Проснувшись около десяти, Дима сладко потянулся, чувствуя, что выспался. Пройдя, пританцовывая, в ванную, повозмущался сквозь улыбку на «этот бардак». Бросил мокрые полотенца в стиралку, поднял уроненное накануне мыло. Пока чистил зубы, оглядывал себя в зеркале в поисках следов их горячей ночки, и с сожалением констатировал, что их нет. То ли кожа как у слона, то ли Андрей очень аккуратен. Слопал омлет, запил чаем с молоком. Бантик тоже сыто потянулся возле миски и потрусил к балкону – к своей засаде на пролетающих ворон. Кротов привычно откинулся спиной на холодильник, смотрел на чёткие облака в чистом небе. Почти май. Экзамены должны пройти без проблем, половину зачётов поставят автоматом, родители с бабулей уедут на дачу, и все ночи и дни будут их с Андреем. Он возьмёт побольше заказов, сделает всё за пару недель, и можно на месяц забить на работу. Можно махнуть на машине на море, в Анапу, а лучше в Абхазию. В июле вместе поехать на сборы в Питер, оттуда тоже есть куда рвануть. Может даже на корабле, там есть какие-то круизы. На жеманных трансвеститов они не похожи ни с какой стороны, так что никто на них коситься не будет – подумаешь, два мужика отдыхают вместе. Про сегодняшние соревнования Кротов не волновался. И скорость у него хорошая, да и не сильно расстроится, если не выиграет. В Питере отыграется или после, делов-то. Одеваясь, подумал, что наверняка запалится сегодня при Андрее. Начнёт глупо и счастливо лыбиться, таращиться, возможно, постарается полапать, как бы невзначай. А тот будет скользить своими белёсыми глазами по его лицу, вскидывать одну бровь, кривить свой красивый рот и, наверняка, томно облизывать губы. Он мастак во всяких провокациях! Дима подхватил ветровку, и, всунув ноги в кеды, выскочил из квартиры.
Движуха начиналась уже на подходе к бассейну. Парковка забита, кому не хватило мест, бросали машины прямо на тротуаре, приходилось протискиваться между пыльными железными боками. Возле крыльца стояло несколько рыжих автобусов с гордой вывеской «Заказной». На лестнице толпились люди всех возрастов: и спортсмены, и их тренеры, и болельщики, и чёрт ещё знает кто. Мужчины нервно курили, молодёжь втыкала в телефоны, нарядные женщины болтали, с интересом оглядывая всех вокруг. Просочившись через главную дверь, Кротов направился сразу в зал. На подходе к раздевалкам увидел Сотникова с Демидовым. Тренер нервно двигал массивной челюстью из стороны в сторону, а Демидов тут же затараторил:
– Ну, Димон, у тебя и выдержка. Я уже час тут торчу. Хотя, лучше бы дома сидел, чесслово, тут такой дурдом…
Сотников поднял руку, останавливая словесный поток, повернулся к Кротову.
– Ну что, готов? Ты это… смотри. Значит, сначала пусть Демидов идёт, там первые два заплыва можно ещё слить, – и он ещё раз махнул рукой на Демидова, не желая с ним препираться. Видимо, с самого утра этим занимались, хотя всё было обговорено уже тысячу раз. – А потом ты идёшь на последние два и тут надо только первое место, понял?
Дима кивнул, да и Демидов возмущался скорее для порядка. Понимал, что у Кротова скорость выше. С финалистами Демидову не тягаться. Его задача вывести их школу в финал, а там уже Дима добивает оставшихся. Сотников похлопал по карманам, достал пачку сигарет.
– Пойду покурю, – он кивнул и пошёл к выходу. Демидов поскакал следом, застрекотал что-то предвкушающе.
Дима оглядел рекреацию и пошёл в дальний коридор, в тренерскую. Мама позвонила ещё с утра, пожелала удачи, извинившись, что не смогут прийти – день-то рабочий. Он пообещал отзвониться сразу после победы. В коридоре было непривычно многолюдно, большую часть людей он видел впервые. Из зала шёл гул, слышались всплески, крики болельщиков и свист судей. Дима заглянул в тренерскую – Неволина там не было. Отправив Андрею пустую СМС, Дима поплёлся в раздевалку.
…Улыбающийся Демидов практически вылетел из воды, едва касаясь металлической лестницы, обрызгивая всех рядом стоящих. Дима похлопал его по плечу, кивнув на Сотникова:
– Я думал, он сейчас в воду кинется – бегал вдоль бортиков, как маньяк-спасатель! – они засмеялись тем самым смехом, когда всё страшное позади, когда победа наша и всё уже смешно. – Молодец! Как ты в конце прям у-ух!..
Кротов изобразил рукой не то взлёт самолёта, не то полёт стрелы. Демидов надулся от гордости.
– Да я даже не ожидал, что так вырвусь, прикинь, – выкрикивал он, нарочито удивлённо тараща глаза и мотая мокрой башкой, стряхивая капли с короткого ёжика. – В конце уже жал, думаю, помирать – так с музыкой!
На тумбы потянулась следующая группа, ведущий объявлял школы в микрофон, болельщики хлопали и улюлюкали. Сотников кивал как болванчик, протягивал Демидову полотенце, забирал из рук очки, суетился. Они стояли мокрые и счастливые, Диму распирало азартное предвкушение. Если в этом году возьмут первое место, это будет уже третья победа подряд. И все – с Димой в финале. Он умилялся на сдержанное Сотниковское «ну, пока всё путём, ага», видя, как тот на самом деле психует, волнуется. Кротов кинул взгляд на скамью по левому бортику. Цель была обнаружена уже давно. Неволин сидел в окружении других тренеров и каких-то ещё неизвестных мужиков, видимо, из спортивного комитета. Он тоже поглядывал в ответ, слегка улыбался своей обещающей улыбкой. Про себя Дима именно так её называл – обещающая. Она манила, сулила нечто, о чём ты можешь только мечтать, но не говорить вслух. Андрей словно видел его насквозь вместе со всеми глупыми желаниями, и соглашался, обещая даже сверх того. Вот как Дима видел эту улыбку. И каждый раз, глядя на неё, начинал чуть глубже дышать. Гул зала приглушался, он видел только Андрея, остальные казались размытыми, будто за запотевшим стеклом. И тогда Неволин милосердно отпускал взгляд, не педалируя, иначе пришлось бы пловцу мыкаться по залу с крепким стояком. У самого не хватало силы воли отвести глаза первым. На таком нерве, подгоняемый возбуждением зала, он готов был горы свернуть.
…Первое, что услышал Кротов, когда вынырнул, это вопль Демидова. Он перекрыл даже объявление судьи о его, Диминой победе. Кротов стянул очки и залихватски подбросил их вверх. Сотников, ещё не придя в себя, рассеяно жал руки всем подряд, принимая поздравления. Зал хлопал, с первых рядов свистели их ребята из других "возрастов". Пловец с правой дорожки подплыл, чтобы пожать ему руку. Сверкая своей коронной улыбкой, Кротов благодарил соперника, даже пожелал ему удачи в следующий раз. Когда он вылез, неуёмный Демидов напрыгивал на победителя, будто пытался влезть ему на плечи, махал в воздухе каким-то флажком, неизвестно где раздобытым. Брызги, свист, смех – Дима чувствовал себя голливудским женихом, выбегающим из церкви под градом рисовых зёрен. Он озирался, оглядывал лица в поисках единственного. Кто-то потянул его к скамейке, на плечи легло полотенце. Он продолжал кивать «спасибо» на летящие со всех сторон «молодчина!», не прекращая сканировать зал. Наконец, Дима его увидел.
