было — он просто физически не мог справиться с братом, оттолкнуть, припугнуть. От неминуемого унижения и безысходности подкосились ноги, он почувствовал, как практически обвис в Сашиных объятиях.
 — Поскользнулся? Аккуратнее надо. На, держи мыло.
 Сбоку появилась рука, видимо, одного из приятелей, держащая мыло.
 — Растяпа, — хихикнул Саша Игорю в ухо и уже «помощнику»: — Ага, положи в мыльницу. Пойдемте жрать.
 Руки исчезли, Игорь вдруг понял, что стоит, прислонившись к раковине, и смотрит на текущую из крана воду, а Сашка с приятелем за его спиной обсуждают последовательность укладки какой-то грунтовки. Он смыл пену с рук и медленно, будто боясь обратить на себя внимание, выбрался в коридор. Мама уже гремела тарелками, накрывая на стол.
 Они, наверное, о чём-то говорили. Возможно, обсуждали цвет новых обоев, штор или обивки дивана. Ложки гремели, как в солдатской столовой, Игоря толкали со всех сторон — то тянулись за хлебом, то за горчицей — за небольшим столом места было в обрез. Приятели с кличками в стиле мальчуковых бэндов, Вик и Ник, ели с аппетитом, таскали друг у друга куски из тарелки, ржали заливисто. В любое другое время Игоря бы безумно раздражало такое соседство, но сейчас на фоне реальной катастрофы ему было абсолютно все равно. Мысль была одна — он загнан в угол и просить помощи не у кого. Если бы братец предусмотрительно не выкинул свой диван, он бы сам на нем спал, хоть на кухне, хоть в коридоре. Но тот обо всем позаботился. Спонтанный ремонт был радикальным способом заставить Игоря жить вместе, спать вместе. И если днем он еще может отсидеться в институте, то на ночь ему идти некуда. Игорь ловил на себе немного недоуменные взгляды матери — наверное, вид у него был, как у контуженного. Да и пусть. Сашка сидел рядом, прижимался боком, пользуясь тем, что Игорь не мог отодвинуться. Смеялся с друзьями, советовался с отцом. И никто не заметил, когда он опустил руку под стол и сжал ему колено. Игорь встал мгновенно, скомкано поблагодарил мать и направился прочь из кухни. Вдруг подумалось, что лучше бы Сашка был наркоманом каким-нибудь, в самом деле. Сейчас бы его волновали совсем другие проблемы.

 Туман лапал беззастенчиво, касался белесыми холодными ладонями. За спиной слышался цокот копыт, а впереди — сплошные черные ветки. Ледяное лезвие свистнуло в миллиметре от шеи сзади. Игорь бросился вперед… и открыл глаза. Он все-таки задремал, видимо, перенервничал. Ни шума, ни голосов за стенкой слышно не было, и за стеклом двери в коридоре была полная темнота. Игорь лежал на боку, лицом к стене, боясь пошевелиться. Он понял, почему проснулся. Сашка лег в его кровать.
 Он подбирался к Игорю аккуратно, возился с одеялом, расправлял подушку, никаких резких движений. Но подвигался все ближе и ближе, Игорь чувствовал тепло спиной. Сашка сразу вполз под его одеяло, хотя во время болезни не решался, спал под отдельным, не раздеваясь. Теперь многое изменилось, сам брат прежде всего. Стал увереннее, хотя и раньше робостью не страдал. А по отношению к Игорю он и вовсе вел себя, будто законный жених – ласково, но решительно. Словно имел на него все права и никуда от себя не отпустит. Сначала по спине прошлась ладонь, будто предупреждая. Сашка лежал совсем близко и тут же приобнял, положив руку на бедро. Шепнул на ухо:
 — Спишь?
 Игорь почему-то даже не дернулся от прикосновения. Он поджал колени к животу, свернулся калачиком, но Сашка потянул его на себя за плечо, пытаясь перевернуть на спину, как черепашку. Игорь опять не стал брыкаться, позволил себя уложить на другой бок. Тот взялся устраивать его у себя на груди, по-деловому, ловко. Не успокоился, пока практически не затащил его на себя. От Сашки пахло его гелем для душа – Игорь никогда не пользовался им. Ему казалось, что гель слишком дерзкий, слишком агрессивный, холодно-острый. В любом случае, подобные запахи не для таких незаметных парней, как он. Его одежда, стрижка и даже оправа для очков говорили о его заведомом согласии как максимум на ничью, а как минимум – на капитуляцию. Он знал свою нишу.
 Сашка наглаживал его, терся щекой и спать явно не собирался. Игорь вспоминал, как сегодня напугался в ванной, но чувство было такое глухое, неяркое, будто с того момента прошел уже год. В темноте под одеялом почему-то было не страшно и не стыдно. Тяжело, муторно, но не страшно. Неужели Сашино сумасшествие перешло во что-то, с чем можно смириться? Прислушиваясь к своему спокойному сердцебиению, Игорь понимал, что, по крайней мере на уровне физиологии, он перестал ужасаться ситуации. Но внезапно брат будто сорвался с цепи.
 Он перевалился на Игоря сверху за долю секунды, прижал к матрасу, резко развел его ноги своими коленями. Игорь по-идиотски прижал кулаки к груди, словно боксер упавший замертво во время боя. Он не успел понять, когда брат так взвинтился. Сашка задышал тяжело, со стоном на выдохе, он продел под Игорем обе руки, приподнял и прижал к себе остервенело. Тот был словно каменный, такая резкая атака застала врасплох. Игорь даже надеялся, что брат отвалит от него так же быстро, как и завелся, вот сейчас еще потискает и уснет сразу. Но ощутимый стояк, которым Сашка притерся между его ногами, сразу вынес эти надежды. Игорь отмер и попытался обеими руками оторвать брата от себя, оттолкнуть. Тот уворачивался, пытался даже укусить его за пальцы, оживленно, с каким-то азартом, даже порыкивая. От сопротивления Сашка только распалился, его движения стали совсем резкими, он наваливался всем весом, пытаясь отвести упирающиеся ему в грудь руки и прижать их к матрасу. Игорь уже начал выбиваться из сил. Он видел, что тот только ещё больше расходится, и уже не отпихивал его, но пытался хотя бы увернуться от настырных губ. Ничего общего с теми несмелыми касаниями первой ночи. Саша целовался, как бешеный, засасывал кожу, совершенно не заботясь о синяках, вздергивал его бедра вверх, делая совершенно однозначные и очевидные выпады вперед своими.
 — Не смей, — в который раз хрипел Игорь, пытаясь хоть на секунду зажать этот бесстыжий рот ладонью. Но Сашка опять словно выпал из реальности.
 На плечах и шее, казалось, уже нет живого места, ноги ныли от напряжения – Игорь постоянно пытался выпрямить их и выползти из-под неожиданно тяжелой туши. Братец вдруг приподнялся и скользнул вниз, проведя слюнявую дорожку от челюсти к животу, и сдвинулся вбок, встав на четвереньки поперек кровати. Игорь оторопело оглядел его сбоку, проводил глазами белобрысую голову, что наклонилась к…
 Он дернул руки к штанам, но брат был быстрее. От рывка его тряхнуло, едва не ободрав резинкой пояса бока, и член тут же сжало влажным и горячим. Игорь закрыл ладонями лицо — бессмысленный жест в темноте, но от понимания происходящего хотелось просто исчезнуть, провалиться в туман и выйти из него где-то в другом месте, в другой жизни, быть может.
 Сашка водил головой, выглаживая и вытягивая его вялый член своими губами, совершенно дико и бесстыдно хлюпая и постанывая. Игорь закусил ребро ладони. В надвигающейся истерике он машинально начал считать про себя: «Один, два, три, четыре…». Сквозь эти жуткие пошлые звуки он услышал, как зашуршали чужие шорты. Приоткрыв глаза, сквозь раздвинутые пальцы он увидел и уже не смог не смотреть — Сашка дрочил себе, не скрываясь, размашисто, выгибаясь на разъехавшихся коленях, как порномодель. Опираясь на руку, продолжая сосать и вылизывать его там, внизу, он то разгонял кулак, то притормаживал, оттягивая мошонку, когда подходил совсем близко к оргазму. Игорь косился вниз, очумело разглядывая бледное в свете ночных огней города тело. Он чувствовал, как Сашку пробирает дрожь, но каждый раз тот не дает себе кончить. Игорь сбился со своего счета и начал отсчет чужих вздохов. И сам не заметил, как стал инстинктивно поводить бедрами, подстраиваясь под ритм дыхания и движений брата. Наверное, у него встало – захотелось сильнее, захотелось быстрее и кончить. Накатывало волнами, особенно сладко, когда Саша совсем частил и, замирая, дышал в него жарко и прерывисто. На очередном приливе опамятовалось, как брат укусил его прошлый раз, как раз во время оргазма! Но не успел он испугаться, как острый спазм выжал из него сперму, разливаясь яркой негой по всему телу. Сашка распрямил бедра и, изгибаясь словно танцор на шесте, выплеснулся горячим Игорю на промежность. Сперма со слюной стекала между ногами на простыню, но ему было пока всё равно. После таких напастей может он хотя бы пару минут ни о чём не волноваться?
 Младший будто парил над полом. Решив вытащить заторможенного Игоря из кровати, он чуть было не взял его на руки, как спящую красавицу. Тот вяло обшипел извращенца, но таки позволил поднять себя из влажного белья, худо-бедно натянуть штаны и отбуксировать в ванную. Между ног липлось, а сами ноги еле волочились, как разваренные вермишелины. В ванной Игорь поднял взгляд в зеркало и невесело ухмыльнулся – шея, ключицы, даже плечи были покрыты неровными малиновыми пятнами. Он устало сощурился, прислушиваясь к себе. Он больше не боялся. Ни разоблачения, ни позора. Пусть заходят, смотрят, ему все равно. Вернее, не все равно, а даже хотелось — скандала, ужаса на чужих лицах, шепота за спиной. Пусть вся его жизнь горит синим пламенем — он только порадуется. В конце концов, ему бы точно больше не светило умереть невидимкой в безызвестности.
 Братец уже сгонял обратно в комнату и припер в ванную охапку постельного белья. Судя по счастливому лицу, его не одолевали тяжелые мысли. Для него все это было каким-то правильным, видимо.
 — Ты не замёрзнешь, Гошик?
 Он быстро упихал комок тканей в стиралку и взялся за погруженного в ядовитые думы старшего брата. Стянул с него штаны, затолкал в ванну под теплый душ. Игорь тут же стек на задницу, прижал колени к груди и завалился боком на стену, разглядывая бегущие по кафелю капли.
 Он мог только вспоминать случившееся, но не анализировать. Перед глазами легко всплывали картинки — то Сашка над ним, то его светлая башка где-то внизу, то, картинно стоя на коленях, дрочит себе. Будто в какой-то эротический театр сходил. А вот рецензия не выходит — одни ощущения, эмоции и никакого смысла. По крайней мере, Игорь этот смысл никак не улавливал. Просто дикое, немыслимое искривление действительности. Что-то из теоретической физики.

Глава III

 Днем ночная смелость испарилась, Игорь закутался по самую маковку. Надел водолазку с высоченным воротом и инстинктивно ни с кем не встречался взглядом. Казалось, стоит кому-то заглянуть ему в глаза — и его раскроют. Даже про себя он никак не называл то, что случилось ночью. Никаких слов на букву «с». Ведь это бы предполагало его участие в процессе, а он же был просто запуганной жертвой. Игорь пытался накрутить чувство жалости к себе, костерил Сашку за такую безобразную выходку. Но он больше не чувствовал того смятения и ужаса, как в первую неделю после их «сделки», а искусственно «закошмарить» себя не выходило. Внутри будто что-то перегорело. Игорь забил на вялую истерику, зацепился глазами за раскрытый грудак анатомического пособия. Тот светил своими внутренностями и мышцами, и Игорь подумал, что у младшего фигура куда красивее.
 Сашка ждал его уже на привычном месте, и в этот раз не один. Девицы, уже с потока Игоря, решили попробовать свои силы и кучковались вокруг, смеясь неестественно громко. Братец, казалось, просто цветёт. Такими светящимися счастьем глазами можно улицы освещать. Его состояние передавалось окружающей компании. Игорь с неприязнью отметил, что весь курятник не сводил с Саши глаз.
 — А вот и твой братик, - пропищала одна.
 «Братик», надо же. А ведь до сего дня с Игорем едва здоровалась. Лицемерное отродье. Он не смог сразу сообразить, что его так разозлило, но винил всё равно Сашку. Ходит тут весь из себя цветочек беленький. А никому и невдомек, какие демоны ухмыляются за этими ясными глазками. Настроение испортилось совсем, чувство отверженности, подзабытое за последнее время, снова подняло свою змеиную голову. Старые мутные обиды полезли на свет божий, будто того и ждали. Сначала этот гаденыш отнял у него маму, а теперь изводит его самого, и все с невиннейшим личиком. Выдернул из рационального, ясного, причинно-следственного. Может, и впрямь его мать была ведьмой, как ворчит про нее бабушка — это бы многое объяснило. Он буквально околдовывает людей, морочит им головы.
 — Ну нет, дорогая Катрина, — прошептал себе под нос Игорь. — В Нью-Йорк я уеду один*.
 В метро спустились в напряженном молчании. Игоря снова затиснули в угловые сиденья и нависли над душой.
 — Гошик, п-пойдем на день рождения к В-вику, а? Надо ребятам помочь т-там с домом, с-с пет-тардами, а я б-без тебя не поеду.
 Сашка опять начал заикаться. Возможно, он начинает нервничать, когда чувствует, что Игорь ему сопротивляется, улавливает его отторжение?
 Вот как, «не поеду». Игорь раздраженно пожал плечами. Какого черта ему делать среди этих придурков? Поезд остановился в тоннеле, ласковый голос дикторши попросил «сохранять спокойствие». Братец зашептал ему в самое ухо, как заговорщик:
 — Я обещал д-давно. Не б-будем там долго с-сидеть, как захочешь – с-сразу уедем, а?
 Игорь поднял глаза на сидящих напротив – несколько женщин разных возрастов разглядывали Сашку с разной степенью заинтересованности. Пялятся как в магазине!
 — А бабы там будут? — вдруг уточнил он.
 Тот как-то дернулся, но не испуганно, а скорее удивленно, как если бы услышал то, что никак не ожидал.
 — Б-будут какие-то…
 — Ну тогда поедем, — с нарочитым удовлетворением сказал Игорь, чувствуя себя вруном и неудачником в одном лице.