Андрей быстро шёл к выходу из зала. Следом, практически толкаясь в спину, шагал крепкий невысокий мужик, лет под пятьдесят. Кротов вспомнил его по другим соревнованиям, тот вроде из комитета или судейских. Он мигом забыл про победу и людей вокруг, резко встал и, как был в полотенце, устремился за ними. Почти бегом вылетел в коридор, чуть не поскользнувшись в мокрых шлёпках. Озираясь, пошёл к тренерской. Народу было немного, основная масса хороводилась в зале. Андрея нигде не было видно. Он заглянул в тренерскую, попытался вломиться в закрытую складскую, пробежал по туалетам и душевой. Если Неволин не вышел из здания, то где он? Телефона, естественно с собой не было, и Дима начал психовать, даже сам пока не зная, почему. В принципе, ничего такого – подумаешь, вышел с другим тренером или кто он там есть. Но под рёбрами неприятно сжалось, будто что-то вот-вот случится. Дима дошёл до конца коридора, встал перед дверью на пожарную лестницу. Толкнул, не успев удивиться, что она вообще открыта. Выйдя на площадку, закрыл за собой дверь, инстинктивно стараясь производить как меньше шума. Здесь было почти тихо, ни голосов из коридора, ни гула из бассейна. Дима замер на несколько секунд, прислушался. С верхней площадки перед чердаком донеслось шуршание то ли обуви, то ли одежды.
– Предлагаю закончить это увлекательное мероприятие, – ровный голос Андрея шёл оттуда.
Кротов тихо двинулся на звук, ловя каждое слово. Тон Андрея не предполагал никакого дружелюбия или расслабленности, в нём отчётливо сквозило раздражение. Снова шуршание и второй голос, явно постарше.
– Ну чего ты ерепенишься? Давай, вот. – звук подошв, скребущих бетонный пол. – Вот, как ты любишь, да? Сейчас… вот…
– Сергей, блядь, убери руки, – донеслось до Димы и последние ступеньки он пролетел за долю секунды.
Грузный мужик прижимал Андрея лицом к стене, одной рукой шаря по его животу и груди, а второй пытаясь стянуть с него брюки. Это Дима уловил уже краем глаза, как в замедленном кадре подлетев к мужику и, развернув за плечо, прицельно ударив кулаком в лицо. Мужик качнулся назад и тогда Дима ударил второй раз. Сквозь красную пелену, он скорее увидел, чем почувствовал, как Андрей повис у него на руке, потянув в сторону. Вырвав руку, снова ударил, держа в фокусе только одну мишень. Мужик упал, и он попытался усесться сверху, чтобы разбить к ебеням его голову, пробить череп кулаком до самого пола. Он уже замахнулся, когда чужие руки обхватили сзади и дёрнули прочь от жертвы. Дима попытался поймать равновесие, но гиря на спине оказалась неожиданно тяжёлой и он, всё-таки, попятился назад, продолжая тянуться руками к ненавистной разбитой морде. В поле видимости появилось лицо Андрея – глаза широко распахнуты, губы двигались, он что-то говорил, тряся Диму за плечи.
-… слышишь меня? Всё, успокойся! – родной голос доносился словно сквозь воду.
Дима ошарашенно крутил головой, автоматически ощупывая Андрея, проверяя всё ли с ним в порядке.
– Что? – тот ловил и прижимал к себе его ладони, правильно истолковав Димины действия. – Со мной всё нормально, успокойся, я сказал!
Из-за его спины показалась покачивающаяся массивная фигура. Морда в хлам, красные потёки на белой майке. Сергей поднялся и встал, держась одной рукой за стену, другой пытаясь зажать нос, чтобы остановить кровь. Дима уставился на него немигающими глазами, дёрнув Андрея за руку, пытаясь завести себе за спину.
– Ну-ка успокоились! Оба! – прошипел Неволин, и все замерли.
Сергей сощурился, цепко оглядел "парочку". Кротов вдруг сообразил, как они выглядят. Мужики так друг к другу не прижимаются и за руки не держатся. Сергей зло ухмыльнулся, нарочито "удивился" на обоих.
– Так это что, ёбарь твой? – вопросительно процедил сквозь зубы в кровавой плёнке. – Совсем охуел, теперь ещё со школьниками трахаешься? А ты на кого, сопляк, руку поднял? – это уже Диме. – Да ты у меня вылетишь из всех школ с пожизненной дисквалификацией!
– Сомневаюсь, – Андрей покачал головой, и Сергей уставил на него полный ненависти взгляд. – Думаю, если он объяснит, что пытался отодрать тебя от моей задницы, комиссия может ему посочувствовать. Как думаешь?
Сергей скривил рот и сплюнул на пол красную слюну. Дима ловил каждый жест, готовясь налететь на него с кулаками в любую секунду, хотя после слов Андрея пылу у мужика явно поубавилось. Андрей подобрал с пола Димино полотенце и кинул Сергею.
– Вытрись пока. Я схожу за аптечкой и одеждой... И подгоню машину, дай ключи. Жди здесь. Дима, за мной.
Стиснув Диму за локоть, потащил его вниз по лестнице. Они спустились до следующей площадки, остановились перед дверью на этаж. Неволин выглянул в коридор и дёрнул Диму за собой. Немногочисленная публика, снующая по коридору не обратила на них внимания. До тренерской шли в полном молчании. Андрей взял Димину руку, посмотрел на костяшки, тихо по-деловому заговорил.
– Не светись рукой. Иди к Сотникову, скажи, что у тебя срочные дела, и ты не останешься на награждение, одного Демидова достаточно. Езжай домой, я позвоню.
Кротов сосредоточенно смотрел Андрею в лицо и кивал, как послушный ученик. Тот оглядел пустой коридор, быстро коснулся Диминых губ своими и так же быстро отвернулся.
– Пошёл, – скомандовал он через плечо, заходя в тренерскую.
Димино тело отозвалось на команду, он быстрым шагом направился в раздевалку. Кивал на поздравления с разных сторон, поспешно натягивая одежду и собирая сумку. Сердце стучало на удивление ровно, руки-ноги "работали" будто сами по себе. Сотникова он нашёл в медпункте, и судя по блестящим глазам, уже отметившего. Антоныч чем-то поспешно зазвенел под столом, когда Дима вошёл в кабинет.
– А-а, это ты, – облегчённо выдохнули оба и тут же заголосили. – Ну, герой! Ну, уважил!
Дима дежурно улыбался, пожал руки, извинился, что не может остаться, что надо «сейчас» и «срочно» и ему «так жаль». Мужики потужили с секунду для приличия и снова загремели тарой, помахав Диме на прощание, а Антоныч в запале пожелал ему жить сто лет, и ни годом меньше.
Отчитавшись перед матерью и выслушав, что они ни секунды в нём не сомневались, Дима шагал к метро, чувствуя, что адреналин наконец схлынул. Мозг заработал, переваривая случившееся. Через секунду Дима замедлил шаг. Стоп! Куда он пошёл? Оставил Неволина с этим мудаком? Чёрт его знает, что тому в голову взбредёт, когда Димы не будет рядом! Он развернулся и, налетая на прохожих, помчался обратно. Андрей сказал «подгоню машину», значит имел ввиду запасной выход с торца. Там железное ограждение, и машины никто не ставит. Дима обежал здание, минуя шумное крыльцо и парковку. На площадке перед дверью запасного выхода стояла серебристая иномарка. Кротов остановился рядом с оградой, вглядываясь в казавшуюся глухой дверь, заранее прикидывая, что будет делать, если Андрей оттуда так и не выйдет. Он уже вытаскивал телефон, когда дверь открылась. На площадку вышел Андрей, ведя под локоть грёбанного Сергея. Тот был в застёгнутой до подбородка куртке, на голове – бейсболка с низко опущенным козырьком. Он прижимал прозрачный надутый пакет к переносице, глядя под ноги, стараясь не оступиться. Дима зачем-то взялся вспоминать как называются эти пакеты: не то «Снежок» не то «Ледок». Их надо было сильно ударить, там что-то лопалось и они наполнялись ледяной жидкостью. Андрей открыл дверцу машины и усадил побитую жертву страсти на водительское сиденье. Иномарка заревела двигателем, а Дима замер, опасаясь, что Андрей сейчас тоже сядет в салон, но тот не двигался с места. Машина дёрнулась и, выдав порцию сизого дыма, уехала к воротам. Неволин задумчиво оглядел площадку и упёрся глазами в Диму, не успевшего схорониться за кустами. Он вдруг комично упёрся руками в боки, криво усмехнувшись, и Кротов, весело заржав, помчался прочь, словно пацан, застуканный за подглядыванием у женской бани.