***

 Все, все пошло не так! Это изначально было плохой идеей.
 Вик собирал сабантуй на «вилле» родителей. Двухэтажный дом, кричащий о резком росте доходов своих владельцев, был построен в 7 километрах от МКАД. Игорь всегда относился к богатеям с некоторой долей презрения, особенно к тем, что не находят ничего оригинальнее, как вбухать кучу бабла в кирпичную громадину с колоннами на земле, чья стоимость завышена в сотни раз. Вся жизнь под ноги понтам.
 Он демонстративно не участвовал в подготовке праздника, и вообще, сидел с таким видом, словно сделал всем одолжение своим приездом. Сашка носился, как прораб по стройке, организовывал расположение столов, вынос бьющихся вещей на второй этаж, расширение «танцзоны», установку стола для пинг-понга и даже на кухне успевал покомандовать. Девочки смотрели ему в рот, как гарем товарища Сухова, безынициативная пацанва без его указаний выключалась и начинала разбредаться по дому. Стало понятно, почему без него не проходит ни одна вечеринка – других таких живчиков, готовых взвалить на себя всю оргработу, просто не было. А потом началось самое омерзительное.
 Напились в рекордные сроки, особенно бабы. Даже те, что пришли с кавалерами, двигались ближе к вечно радостному Сашке, пытаясь привлечь его внимание. Будто он Иисус, обещавший всем вечное спасение – только уверуй и следуй за ним! Они не отлипали от него ни на секунду, даже в туалет его пытались проводить. Игорь сатанел и даже не старался это скрыть. Он сидел над нетронутой тарелкой, скрестив руки на груди, и, должно быть, выглядел как мудак, но сил терпеть этот бордель больше не было. Последней каплей стала одна особо горластая девица с претензией на экстравагантность и высокоинтеллектуальность, почему-то называющая себя какой-то собачьей кличкой «Лю». Она так кренилась в Сашкину сторону, что в конечном итоге выкатила содержимое декольте практически ему в тарелку. Игорь встал и, не оборачиваясь на оклик брата, сдернул с вешалки куртку и вышел из негостеприимного дома.

@темы: текст, WTF Kombat 2016, WTF Incest 2016, Ogawa Chise, Ibitsu na Kakera, Без головы

---

Будь всегда

Продолжение Главы II

 Волков скоренько прокрался к тротуару, что вёл к подъезду. Выпрямился и пошагал размерено, как обычные Волковы возвращаются с работ, стараясь не коситься в сторону скамейки. Подойдя к подъездной двери зачем-то взялся вглядываться в свои окна на третьем этаже, потом задрал голову к небу, проводил глазами помигивающий огонёк самолёта. В общем, вёл себя довольно неестественно, как бывает с людьми, когда они вдруг обнаруживают, что их снимают на камеру или пристально разглядывают. Слава оправдал свою театральщину тем, что даёт притаившемуся Патрикееву шанс окликнуть, подойти. Но тот свой пост не оставил, и Слава удалился в подъезд.
 Войдя в квартиру, он кинулся к окну, не зажигая свет. Фигура на скамейке сидела как приклеенная. Слава победно хохотнул. Появилось такое чувство, будто старая, напугавшая до бессонницы глава наконец дочитана, и новая, непредсказуемая манит интригующим вступлением. Он подошёл под лампу и дёрнул шнурок — та зажглась. Сию, должно быть, стильную, но бестолковую лампу ему подарили на 23 февраля коллеги. Шнурок включателя свисал из её центра как хвост Иа, и чтобы зажечь свет, надо было пилить в темноте до середины кухни, оббивая ноги об оставленные посередь комнаты табуретки. Слава прошёлся вальяжно перед окном, оглядел подоконник с одиноким горшком, полил задремавшую в ожидании зимы глоксинию. Зашуровал по навесным шкафчикам — тянул руки то за чаем, то за сахарницей, то за пастилой. Он мельтешил по квартире, даже на балкон выскакивал якобы в поисках чего-то, но минут через десять утомился фигурять по «сцене» впустую. Патрикеев напоминал старого кота в засаде — вроде собирался мышь поймать, да заснул в процессе. Слава сел на кухонную табуретку, откинулся спиной на стену, раскачиваясь на ножках. Взгляд устремился на покачивающийся шнурок от лампы…

 Каждый человек должен хоть раз в жизни родить мудацкую идею. Родить и воплотить. Замечено, что при реализации говноидей вся вселенная помогает идиоту. Удавка из магазинчика приколов была найдена за 4 секунды — меньше чем уходит на ежедневные поиски солонки, например. Слава, дрожа от пакостного предвкушения и азарта, встал под лампой и завозился с бутафорской удавкой. Та была прям как из пиратских фильмов, из толстой кручёной верёвки, с большой петлей для его тупой башки. Он то задирал голову к лампе, указывая взором откуда будет укоризненно свисать, то растягивал удавку, видимо, подгоняя под могучую шею. Закончив с этой мизансценой, подтащил ногой табурет и поднялся на него как на эшафот, с прямой спиной и взглядом вдаль. Вдали, однако, наблюдалась опустевшая скамейка…
 Слава так офигел, что даже упёр руки с удавкой в боки. Он тут для кого вообще старается? Что, замёрз и не мог досидеть до конца? Или пошёл отлить в кусты перед кульминацией? В следующую секунду Слава чуть не свалился с табурета, ибо дверь прогнулась под богатырскими ударами из коридора. Одновременно с грохотом послышался дикий вопль, и Слава с нервяка дёрнул выключатель на лампе. Стоя в кромешной тьме, он слушал крики за дверью, зажав рот ладонью, чтобы не заржать. Значит, Патрикеев помчался вырывать его из рук смерти, не дожидаясь развязки. Из-за двери шёл срывающийся на вой речитатив.
 — Славочка, открой дверь!!! Слава, прости!!! Умоляю тебя, умоляю… Слава!!!
 С каждым отчаянным криком Славу отпускало, словно ему вкалывали опиат. Миша так искренне, так отчаянно страдал, что казалось оставил Славу далеко позади с его несерьёзной хандрой в этом эмоциональном марафоне. К его стыду, Мишины стенания были приятны до каких-то садистских эротических волнений по всему телу. Слава проскакал в коридор, прижался к двери, чувствуя вибрацию от ударов, глотая каждый вскрик, как уверовавший грешник молитву. Ему показалось, что он может стоять так вечно, но к Мишиному ору присоединился голос соседки бабы Раи — та вылезла в холл и кудахтала рядом с бьющимся в истерике Патрикеевым. Тут весь эротизм схлынул, и Слава, ударив себя по лбу ладонью за то, что поднял такой переполох в подъезде, резко открыл дверь.
 Миша пронёсся целеустремлённым вепрем полкоридора, пройдясь по свалившемуся навзничь висельнику всеми копытами. Но даже боль от падения и пинков не смогла заставить Славу перестать ржать. Он перевернулся на бок, поджал колени к груди и закатывался, как ясно солнышко. Свет из коридора подсвечивал возникшую в дверном проёме бабу Раю со спины, как Деву Марию, и это просто добило Славу — его заколотило от смеха. Патрикеев перешагнул лежачего, скомканно извинился и закрыл перед бабой Раей дверь. Темнота и внезапная тишина окутала их очень резко. Слава выдохнул, будто после стометровки и попытался подняться на ноги. Миша был где-то рядом в темноте, но выдерживал свою фирменную паузу. Слава на ощупь щёлкнул выключателем, и коридор осветило тусклое бра.

 Патрикеев, казалось, не мигал. Он соскрёб взглядом со Славиного лица шкуру, затем медленно опустил глаза на удавку в его руке и снова вернулся к лицу. Волкову стало уже не так смешно. Он скосил глаза куда-то на свои тапки, шкодливо завёл за спину руку с реквизитом для самоубийц-симулянтов. Кхекнул пару раз, прочищая осипшее от смеха горло. Конечно, выкаблучиваясь перед сидящим где-то внизу Патрикеевым, он не планировал с ним объясняться нос к носу. Миша давил его к полу своим молчанием и взглядом исподлобья. Слава физически ощутил нервный тремор по всему телу от пяток до макушки. Стыд за свою уебанскую проказу перевесил всю злость на Патрикеева, и хотелось стряхнуть с себя это срамное ощущение жалкого провала. Слава не нашёл ничего умнее, кроме как рявкнуть на затаившегося Патрикеева.
 — 2:1, сука.
 Он не успел и глазом моргнуть, а Миша уже подлетел и шваркнул его спиной о стену, сорвавшись с места как пуля. Слава на пару секунд перестал дышать от такого удара, помотал головой, вытряхивая звон из ушей. Патрикеев распетушился, наступал, держа Славу за грудки обеими руками, даже как будто увеличился в своих тощих размерах. В такой близи смотрелось это весьма забавно, ибо Слава был выше почти на голову. Но он хорошо помнил, какой у Миши хук правой.
 — Бокс? — зачем-то спросил он, словно это сейчас было важным.
 — Тайский, — ледяным голосом доложил Патрикеев, приближая своё лицо всё ближе и ближе к Славиному.
 Эти блядские виноградные глаза просто гипнотизировали. Если бы Миша ещё не двигался, не наступал, Слава бы взял себя в руки. Но растерянность накрывала с каждым миллиметром, что чужие губы приближались к его губам. Сейчас было уже поздно выкрикивать всякие «Э, ты чё?!» — Патрикеев уже не раз давал понять собственно «чё». Слава малодушно согнул колени и начал стекать по стене вниз, продолжая пялиться в желто-зелёный омут. Он понимал, что никакой это не «2:1», а очередное разгромное поражение. В последней попытке отыграться хотя бы словесно, Слава вяло отбрехался:
 — Отвали от меня, грёбаное секс-меньшинство.
 — Слушай-ка ты, секс-большевик!.. — гаркнул тот в ответ, и Слава закрыл глаза, ожидая пинка под рёбра.
 Он уже полностью съехал на пол, когда его лицо дёрнули за подбородок вверх. Патрикеев… наверное, поцеловал его. То есть, если бы мужчины вообще целовались друг с другом — то это был как раз тот самый мужской поцелуй. Да только в голове это как-то не складывалось. Вот Патрикеев, вот его губы на Славиных губах, вот он вставил в его рот свой язык, вот вынул. Засосал нижнюю губу, сжимая ладонью Славин подбородок. Волков сидел на жопе, глядел вперёд не мигая, приоткрыв рот, словно кукла чревовещателя. Ему казалось, крикни он сейчас или затей потасовку, то поцелуи и всё то, что сейчас выделывает Миша, станет реальностью, произошедшим. Словно если не прерывать сего действа, то всё это само собой исчезнет, развеется…
 Но не на шутку разошедшийся Патрикеев развеиваться и не думал. Жадно и настырно, сдвинув брови, он хватал руками и тыкался своей мордой, словно беспардонный пёс. Слава откинулся затылком на стену, рассматривал очумело то длинные ресницы, то родинку на мелькавшем подбородке. Всё было так близко, как в бинокле. Миша деловито оседлал его бёдра, умостился поудобнее, не заботясь о согласии второй стороны. Славе казалось, что он больше не он, что кто-то другой сейчас замер у стены его прихожей, слушая чужое дыхание и ритмичное тиканье часов над своей головой, пробуя на вкус чужие губы.
 Но от Миши было хорошо. Просто хорошо и всё. То ли трогал он как-то правильно, то ли пах — почему-то приятное оцепенение не давало Славе в ужасе подорваться и броситься с балкона немедленно. Где у Славы был тот рубильник, которым отключились все его настройки, инстинкты, заложенные понятия и правила?.. От этой беспомощности он чувствовал себя наркоманом, добровольно подыхающим от смертельной дозы убойной дряни. Миша шлёпнулся в него, как Архимед в ванну, и вытолкнул собой всё прошлое и настоящее. Будто у Славы в жизни теперь остался только Миша и эти тикающие часы над головой. Чужая рука ужом проскользила между ними вниз, аккурат к Славиным яйцам, и он сам вздрогнул от своего неожиданного «Уйди, блядь!»
 Патрикеев сжался весь, медленно отстранился от Славы, сощурился нехорошо.
 — Это ты кому?
 Славе иррационально захотелось притянуть того обратно к себе, даже чёртовых поцелуев этих захотелось снова. С каждым сантиметром между ними становилось как-то противно и холодно. Поднять глаза на Мишино лицо смелости не хватало. Эти припозднившиеся выпады "против" были глупыми, трусливыми. Обоим было понятно, что не просто так Слава сидел тут в обнимку с Патрикеевым, подставляя морду под поцелуи. Но он даже на водной горке не катался — всегда тормозил руками и ногами, очень уж пугала скорость. И в этот раз натура взяла своё.
 Миша поднялся с его бёдер как танцор, прямо с места, легко выпрямив ноги. Слава отстранённо подумал, что спорт – вещь полезная. Он смотрел на Мишины колени, слушал, как тот одёргивает куртку. И вдруг — ладони на Славином лице. Последний поцелуй всегда самый нервный и тоскливый. Патрикеев явно корил себя за этот финальный жест, Слава остро почувствовал, что тот тоже себя слабо контролирует. Он оторвался от Славиных губ и прошипев «Глаза б мои тебя не видели», вышел в дверь. Впервые в жизни собственная квартира показалась Волкову самым холодным местом на свете.

Глава III

 Казалось, ночь прошла за пять минут, но длилась она добрых полгода. Славу растянуло как на горизонте событий. Лежа на кровати и разглядывая потолочный багет, он блуждал мыслями. Мысли утыкались в одни и те же углы. Для начала Слава не мог даже определиться со своим суверенным отношением к голубым вообще и к голубому Патрикееву в частности. И есть ли разница между Патрикеевым и голубым Патрикеевым. Сначала ему казалось, что Миша-то парень неплохой, но эта его гомосятина… Часам к пяти ему показалось, что и голубой Миша вполне недурён. Гонору конечно — ну уж какой уродился.
 Но Миша Мишей, а что же с его поступками? Как можно жить себе нормальным и вдруг взять и завалиться с мужиком прямо в коридоре? Сидел ведь мышкой, глаза лупил, ресницы Мишины пересчитывал. Может, у него посттравматический синдром после того лагерного пересёра? Он же первый год только и жил ожиданием раскрытия и позора, хоть и не сделал ничего, но сама ситуация… Здесь Слава передёргивал плечами, вспоминая псевдопедофильные терзания. К восходу солнца маленький Патрикеев отделился от взрослого, и Славу осенило — то лето 91-го прошло навсегда. Они оба изменились. Теперь Миша его видимо хочет, но, наверное, ненавидит, и должно быть за что-то обижается, но это уже взрослый мужик, а не пионер в панамке.
 Никаких решений он не принял, да и что здесь решать? Бегать за Патрикеевым или от него? Увольте, бога ради. Да и вообще: нет Патрикеева — нет проблемы. Что-то вот без этого рыжего террориста у Славы никаких эксцессов с мужиками не случалось — ни на пьянках, ни в банях, никогда. Значит, кто в этом виноват?..
 Волков чуял, что все эти вялые игры с самим собой рано или поздно перестанут успокаивать и отвлекать. Но для осознания надо было созреть.