В квартире Дима не находил себе места. Метался из комнаты в кухню, непроизвольно сжимая и разжимая ноющий кулак – костяшки немного раздулись и отекли. Пребывая в каком-то подвешенном состоянии, он не мог ни радоваться, ни расстраиваться. Постарался взбодрить себя мыслью о победе, но каждый раз всё возвращалось к мерзкой разбитой морде. Ему надо было услышать от Андрея, что всё в порядке, что он не сделал ничего страшного или непоправимого. Неволин сбрасывал звонки, правда прислал СМС: «Жди. Скоро приеду». И Дима ждал. По его подсчётам награждение уже давно закончилось, и чем занимался его тренер, было непонятно. Неужели пошёл праздновать с остальными, пока он тут сидит как на иголках? Переделав всё что можно было по дому, Кротов решил сесть за работу. Он аккуратно забивал информацию в ячейки, стараясь следить за курсором. В колонках пел Placebo, вгоняя в ещё более тревожное состояние. Дима решил работать до прихода Андрея – в конце концов, даже если тот не объявится сегодня, он хоть работу закончит в срок. Пару раз приходили пьяные СМС-ки от Демидова без знаков препинания. Одна гласила «Димон мы лутшие» почему-то через «т», а вторая вообще непонятное «Т перь нвм вс епоплечц». Дима покачал головой и изумился, что этот человек ещё имел совесть подтрунивать над тем, как плохо Кротов пьёт!
Звонок выдернул его из кресла, и Дима вприпрыжку побежал открывать. Андрей стоял за дверью, держа в руках тёмно-зелёную бутылку шампанского.
– Ну, Кротов, принимай поздравления, – выдал с хитрой улыбкой и зашёл в прихожую.
Дима повис на нём, как дошкольник, громко чмокая в щёки и нос. Андрей поджимал плечи, уворачиваясь.
– Ну, харош, щекотно! На, возьми бутылку, пока не уронили.
Кротов потащил шампанское на кухню, почувствовав, как гора упала с плеч – похоже, Андрей не злился.
– Заходи, разливаю, – скомандовал громко, доставая обычные высокие бокалы для сока.
Андрей плюхнулся на диван, закрутил головой, видимо, в поисках кота.
– Ну, ты сегодня звезда, Кротов, скажу я тебе не тая, – начал он и Дима состроил виноватую мину.
– Ты злишься?
– Ну, вообще-то, Димочка, тебя занесло, – сказал Андрей уже без улыбки, и стало ясно, что взбучки не избежать.
Кротов упрямо нахмурился, протирая запылившиеся бокалы кухонным полотенцем.
– Но ведь он...
– Что он? – Неволин поставил локти на стол, сцепив руки в замок. Его ледяные глаза смотрели строго, но без агрессии.
Дима набычился и сел на табурет.
– Он же тебя там чуть не...
– Неужели ты всерьёз думаешь, – перебил его Андрей. – что уважаемый гражданин, мой коллега, стал бы насиловать меня на городских соревнованиях, как урка в тюремном душе?
Неволин наклонил голову к плечу, сделал паузу. Не дождавшись ответа на свой, можно сказать, риторический вопрос, он продолжил:
– Или ты считаешь, что я не смогу справиться с мужиком в случае подобной угрозы?
Снова пауза и снова молчание.
– Ты понимаешь, почему ты это сделал, Дима?
Кротов, наконец, поднял глаза и упрямо выпятил подбородок.
– Потому, что нехуй лапы свои распускать! – выпалил гневно и снова уставился в столешницу.
– Во-от, – протянул Неволин и словно подвёл итог: – Тебя заносит, Димочка.
И вдруг неожиданно мягко улыбнулся, показывая, что неприятная часть подходит к концу.
– Я не принцесса в башне, и на меня не надо заявлять права. Иди ко мне.
Кротов встрепенулся, подскочил с табуретки, прильнул к Андрею. Тот обнял его за талию и упёрся в Димин живот острым подбородком, глядя на него снизу вверх.
– Обещай, что ты больше не доставишь нам неприятностей, – попросил тихо, и Кротов поспешно закивал, среагировав на такое сладкое «нам».
Полюбовался на Андрея, нагнулся к его лицу. Поцелуй получился горячий. Их будто закоротило. Неволин тоже был на взводе, хоть и не показывал виду. Дима опустился рядом на диван, обнял его за шею. Почувствовал себя ребёнком, которого отругали и даже отшлёпали, но заверили, что он всё равно любим. Кротов прижимался близко-близко, испытывая чувство бесконечной благодарности сам не зная точно за что. Андрей отстранился от Димы и серьёзно посмотрел ему в глаза.
– А теперь самый важный вопрос, Дмитрий.
Тот затаил дыхание.
– Где Бантик?
После секундного молчания, оба заржали, хоть шутка и была, прямо скажем, так себе. Но после нервного дня, после соревнований и драки, смех расслабил лучше любого алкоголя. Напряжение быстро спало, и Дима ничего не заподозрил, когда Андрей сказал:
– Я там машину на полдороги раскорячил, пойду переставлю.
Кротов кивнул и вернулся к бокалам. Накинул на горлышко бутылки полотенце, скручивая пузатую пластиковую пробку. Когда та звонко выскочила под тихое шипение пузырьков, из прихожей раздался щелчок дверного замка.
Больше Андрей не возвращался.
Глава V
Когда Неволин не вернулся через пятнадцать минут, Дима заволновался. Набрал выученный наизусть номер, но телефон оказался отключен. Кротов спустился на улицу, обошёл дом, оглядел двор, но не обнаружил ни машины Андрея, ни его самого. Он успокаивал себя мыслью, что тот, возможно, отъехал в магазин и вот-вот вернётся. Просидев с полчаса под подъездом, Дима растерянно пошёл домой. В голову лезла всякая муть, одна другой страшнее.
Ещё через полчаса, он практически был уверен, что такой спешный отъезд Андрея связан с дракой – возможно, этот сучий Сергей позвонил с угрозами или ещё чем, и тому пришлось поехать разбираться. Кротов клял себя последними словами за то, что подвёл Неволина под такой монастырь.
Когда в руках звякнул телефон, Дима вздрогнул всем телом и уставился на экран. СМС от Андрея. «Уехал по делам. Будет время – напишу». И всё. Он медленно осел на диван, перечитывая скудный текст на светящемся дисплее снова и снова. Не покидало ощущение какой-то тотальной подставы. Что значит «уехал по делам»? Каким вдруг? Вроде как надо бы успокоиться – с Андреем всё хорошо, но, блядь... Какого лешего?! Дима то вскакивал, то садился обратно на продавленный диван. Ноги куда-то несли, тело рвалось за дверь, на улицу, но было непонятно, куда ему бежать? Телефон Андрея не отвечал – выключен. Дима растеряно оглядел комнату. Он буквально не мог сообразить, что ему теперь делать? Сесть за компьютер и закончить работу? Пойти в душ? Начать готовить ужин или трезвонить по всем телефонам, включая полицию?
Ночь была ужасной. В те редкие моменты, когда Дима проваливался в сон, его мучили тягучие, беспросветные кошмары, а между этими периодами забытья, он крутился на кровати, пытаясь унять противное чувство какой-то неясной тревоги.
Первые дни после необъяснимого ухода Андрея, Кротов был как в полусне. Иногда отвлекался на однокурсников, зачёты, яркую рекламу по телеку, но гнетущее чувство, что случилось что-то страшное, постоянно маячило где-то рядом. Пока что Дима даже не знал, что ему думать и как оценивать такой вот Неволинский финт. Перебирал в голове все подробности их последней встречи, искал причину, по которой тот мог так внезапно удрать. Дима что-то сказал или сделал? Чем-то напугал или разозлил? Да нет же!..
Каждый новый день начинался с ощущения, что уж сегодня-то Андрей проявится. Как иначе? Не переехал же он на другой континент с концами! И тут обнаружился факт, отрезвивший Диму в одночасье. Оказалось, Неволин взял отпуск в бассейне аж до сентября, разделив свои группы между другими тренерами. С мая ребята разъезжались по дачам-югам-бабушкам, и группы занимались в сильно урезанном составе, поэтому, никто не возмутился, когда после соревнований он подал заявление за свой счёт, сославшись на семейные обстоятельства. Всё это Кротов узнал от болтливого Демидова, который в тот день после награждения проторчал в бассейне, что называется, до последнего клиента. Андрей даже заранее предупредил, что будет недоступен по телефону. Стало понятно, что он заранее знал, что пропадёт на несколько месяцев! Ещё до того, как приехать тогда к Диме. От таких откровений Кротова даже замутило. Потому, обмусолив этот факт со всех сторон, он чуть не довёл себя до истерики, готовя обличительную речь, которую он выдаст козлу Неволину, когда тот появится. А потом на место ярости пришла боль.