 

***

 «Внешторгиздат» вернулся в «Технолог и я». Анисимов, похоже, напридумывал себе чего-то, косился на Славу с печальной благодарностью, сочувствуя каким-то мистическим Славиным «жертвам», на которые тот пошёл во имя их бизнеса. Слава пытался объяснить, что ничего такого он не делал, а Анисимов скорбно сводил брови и хлопал его по плечу. Молча. Идиот.
 Первую неделю Слава обложился работой по самую макушку, и на мысли о всяких Патрикеевых не было ни одного свободного нейрона. Состояние было какое-то затюкано-предпростудное. Глаза щипали и слипались, голова потяжелела на пару кило, а секретарь пробасила из-за монитора «вы не заразный?». А Слава остановился и задумался — а какой он? Машина мыкалась по гололёдным пробкам, Слава перебирал прилагательные к себе самому, а Милен Фармер подленько так взялась накручивать нерв по радио своим «Пардонэ муа». В сознание серпантином поструились картинки — худая фигура в дверном проёме, неровная улыбка чуть влево, сдвинутые брови над бликующими медью глазами. Впервые за это время Слава вдруг задумался — а что Патрикеев мыслит на всю эту тему? Почему то нападает, то убегает? Простой приём поставить себя на место оппонента не работал — уж больно Миша был чудной, всё у него навыворот. Но почему-то без него было херовато.
 Ближе к концу месяца Слава понял, что живёт ожиданием. По всей теперь очевидной логике, так просто всё это закончиться не могло, Патрикеев должен был сделать какой-то ход. Слава бежал с работы домой как на свидание, а потом из тёмного окна долго следил за пустой скамейкой. Пару раз закинул удочку Анисимову, но тот ничего про Мишу не знал. Или решил проявить кретинскую солидарность и не говорить о Славином «обидчике». На сайте Мишиной конторы никаких его контактов Слава не нашёл, хотя может оно и к лучшему — не удержался бы, взялся бы строчить нелепые email-ы или смс-ки.
 Народ готовился к неожиданно прижившемуся в православной России Хеллоуину, а Славе было совсем не до праздников. Наверное, если бы дело касалось девушки, он решил бы что влюбился. По крайней мере признаки были один к одному: необъяснимо хотелось увидеть Патрикеева или хотя бы связаться, узнать о нём хоть что-нибудь. Смешно было говорить о человеке, которого встретил-то пару раз в сознательной жизни, что тебе его не хватает — но Патрикеева не хватало и днём, и ночью. Про ночи — отдельная тема. Через ужас и две бутылки пива была просмотрена гомопорнография. Сначала Слава решил, что жить теперь незачем, но ночью подсознание сказало «вай нот?». Почти во всех снах после того небесного "Хочу всё знать", Слава ебался как не в себя. В конце концов секс с Патрикеевым стал какой-то навязчивой фантазией. Он даже отчасти смог понять тех придурков, что приковывают партнёров дома к кровати, дабы не удрали. Мысль о том, что тонкий вздорный Патрикеев будет валяться по его коврам и одеялам, каждый раз доводила до эрекции. Привет, пубертат!

 

***

 Месяц! Месяц тишины и тягучего ожидания, чтобы вот так за пять минут узнать, одеться и помчаться. Анисимов потащил Славу на посиделки в пивную нажраться на Хеллоуин. За столом восседала согнанная толпа разодетых во всякую чертовщину дамочек. Слава так и не понял, кого конкретно окучивал котоватый Анисимов, да и плевать. Пить не хотелось категорически, разговоры не клеились, девушки разочарованно отодвигались от угрюмого Славы, и вдруг одна из «ведьмочек» выдала:
 — А наш младший Патрикеев Гарри Поттером вырядился сегодня! Ой, я на вас что-то вылила?
 Девушка испуганно глядела на вытянувшуюся Славину морду, обдумывая, чем она могла его так впечатлить. Тот наконец отмер, покосился на Анисимова на другом конце стола и выдавил светскую улыбку.
 — А вы значит секретарём у Патрикеевых? Ах, какие чудесные кадры прибрали конкуренты, губа не дура.
 Дурёха себялюбиво поправила волосы, развернулась к Славе всем корпусом, приготовилась к дальнейшему дождю комплиментов. Тот автоматически изобразил все донжуанские ужимки, посверкал глазами и интимно уточнил:
 — Так что там ваш Поттер? По офису носится в мантии?
 И дамочка за здорово живёшь сдала начальника с потрохами:
 — Нет, ему в офис костюм привезли, и он мерил, чтоб размер подошёл. А потом поехал с друзьями в «Три обезьяны» на Площадь Ильича. Ну такой, тематический.
 И она многозначительно посмотрела исподлобья. Рассчитывала, видимо, загадочно, а получилось как-то по-коровьи. Слава улыбался как Гуинплен, нащупывая в кармане бумажник и соображая, где быстрей поймать машину. Анисимов сощурился, бровями посылая Славе сигналы «даже не думай», но тот уже поднялся из-за стола.

 Теперь Слава знал смысл загадочного слова «тематический». Сидя в нише с диванчиками, он хмуро пялился на озабоченных мужиков, разодетых в пух-перо, приглядывающихся друг к другу как гаишники к водителям – чего бы поиметь. В пёстром искрящемся камуфляже было не разглядеть толком ни возраст, ни даже, в ряде случаев, пол. Слава водил глазами по толпе лоснящихся мускулов, обтянутых задниц, дерзких ирокезов и раздумывал об иронии. Вот тебе и чисто мужская компания. Бабы здесь вертелись бы как лиса у винограда. Сквозь агрессивный бит стала прорываться марсианская мелодия. Его величество Seal вырисовывал своего «Crazy», поразившего Славу в самое сердце в том самом 91-ом году. Он вскочил, вцепился глазами в редеющую толпу на танцполе. В центре зала худая фигура в чёрном раскачивалась в такт. «Кстати, о лисе и о винограде» — подумал Слава, подавшись вперёд.
 Он действительно был в мантии. Волосы похожи на взъерошенный лисий хвост, на носу круглые очки. Патрикеев не выкаблучивался, не делал блядских па. Он водил плечами из стороны в сторону, словно его качало волной. Он дёргал носком ботинка в такт, чуть покачивая головой вверх-вниз. Иногда ребята так пританцовывали в транспорте в наушниках — ничего особенного. Но от него невозможно было оторвать глаз. Растворившись в слухе, он то водил руками впереди себя, то откидывал голову назад, словно разглядывая что-то в крутящемся диско-шаре на потолке.
 Какой-то «Зорро», примерно Славиного возраста и комплекции, катил свои бубенцы к Патрикееву аж от самого бара, он его сразу заприметил. Подплясал вполне музыкально, пытаясь вписаться в Мишину композицию. На очередном движении они столкнулись руками и Патрикеев открыл глаза. Нет! Этот взгляд был только его «Сла-ава-а» взглядом! Ни на кого больше Патрикеев не имеет права так смотреть! Слава резко отпихнул чью-то лапу от своей задницы и шагнул на танцпол. Он резал пространство целеустремлённой акулой, практически клацая зубами. Вот выяснят они какого лешего между ними происходит – тогда и будет отжигать фламенки с Зоррами. Слава аккуратно, но настойчиво, отодвинул героя в маске, ловя Мишин взгляд. А тот вдруг остановился, нескладным движением стащил бесполезные очки, уставился на Славу как на смерть с бензопилой. Показалось, вот-вот даст стрекача, и Слава инстинктивно поднял обе руки, показывая какой он безопасный и доброжелательный технолог. Они стояли, как два суслика посередь танцпола, пока революционная некогда Unfinished Sympathy набирала громкость. Вокруг них задвигались десятки тел, разноцветные пятна света шарили по всему залу. Слава смотрел в заострившееся лицо с бордовым шрамом-молнией на лбу. Казалось, их крутит в лодке, или скорее весь мир крутится вокруг них в блестящем калейдоскопе. Слава впервые открыто, не стесняясь разглядывал Мишино лицо, стоя совсем близко. Он хмыкнул на вздыбленную чёлку, приподнял бровь на маленький гвоздик в ухе, облизался на твёрдо сжатые губы. Как легко сейчас Слава отбросил все свои понятия и представления в сторону. Все свои «положено» и «принято». Сейчас Патрикеев светился для Славы словно кольцо всевластия — протяни ладонь и присваивай. Он поднял руку, медленно провёл пальцами по Мишиной скуле. Никогда так не делал, вообще ненавидел все эти театральные жесты в стиле «Грязных танцев», но сейчас это казалось абсолютно уместным и даже необходимым. Патрикеев скосил глаза на пальцы, чуть отклонил голову как кот, которого пытается погладить незнакомец. Слава отдёрнул руку, сконфуженно заозирался. Рыжий «волшебник» сунул руки в карманы чёрных брюк, наглея мордой.
 — Ты сказать чего пришёл, дядя? — надменно спросил «мальчик который выжил». — Так я слушаю.
 Волков сузил глаза, разом повёлся на провокацию.
 — Может, съездить куда-нибудь? — тут же спросил в обратку.
 Патрикеев победно задрал треугольный подбородок, заломил бровь.
 — Куда, например?
 — В ебальник, — предложил Слава первое, что пришло в голову.
 Патрикеев ахнул и тут же стал похож на куницу — глазки бусинки, морда хищная, даже показалось уши встали торчком. Слава подумал «только не слева», и получил тычок справа. Ну почти как заказывал…

 В двигающейся толпе никто не разглядывал, что там мужики делают руками. Слава в такт увернулся от следующего удара, крутанулся на месте, уходя от острого локтя. Он пытался поймать Мишу за руки, прижать их к его доходяжному туловищу, но тот щеперился своими лапами, как кенгуру. Задравшись огребать, Слава со злости закулил дебошира в его же мантию и заржал. Тот выглядел как распсиховавшаяся летучая мышь, запутавшаяся в собственных крыльях. Патрикеев пылал взглядом пару секунд, а потом вдруг его губы поползли скобками вниз и глаза заблестели.
 — Сколько можно уже?!
 Слава тут же отдёрнул руки, отступил насколько позволяла толпа. Он что, плачет, что ли?
 — Миш, ты чего?
 Клуб, музыка, люди рядом моментом пропали, Слава видел только расстроенного, поникшего Патрикеева, нервно одёргивающего мантию, пытающегося прорваться сквозь танцующих прочь. Слава держал его в фокусе, лавируя между дракулами и зомби. Патрикеев уже нёсся к выходу, развевая мантией как Дарт Вейдер.
 
 Первое ноября поприветствовало вылетевшего из клуба Славу плюсом и дождём. Под холодными каплями тут же потяжелела тонкая кожаная куртка. Патрикеев завернул за угол, полоща чёрным хвостищем. Слава кинулся следом.
 Миша стоял, привалившись спиной к кирпичной стене, переводил дух. Проулок был совсем глухим, дождь барабанил по закрытым мусорным контейнерам. Похоже, он не ожидал, что Слава его догонит. Выпрямился, развернулся к преследователю лицом, набычился. Слава всплеснул руками.
 — Ну чего ты? Я же к тебе приехал…
 Патрикеев убрал с лица намокшую чёлку, как-то по-детски потёр глаза, и выкрикнул:
 — Чтоб ты провалился!
 Да что за хронический остракизм такой. Хоть с транквилизатором за ним ходи!
 — Ну что я тебе сделал-то?
 Судя по тому, как Патрикеев приосанился — готовился к зачтению списка Славиных грехов. Мысленно перекрестившись, Слава смирился с тем, что куртка с ботинками на выброс — мракоборец настроился надолго.
 — Ты помнишь, что ты мне в лагере устроил? — огорошил Славу подмокший прокурор.
 — Я?!. Тебе?!.
 В отвалившуюся в ахуе челюсть начала заливаться дождевая вода. Слава разыграл пантомиму «шеф, всё пропало», схватился за голову, затем затряс руками перед собой – всё в полном молчании.
 — А кто за мной бегал-то по всему лагерю? Владимир Ильич?
 И пока Слава тыкал в себя пальцем, уточняя, Патрикеев агрессивно продолжил:
 — Я ж думал, я любовь свою нашёл! Ходил за мной как привязанный, с маргаритками своими, красками, стенгазетами. Смотрел на меня как в романах, смущался, заикался. Да я порхал! Как вспомню… Даже два стиха написал, аж стыдно. Ты зачем всё это делал со мной, а? Чтобы потом, когда я к тебе пришёл, оттолкнуть как жабу? Собрать манатки и бросить там щенком ненужным? Да у меня же весь мир перевернулся тогда! Я себе перестал верить, всё вспоминал, перебирал, что же понял не так, где ошибся. На людей волком смотрел, даже когда они ко мне откровенно клеились — не верил. Думал, вдруг опять я себе нафантазировал…
 Слава зажал рот ладонью, вспоминая. Так вот как он это видел. Всю его заботу, внимание он принял за… влюблённость? И финал полностью выбил его из себя, заставив сомневаться во всех вокруг?
 — Но я даже представить себе не мог, что ты так это видишь!
 — А как мне это было видеть? Ходил вокруг меня кругами, а потом взял и… Ты бросил меня там!
 Последнее «бросил» Миша прокричал так отчаянно, будто Слава вот только вчера его бросил, а он до сих пор летит.
 — Да ты послушай себя-то! — наконец Волков скинул оцепенение от всей это психоёбли и заорал, перекрикивая барабанящие по алюминиевым трубам капли. — Ты представь себя — вот сейчас — с ребёнком в кровати! Ну давай, давай! Ты — взрослый мужик, а у тебя в кровати ре-бё-нок! Представил? Да ты чуть под статью меня не подвёл со стихами своими! Я приглядывал за тобой, потому что волновался. Ты же вообще был ку-ку… — и Слава некультурно покрутил пальцем у виска. — Неужели бы ты воспользовался подростком, за которого несёшь ответственность? Ты мозги-то включи!

 Миша отпрянул, словно хотел рассмотреть Славу издалека, как слона целиком. Сдвинул брови недоверчиво, зашевелил губами, проговаривая для себя что-то. Слава тяжело дышал, глядя на стекающий по лбу тёмными каплями шрам в свете оранжевого фонаря. Патрикеев замотал головой, словно нашёл пробел в логике и вот сейчас его предъявит.
 — А тогда, в «Пекине»? Зачем ты меня так? Отомстить за лагерь?..
 — Да у тебя паранойя, что ли? Я знать не знал, что там будешь ты. Я пришёл надрать задницу гондону, который у меня клиентов увёл.
 Патрикеев был не готов расставаться с обвиняющим тоном. Он выискивал, чем бы прижать уверовавшего в свою правду Славу. Нарывался, в общем.
 — А в пиццерии кто начал херню гнать про то, что вы с папой меня лечить собираетесь?
 — Да какие «мы с папой»? — воззвал к небесам Слава, прося сил. — Я тебе и без папы скажу, что эти твои «самострелы» в людных местах — это не от большого здоровья!
 Даже при минимальном освещении было видно, как покраснел Миша. Он опустил голову, словно выставив рога. Слава вдруг понял, что в такой обиде и ярости тот не станет больше вести осмысленный диалог. Так оно и случилось.