Эта боль не имела ни начала, ни конца. Дима жил в ней, дышал, спал, говорил. Она держала его зубами, не разжимая челюстей ни на секунду. Эмоции и переживания его больше не тревожили, ибо на фоне этой нескончаемой боли, они терялись, словно звон колокольчика, заглушаемый гудком пожарной сирены. Однажды он обречённо подумал, что это навсегда, что его никогда не отпустит и до конца своей жизни он так и будет существовать в этом коконе боли, будто внутри осиного гнезда. Все проблемы и переживания других людей казались ему не заслуживающей внимания ерундой. Сил на то, чтобы кому-то сочувствовать не было. Эта боль выела его до корки.
Майское солнце обманывало романтиков, словно старая цыганка, обещая им новый старт, новую жизнь. Дима чурался студенческих посиделок и компанейских выездов на "природы", даже не стараясь придумать вежливую причину для отказа, и через какое-то время ребята перестали его звать, а, по словам его приятеля Лёхи, Димина репутация души компании была безвозвратно разрушена. Это волновало его меньше всего. Ровно как и резвые девицы, пытавшиеся взять его в оборот, отираясь вокруг в универе. Вечерами он валялся на кровати и пялился в потолок. Резнор пел ему о том, что он никогда не имел*, от воспоминаний щипало глаза. Смертельная усталость стала привычной.
Мама приехала в одну из очередных суббот июня, без звонка, без предупреждения. Поцеловав Диму в прихожей, по деловому оглядела неубранную квартиру и пустой холодильник, взяв сына за руку, заставила сесть рядом с собой на диван.
– Рассказывай.
Материнское сердце не обманешь – Дима понимал, что рано или поздно она начнёт допытываться, и на минуту он стал ребёнком, который просто хочет, чтобы мама отвела от него все его горести и страхи. Капелька милосердия – это всё, о чём он мог сейчас мечтать. И этой минуты стало достаточно, чтобы Дима сделал то, на что и не надеялся решиться.
Он прижался лицом к её плечу и начал говорить. Что полюбил мужчину, что преследовал его, что сходил с ума и потерял контроль. Что иногда плохо так, что хоть в петлю. Что в каждом прохожем ему чудится любимый. Что проклятый телефон молчит. И многое многое другое. Когда поднял голову, с удивлением увидел насквозь мокрую кофту на мамином плече. А ведь с момента ухода Андрея он не проронил ни слезинки. Мать оцепенела. Дима видел – она так напугана, что готова вскочить и убежать из комнаты, прочь от него. Кротов подумал, что сейчас всё для него закончится, что он совершил непоправимую ошибку. Но мать не двигалась с места. Древний инстинкт самки пересилил, заставляя остаться рядом со своим страдающим детёнышем. Она несмело провела тёплой рукой по Диминым волосам, видимо, собираясь с мыслями.
– Митенька, – произнесла тихо, гладя по голове. – Как страшно-то... Что ж теперь будет?
Дима понимал, что сейчас чувствует мать и что он – жуткий эгоист. Вот так вот вываливать всё на неё... Но он больше не мог терпеть это в одиночку. Мать сжала его кисть между своими ладонями, и это было самым лучшим, что она могла сейчас сделать. Она молча разделила его боль, пожалела. Они долго сидели, обнявшись. Изредка, мать вздыхала и шептала ему на ухо «ты, держись, сыночек» или «всё как-нибудь образуется». Кротов кивал и прижимался ещё сильнее. К вечеру она уехала, взяв с Димы обещание звонить каждый день и не делать глупостей.
– Отцу не говори, – сказала она на прощание и хмыкнула, глядя на Бантика. – Нельзя тебе хандрить, Митюша, у тебя, вон, – ребёнок на попечении.
Он подхватил Бантика на руки и кивнул. Кот недовольно дёрнул усами, но вырываться не стал.
***
-…и вот я залезаю в её «входящие», нахожу там этого типа. По номеру телефона пробиваю его паспорт, смотрю прописку – и что оказывается?! Он живёт в моём подъезде! Ты прикинь, мы с собаками вместе гуляем, здороваемся, все дела! Нет, ну бывает же такое? Она нам двоим мозги канифолила!
Дима словно проснулся, уставился на Лёху.
– Как это – пробил паспорт по номеру телефона?
Лёха не донёс бутылку до рта, удивлённо покосился на Кротова.
– Ну, я же в клиентской службе МТС работаю – у меня база, всё как у взрослых, – и он гоготнул, удивившись дремучести своего друга.
Они сидели в парке недалеко от Диминого дома. Лёха заехал потрещать, попить пиво и пожаловаться на очередную вертихвостку. Стояла душная теплынь, по всей Москве мотался тополиный пух и Кротов не смог отбиться от настойчивого нытика. Он слушал вполуха ритуальное возмущение женской неблагонадёжностью, думая о своём, пока не услышал про базу МТС. У Андрея точно был МТС! Дима схватил его за руку. Вид у него был сейчас как у настоящего маньяка – щёки горят, губы подрагивают. Лёха опасливо скосил глаза на Димину руку и затем на его лицо.
– Кротов, ты чего вцепился-то?
– Слушай, Лёха! Мне человека одного надо найти позарез! А он исчез. Понимаешь? Уже больше месяца, и никто не знает, где он. Умоляю, пробей прописку, мне хоть с чего-то начать!
Лёха начал нервно кивать уже со второго слова, заранее соглашаясь на всё, лишь бы возбуждённый Кротов унялся. Дослушав просьбу до конца, друг оживился.
– И всего-то? Пф-ф-ф. Я уж было подумал, что ты, как в шпионских сериалах, попросишь его местоположение по GPS отследить… – и он снова попытался прижаться губами к бутылочному горлышку.
– А что, можно? – вскрикнул Дима, дав петуха.
– Нельзя! Слушай, Кротов, он что, тебе денег должен или что? Чего ты так взбеленился-то?
Дима начал путано объяснять, что-то придумывая на ходу, что-то говоря как есть. Лёха сначала пытался вникнуть, но потом его вниманием завладела стройная шатеночка на соседней скамейке.
– … Ладно, ладно, завтра пробью твоего беглеца, только телефон и имя его скинь, а то вдруг симка вообще на другого оформлена, – отмахнулся он и растянул губы в плотоядной улыбке. – Девушка, а, девушка! Не желаете ли янтарного пива?..
Кротов проводил глазами Лёху, перепорхнувшего на скамейку справа и, посидев ещё минут пять для приличия, тихо смотался домой, многозначительно сверкая другу глазами, дескать, не буду мешать.
Дома он возбуждённо заходил по квартире. Взбудораженный хоть каким-то новым витком в этой мучившей его истории, старался не думать о том, а что он будет делать, если у Андрея окажется прописка, скажем, в Норильске. В ожидании утра, ночь показалась неимоверно длинной, как на Венере.
– Короче, записывай, – гундосил Лёха в трубку, видимо, прикрывая ладонью рот. – Симка на него, ага. Адрес – город Апрелевка, Наро-Фоминский район, улица Ленина, дом 10, квартира 47.
Дима застрочил по заранее приготовленной бумаге, он ждал Лёхиного звонка с 7 утра.
– Я вчера только к трём часам до дома добрался, – гордо продолжил тот без паузы. – Эта красотка сначала вся такая "да я вообще не пью, да я подружек жду", ну ты ж меня знаешь!..
Лёха расписывал вчерашнюю победу, а Кротов, фальшиво восхищаясь, забивал адрес в поисковик. Киевский вокзал, 50 минут в пути. Дима вскочил, начал собирать сумку, продолжая угукать в трубку, зажатую между ухом и плечом.