 Патрикеев кинулся из проулка, отталкивая Славу с пути. Тот развернулся, попытался схватить бегуна, но в руках осталась одна тяжёлая мокрая мантия. Почему-то Славе было очень важно поймать его, не дать убежать, но он замешкался на секунду, не зная куда деть треклятую мантию. И в этот момент Миша сдавленно вскрикнул и свалился на землю, как подстреленный. Слава кинулся к нему, попытался скорее поднять, запричитал.
 — Ты чего свалился, а? А ну, давай, подымайся.
 Миша скривился, сжал челюсти, замычал, потянулся к левой ноге.
 — Да ладно… — не поверил Слава. — Ты серьёзно? У тебя что, опять судорога?
 Патрикеев оттолкнул его больше для виду, чем всерьёз. Заныл жалобно.
 — Сла-ава-а…

 И Волков включился, как старый робот. Он вздёрнул Патрикеева с асфальта, перекинул его руку себе через шею сзади и быстро поволок к проезжей части. Куривший рядом с машиной бомбила шустро распахнул заднюю дверцу старой иномарки. Слава запихнул инвалида на сиденье, сел рядом и назвал свой адрес. Гадёныш пытался шипеть змеёй что-то про «ноги моей у тебя не будет». На это Слава заявил, что та нога временно недееспособна, потому что отдельным змееустам охота была под дождём мёрзнуть. Несмотря на профуканный, как выяснилось, где-то в клубе сотовый, Миша самонадеянно угрожал позвонить и кого-то ниспослать, продолжая стенать. Решив перейти к конструктиву, Слава схватил нос его пижонского ботинка и аккуратно потянул «на себя». Вояка ожидаемо заткнулся, выпучил глаза, несколько раз врезал кулаком Славе в плечо весьма ощутимо. Водитель напряжённо прислушивался к возне за спиной, по-деловому предложил вояж до травмпункта. Слава закинул себе на колено недужную ногу, взялся упоённо месить как пекарь тесто. Несмотря на выёбывающуюся немощь рядом, на Славу накатило умиротворение. Дождь шмалял по лобовому стеклу, в салоне пахло почему-то сладким кофе. Он смотрел на расплывающиеся кляксы дорожных фонарей, поглаживая ногу в промокшей насквозь брючине. Патрикеев хлюпал носом, водитель рулил уже по Академика Миллионщикова, а Слава готовился пресечь любую акцию неповиновения на корню. Когда машина затормозила рядом с родным седьмым домом, он одной рукой выпихал Патрикеева на улицу, а второй сунул водиле деньги.

 В подъездных дверях Миша возвестил, что вызовет водителя с домашнего телефона, только ему надо переодеться в сухое. Слава послушно кивал, настойчиво подталкивая гостя к лифтам. В квартире тот совсем притих, стянул ботинки и сразу устремился в ванную. Слава громко «вызвал» такси в выключенную трубку, прохаживаясь мимо плотно закрытой двери, за которой, как он был уверен, подслушивал Патрикеев. Когда зашумел душ, Слава пританцовывая пошёл рыться в шкафу. Нашёл черную майку со свободным растянутым воротом и спортивные штаны. Натянув на себя домашние портки и футболку, он подкрался к ванной, заглянул внутрь. Струи били по дымчатой занавеске, неясная фигура за ней крутилась и фыркала. Слава потянул вон из комнаты мокрый ком одежды, сваленный на полу, улыбаясь от уха до уха. Бросил на стиралку большое махровое полотенце. Шкодливо потёр руки, предвкушая как Патрикеев будет возбухать, когда поймёт, что остался без одежды. Стоя за дверью, слушал как выключился душ, отдёрнулась занавеска, и сразу крик:
 — Ты дурак совсем?
 Слава проржался в кулак и, нагнав серьёза в голос, пробасил:
 — Несу одежду тебе, — и аккуратно приоткрыл дверь.

 Патрикеев уже стоял мокрыми ногами на коврике голый и блестящий, спиной к двери, тёр волосы полотенцем. Пар потянулся прочь из ванной, у Славы словно прояснилось в глазах и вдруг похолодело в желудке. Слишком много голого Патрикеева, вот что. Слава тихо отступил в коридор, стараясь быстро закрыть дверь, но Миша оглянулся, видимо почувствовав холод. Кинуться наутёк сейчас было бы совсем уж позорно, и Слава просто замер. А бесстыжий Патрикеев развернулся к нему и сделав пару шагов, спокойно забрал из его рук сухую одежду. Слава продолжал стоять столбом, стараясь не опускаться взглядом ниже Мишиного подбородка.
 — Да? — услышал он практически в ухо. Тёплый Патрикеев подался вперёд и шептал ему куда-то в висок. — Опять в кусты, как до дела доходит?
 Слава понял, что тот прав, что видит его панику и трусость. Наглые виноградины глядели прямо в самую Славину сердцевину, не таясь. И тут подумалось: а был ли Миша так уж против этих спонтанных гостей, оголений этих с незапертой дверью. Или он использовал древнюю, но примитивную схему «пока кошка сидит — собака вялая»? А не разыграл ли этот рыжий кот безмозглого кабыздоха? Патрикеев отступил немного, развернулся спиной к Славе, будто потерял к нему интерес, и стал с особой тщательностью вытирать руки и грудь. А вот спиной — это он зря.

 Слава никогда не догадывался как сладко вцепиться зубами в жёсткую холку — он никого не грыз до этой ночи. Тёплая влажная кожа во рту — хотелось даже немного порычать от удовольствия. Руками он уже обхватил Патрикеева за грудь, завозил ладонями по животу. Встало моментом, и Слава беспардонно потёрся хером о голую задницу сквозь штаны. Миша развернулся к нему лицом, обнял за шею, подтянулся и сразу засосал без всяких реверансов. Тело переключилось в тактильный режим, Славе не хватало рук и губ, чтобы охватить сразу всё, что хотелось. Он будто пил Патрикеева большими глотками, бездумно, эгоистично. С другой стороны искрило такое же желание, горячий член упирался в бедро. Никаких дискуссий, никаких игр — только брать и давать брать другому. Шея ныла от болезненных укусов, губа слева пульсировала горячим, от чужой щетины чесался подбородок.
 Ничего кайфовее в своей жизни Слава не испытывал. Было даже всё равно — секс, не секс — главное, что рядом, что близко. Член лёг в чужую ладонь, напрягся до боли, когда его задёргали остервенело. Слава стонал позорно, по-животному и не собирался затыкаться. Он схватился за косяк, чтобы не свалиться — ноги не слушались. Он ритмично подавался бёдрами вперёд, а язык запихнул так глубоко Патрикееву в рот, что тот закашлялся. Рука исчезла, когда до финала оставалось пара секунд. Слава навёл резкость, пытаясь поймать уворачивающееся тело и вернуть туда, где было так хорошо. Патрикеев, оказывается, снова повернулся к нему спиной и немного наклонился, упираясь прямыми руками в бортик ванны. Слава осознал смысл фразы «хотеть до ужаса» — он и хотел и ужасался. Положил руки на Мишины бёдра, подтянул к себе и замер.
 — Я… Я не знаю… А как?..

 Патрикеев оглянулся через плечо, пару секунд пялился, видимо оценивая перспективы и вдруг резко крутанулся. Тут же уселся на бортик, а Славу дёрнул за руку вниз. Тот по инерции согнулся, и его голову тут же притянули к стоящему стоймя члену.
 — Ну давай же, Сла-ава-а… — просипел Патрикеев, и Слава дал.
 Не примеряясь, не устраиваясь поудобнее, он просто бухнулся на колени, открыл рот и заглотил. Солоно, скользко, твёрдо. Он двигал головой, наверное бестолково, нескладно, слушая душераздирающие постанывая в такт своим движениям. Он сжал свой член, чтобы челюсти не свело от напряжения. В виске билась вена, пульс отдавал куда-то в затылок. Патрикеев взвыл кончая, грубо оттолкнул Славино лицо ладонью, но капли успели попасть на нижнюю губу, на шею. Слава поднялся с колен, навис над Мишей, задёргал рукой по своему члену, глядя на широко открывающийся рот. Миша вытянул язык, касаясь шершавым уздечки, смотрел пьяно, расслабленно. Струи полетели точно на язык, выбеляя красное. Слава схватился одной рукой за перекладину для занавески, чтоб не грохнуться на пол. Патрикеев сомкнул губы вокруг члена, растягивая кайф. Славино тело просто коротило от этого рта. Миша поднял на него глаза, оглядел позу, и облизнувшись, выдал:
 — Ты как пассажир-маньяк в метро.
 Слава заржал и перекинул ногу через бортик в ванну, включая душ.

Эпилог

 Позже Патрикеев назовёт их первую ночь «смерть пидарасам». Они уронили торшер, сломав деревянную ножку, диван заело и он не раскладывался. Нормальной смазки не было, а от лосьона для тела Миша начал чесаться, как макака. Слава тут же проклял себя за бестолковость и хотел уже бежать к бабе Рае за супрастином, но был остановлен строгим окриком и приказом «вернуться в койку». Кончая как подростки от возни под одеялом, так и не дойдя до ортодоксального секса, они решили подремать «полчасика» и проснулись глубоко за полдень.

 Перед тем как уснуть, Миша выслушал пару сомнительных комплиментов насчёт своей «наглой рыжей морды», и оправдал собственную лучезарность «пионером – всем ребятам примером». А Слава вдруг подумал, что может тем летом у бестолкового Лукича всё и кончилось, а у них с Патрикеевым всё только началось. Он навалился на притихшего «пионера», и прошептал в тёплое ухо знаменитый девиз:
 — Будь…
 На окончание призыва Славу не хватило. Он улетал к чему-то солнечному и родному, когда его догнало тихое:
 — Всегда…

@темы: Будь всегда

---

Будь всегда

Автор: Sco
Беты (редакторы):  lyissa-n, САД
Фэндом: Ориджиналы, Слэш
Рейтинг: NC-17
Жанры: Романтика, Юмор
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Миди, 28 страниц
Статус: закончен

Описание:
Жёлто-зелёные глаза уставились в его лицо, прострелив башку навылет – Слава даже ощутил, как взъерошились волосы на затылке. Светло-рыжая чёлка бликанула в свете сотни лампочек, до Волкова словно донёсся шум заволновавшейся на дереве листвы – хотя откуда бы? Курносое лицо из его кошмаров приближалось как в дымке, рот приоткрылся, раздался тот самый голос, что будил его ночами во влажных простынях:
- Слава...

Посвящение:
Реальному красавчику вожатому Славе.

Пролог

 Слава Волков не терпел бардака. Отбой на тихий час отдудел по лагерю уже полчаса как, а в крыле у мальчишек что-то немилосердно громыхало. Он прислушался, подождал с минуту — может угомонятся, но увы. Даже в этот несчастный условно-тихий час он не мог перевести дух. Слава глянул на недорезанный цветок для стенгазеты, раздражённо отложил ножницы, вышел из вожатской и пошагал на шум, пресекать.
 Из туалета доносились хихиканья и повизгивания. Слава по-шпионски просочился в дверную щель, оглядел санплощадь. В углу рядом со швабрами наблюдалась повышенная концентрация пионеров. В трусах и сандалиях. Двое. Нет, трое. Он попытался определить суть действа, но картина никак не складывалась. Парочка охламонов зажимали третьего в гремящие вёдра, возбуждённо регоча от какой-то своей идиотской забавы. Жертва постанывала, словно щенок, которому чешут за ухом. Все нарушители были так увлечены, что на скупое Славино «кхе-кхе» ушами не повели. Вожатый упёр руки в боки, намеренно громко шибанул дверь ногой и гаркнул, растягивая «р»:
 — Пер-рвый отр-р-реа-ад!
 Драматично загремели швабры. Двое «зажимающих» разлетелись из угла, как сорвавшиеся резинки с рогатки и разными зигзагами, но таки добрались до выхода. Один проскользил по луже рядом с раковиной неуклюжим арабеском, но устоял на ногах. Слава проводил отступающих тяжёлым взглядом. Шалопаи удрали, бросив третьего в вёдрах. Тот скукожился носом в угол, ласково прижимаясь к огнетушителю.
 — Патрикеев, — этого рыжика и со спины узнаешь. — Ты чего там? Плохо тебе, Миш?
 Вот только ещё травм не хватало в его смену! Слава моментально подобрался, стало не до подколов. Подошёл в два шага, тронул за плечо, пытаясь развернуть.
 — А ну…

 Патрикеев повернул голову, и стало неожиданно тихо, лишь за открытым окном зашелестела мелкими листочками берёза. Блик от гуляющей форточки прошёлся по выразительному курносому лицу, погладил мелкие веснушки, позолотил гладкую чёлку и побежал за спину скакать по белому кафелю. Миша медленно распахнул глаза, и Слава запнулся на полуслове. Что-то было категорически не так. Таких лиц, таких глаз у пионеров не бывает! Тот был чумной, разморённый, дышал глубоко, но спокойно, как во сне. Его рот с зализанными покрасневшими губами округло приоткрылся, взгляд жёлто-зеленых глазищ пьяно плыл. Он свёл рыжеватые брови домиком, будто просил о чём-то. Слава совсем растерялся, по инерции подался вперёд, ближе к его лицу, словно хотел расслышать немой вопрос. Он задержал дыхание на вдохе, машинально подхватывая горемыку под локоть. Прищурился, стремясь уловить, какого лешего происходит с рыжим чудиком. Секунды тянулись, в голове наконец начали выстреливать первые версии. Может, эти паршивцы выпили чего или сожрали. Не дай бог отравление!
 — Миша, что с тобой? — тревожным шёпотом вопросил Слава.
 Патрикеев вдруг всхлипнул, прильнул к нему и уж совсем неожиданно вжался… ну, бедром. Тут версии у Славы закончились, начались воспоминания о режиме работы медпункта. Он машинально покосился на дверь, раздумывая, не кликнуть ли кого на помощь, а Миша возьми да и простони сладкоголосо:
  — Сла-ава…

  От дальнейшего у Славы противно запищало в ушах, бухнуло пульсом в голову. В вожатское бедро упирался крепко стоящий пионерский член, бесстыдно потираясь. Не веря ощущениям, Слава ошалело опустил глаза на вздыбленные белые трусы. А аккуратненький Патрикеев, весь словно вырезанный по лекалу мягкой игрушки, тихонько кряхтел и кусал алые пухлые губы.
  — Ты это… Ты чего? — просипел Слава и попытался отстраниться.
  Тот сразу угрожающе качнулся, будто из-под него одну ножку выкрутили. Вздохнул так жалобно, что Слава его зачем-то погладил по спине. Ну, как охреневший старший товарищ. Под ладонью запупырились мурашки, Патрикеев что-то мяукнул, неожиданно резко привстал на цыпочки и уткнулся Славе носом в шею. От Мишиных губ под челюстью запылало, как от клейма.
  — Ё... — начал было перепуганный Слава, но тут Патрикеева затрясло.
  Славе показалось, что у припадочного судороги. Он прижал Мишу к себе, будто опасался, что тот поскачет от него по кафелю, как незакреплённая центрифуга. Но тут же пожалел об этом. Миша больно боднул его лбом в переносицу, отдавил ногу и ткнул острым локтем под рёбра — всё одновременно. Да что за контактный вид спорта такой! Слава сжал зубы, чтобы не заорать, и расцепил руки от греха. А Патрикеев блаженно выдохнул, будто только что проснулся, и похлопал бесстыжими глазами на перекошенного шипящего вожатого. Сквозняк захолодил влажное пятно на Славиных шортах, и Миша потупился, провёл горячей ладонью по липкой коже, сообщая:

 — Ой.
 
 Ой?! Слава наконец вдохнул, будто ему горло отпустили, и заиграл желваками. Ой?! Пока он подбирал цензурные слова для полемики, паршивец бочком поплыл к двери, словно по транспортёрной ленте. Всё время своего отступления он смотрел на Славу печально. Будто тот Мишу вконец расстроил своим поведением. Берёза за окном зашумела пуще прежнего, пичуги на её ветке скандально заверещали, словно обсуждали только что увиденное. Слава поводил глазами по белому кафелю, на автомате поднял уроненную швабру.
 Мысли массово покинули голову, было даже трудно сообразить, сколько он уже тут стоит, остервенело замывая белёсые разводы на шортах. Когда над лагерем затрубил подъём, Слава очнулся и поспешил в вожатскую. Он намеревался сегодня же выяснить, какого чёрта это было. Ведь Слава Волков не терпел бардака.

 

***

 По иронии судьбы два главных дебошира первого отряда носили фамилии Сорокин и Воронин. По наблюдению Славы, оба спелись ещё в автобусе по дороге в лагерь и сразу организовали террористическую ячейку. Все самые дерзкие проказы были на совести этих боевиков. Однако их выдумки хватало не только на диверсии, но и на сокрытие следов. Хоть Слава и знал почти наверняка, чьими стараниями Ленин, Маркс и Энгельс на барельефе обзавелись масками Зорро, доказательств у него не было. Именно эти проныры колобродили с Патрикеевым в туалете накануне, и Слава намеревался вытрясти из них какого, собственно, рожна.

 Парочка, как их называли, «орлят» вырулила из-за здания клуба и, узрев Славу, начала забирать правее, ближе к кустам. Тот загородил им путь и ехидно улыбнулся. Судя по тому, что те старались держать дистанцию и дышать мимо — только что смолили.
 — Друзья, прекрасен ваш союз, — угрожающе-лирично начал Слава и выразительно помахал ладонью перед носом, намекая на запах табака.
 «Друзья» покосились друг на друга, видимо, обмениваясь планами побега с помощью мысли. Слава с полминуты понагнетал молчанием и перешёл к допросу.
 — Что за дела с Патрикеевым творятся в наших туалетах? — и посмотрел обвиняюще.
 Расчёт оказался верным: бойцы тут же поспешили сдать соотрядника, дабы отвлечь внимание от своих преступлений.
 — А он дурной, — начал Сорокин, а Воронин закивал. — Если его барахтать, он млеет.
 И оба заржали, запаясничали, видимо, изображая лицом млеющего Патрикеева. Слава уточнил:
 — Барахтать?
 — Ну, когда его трогаешь, щекочешь там, или просто борешься, он сразу раз — и того…
 — И того, — подтвердил Воронин.
 — И того? — уточнил Слава.
 Воронин хорохорился, хотя было видно, что засмущался. А вот Сорокин выразительно изобразил рукой стоящий орган — он не смущался вовсе. Слава укоризненно покачал головой на бесстыжего Сорокина и кивнул обоим «проваливайте», крикнув вдогонку:
 — Патрикеева больше не… барахтать!
 Парочка исчезла моментом, только акация покачала жёлтыми цветочками.
 
 Слава пошагал в корпус. Ситуация вырисовывалась более-менее понятная, но дикая. Ласковый домашний Миша Патрикеев, видимо, оказался излишне чувствителен к прикосновениям. Как уж эти придурки прочухали его особенность — неизвестно, но, похоже, третировали бедолагу, когда была такая возможность, за милую душу. Слава сел на лавочку в тени, покосился на статую «голосующего» Ильича. Чем больше он думал о ситуации, тем больше раздражения она у него вызывала. Не отряд, а какой-то склад боеприпасов — только сиди и прислушивайся, где рванёт. И что делать с этой собачьей свадьбой и рыжелисым маньяком? Горн к ужину взбудоражил разморённых вечерним зноем гуляющих, и Слава поспешил к своему корпусу. Оставалась надежда, что озабоченный Патрикеев поостережётся стихийных обтираний о других пионеров и даст Славе спокойно доработать смену.

 

***

 Наблюдая за своим нетрадиционным пионером всю следующую неделю, Слава смекнул, как выяснилась Мишина «особенность». Похоже, его действительно невозможно было не трогать. То он умилительно следил за бабочками, словно сонный котёнок, то гваздался в десерте в столовке, вызывая у окружающих ласковые улыбки. На вечерней дискотеке стеснительно махал ручками, призывая «нажать на кнопку, получить результат». Вкупе с нежнейшим цветом волос и круглостью щёк он был просто программой по активации мацальщиков всего лагеря. Его тискали девочки-вожатые, пионерки всех отрядов, и даже суровый повар Семён гладил Мишу по голове на ужине. Каждый раз, когда кто-то тянулся руками к Патрикееву, Слава замирал, будто сапёр, услышавший сорванную растяжку на минном поле. Но тот, похоже, был устроен сложнее, чем описывали «орлята». По крайней мере, инцидентов на публике не происходило. Слава по инерции приглядывал за Патрикеевым, даже таскался на пионербол и покрикивал на разошедшихся ребят, чтобы «поаккуратнее там», когда кто-нибудь из игроков излишне прижимался к Мише. При приближении к нему других мальчишек Слава тут же находил всем занятия под своим присмотром. То припахивал архаровцев рыхлить клумбы перед столовой, то подметать спортивную коробку, то красить ржавые футбольные ворота в поле. Патрикеев крутился рядом, застенчиво опуская глазки. Он сосредоточенно ковырялся грабельками в анютиных глазках, возюкал лысой кисточкой по кособоким воротам и молчал. Когда остальные ребята отдалялись, пытаясь слинять с вожатских глаз долой, тишина между Славой и Патрикеевым становилась напрягающей. Славу почему-то нервировало это молчание чрезвычайно. Он старался что-то говорить, но получалось, что он проговаривает все свои действия, словно на радиопередаче.
 — Так, сейчас я возьму вон тот шланг, и польём клумбу справа. Где у нас тут вентиль? Что ж так закрутили-то…
 Миша меланхолично поднимал брови, скользил по Славе смущённым взглядом и прочувствованно вздыхал. От этих взглядов Волков начинал чесаться и каждый раз говорил себе, что эти совместные субботники надо прекращать, но на следующий день снова тащил безотказного Патрикеева на новые свершения. Ввиду отсутствия рецидивов, ещё через неделю Слава совсем отвлекся от чувствительного подопечного и окунулся в лагерную рутину.

 

***

 …А ведь ещё накануне вечером он решил, что напридумывал себе про Патрикеева и раздул из мухи слона. Последнюю пару дней все возбуждённо готовились к прощальному костру. Август как-то неожиданно перевалил за середину, и учебный год замаячил перед загорелыми мордашками учащихся со скорбной очевидностью. Первый отряд шушукался про традиционную встречу рассвета, и в девчачьей стороне корпуса началась косметико-парикмахерская мобилизация. В ход шли карандаши «Живопись» и «Искусство» авангардных расцветок, и Славу эта суета очень воодушевляла. Объединившись с мужской частью второго отряда, они натаскали на поле деревянных кольев, повтыкали по кругу, склонили их к центру, соорудив классический вигвам. Конечно, приладив последний кол, сообразили, что забыли наложить поленьев в центр кострища, и работа пошла по второму кругу. Патрикеев поначалу пытался подсобить, мелькая между ребятами в своей тёмно-зелёной панамке, но быстро умаялся и упылил к корпусам. В суете и предвкушении, которым жил весь лагерь вечером, Слава и думать забыл про своего эротомана.

 Костёр выбрасывал в чёрное небо столбы искр, и, будь Слава писателем, он разглядел бы в этом образ этакого энергетического фонтана, что бил сейчас из центра поляны. Здесь не было ни одного равнодушного или грустного человека: дети, вожатые, сотрудники лагеря были взбудоражены, смеялись, пели под гитару, шутили и клялись друг другу в вечной дружбе, обещали встретиться здесь же на следующий год, обещали держать связь. Ребята жарили чёрный хлеб на огне, надувались «Тархуном» и «Дюшесом». Даже «Орлята» вопреки своей военной доктрине не взорвали ЛЭП, например, и вообще воздержались от диверсий. Начиная с младших отрядов, пионеров поочерёдно начали отправлять в корпуса. Славу ожидаемо атаковали девчонки из его первого отряда. В прошлом году была такая же история. Неожиданно смуглый и скуластый для своих светлых глаз и волос, Слава уже привык к тому, что ждут от него чего-то этакого, под стать экзотической внешности. А ничего этакого простой парень Слава предложить не мог, да и не пытался.

 Над полем звучали клятвы, что все встанут на встречу рассвета в полчетвёртого, но ещё в прошлом году замначальника лагеря доверительно шепнула Славе, что на деле проснутся и придут человека 2-3 с каждого отряда. Слава обречённо подумал, что с его отряда впереди всех встречающих помчатся его «птичьи» бандиты.
 Ребята укладывались с трудом, мальчишки то и дело забегали на девчачью сторону, заглядывая в палаты под восторженный визг оных. После серии коротких подушечных боёв, Слава гаркнул со своего судейского места в холле и пригрозил оставить нарушителей без «рассвета». Пошарашившись по туалетам, мелочь наконец улеглась под одиннадцатичасовой прощальный горн на отбой.

 Слава открыл глаза, будто и не спал вовсе. За долю секунды оценил ситуацию: в спальне совсем темно и тихо, значит будильник молчал. Он как зверь дёрнул голову в сторону неясного движения, прошептал на выдохе:
 — Что?..
 Даже в темноте он сразу узнал Патрикеева. Тот шагнул к его кровати, в одних белых плавках, шмыгнул носом. Слава рывком сел, спуская ноги на пол.
 — Миша, что случилось?
 Патрикеев согнулся, будто у него болел живот и начал заваливаться вперёд. Слава похолодел. Так в детективных книгах падают жертвы убийств на виду у случайных свидетелей. Он подскочил к загибающемуся и, подхватив под грудь, поволок к своей кровати.
 — Отравился?! Ударился?! Миша! Где болит?!
 Слава «кричал» шёпотом, сработал выработанный за практику вожатым автомат «не разбуди». А Патрикеев последовательно вёл бедного вожатого к обмороку. Словно в фильмах про изгнание дьяволов, он выгнулся на кровати, откинув голову назад и тихонько, но жутко завыл. Славе показалось, что от ужаса у него не только сердце выпрыгнет, но вся душа целиком. Страх накрутился удушливым шарфом на шею, ему показалось, что ещё пара минут и Патрикеев скончается здесь, прямо на этой кровати. Он дёрнулся к двери, чтобы позвать на помощь, разбудить вторую вожатую Таню, когда Миша вдруг простонал:
 — Нога…
 Слава прыгнул обратно к кровати, нагнулся над бесноватым, чуть ли не приложив ухо к его губам, чтобы было лучше слышно.
 — Что, Мишенька? Что?
 Патрикеев цапнул Славу за руку и тут же приложил её к своей ноге ниже колена. Слава машинально зашарил по икре ладонью, в поисках раны, или торчащего гвоздя, или хоть чего-нибудь, что объяснило бы Мишины кульбиты.
 — Сводит, — проскулил Патрикеев и следом замычал.
 Одновременно с этим Слава почувствовал, как икра под его рукой превратилась в камень. Миша кряхтел, пытаясь вдохнуть, было очевидно, что ему без дураков больно. Он сжал в кулаках простыню, попытался уткнуться носом в подушку, будто спрятаться. Слава прикрыл глаза, вспоминая уроки первой помощи.
 — Судорога? Миша, у тебя судорога? Только эта нога?
 Значит — укол, растяжка, массаж… Он хлопнул по кнопке включателя лампы на тумбочке. Схватил шариковую ручку и резко кольнул наконечником стержня в середину икры. Патрикеев ойкнул, но выгибаться не перестал.
 — Нет? — переспросил Слава и отшвырнул ручку на пол, глядя, как Миша замотал головой, морщась пуще прежнего.
 Схватив обеими руками бледную ступню, Слава мягко потянул её за пальцы к колену, пытаясь выпрямить напрягшуюся мышцу. Патрикеев заклокотал в подушку, ударил кулаком о матрац.
 — Я знаю, знаю, — запричитал Слава. — Потерпи, Миш, должно отпустить. Сейчас…

 Подвывания подопечного проходили по нервам наждаком, Славе было жалко мальца до слёз. Как врачи зубы детям лечат?! Он бы рыдал рядом с бормашиной… Миша вдруг тяжело выдохнул и выпустил из кулака замурзанную простыню. Придерживая его одной рукой за пальцы ног, Слава провёл по икре и мысленно возликовал, почувствовав мягкие, расслабленные мышцы.
 — В порядке, Миш? Прошло? — он аккуратно сжал мышцы, перебирая пальцами по коже.
 Массаж должен был разогнать кровь, успокоить мышцу после такого спазма. Слава не особо любил кого-то трогать, но сейчас от радости, что Миша не скончался у него в вожатской спальне, был готов массировать того до комсомола. Он уселся на кровать, уложив ногу-истеричку себе на колени. Миша смотрел на свою коварную конечность, блестя мокрыми щеками в тусклом свете лампочки.
 — Ты на холодной земле сидел, что ли, балда? — миролюбиво спросил Слава, пощипывая и поглаживая, словно играя на гуслях импровизированную джаз-зарисовку.
 Миша пожал плечами, отвёл глаза на тёмное окно над кроватью. Было видно, что ему хочется пожаловаться и может ещё всплакнуть напоследок, но стыдно. Он сжимал губы в полоску, хмурился и сопел. А Славу наконец совсем попустило. Он только сейчас понял, как испугался. От отходняка тянуло похихикать, но он сдерживался, опустив голову. Оба затихли. Он ритмично мял чужую икру, перепрыгивая с одной мысли на другую. Думал обо всём и ни о чём, в голове всплывали то предстоящий сентябрьский выезд на картошку, то зимняя поездка на Медео. Слава откинулся назад к стенке, упёрся затылком в подоконник, прикрыл глаза, продолжая поглаживать разогретую тощую ножку. Миша ровно посапывал, утонув головой в подушке, и от этого тихого сопения Славу тянуло в тёмную мягкую дрёму. Мысли стали совсем отрывочными, голова накренилась к плечу.