– ...Да иду я! – раздраженно крикнул Лёха кому-то у себя. – Блин, поговорить не дадут. Ладно, пойду. Созвонимся. Я теперь частенько в вашем районе появляться буду!
Дима рассыпался в благодарностях, выходя из квартиры и закрывая за собой дверь.
Апрелевка, некогда гремевшая на весь союз своим заводом грампластинок, ныне представляла из себя тихий городок из кирпичных пятиэтажек и кое-где оставшихся частных домов. Главная улица Ленина шла от железнодорожного моста, и минут через десять Дима дошёл до нужного дома по весьма цивильной асфальтированной дороге. По проезжей части сновали иномарки средней потрёпанности, а по тротуару шли деловые горожане. В конце улицы Дима с удивлением обнаружил возвышающийся здоровенный памятник русскому солдату, а сразу за ним белела стенами аккуратная церковь с позолоченным куполом.
Он зашел во двор десятого дома, оглядывая подъезды. Судя по нумерации, ему нужен был третий, он же последний. Возле крыльца, на куцей лавочке сидели местные синяки, будто со стилизованной картинки: морды помятые, патлы торчком, все как один в синих вытянутых трениках, в клетчатых байковых рубашках с протёртыми локтями. На Диму поглядели с детским интересом, без агрессии – возраст уже был явно не бойцовский, предпенсионный. Кротов кивнул мужикам и зашёл в тёмный подъезд. Лифта, естественно, не было, конструкция хрущевок не предполагала. Взлетев до четвёртого этажа, он остановился перед дверью с облупившейся некогда бордовой краской. Потянулся к пластиковой кнопочке звонка, на чёрной коробке которого было выбито «цена 45 к.». Только сейчас заметил, как у него дрожат руки. В электричке он был готов выпрыгнуть на первой же станции и побежать впереди паровоза – ему казалось, что 53 минуты дороги он не выдержит. Даже кондукторы два раза подходили – он психовал как террорист или, как минимум, заяц. Сил на то, чтобы прикидывать и перебирать возможные варианты событий уже не было, он просто хотел доехать и узнать об Андрее хоть что-нибудь. Звонок молча терпел Димины манипуляции, на нажим не реагировал, как тот ни давил. Тогда нервный посетитель стал стучать. Сначала интеллигентно, костяшками, затем кулаком. Прижался ухом к двери – в квартире полная тишина. Кротов решительно двинулся вниз по лестнице. Вышел из подъезда и остановился возле тёплой компании.
– Мужики, я тут жильца вашего ищу, Неволина. Не видали?
Синяки все разом посмотрели на одного из сидящих в своём плотном ряду. Чернявенький, невзрачный мужичок, с впалыми щеками и глазами, удивлённо уставился на Диму, загоняя в угол сухого рта жёлтую папиросу без фильтра.
– Чё-то не узнаю тебя, – проговорил картаво, блеснув золотым зубом. – Ты кто таков?
Компания с интересом наблюдала за происходящим, разглядывая незнакомца. Дима подавил желание послать любопытного алкаша, но ему нужна была информация.
– Да вот, адрес у меня только есть. Андрей мне нужен.
Мужик приподнял брови, а вся компания закивала, потянув слабое «А-а-а, Андрейка», и Дима понял, что след взят.
– Дак, тебе брат мой нужен! – улыбнулся мужик, от чего его обвислое лицо собралось в сморщенную гузку. – Дак, он же в Москве уже сто лет как.
Собутыльники продолжали согласно кивать, будто понятые.
– Он, бишь, когда приезжал-то последний раз? – задался вопросом пегий алкаш с веснушчатым лицом. – Вроде, на тот Новый год, кажися?
Мужики зажужжали, вспоминая и споря между собой, а Дима уставился на старшего Неволина, как тигр на косулю, цепко разглядывая. В голове не укладывалось, что этот человек мог приходиться хоть какой-то роднёй его Андрею. Ни одной общей черты. А то, что он ещё и опустившийся, конченный алкоголик, вообще разрывало шаблон. Кротов хищно улыбнулся своей коронной улыбкой.
– А я его хороший знакомый, – и он доверительно доложил всей компании. – Андрей Игоревич у нас лучший тренер по плаванию.
Мужики заохали, загордились земляком, кто-то похлопал заулыбавшегося брата по плечу. А Дима тут же продолжил атаку:
– Он ведь говорил, что его брат вырастил, – хлопнул себя по лбу, сокрушаясь на собственную забывчивость и заговорщицки понизил голос. – Я тогда сейчас в магазин по-быстрому, и всё вам расскажу. Чаем-то напоите?
Брат оживился при слове "магазин", крикнул вдогонку «беленькую возьми» и тут же заважничал перед соседями:
– Эвона как! Уважают! Лучший, говорит, во всей Москве! – и поднял указательный палец, а мужики закивали и углубились в воспоминания об "Адрейке" когда тот ещё "во-от такой был".
Дима настойчиво потащил Неволина в квартиру, отдав мужикам на откуп бутылку "Столичной". Пройдя в дом, увидел то, что и ожидал – халупа одинокого алкоголика. Ремонт был сделан лет сорок назад. Такие краски и обои можно увидеть только в музее. Доски на полу протёрты до дыр, потолок серый и облупившийся. На запах Дима постарался внимания не обращать, удивившись, однако, зелёному пупырчатому алоэ на широком подоконнике с отслоившейся краской. Мебель была куплена явно ещё до Горбачёва, а холодильников таких Дима не видел даже у бабушки в деревне. С надписью «ЗиЛ» и ручкой в виде большого металлического рычага. Не прекращая улыбаться, он прошёл на кухню и начал выставлять на стол гостинцы, энергично распоряжаясь насчёт тарелок и стаканов. Из пакета появились две бутылки Столичной, батон белого хлеба, шмат розовой пахучей докторской колбасы, пластиковая баклажка Кока-Колы и пара шуршащих пакетов с чипсами. Мужик, увидав гостинцы, засуетился, закрутился по кухне, хлопая покосившимися дверцами шкафчиков с вытертым рисунком.
– Ну, за знакомство! – Дима поднял рюмку, чокаясь с Неволиным.
Брат представился Олегом. В Димины планы напиться не входило, он заранее позаботился об этом, поставив на стол рядом высокую щербатую чашку с водой из чайника. Пользуясь невнимательностью «собутыльника», он щедро лил себе в рюмку кипячёную воду, тем более, что Олег не сильно утруждал себя обязанностями хозяина и за гостем не ухаживал. Целенаправленно напаивая Олега, Кротов старался не думать о том, что это гадко – у него была цель. То, что тот не имеет понятия, где искать брата, было выяснено почти сразу. Но Дима хотел знать всё, что касалось Андрея, и логика подсказывала, что спившийся родственник – лучший источник, который у него сейчас есть. К слову сказать, и единственный. Влив в мужика вторую бутылку, Дима понял, что Олег уже в нужной кондиции. Глаза остекленели, голова иногда запрокидывалась назад, будто шея её не держала. Только бы не вырубился раньше времени! Олег меланхолично жевал чипсы, приподнимая брови, вроде как прислушиваясь к каким-то голосам в своей голове. Дима нарочито громко вздохнул.
– Да-а, вот ведь, какой у тебя неуловимый братец, а? – и покачал головой. – Я ведь к нему со всей душой – а он бац и пропал. И не звонит, не пишет...
Кротов поджал губы, иллюстрируя окосевшему собеседнику всю свою печаль. Он чувствовал, что Олег не так прост, что сквозит что-то в его взгляде, когда он говорит об Андрее. Какая-то болезненная тоска и почему-то страх. И наконец, спустя минут десять после последней рюмки, Дима дождался.
– Да-а… Он такой… И всегда таким был…
Олег перевёл глаза на оконное стекло, но было понятно, что сейчас он ничего не видит. Он говорил невнятно, некоторые слова проглатывал целиком. Дима придвинулся поближе, чувствуя, что сейчас услышит то, что поможет ему разложить всё по своим местам. Он молчал, боясь спугнуть говорящего.
– Я ведь тогда после армии пришёл, а он на меня своими глазищами… как у рыбы... Мамка-то померла, меня домой раньше отправили, в дембель... Похоронить же надо, ну... А ему двенадцать только... Отец-то ещё до этого помер… Хм-м, помер… Трепались тогда бабы, что не сам он с лестницы упал... Андрейка за мать-то сильно отца ненавидел, и мог, наверное... Хотя ведь отец-то тоже не просто так её гонял, шалаву, царство ей небесное... Ты вот посмотри на меня и на Андрея!.. Ни на отца, ни на мать не похож... Как инопланетянин… Как ангел… Все им любовались…
Олег взял со стола сигарету, прикурил с четвертой попытки. Руки хаотично дёргались, со стула не падал только потому, что справа была стенка, а сзади – спинка.
– Нагуляла она его, и отец это видел. От осинки не родятся апельсинки! – и зашёлся смехом, переходящим в нехороший кашель. – А она уж Андрейку люби-ила, ласкала, баловала... Да-а... Я когда пришёл, с армии-то, как увидел его... Думаю, не отдам! Оформили всё, чин чинарём, опекунство, всё законно!
Он заволновался, будто споря с кем-то, оспаривавшим законность его прав на брата.
– Сразу на работу устроился, не пил, в дом баб не водил… Мда-а, баб… Да ты же видел его!
Он вскрикнул, уставился Диме в глаза, ища понимания.
– Это же демон, скажешь нет?.. – и потянулся к шее, вытаскивая из-за растянувшегося ворота задрипанной майки оловянный крестик. Нервно сжал его в ладони, лихорадочно облизывая шершавые губы. – Я не виноват! На него люди в городе головы выворачивали... Пару раз чуть не своровали прямо на улице... Дьявол послал мне его во искушение…
Олег закрыл ладонью рот, будто заставляя себя замолчать. Дима боялся пошевелиться, до последнего не веря, к чему идёт рассказ. Из последних душевных сил попытался изобразить понимание на лице, чтобы Олег не затих. Тот опять осоловело посмотрел в окно, язык его уже почти не слушался.
– Я вообще, кроме него, никого не видел тогда... Да и потом... Никто мне не был нужен… А он… Никогда я не знал, что у него в голове. Только смотрел на меня так серьёзно, как дети не смотрят, а я по этим глазам с ума сходил... И когда я... Он же не сопротивлялся совсем!
Дима глубоко задышал, борясь с тошнотой. А Олег не видел ни его, ни кухни, никого. Он был целиком в своих воспоминаниях.
– Никогда он меня не отталкивал, никогда... Я после первого раза плакал, прощенья просил... А он только смотрел этими грёбаными глазами и по голове меня гладил... Ни упрёка, ни слезинки... И я не смог остановиться... Но боялся всё время, Господи, как же я боялся... Что узнают, что заберут его у меня, что он сам сбежит… Каждый день домой мчался после завода, боялся, вдруг его нет уже, вдруг ушёл, бросил меня...
Окурок рассыпался в пепел и обожжённую бумагу. Олег посмотрел на свои жёлтые пальцы.
– А после восьмого класса, прям на утро после выпускного, он мне сделал ручкой... Заранее подготовился, я потом догадался... Подал заявление в какой-то ваш спортивный… там ведь это… как его, блядь… общежитие... Записку оставил, дескать, в город уехал, не ищи…
Дима резко встал, чувствуя, что его сейчас вырвет. Еле добежал до унитаза, склонившись в рвотных судорогах. Его скручивало так, что не вздохнуть. Он вцепился руками в обод унитаза. В голове пульсировала боль, всё тело лихорадило. Такое безжалостное столкновение с кошмаром, о котором он мог только читать в газетах и слышать по телевизору, вырвало ему сердце, оставив в груди поломанные рёбра. Между приступами рвоты, его били истеричные слёзы – на него словно опустилось чёрное, беспросветное горе. Диме казалось, что уже ничего не вытравит этот привкус желчи у него во рту, ему никогда не забыть того ужасного, до шевеления волос на затылке, открытия. Он повис на раковине, пытаясь умыть лицо. Из глаз текла солёная вода, и он никак не мог это остановить. Кое-как придя в себя, он направился на кухню, стукаясь о проёмы и косяки – его сильно качало, словно на палубе. Олег лежал головой на столе и, судя по неестественно свешанной руке, был в полной отключке. Кротов встал над обмякшим телом, понимая, что когда адвокаты говорят о состоянии аффекта, они имеют в виду именно это его состояние.
Мразь! Педофил! Насильник!
Он покрутил головой, пытаясь найти хоть какое-нибудь оружие – нож, верёвку, палку, что угодно. И тут Олег закашлялся во сне. Из его лёгких вырвался свистящий хрип, на ободранной клеёнке под щекой брызнула кровавая слюна.
– Так ты подыхаешь, – мстительно проговорил Кротов и добавил: – Чтоб тебя черти в аду жарили!
Он вышел из кухни и направился к серванту в комнате. Распахивал все дверцы, вываливая старое барахло на грязный пол. В третьем ящике нашёл то, что искал. Пухлый фотоальбом в выцветшей замшевой обложке с примитивными берёзками. Из картонных страниц вылетела чёрно-белая фотография с разводами по краям. Женщина с выпирающими скулами, маленькими чёрными глазками и двойным подбородком держала на коленях белокурого ангелочка лет семи. На мальчике однотонная рубашечка и тёмные шорты. На одной коленке красовалось тёмное пятно, видимо, от зелёнки. Его невозможно было не узнать. От него невозможно было отвести глаз. Андрей. Рядом сидел сбитый отец семейства, с высокими залысинами, тёмными усами, глубоко посаженными глазами под нависшим лбом. Было очевидно, что от таких родителей мог родиться только такой, как Олег. Дима запихнул альбом в рюкзак и зашёл на кухню. Мог ли он оставить здесь этого человека, никому не сообщить о его преступлении? Нет ли на его совести других детей с искалеченной судьбой? Он смотрел на Олега с секунду и затем решительно дёрнул его за руку. Тот повалился на пол кулём, но не проснулся. Кротов перевернул его на спину, схватился рукой за рядом стоявший шкафчик для равновесия, примерил ботинком мужчине между ног и опустил всю тяжесть своего тела на его промежность. Мужчина дёрнулся, захрипел, на шее вздулась вена, глаза задёргались под веками. В себя он так и не пришёл.
– Теперь, тебя никто не введёт во искушение, – процедил Кротов и направился прочь из квартиры.
Мужиков внизу уже не было. Бутылки тоже.
Дима не помнил, как дошёл до станции, как ехал в электричке, как добрался от вокзала домой. Он спрятал альбом с фотографиями в нижнем ящике комода. От себя спрятал. Если он увидит Андрея в детстве, будет разглядывать его невинное детское личико, тонкую шейку и острые коленки, зная, что с ним случилось, он просто сойдёт с ума. Фантазия сразу нарисует ему этого ребёнка в слезах и горе, и тогда лучше сразу пулю в лоб. Сидя в ванне под струями воды, Дима думал о том, что его боль от потери Андрея никогда не сравнится с болью преданного ребёнка, что вынужден терпеть насилие без надежды на заступника. Все его обиды и претензии к Андрею сейчас казались какими-то глупыми и эгоистичными. Как, пройдя через этот ад в детстве, Андрей мог быть таким лёгким, вальяжным и расслабленным, словно сытый кот. Это маска? Это болезнь? Он поэтому такой?..
Иногда Кротов всерьёз мечтал умереть. Или спиться. Он не знал, что у отчаянья может быть столько оттенков. Мать больше не приезжала, но звонила каждый день. Дима не смог взвалить на неё этот ужас и героически отвечал, что ему «получше». Единственное, что вытаскивало его из состояния зомби – это занятия. Готовясь к соревнованиям в начале июля, Дима не жалел себя, вселяя надежду на победу в возбуждённого Сотникова. Демидов тоже рвался на чемпионскую тумбу. В минуты куража, он клал Диме руку на плечо, вис на нём и, глядя куда-то вверх, пафосно говорил:
– Нам-то с тобой уже бояться нечего, это пусть другие нас боятся, – и вздыхал, вроде как жалея ни в чём не виноватых соперников, обречённых на позорное фиаско. Дима не спорил.