 Почему-то было щекотно и горячо где-то около уха. Вокруг струился неуловимо родной тёплый запах, и было уютно и хорошо, словно у бабушки на любимой веранде в солнечный полдень. Слава глубоко вдохнул, потянулся. Рядом завозилось тёплое туловище, притираясь и укладываясь поудобнее, прижимаясь к Славе доверчиво. Лёгкая рука мягко погладила по груди и животу, словно успокаивая, уговаривая поспать ещё. Слава вяло выкарабкивался из сна, пытаясь зацепиться хоть за одну мысль. Всё та же рука аккуратно, ненавязчиво скользнула ниже вдоль тела, почти невесомо задела утренний «подъём» между ног. Слава дёрнулся, машинально приподнимая бёдра. Дыхание в ухо стало более глубоким, сбоку в бедро упёрлось твёрдое.

 Его вышвырнуло из сна за секунду. Он хватанул воздух ртом, будто утопающий, и вытаращил глаза на круглую мордаху Патрикеева, белевшую в темноте. Слава ещё толком ничего не понял, но подсознание уже выхватило все признаки криминальной опасности и даже подсчитало года грядущего тюремного заключения. Он дёрнулся от потенциальной настойчивой жертвы, врезаясь в стену спиной. Паника обесточила мозг, и Слава бестолково заизвивался, пытаясь выпутаться из покрывала. А этот сукин пионер, видимо решив-таки урвать своё, навалился на Славу неожиданно тяжело. Патрикеев схватился за него, больно вдавливая тонкие цеплючие пальчики, будто крюками под рёбра. Слава был спелёнат, прижат к стене, над ним нависал деревянный подоконник, а справа об него толкался и тёрся взбесившийся малолетка. Идиотская беспомощность вкупе с душным ужасом вырвали из груди вожатого писклявый вопль. Одновременно с этим Патрикеев застонал и душераздирающе запиликал будильник. Воодушевившись, словно Хома на петушиный крик рядом с Вием, Слава рванул хлипкое покрывало в разные стороны, порвав надвое. Вскочил, больно ударившись плечом о треклятый подоконник. Кровать была пуста, и в комнате Патрикеева уже не было.

 …Слава дёргано передвигался по тесной вожатской спальне, кидая вещи в рюкзак. В голове стучало «бежать», сердце словно поделилось, как клетка вируса и одновременно отдавало куда-то в лопатки и в уши. Противно тряслись руки, футболки и шорты не желали складываться, а только комкались. Он глубоко вдохнул, закрыл глаза, заставляя себя успокоиться. Чувство роковой опасности никуда не ушло. Сейчас казалось, что весь мир оповещён о происшедшем, что его вот-вот поймают и линчуют. Слава обернулся на дверь, припёртую стулом. Если бы он так же забаррикадировался этой ночью раньше!

 Он не повёл ребят на восход, заикаясь упросил сонную Таню взять на себя и его "встречальщиков" и бросился собирать вещи. Его совершенно не волновало, что сказать начальнику лагеря, он твёрдо намеревался покинуть "Маяк" в течение ближайшего часа. Пусть выговор, пусть не оплатят, пусть исключают из института – всё это казалось полной ерундой на фоне того, что произошло между ним и четырнадцатилетним школьником в его постели. Слава сосредоточенно собирался, умышленно отгоняя от себя любые воспоминания, чтобы не впасть в повторную панику. Не сейчас. Может, потом, когда он доедет до Загорска, когда закроется на все замки, отключит телефон, отсидится. Затем надо уехать лет на десять в Удмуртскую АССР наёмным рабочим и по возможности сменить имя. Слава даже не пытался остановить построение бредовых планов в своей голове, всё лучше, чем грызть себя за такой жуткий провал. Покидав в сумку всё, что было на виду, он застегнул молнию, запихнул паспорт в задний карман шорт и практически бегом направился вон из корпуса. По дороге к "тайной" дыре в ограждении, от которой до остановки было ближе, Слава больше всего боялся встретить не заведующего, не других вожатых-воспитателей, а грёбаного Патрикеева. Теперь-то он знал, что скрывается за этой мультяшной внешностью. Ебанутый котёнок Гав. Славу передёрнуло от священного ужаса, и он нервно покрутил головой, оглядывая тёмные кусты рядом с оградой. Бросив прощальный взгляд на торчащего из сирени Ленина, указующего на столовку, Слава зачем-то пожелал ему «держаться» и скрылся между разогнутых железных прутьев.

 Казалось, он ехал несколько дней: попутка, автобус, нервный сон на полустанке в ожидании электрички. В поезде народ что-то возбуждённо обсуждал, но Слава не вслушивался и не понял ни черта. Какие-то танки, захваты… Война, что ли, где-то? В кармане брякала мелочь, не хватало даже на автобус. Слава брёл пешком по пыльным улицам, глядя себе под ноги. Мысли начали собираться, а вот чувства так и были в раздрае. Сейчас, спустя несколько часов после побега, Слава поймал себя на том, что оправдывается перед самим собой. Будто виноват, будто знает за собой грешок, но изо всех сил от него отнекивается. От навязчивых мыслей и от давно поднявшегося солнца голову сжало тисками, Слава чувствовал, что если не глотнёт воды, то умрёт прямо на нагретом асфальте. Уже у подъезда вспомнил, что ключи от квартиры остались в тумбочке в вожатской. На ватных ногах он поднялся к соседу Лукичу за запасной связкой и заколошматил в дверь. Работающий телевизор было слышно с лестницы, диктор страшным голосом передавал сводки с каких-то не то боёв, не то уличных беспорядков. Лукич открыл дверь в не по-утреннему боевом настроении, азартно кивнул Славе, словно ждал.
 — Лукич, дай ключи, я потерял, — просипел Слава, привалившись к холодному косяку.
 Лукич, то и дело оглядываясь в комнату, видимо, на телевизор, снял связку с гвоздя на стене и протянул Славе. Схватив заветные ключи, тот обессиленно оттолкнулся от косяка и хотел было распрощаться, когда Лукич вдруг припечатал:
 — Вот оно и кончилось, Слава, — и как-то по-бабьи горемычно покачал головой.
 — Что кончилось-то, Лукич?
 Слава нахмурился, непонимающе заморгал. Чувство какого-то надвигающегося рока отдавало мелодрамой, но тем не менее отделаться от него всё никак не выходило.
 — Да всё кончилось, — махнул рукой Лукич и, не закрывая двери, устремился в комнату.
 Слава поднял глаза на криво болтающийся на стенке отрывной календарь. В СССР пришло 19 августа 1991 года.

Глава I

 Прошло 13 лет
 Волков шваркнул трубкой о телефон. Потом поднял и шваркнул ещё раз. Легче не стало. Анисимов сидел в кресле напротив Славиного стола, уткнувшись лицом в сложенные ладони. Новость об «утекшем» вожделенном договоре застала врасплох. Оба считали, что годовой контракт на полную техническую поддержку «Внешторгиздата» у них уже в кармане. Уже распланировали будущие доходы, взяли двух новых технологов по печатным и упаковочным машинам, повысили зарплату секретарю. А о мерседесных Анисимовских мечтах и Славиных мальдивских обещаниях сестре даже вспоминать было страшно.
 — Кто увёл? — вопросил Волков, зверски глядя на бизнес-партнёра.
 Анисимов вынырнул из ладоней, боязливо покосился на дверь — не слышит ли секретарь Нонна Витальевна.
 — Какой-то Лисицын, чиновничий сынок. Ясно дело, что контора папашкина, а пацана просто в директора записали, чтоб жопу прикрыть. Сыну лет 25 от силы, такое бледное недоразумение, а не мужик. Я его видел пару раз на тендерах.
 — Лисицын… Даже не слышал никогда, откуда он взялся?! — Слава рванул к окну, дёрнул форточку.
 Октябрьский воздух просквозил комнату, мокрые листья вперемешку с машинными выхлопами. Слава поводил слепым взглядом по старому дворику, чья тишина никак не клеилась с помпезным адресом центральной московской улицы "Тверская". Мерзлявый Анисимов демонстративно высморкался и прогундел:
 — Уже закатили приём в честь подписания, у нас в «Пекине», — посмотрел на часы. — Сейчас как раз. Поди уже разливают, суки.
 Слава медленно повернулся, шкрябнув по-тигриному подоконник, сощурил глаза. Угрожающая улыбка асимметрично прорезала лик бизнесмена, взгляд загорелся. Анисимов опасливо шмыгнул носом, вжимаясь в кресло.
 — Чего это ты задумал?
 Слава зловеще уточнил:
 — Значит они сейчас в «Пекине»? С этим Лисичкиным?
 И метнулся к двери, сдёргивая с неустойчивой трёхногой вешалки короткое пальто. Анисимов кинулся следом, фонтанируя местоимениями:
 — Ты… мы… А я… — выкрикивал он на ходу, растревожив Нонну Витальевну. Та с испугу включила кофемашинку и замерла, глядя вслед уносящимся начальникам.
 Директор ООО «Технолог и я» Слава Волков спортивно сигал через лужи, будоража сердца скучающих на детской площадке мамаш. За ним нескладно скакал финансовый директор Анисимов, то подбадривая Славу в его борьбе с «паскудами», то сокрушаясь насчёт своих мокнущих дорогущих ботинок. Волков уверенно шагал к гостинице-ресторану «Пекин» рядом с расхристанным бронзовым Маяковским. У него не было плана, кроме как набить морду бывшим клиентам на пару с их новыми «технологами». Потеря контракта настолько оглушила, поставив крест на всех многолетних надеждах, что сидеть в кабинете и рефлексировать он просто не мог.
 Тревога за будущее, разочарование и гнев вкупе с негодованием гнали его на поле брани, благо до «Пекина» было рукой подать. Анисимов рядом садистски подсчитывал количество просранного с этим контрактом бабла, накручивая Волкова до уровня фаната «Спартака».
 Предусмотрительно затормозив у шикарного входа в «Пекин», обделённые технологи одновременно одернули одежду и пригладили волосы. Прошли в фойе, оглядывая шикарные интерьеры. Анисимов толкнул Славу в бок, кивнул на указатель «Банкет Внешторгиздат». Слава азартно потёр руки и направился к ресторану. Сталинский ампир нисколько не поблек с 50-х, потолки и стены впору в музей выставлять. Анисимов заохал, крутя головой, дёргал Волкова за рукав, указывая на массивных драконов у входа в ресторан. Слава отмахнулся, кивнул на стоящую возле длинного шведского стола компанию мужчин в деловых костюмах.
 — Кто? — он впился глазами в вальяжных посетителей с бокалами в руках. — Где этот сука Лисицын?
 Анисимов пристально оглядел мужчин, близоруко прищурившись. Узрев главного мерзавца, чуть было не залаял и не замахал хвостом.
 — Вот этот! В синем пиджаке, рыжий такой! — он некультурно ткнул пальцем в худого мужика, стоящего спиной к мстителям.
 Волков попёр к цели, засечённой в трёх столах от их локации. Не то чтобы он вообще решал вопросы кулаками, но сейчас отчаяние крЫло. Он играл честно, всё делал по закону, тяжело трудился, он заслужил этот гребанный контракт! И если жирующим чиновничьим тварям закон не писан, значит будут ходить с подправленной физиономией! И вон с тем салатом на башке… Наступив какой-то фифе на ногу, Слава дёрнулся от её взвизга. Синепиджачный козлина впереди обернулся на возглас в момент, когда Слава подхватил его под локоть, чтобы развернуть, и тут Волкова словно обдало тепловой пушкой. Жёлто-зелёные глаза уставились в его лицо, прострелив башку навылет – Слава даже ощутил, как взъерошились волосы на затылке. Светло-рыжая чёлка бликанула в свете сотни лампочек, до Волкова словно донёсся шум заволновавшейся на дереве листвы – хотя откуда бы? Курносое лицо из его кошмаров приближалось как в дымке, рот приоткрылся, раздался тот самый голос, что будил его ночами во влажных простынях:
 — Слава…
 Рядом с ухом раздалось Анисимовское «не понял», фифское «хам», а потрясённый Слава сжал чужой локоть до хруста. Ужас, чутко дремавший все эти 13 лет снова поднял голову. Миша Патрикеев стоял пред ним, словно рыжая Немезида, нашедшая Славу для свершения казни за грехи. Обуреваемый чётким ощущением конца света, Слава зачем-то потянул на себя внезапно покорного Патрикеева, будто хотел разглядеть его хорошенько перед смертью. А тот вдруг прикрыл глаза и подался на него, практически прижался. Слава зажмурился от дикого дежавю, до него стало доноситься испуганно-осуждающее жужжание стоящих рядом. Он всё ещё сжимал Мишину руку, вдруг осознав, что жизнь решила не только обобрать его до нитки, но и отправить в Кащенко, снова ниспослав ему на голову это рыжее больное чудовище. От злости и обиды на всех заклокотало в груди, он мстительно тряхнул Патрикеева, глумливо-участливо вытаращив глаза:
 — Что такое? Вам плохо?
 Патрикеев, взрослый, здоровый Патрикеев, снова выламывался перед ним, словно пьяный. Он прикрывал глаза, цеплялся рукой за отвороты Славиного пиджака и страдальчески сводил брови. Возмущённые перешёптывания становились всё более громкими, сквозь этот гул раздавались «вот полюбуйтесь!» быстро сориентировавшегося Анисимова. Слава продолжал удерживать Патрикеева за руку, заглядывая ему в лицо, похлопывая другой рукой по плечу, словно прося прийти в себя. Сейчас злость вперемешку с желанием вскрыть этот болезненный нарыв совершенно отключили Славину хвалёную рациональность. Перед ним стоял адский мальчик, разрушивший его карьеру, отнявший покой на добрый десяток лет, испоганивший жизнь! Патрикеев запрокинул голову, глядя ему прямо в глаза из-под прикрытых век, простонал финальное «Сла-ава» и, задрожав, согнулся, выдохнул тяжело, с надрывом. Волков глядел на него во все глаза, стараясь запомнить каждую деталь Мишиного позора, чтобы смаковать потом до конца своих недолгих горемычных дней.
 Его дёрнули за руку, и Слава очнулся. Анисимов, продолжая возмущаться непотребству чётко в сторону оторопевшего исполнительного директора Внешторгиздата, тащил Славу к двери. Выпустив Мишину руку из захвата, Слава на негнущихся ногах последовал за Анисимовым. На пороге тот вдруг взялся желать окружающим «всех благ», а охуевшие гости банкета переводили глаза с утекающей парочки на красного как рак Патрикеева со скрещенными ногами. Миша поднял ладонь к пылающему лицу, и это было последним, что увидел Волков перед тем, как Анисимов выдернул его в коридор к драконам.
 — Слышь, Кашпировский, — шипел Анисимов, волоча Славу вниз по Большой Садовой. — Ты что за вуду там устроил?
 Слава покорно перебирал ногами, то и дело оглядываясь, не веря, что он только что нос к носу встретился со своим проклятием и ушёл живым.
 — Волков! Ты откуда его знаешь? А ну, зайдём посидим, — толкнул его Анисимов в дверь подвернувшейся кафешки.
 Слава сел за столик, бездумно уставился в ламинированное меню с капучинами-пина-коладами. В ладони всё ещё ощущалась тонкая рука под шерстяным рукавом пиджака. И даже запах у этого лиса был такой же, как тогда. И голос…
 — Два американо с молоком, — заказал Анисимов и слегка наклонился через стол к Славе, в ожидании объяснений.
 Слава никому не рассказывал про Мишу. Ни пьяным, ни трезвым. Ребёнок, мальчик в его постели – да это всё равно, что в массовом убийстве признаться. Никто таких откровений тебе не простит и не забудет.
 — Почему он Лисицын? — поинтересовался вдруг Слава у сахарницы, но ответил Анисимов:
 — Кто?
 — Хорь в манто! Он же Патрикеев был!
 Слава поднял глаза на тупившего Анисимова и по его выражению лица понял, что того опять поразила «лошадино-фамильная» болезнь.
 — Ясно, — кивнул он хлопающему глазами Анисимову. – Опять двадцать пять!
 — А я Лисицын сказал?
 Слава вяло махнул рукой. Анисимов имел парадоксальную память на фамилии – ассоциативную. Славу он несколько месяцев называл Серых, даже в бланках печатал иногда. А их бухгалтера Медведчука до сих пор зовёт Шатуновым. Очевидно, сказочная Лиса Патрикеевна зачаровала Анисимова в детстве.
 — Я у этого… «Лисицына» вожатым был в Софрино, — вдруг признался Слава. — Он и тогда уже был с приветом. А теперь видишь — вообще шизанулся.
 Нетребовательный, быстро отвлекающийся Анисимов нервно взгоготнул и, разглядывая блинчики на соседнем столе бодро подытожил:
 — Я на всякий случай какому-то мужику из Внешторгиздата нашу визитку сунул. Пока вы там... ну это…

 

***

 Жизнь словно встала на паузу в эти дни. Слава не мог понять, что теперь будет: есть у них контракт, нет контракта? Звонить во Внешторгиздат как ни в чём не бывало или ждать их звонка. Сообщать штату, что придётся затянуть пояса или срочно искать новых клиентов? Все эти метания, однако, отходили на второй план, когда Слава вспоминал Патрикеева. Вернее, он его и не забывал, а только старался отвлечь себя думами о делах.