Комментарий к Глава V
песня группы Nine Inch Nails "Something I Can Never Have"
www.youtube.com/watch?v=WAGAoy5WZWY
Глава VI
Дима вывалился из "Сапсана" на перрон Питерского вокзала под названием «Московский». Всё-таки, четыре часа рядом с несмолкающим Демидовым – это перебор. Как его бедные родители терпят? Дима повернулся к Сотникову, перекидывающему спортивную сумку через плечо.
– Далеко до гостиницы?
Тот покрутил головой, и ринулся в толпу, кивая куда-то вперёд. Гостиница при спортивном комплексе была маленькой, без малейшей претензии на гламурность. Судя по всему, она застала ещё Олимпиаду-80, и владельцы не видели смысла вкладывать в неё деньги. Она была простеньким дешёвым середнячком, принимающим, в основном, приезжих на соревнования спортсменов. Диме было совершенно всё равно где переспать эту ночь. В отличие от Демидова с Сотниковым, он собирался укатить в Москву на следующий же день на вечернем "Сапсане", сразу после соревнований. Оставлять Бантика одного на две ночи не хотелось. Он забрал на стойке ключ и сразу пошёл в номер, кивнув Сотникову на предложение собраться через часик в фойе, чтобы прогуляться к Дворцовой площади. Кротов швырнул сумку на кресло и рухнул на жёсткую кровать. Эта хроническая усталость и вялость, будто он умирающий раковый больной, уже стала привычной. Он не боролся с ней, понимая, что в ближайшие пару десятков лет вряд ли сумеет «включить» себя снова. Он так и не открыл тот альбом, трезво оценивая свои душевные силы. Не хотелось доводить себя до состояния, при котором сможет жить только на таблетках. В дверь постучали. Неужели уже час прошёл? Дима поглядел на наручные часы и недовольно нахмурил брови. Если это Демидов, он его выгонит.
– Да?
В некогда советской гостинице двери открывались с обеих сторон классической нажимной ручкой. Та опустилась, Дима сел на кровать и перестал дышать, увидев человека в дверном проёме.
Андрей вошёл в комнату медленно, словно вплыл, и тут же закрыл за собой дверь, откинувшись на неё спиной. Кротов вытаращил глаза, чувствуя приступ удушья. Кожа на щеках стала покалывать от прилива крови, и он инстинктивно потянул себя за ворот футболки. Из горла вырвался сиплый хрип, и он замахал руками, глядя на своего объявившегося любовника, будто утопающий. Андрей в два шага подошёл к кровати и тряхнул его за плечи.
– Дим, ты чего? А ну дыши! – Неволин удивлённо оглядывал Диму, явно не ожидая такой драматической реакции на своё появление.
Тот вдохнул полной грудью, будто астматик после ингалятора. Резко вскочил с кровати и шагнул к попятившемуся от него Андрею. Прижав его спиной к облезлому шкафчику, схватил за плечи, ощупывая руки, грудь, словно слепец, пытающийся узнать своего друга.
– Ты... Откуда ты здесь?.. Где ты был?..
Кротов забыл все свои обиды. То, что он видел Андрея живым и невредимым, уже разрывало сердце от радости. Тот замер и безропотно терпел все Димины нервные поглаживания. Сейчас он выглядел откровенно озадаченным.
– Андрей, я тебя искал, звонил! Что ты молчишь? – Дима убрал от него руки и уставился прямо в глаза.
Неволин поднял ладони, призывая его к спокойствию.
– Дима, тише, – проговорил строго, будто уговаривал ребёнка не шуметь. – У меня были дела, а потом я уехал из города, отдыхать. Что...
– Дела?! – Кротов осёкся, поняв, что слишком повысил голос.
Пытаясь взять себя в руки, он сел на кровать. Стало душно, на лбу выступила испарина. Андрей подошёл к кровати и неуверенно сел рядом, будто сомневался, что пришёл по адресу. Дима перебирал какие-то фразы в голове, молчал, пытаясь быть взрослым и сильным, пытаясь не спуститься до детских обвинений, что его «бросили». Сейчас он должен поговорить с Андреем спокойно и понять – понять, что между ними и что с этим делать. Он закрыл глаза на секунду, собираясь с мыслями.
– Я люблю тебя, Андрей, – он не смог повернуть голову к Неволину, так и говорил, глядя на стену. – Я не имею права предъявлять тебе претензии или принуждать к чему-то, но ты должен мне сказать, какого чёрта между нами происходит, потому, что у меня скоро крыша съедет.
Руки дрожали, и он сцепил пальцы покрепче. Ещё была надежда, что он не сорвётся, что удастся обсудить всё спокойно. Хотя, кого обманет это спокойствие? Наконец, он осмелился поглядеть на Андрея. Тот смотрел вниз на покрывало, угрюмо сдвинув брови. Почувствовав Димин взгляд, поднял на него прозрачные глаза. Лицо не выражало ничего, словно красивая венецианская маска. Когда он заговорил, голос был ровный, словно у диктора в метро.
– Дима, – он отвёл глаза. – Мне сложно с тобой, ты слишком… другой, понимаешь?
Неволин замолчал, глянул на него, будто проверяя реакцию. Тот кивнул, показывая, что готов слушать дальше.
– Ты такой… шумный, резкий, эмоции через край. И тебе нужно сразу и всё, понимаешь?
Дима снова молча кивнул. Он хотел понять. Просто понять, чтобы стало хоть чуть-чуть легче вставать по утрам.
– Мне кажется, что ты хочешь от меня то, чего я попросту не могу тебе дать.
Это "не могу" проткнуло насквозь. Кротов приказал себе терпеть и держаться. Но не смог уже даже посмотреть на Андрея, сразу начинало щипать глаза. А тот продолжал говорить своим вкрадчивым голосом, что-то про «посмотреть на ситуацию по-другому», «просто наслаждаться жизнью». Кротов часто моргал, прикидывая, сколько ещё вытерпит его рассудок. Сердце понеслось вскачь, он понимал, что сейчас должно произойти и к чему клонит Андрей. Руки заледенели от липкого страха. Он умрёт, если Андрей оставит его ещё раз.
– Это из-за Олега ты такой? – услышал Дима свой голос будто со стороны, и весь сжался.
Он испуганно уставился на побелевшего Неволина. Красивое лицо разом изменилось, любимые черты исказились почти до неузнаваемости.
– Что ты сказал? – прошептал он бескровными губами.
Кротов выдохнул почти с облегчением, поняв, что эта плотина должна прорваться. Отступать уже некуда.
– Я был у тебя. Я знаю, что Олег с тобой сделал. Хотел его убить, но, судя по всему, ему и так не долго осталось.
Андрей рассматривал Диму, будто видел впервые. Ошеломлённо, будто только что осознал свою роковую ошибку. Словно понял, как ошибался. Кротов подался вперёд.
– Ты не понимаешь меня, Андрей, это правда, я вижу. Ты не можешь пока меня понять. Но я всё сделаю, только скажи, что ты хочешь? Я на костёр за тобой пойду, понимаешь? То, что он сделал с тобой – я не могу даже представить, каково это, не буду врать. Но ты должен… пожалеть себя. Потому, что никто не жалел, и даже ты, понимаешь?..
Он говорил быстро, словно боясь не успеть сказать всё. Машинально протянул руку и нежно погладил Андрея по лицу, пытаясь вывести из ступора. Тот всё ещё выглядел оглушённым и хмурил брови, словно пытаясь понять, откуда он слышит Димин голос.
– Ты для меня как воздух, я без тебя вроде как и не живу вовсе. Иногда думал, что лучше бы помер, правда. Иногда кляну тот вечер, когда увидел тебя на парковке. Но уже ничего не переиграешь. Я тебя умоляю, останься со мной. Я порву с друзьями, с семьёй, лишь бы ты был рядом, понимаешь? Я...
Неволин резко встал. На лице пылала ярость вперемешку с ненавистью. Он надменно вздёрнул подбородок, окинул разом заткнувшегося Кротова презрительным взглядом.
– Ты что себе напридумывал? Считаешь, что я жертва, а ты меня тут сейчас будешь спасать, а?
Его желваки ходили ходуном, ноздри хищно раздувались.
– Ты меня жалеть вздумал? Как бездомного котёнка?
Дима понял, как он просчитался, но было уже поздно.