 Миша был вроде бы уже совсем взрослый, но он так мало изменился, что в Славиных глазах казался всё тем же подростком. Причём, ведь сам узнал Славу с полувзгляда, сразу назвал по имени, будто только вчера виделись. Измучив себя унылой программой телевидения, Волков уселся на кухне с ополовиненной бутылкой бабского Мартини Бьянко. Он и раньше об этом догадывался, но сейчас стало очевидно: Патрикеев из его мыслей никуда и не уходил. Как памятная безделушка, что пропала в квартире сто лет назад, но ты точно знаешь, что однажды наткнёшься на неё, разбирая захламлённую антресоль. Он почти всегда думал о Мише, когда видел рыжих ребят на улице или в кино, когда слышал пошлейше-дурманящий «Justify My Love» Мадонны, что крутился по «Европе Плюс» тем летом. Миша был его тайной на миллион золотых, жуткой и какой-то кисло-сладкой одновременно. За прошедшие годы страх разоблачения притупился, но реакция на Патрикеева была ровно такой же, как в далёком солнечном августе. От него перехватывало в горле и что-то трепыхалось в животе. От приторного Мартини Слава задремал на двухместном диванчике на кухне, прижав коленки к груди.
 
 Анисимов считал, что трубки не берут только покойники, поэтому всегда трезвонил до победного. Слава зевал в телефон, пикая щекой по кнопкам.
 — Танцуй! — приказал Анисимов визгливо. — Разведка доложила, что Внешторгиздат пока не завизировал договор с этими психами! Похоже, у них появились вполне себе разумные сомнения.
 И пошленько захихикал в трубку, дескать, мы-то знаем какие. Слава нахмурился до боли в переносице. Почему-то ужасно раздражало, что вся околоиздатская братия теперь ржёт над Мишей. Представилось, как тот понуро плетётся по коридору своего офиса, а все сотрудники повысовывались из своих кабинетов и тыкают в него пальцем.
 —…иди, говорит, сынок. Живи как хочешь, раз лечиться не собираешься, — уловил Слава из трубки.
 — Что? — он аж встал с дивана и пытливо уставился на бледно-голубой кораблик на полке, сувенир с Кипра. — Куда кому идти?
 — Ты всё ещё со мной разговариваешь? — переспросил Анисимов после секундной паузы и получив подтверждение неуверенно повторил: — Я говорю, секретарша Патрикеева-старшего слышала, как тот на сына по телефону орал, требовал, дабы тот пошёл к специалисту, типа мозги лечить. А если, говорит, отказываешься, то иди, говорит, куда хочешь. И директором, кстати, уже кого-то другого назначили.
 — В смысле «иди»? Из дома, что ли? Миша с родителями живёт?
 — Кто? — Анисимов был вообще мастер неожиданного вопроса, на который обычно сам себе отвечал. — А, ну да, Миша. Получается, что с ними.
 По затихающему голосу Анисимова стало ясно, что разговор его больше не воодушевляет. Слава не поддержал его злорадного веселья, не возликовал падению врага, взялся расспрашивать какие-то малозначащие для Анисимова вещи. Неблагодарный.
 — Ладно, я пойду с юристом потолкую, — с упрёком в голосе заключил Анисимов. — Надо убедиться, что наш договор актуален, чтобы подписать в любой момент.
 И, чтобы Слава до конца прочувствовал вину за свою бестолковость, повесил трубку не прощаясь. Волков сел на диван, потёр ладонями лицо. Как это — выгнали из дома? Перед глазами тут же встал образ худенького бледного Патрикеева, жавшегося брошенным котёнком в грязном переулке. Если та контора — его единственный источник дохода, а родительский дом — единственное пристанище... Получается, что Слава взял и просто разрушил Мишину жизнь за поганый контракт? За то, что его отец — бесчестный рвач? В дурмане вчерашнего Мартини и воспоминаниях о маленьком Патрикееве, Слава рисовал себе картины одна страшнее другой. Вот Миша привязанный к кровати в палате с белыми стенами шевелит сухими губами, взирая в потолок. Вот он сидит возле жестяной бочки с горящим хламом в полуразрушенном здании, протягивая озябшие руки к огню. Вот он лежит на грязном матрасе прямо на бетонном полу с закатившимися глазами, со жгутом на бледной исколотой руке. Такое показывали в американских фильмах, и беспомощный, гонимый всеми Миша очень органично вписался в эти жуткие картины. Бедная жертва собственных болезни и жадного, бессердечного отца. Слава вошёл в полупьяные самобичевания, растравливая себя воспоминаниями о маленьком Патрикееве: с тяпкой в анютиных глазках, с мячом под недосягаемым баскетбольным кольцом, с ободранной коленкой в медкабинете. Он почувствовал, как защипало в глазах — так ему стало жалко своего бывшего подопечного. Волков решительно встал и схватил телефон.

 

***

 Слава сидел в машине, гипнотизируя глазами дверь офиса «Пак-сервис». После недолгих упрёков в слабоумии и ебанутом рыцарстве, Анисимов согласился позвонить своему «информатору» — всё той же секретарше Патрикеевых. Она-то и доложила придушенным шёпотом, что Миша сегодня в офисе, передаёт дела новому директору. Слава сорвался как на пожар и через двадцать три минуты уже припарковался через дорогу от офиса треклятых конкурентов. Вся эта пионерская драма со спасением припизднутого Патрикеева сейчас стала казаться малёк идиотской и надуманной, но Слава будто умышленно не хотел себя останавливать, продолжая увязать в сей Мише-трагедии. И даже больше — сейчас Слава словно вынырнул из своих серых бизнес-будней и вдохнул полной грудью. То, как он сейчас себя ощущал… — ему казалось, что такие яркие переживания остались позади, в гормональной юности. Что в его степенные тридцать два людей уже не швыряют эмоции и порывы. Ни погоня за контрактами, ни романы с подружками не вытаскивали Славу из его уютной скорлупы, не дёргали за нервы. Конечно, он переживал и за работу, и за свои романтические увлечения, но словно через стекло, как фильм смотрел. Он мог злиться, ревновать, расстраиваться, кричать, ругаться, но ничто так не цепляло за живое, как этот зеленоглазый чудик из прошлого. Никаких романтических чувств Слава к нему не испытывал, упаси Бог. Просто этот чертёнок откупорил полузабытые ощущения молодости, свободы, волнений, взрослений, воспоминаний, страхов. С его появлением на Славу накатило, казалось, совсем уже потерянное чувство «здесь и сейчас». После Мишиного "возвращения" Слава стал догадываться, что все последние годы будто дремал. Конечно, весь этот психоанализ был совершенно некстати, но башку-то не выключишь.

 На третьем часу шпионажа градус драматичности начал падать — хотелось жрать и в туалет. Дождь зарядил будто издеваясь, а Патрикеев всё торчал в тёплом офисе с сортиром и ударяться в бродяжничество не спешил, судя по всему. Слава поворчал на всяких нерасторопных уволенных директоров и выполз под дождь к палатке с хот-догами. Взял два, и конечно же, как только запихнул один в рот, из обрыдших дверей выпорхнул гонимый роднёй онанист. Слава заметался, что-то замычал продавцу сквозь горячую сосиску и кинулся через дорогу под бибиканье и визг тормозов. Миша рефлекторно обернулся на приближавшийся звук поспешных шагов и даже выставил вперёд локоть, словно защищаясь. Перед ним стоял Слава Волков с горящими глазами и сосиской во рту. В одной руке он держал бумажник, а в другой — смятую булку, с живописно истекающими на мокрый тротуар горчицей и кетчупом. Патрикеев опасливо оглядел бывшего вожатого и жалобно скривился, очевидно, умоляя не убивать себя прямо сейчас. Слава же сражался с адской жрачкой, стесняясь выплюнуть всё под ноги Патрикееву и не имея возможности заглотить всё целиком. И это просто убивало его! Он три часа представлял, как благородно и мужественно предложит бестолковому тюте свою защиту. И вдруг эта жалкая немая сцена, где он стоит с поднятым пальцем «минуточку» и давится сосиской с изуверским выражением лица. Миша послушно ждал, кидая взгляды на мимо идущих людей. Пару раз стряхнул капли дождя с рукава, явно не зная куда себя засунуть, покашлял. Слава богу, не завёл разговор о погоде! Наконец, Слава проглотил эту еду диверсанта и сконфуженно махнул в сторону своей машины:
 — Поговорим?
 Миша осторожно заглянул Славе в глаза, видимо пытаясь догадаться о его намерениях. И вдруг заалел щеками, смущённо улыбнулся. Кивнул даже как-то кокетливо, будто Слава его на вальс пригласил. Они пошагали к машине – Слава нервно, а Патрикеев задумчиво-плавно. Волков подрастерял пыл, только сейчас понимая, что порыв спасать отвергнутого миром Мишу изначально не выдерживал никакой критики. Чего он помчался? Чего себе напридумывал? Слава даже разозлился на сытого, одетого, без видимых побоев Патрикеева. Вот и жалей после этого всяких придурков!
 — Я так понимаю, у тебя всё хорошо? — с угрозой в голосе спросил Слава, припечатывая Мишу взглядом к месту пассажира.
 Тот виновато закусил губу, отвёл глаза. А Слава подсказывал, чем Патрикеев может его обрадовать:
 — Никто тебя из дома не выгонял, с работы не гнал с волчьим билетом? — и снова воззрился, выискивая долгожданные признаки несчастья.
 И вдруг Миша, подвиснув на пару секунд, заморгал и горестно зашмыгал носом. Как давным-давно в лагере, когда его оса за палец цапнула. Свёл брови, свесил чёлку на глаза и шмыгнул. Слава загорелся надеждой, сказал чуть мягче:
 — Ну говори, что у тебя там?
 Миша замотал головой, мол, не скажу и не спрашивай. Слава с удивлением почувствовал, как в груди почему-то стало тепло. От влажных волос Патрикеева шёл едва заметный давно забытый аромат чего-то солнечного, своего. Слава покачал головой, мол, что с тобой делать, и завёл машину.
 — Поехали посидим. Не реви, — последнюю фразу он добавил, раздуваясь от идиотской важности и взрослости, хоть, строго говоря, никто и не ревел.
 Миша сразу отвернулся к окну, и в салоне повисла интимная тишина. Слава смотрел на кривые силуэты деревьев и домов сквозь лобовое стекло в дождевых потёках и пытался осознать. Осознать, что сейчас сидит с тем самым Мишей, кто все эти годы был для него как случайно увиденная когда-то летающая тарелка — и поверить невозможно, и забыть нельзя. С того лета в «Маяке» образ Патрикеева размылся, как будто развоплотился, было странно, что он живой, говорящий, что всё это время у него была жизнь, учёба, работа, девушки… Слава нажал на газ, сообразив, что они сидят в тишине в припаркованной машине уже несколько минут, и это действительно странно.
 
 Пиццерия встретила сдобно-мясным запахом. Миша целенаправленно прошагал к угловому столу, прикрытому от зала искусственной драценой. Они долго усаживались: Волков взялся вытряхивать Мишу из пальто, потом сражался с вешалкой, чуть не завалив её на аквариум с какой-то стрёмной флегматичной ящеркой. Патрикеев водил взглядом за чумным Славой, послушно отдавая ему то пальто, то перчатки, то сумку. Когда тот схватил салфетку и стал примериваться, на вопрос заправить её Патрикееву за воротник как слюнявчик, Миша строго сказал официанту:
 — И двести граммов водки, пожалуйста.
 Слава забубнил про руль, а Миша кивнул на свой сотовый и пообещал вызвать какой-то экзотический сервис «трезвый водитель». Волков не стал спорить, он так разнервничался, что действительно не находил себе места, и водка показалась отличной идеей.