– Андрей! – он вскочил с кровати и встал, не решаясь приблизиться. – Он же… насиловал тебя, насиловал ребёнка, Господи!..
Он прикрыл рот ладонью, самому стало невыносимо жутко от того, что он это озвучил. Неволин передёрнул плечами, словно пытался унять судорогу, и нарочито равнодушно приподнял одну бровь. На его лицо возвращалось отрепетированное годами хладнокровие и надменность.
– Он просто был моим первым любовником, – сказал, будто удивляясь горячности подростка, сделавшим из мухи слона. – Я стопроцентный гей, и ничего страшного не случилось. Или тебе так нравится спасать беспомощных и беззащитных? У тебя какой-то комплекс героя или что?
Но Дима видел Андрея, по-настоящему. Больше он не даст морочить себе голову.
– Моей племяннице тринадцать лет и ей нравятся мальчики, – припечатал он. – Ты считаешь, что если я сейчас начну её трахать, то в этом не будет ничего криминального?
Андрей пытался держать лицо, но было видно, что его защита трещит по швам.
– Ну, я же не романтическая школьница, – пожал он плечами.
– Ты был ребёнком! – Дима не мог сдержать громкости, как ни старался. – Дети не хотят секса со своими взрослыми братьями! Прекрати тащить это за собой, делая вид, что ситуация под контролем!
– А что ты хочешь?! – Неволин опять начал выходить из себя. Лицо порозовело, кулаки сжались. – Ты хочешь, чтобы я проникся страданием и ходил по психотерапевтам до глубокой старости? Тогда ты почувствуешь себя лучше, счастливее?
– Да при чём тут я? Ты не мог ничего сделать! Тогда – не мог! Но сейчас ты продолжаешь переворачивать всё с ног на голову, вместо того, чтобы признать этот страшный факт! Послушай меня, – Дима кинулся к нему, пытаясь взять за плечи, но тот начал отступать. – Ты, наверное, самый сильный из всех людей, которых я когда-либо встречал. Если ты признаешь, что когда-то с тобой случилось нечто ужасное, это не сделает тебя слабее, ведь сейчас ты никому не дашь себя в обиду. Ты говоришь, что в этом нет ничего страшного, но, Андрей, неужели бы ты позволил кому-то насиловать ребёнка?
Неволин упёрся спиной в дверь, в глазах – паника вперемешку с упрямством. Он тяжело дышал, пытаясь нащупать за спиной ручку двери.
– Не уходи, я тебя умоляю, не бросай меня! – Дима сполз на пол, обхватывая его за бёдра. – Не бросай меня!
Андрея колотило, он механически пытался отцепить от себя Димины руки. Тот цеплялся за него, продолжая умолять, но тут Андрей закричал:
– Я прошу тебя, Дима, отпусти меня, Бога ради!
Дима вздрогнул, послушно расцепил руки. Андрей дёрнул ручку и протиснулся в дверную щель. Щёлкнув замком, дверь закрылась, и стоящий на коленях Дима услышал поспешные шаги, переходящие в бег.
Неволин не пришёл на соревнования. Дима слабо понимал, куда ему надо идти и что делать. Он кивал взволнованному Сотникову, повторяя: «я всё сделаю». Он вроде обнимал Демидова в ответ на его объятия, когда тот подтвердил свой результат и вывел их в финал. Потом он стоял на тумбе, сгруппировавшись в ожидании свистка. Работая руками и ногами, он шёл вперёд, разрывая водное полотно. Когда Сотников подпрыгнул, словно баскетболист, Дима автоматически улыбнулся, поняв, что они снова выиграли. Он продолжал улыбаться, когда ведущий выкрикивал в микрофон, что это первая победа их школы в городе на Неве. Он сфотографировался со всеми желающими, послушно обнажая ряд ровных зубов перед камерой. Он повторял «спасибо», когда мать с отцом выкрикивали в трубку поздравления. А когда он смотрел из окна "Сапсана" на сливающиеся в одну зелёную полосу ёлки, то отчётливо понял, что в плавание он больше не вернётся.
Бантик заверещал из-за двери, когда Дима только вышел из лифта. Кротов влетел в квартиру и схватил его на руки, будто их разлучали на несколько лет. Тот тёрся о Димино лицо своими брылями, урчал и кололся усами, а хозяин целовал его в бурую с подпалинами морду и улыбался, улыбался по-настоящему, чувствуя какой-то нереальный прилив нежности к этому вибрирующему комку шерсти. Весь оставшийся вечер они ходили парой. Вместе поужинали, вместе разбирали сумку. Даже когда Дима принимал душ, Бантик сидел на стиралке в позе копилки, ожидая. Вместе валялись на кровати – Дима гонял в телефоне бессмертные "шарики", а Бантик вылизывался. Ночью полосатый привалился к боку хозяина и затарахтел, а Дима тут же вспомнил про то, что мать запретила ему хандрить, потому, что у него ребёнок на попечении.
***
С того ужасного дня в гостинице прошло три недели. В распаренную Москву входил август. Горожане уезжали на дачи и на моря, поток машин заметно прорядился. Кротов любил тепло, жара была не в тягость. Когда в самый солнцепёк он шёл по безлюдным улочкам, ему казалось, что он – удравший с тихого часа школьник в летнем лагере на юге, слонявшийся по пустым аллейкам между корпусами. По правде говоря, слоняться ему особо было некогда. Когда уставал от своей монотонной работы, он выключал компьютер и уезжал на дачу к бабушке. Там они часами болтали о жизни и читали книги на пару. Дима с удивлением понял, что под скучным названием «классика» порой кроются интересные сюжеты и глубокие мысли. Обсуждения и споры с бабушкой о героях иногда захватывали не меньше самих книг. Один раз он выполз на вечерний костёр с местными, но после настырного внимания симпатичной блондинки с соседней дачи, решил там больше не появляться. Случайно познакомившись с пареньком из своего подъезда, Кротов сам не заметил, как влился в компанию дворовых волейболистов. Они частенько играли уже до такой темноты, что с трудом могли найти улетевший в кусты мяч. Дома он смотрел фильмы по спискам из серии «10 фильмов, изменивших мир». Бывало, что под очередной шедевр он сладко засыпал с Бантиком в обнимку, хотя большинство фильмов ему нравилось. Наткнувшись на передачу с именитым французским поваром, вдруг увлёкся готовкой. Ему легко удавались средиземноморские блюда, а вот с выпечкой пришлось повозиться.
Иногда он позволял себе подумать об Андрее. За бесконечной движухой, которую сам себе организовывал, его боль скукожилась, словно засохший фрукт. Внутри было сухо и пустынно. Если он не останавливался вовремя и пытался расковырять свои замурованные эмоции – обычно это случалось рано утром – то его опять словно выбрасывало в холодный чёрный космос, и Дима подрывался с кровати, начиная шуршать по дому, словно тронувшаяся домохозяйка. На самом деле, он понимал, что даром для его психики это не прошло, и обещал себе «как-нибудь поболтать» с Маринкой.
Одно можно было сказать точно – он всё ещё любил Андрея и, скорей всего, будет любить его ещё очень и очень долго. Теперь Кротов понимал всю тщетность попыток именитых философов и психологов объяснить это иррациональное, бескомпромиссное чувство. Было ли оно разрушительно для человека? Несомненно. Можно ли было избавиться от него посредством силы воли или логики? Никогда. Любовь расщепляет человека, убивая в нём саму основу его существования – безраздельную и всепоглощающую любовь к себе. Когда ты начинаешь любить кого-то другого больше, чем себя, ты ломаешься навеки. Ты перерождаешься и уже никогда не сможешь вернуться в то состояние покоя и мира с самим собой. Тебя изгоняют из рая. Благословение счастьем всегда идёт об руку с проклятием страхом. Счастье от обладания своим любимым и страх его потерять. И этот страх даже сильнее, чем страх смерти. Ведь после смерти ты не чувствуешь боли, в то время как жизнь в боли от потери любви превращает человека в душевного калеку, инвалида, обречённого корчиться от непроходящих фантомных болей. Дима только ухмыльнулся, когда обнаружил несколько седых волос в своих каштановых прядях. Это единственный след на Димином теле, который Андрей позволил себе оставить.