 Через полчаса, два салата и одну большую пиццу «по-мексикански» Слава понял, что разговор зашёл в тупик. Или упёрся в шлагбаум имени немногословного, как патологоанатом, Патрикеева. Гадёныш то и дело отводил глаза, где мог кивал или мотал рыжей башкой, а если вынужден был ответить, то будто экономил буквы: закончил ИнЯз, мать с сестрой в Лондоне, живёт с отцом. После второго графина с водкой Славу таки повело. К тому же он разозлился, и, как обычно в таком состоянии, начал путать буквы в словах.
 — Вот скажу тебе, как на пуху, — приложил он руку к груди, — я о тебе вспоминал. Иногда.
 Патрикеев, наконец, посмотрел Славе в глаза, будто дождался хоть чего-то интересного в сегодняшнем унылом вечере. Тот запоздало сообразил, как оно прозвучало и замахал рукой, словно отнекиваясь.
 — Я без всяких этих… — и состроил брезгливую морду. — Я ж нормальный.
 Миша приподнял одну бровь, но Слава не просёк. Что ни говори, а эта слегка пидороватая тема беспокоила его неимоверно. По-трезвому подумывал вообще обойти этот вопрос стороной, а под мухой вот захотелось ясности.
 — И ты тоже давай завязывай, — продолжал он в парадигме «Больше Ада!». — Вон отец пусть тебя подлечит, а то что ж — молодой парень и такое… Самому-то не стыдно?
  Патрикеев заледенел взглядом, и Слава наконец осёкся, почувствовав угрозу, опустил глаза в тарелку и начал выковыривать оливку из застывшего сыра. Этот контуженый Патрикеев всё испортил! Почему-то не жаловался, не клял себя, не говорил о покинутой работе, о чуть было не стыренном контракте, о ссоре с отцом. Не так Слава представлял себе их разговор. За витринными стёклами стало смеркаться, он вдруг подумал, что надо завязывать с этой пыткой, а то ещё чего доброго сам скоро начнёт оправдываться непонятно за что. Слава машинально поискал глазами официанта, чтобы попросить счёт, когда вдруг услышал радостное:
 — А помнишь «Орлят»? Мы ведь до сих пор общаемся!
 Слава аж отпрянул назад, так неожиданно было видеть Патрикеева улыбающимся. Тот взял кусок пиццы с тарелки и продолжил:
 — Перезванивались после лагеря, встречались несколько раз. Лазутин ещё, Катька Зайцева…
 Мишу стало не узнать. Он оживился, зажестикулировал, взялся докладывать про бывших солагерников. Переключился на захватывающий рассказ о недавней поездке в Индию, мимоходом отловил пробегающего официанта и заказал им вкуснейшего мороженого. Поначалу Слава с недоверием косился на внезапно разболтавшегося молчуна, но следующий заказанный ему графин с водкой унял подозрительность. Оказалось, что Миша просто чумового обаяния человек! Слава про себя даже простил ему коррумпированного папашу, лихоманку его срамную и зловредное недавнее молчание. Он подпёр кулаком щёку, уставился на искрящегося Патрикеева и улыбался, улыбался… Вспоминал, как Мишу в лагере любили и тискали, как он доверчиво притащился тогда к нему ночью со своей ногой. Водка уютно устроилась в сытом желудке, из динамиков лилась гитарная музыка, стилизованная под что-то итальянское. Официанты разнесли по столикам маленькие свечки в округлых прозрачных подсвечниках, и по залу замигали тёплые жёлтые искорки. Миша стал ненавязчиво расспрашивать про Славину жизнь. Кивал, поддакивал, внимал. Слава и не заметил, как потихоньку выложил о себе всё, даже о личном — начиная со смерти отца и заканчивая девушкой Ксюшей. Миша сочувственно сводил брови на рассказ об отце, азартно подбадривал при обсуждении новых проектов, игриво цокал языком, выслушивая про красавицу Ксюшу. В общем, Слава уже и не помнил, когда так отдыхал душой. Сейчас он и сообразить не мог, за что так боялся Патрикеева, почему вздрагивал при мысли о нём. Ну подумаешь, чего-то там у него вставало непредумышленно в четырнадцать лет. А у кого не вставало-то? Жёлто-зеленые глаза убаюкали Волкова окончательно. Он хихикал как дурак на незатейливые шутки, пил ароматный кофе с коньяком и окончательно расслабился. Ближе к одиннадцати у Миши пиликнул телефон. Он потыкал в кнопки, посмотрел на дисплей, как-то сник и спросил:
 — Можно я у тебя переночую?
 Слава тут же закивал так, что свечки заплясали в глазах.
 — Конечно! Живи сколько надо!
 Тот явно не собирался у него жить — это было видно по округлившимся Мишиным глазам на такой комментарий, но Слава так воодушевился возможностью поддержать, помочь, отплатить за хороший вечер, за доброе отношение…

 В квартиру ввалились под нестройный "Взвейтесь кострами" на два голоса. Славу просто рубило — он так наелся-напился-наржался, что даже звуки окружающего мира слышались, как в трубе.
 — Я засну прямо здесь, — прохихикал он в коридоре, пока Миша стаскивал с него пальто.
 — А как же встреча рассвета, э? — Славу шутливо встряхнули за плечи, но он вывернулся и по стеночке поплёлся в комнату.
  Добравшись до кровати, не включая свет, он начал бестолково раздеваться, путаясь в рукавах и брючинах. Из темноты давал указания моющему руки Патрикееву насчёт полотенец и койко-места в соседней комнате. Тот убеждал, что разберётся, что всяким пьяницам пора бы уже на боковую, а то от них слишком много шуму. Слава завалился на кровать, продолжая что-то гундеть насчёт волшебного вечера и «надо бы почаще…» Перед тем как провалиться в сладко-пьяный сон, он вдруг подумал, что Миша потрясающе стойко пьёт для своей комплекции.

 «Вот бы каждый раз так лечили от похмелья!» — возликовал Слава, почуяв уверенную руку у себя между ног. В приглушённом свете серого дня из-за задёрнутых занавесок, он уютно прижался спиной к тёплому телу сзади, умащиваясь в чужих объятиях. Ксюха редко его баловала такими приятными пробуждениями. С него бесстыже сдёрнули одеяло, обнажив театр дрочевых действий. От полупьяного расслабона и неожиданно ловкой руки, Слава понял, что стремительно подъезжает к конечной остановке. Он замычал и откинул руку назад, пытаясь прижать чудесницу к себе поближе. Голос чудесницы, однако, звал его почему-то очень издалека.
 — Слава!..
 Волков удивился такому долби-сурраунду, приоткрыл глаза и… узрел Ксюху в дверном проёме. Она стояла всклокоченная, в позе Ивана Грозного из учебника – глаза выпучены, палец обвиняюще направлен вперёд. Слава будто вдохнул сто игл в лёгкие и сжал между пальцами коротко остриженные волосы будущего трупа у себя за спиной. Он всё понял, что называется, ещё до того, как осознал. Без сомнений рядом с ним лежит голый Патрикеев и сейчас на виду у Ксюхи держит Славин член, как олимпийский факел. Надо отдать сучонку должное – он не прервался, продолжая ритмично двигать кулаком. От ужаса Слава обмяк на кровати, словно ему хребет переломили, голова выключилась на долю секунды, а член под шумок решил хоть кончить напоследок. Ксюха зажала рот рукой, простонала сквозь ладонь, лицо её исказилось яростью. Славу, наконец, выдернуло из кровати, он вскочил на ноги, двинулся к ней. И как в дурном сне всё никак не мог дойти до неё или открыть рот, что-то сказать. Ксюха продолжала подвывать, когда за спиной послышался твёрдый голос:

 — Ты же сказал, что вы расстались.

 Ксюха взвизгнула, а Слава тут же уверовал, что пока не уебёт этого гандона, спокойно говорить не сможет. Он одним рывком развернулся и кинулся на расслабленно стоящего, такого же голого как он сам, Патрикеева. Тот ниндзей вильнул вбок и вниз, будто качнулся и Славе под рёбра воткнулся титановый кулак. Слава всхлипнул, от боли из глаз брызнули слёзы, ему показалось, что кулак пробил лёгкие и раздавил сердце в пятерне — оно перестало биться. Он свалился кулём, отбивая колени, упёрся лбом в пол. Чьи-то руки крепко взяли его за плечи, уложили на бок, почему-то загорелись пятки, как-будто по ним хлопали ладошами.
 — Дыши давай, сейчас пройдёт, — строгий голос выговаривал ему, словно тренер на татами. — Девушка, приходите позже, нам сейчас не до вас.
 Слава попытался перевернуться хотя бы на спину, чтобы посмотреть на Ксению. Словно парализованный немой, он дёргался и мычал, скалил зубы. Из коридора послышался стремительный перебор каблучков, шарахнула входная дверь. Озарённое нежно-шизофренической улыбкой лицо Патрикеева нависло сверху. Слава взглядом кромсал эту морду, разрезая будто лазером. Ему хотелось выдавить эти зелёные глаза, вырвать по одному белоснежные зубы. И повесив их все на нитку, носить на шее.
 — Ты не жилец, — прохрипел он, ловя дыхание.
 Боль из подреберья стала затихать, он только сейчас понял, что всё это время его ноги были сведены словно судорогой. Он практически шипел:
 — Слышишь, ты? Сяду, но тебя урою!
 Патрикеев нахмурился недоверчиво, поджал губы. Покачав головой, встал и взялся спокойно одеваться. Слава, наконец, перевернулся на живот, попытался подняться хотя бы на четвереньки.
 — Ты практически сам в меня врезался, — приглушённо доложил Патрикеев из-под футболки, вытаскивая голову из ворота. — Я, конечно, не собирался так сильно бить.
 «Конечно». Он ещё разговоры ведёт, словно они на улице случайно плечами столкнулись. Слава на дрожащих ногах поднялся, опираясь рукой на стоящий рядом стул. Нет, эта мразь из его квартиры живой не выйдет! Он развернулся к Патрикееву, и тот, глядя на его перекошенное ненавистью лицо, наклонил голову к плечу. Его голос был ровным и негромким.
 — Я тебя как-то подставил, что ли? Опозорил, унизил перед какими-то важными тебе людьми? — лицо стало издевательски-озадаченным, он нарочито нахмурился. — Да зачем бы мне так поступать? Вот так, человека, который ничего плохого мне не сделал — выставлять в таком ужасном свете перед семьёй, всем миром, — и он замотал головой, категорически отвергая такую теорию. — Нет, люди так не поступают, Волков.
 Слава заморгал, будто пытаясь навести резкость. Он стоял голый, трясущийся от стресса и злости, под рёбрами наливалась приличная гематома. Что-то не давало ему немедленно кинуться на врага, что-то бликовало перед глазами, словно тот солнечный зайчик в туалете лагеря далёким летом. Миша смотрел прямо ему в лицо, выжигая мозги своими вкрадчивыми интонациями. От его ледяного спокойствия стало ещё страшнее. «Люди так не поступают…» Славе казалось, что он вот-вот ответит, достанет противника не кулаком, так словом, он выскребал ненависть из всех уголков своей дрожащей души. Но Патрикеев бил в обратку на поражение и, похоже, пленных не брал. Оказывается, те самые пресловутые моральные силы нужны даже для физической атаки. И у Славы они закончились секунду назад. Единственное на что хватило остаточного запала — скорбное:
 — Теперь ты счастлив, гад?
 Застегнув брюки, Миша дёрнул головой, откинув чёлку с глаз и сказал будто сам себе:
 — Я был счастлив, когда нашёл тебя спустя столько лет. Но обманулся. Бывай, — и вышел в коридор.
 От открывшейся входной двери мерзко просквозило. Слава поёжился, остервенело потёр лицо ладонями и побрёл к кровати. Он закрутился в одеяло, уговаривая себя, что вот-вот что-нибудь придумает. Как-то найдёт выход из этого абсурда. Ему надо только немножко полежать и подумать…

Глава II

 Волков чувствовал себя синеньким Аидом из диснеевского мультфильма — Боль и Паника стали его первейшими друзьями. Боль была в основном душевной — похоже, этот доморощенный Брюс Ли милосердно оставил ему селезёнку в её естественных границах. Как ни странно, больше всего добивало то, что единственный человек, знающий правду про происшедшее в Славиной квартире накануне, был его заклятым врагом. И Волков переваривал свои мысли в глухом одиночестве. Он поначалу собирался объясниться с Ксенией, но та выключила сотовый, а звонить домой Слава побоялся — вдруг уже родители в курсе. Он весь сжимался от одной только мысли, что эта ситуация вышла за пределы их «троицы». Такие слухи хуже СПИДа — не избавишься, не вылечишь. Если Ксеня кому-то сказала — на Славе можно ставить крест. Ни друзей, ни работы у него больше не будет. Он укачивал сам себя в постели, как маленький, водя воспалёнными глазами по старым обоям. Боялся покинуть кровать, не шёл даже в туалет, хотя ссать хотелось неимоверно. Как Ксеня оказалась в его квартире, выяснилось почти сразу после ухода Патрикеева. В отправленных СМС висело драматичное «Я должен с тобой расстаться, я не тот, кто тебе нужен». И отправил-то как удачно, не ночью, а ранним утром, чтобы Ксюха наверняка прибежала — благо тут две остановки на маршрутке до её дома. Славе было сложно выстроить всю авантюру Патрикеева по шагам. Он, как жертва аварии, не мог вспомнить последовательность произошедшего, будто катался на карусели и вдруг его ухерачил ковш экскаватора. Даже Штирлиц бы не заподозрил Патрикеева с пиццей в руке — так себя успокаивал Слава. Хотя, жёлто-болотный взгляд после его увещеваний насчёт лечения, вспоминался сейчас с особой ясностью. Один и тот же вопрос всплывал в голове, как ошибка на экране Windows — какого хера он попёрся к Патрикееву вчера вечером на работу?!
 Герои в фильмах всегда убиваются с отдачей и концентрацией. Но в реальной жизни никто не будет создавать тебе идеально страдательных условий — все будут продолжать свою ежедневную суету, втягивая тебя в какую-то возню. Анисимов взял Славу в оборот ближе к четырём дня, заставив приехать и решать вопрос с заболевшим техником. Будто Славины мощи могут излечить того техника. Но он попёрся в офис скорее на автомате, чем обдуманно. Бесконечные мелкие дела и проблемы оттягивали на себя внимание, и к девяти вечера о его горе напоминал только синяк на брюхе, который болел постоянно. Конечно, ничего близкого с тем, чтобы просто выкинуть проблему из головы даже не было, но Слава вынужден был отложить горькие раздумья на после работы. В одиннадцатом часу он закрыл офис и поехал по Садовому в сторону дома. По радио Уматурман настойчиво предлагали проститься, и Слава почему-то подумал о Ксении. Он попытался нащупать ту надежду на воссоединение, что обычно зиждется при случайной ссоре или неумышленном расставании. Но внезапно понял, что с Ксенией он уже простился, и будто бы даже с облегчением. И это открытие так поразило его, что он резко затормозил и вышел из машины. Так странно, что все важные, весомые решения и озарения накрывают в совершенно блёклых и ни фига не драматичных местах. Не перед иконой в Елоховской Церкви, не на вершине Ай-Петри, а рядом с закрытым шиномонтажом. До родного дома Слава пошёл пешком — успокоить голову, благо соседний двор. Мысли свинцовыми шарами катились по кругу. Он уже не мог фонтанировать эмоциями — усталость взяла своё, но до смирения с ситуацией было ой как далеко.
  До подъезда Слава решил срезать через детскую площадку. Он остановился, раздумывая не увязнет ли в песке, когда справа на скамейке кто-то зашебуршился. Слава почему-то затаился, словно тать, попытался рассмотреть получше. Сидящий достал видимо мобильник, свет от дисплея выхватил курносый профиль. Слава зажал рот ладонью как девица в ужастике, что пытается заховаться от маньяка. Сделал два бесшумных шага назад, на дорогу. Он и испугался до ватных ног, и возликовал одновременно. После суток немых страданий в одиночку, перевариваний и поисков ответов, появление второго непосредственного участника будто сняло с него часть тяжести. И даже было не так важно, зачем он здесь – для объяснений или мордобоя. Главное — он приоткрыл дверь в душные метания испуганного, закрывшегося ото всех Славы.

Продолжение

@темы: текст, Будь всегда