Автор: Sco
Беты (редакторы): lyissa-n, Жанннна Дарк
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: NC-17
Жанры: Романтика, Мистика, Детектив, Психология, Ужасы
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Миди, 51 страница
Статус: закончен
Описание:
Въезжая в старую московскую квартиру, новый жилец наследует все её тайны и всех её призраков.
Примечания автора:
Люблю ужасы бешено. Мрачность всякую, кровавые секреты, настырных убиенных, выскакивающих из-за углов. И вот.
Писала для команды WTF Originals 2017, где была поддержана и обласкана боевыми товарищами. Спасибы: Дуне Дунявской, Keishiko, Касанди. И всем, кто голосовал за мой скромный текст) После конкурса текст немного допилен в плане сюжетных стыков.
Образа:
Максима писала с образа героя фильма Skjult
Дамира — чётко с Дерека (Tyler Hoechlin), дай Бох ему здоровья.
Глава I
— Ну, а дёшево так почему?
Макс стоял в центре обшарпанной комнаты, оглядывая потолок в потёках и засаленные обои с отставшими краями поверху. Вздувшийся, кое-где затёртый паркет, выложенный старомодной «ёлочкой», отзывался скрипом на любое движение. Понурый риелтор с асимметричными чертами лица скривился ещё больше:
— Хрущёвка, первый этаж, смежные комнаты, балкона нет, до метро далеко…
Макс повернулся к окну. За облупившейся решёткой щеперилась голыми влажными ветками грязно-серая берёза. Выбеленный облаками дневной свет почти не проникал внутрь комнаты. За берёзой — пустая дорога: ни машин, ни прохожих. Вдали — покосившиеся жестяные коробки гаражей на пустыре.
— Как не в Москве.
Риелтор кивнул, поглядев на заунывный пейзаж.
— Когда дом строили, это и не Москва ещё была.
Макс оглядел колченогую мебель, будто принесённую со свалки. Вытертый ковёр на стене. Ходили по нему, что ли? Спросил устало:
— А вы что думаете?
Риелтор метнул на него понимающий взгляд, но подбодрил:
— Слушайте, всё-таки двушка в Москве за три с половиной ляма… — И развёл руками, показывая, что дальнейшие объяснения излишни.
Макс всё понимал без объяснений. Он и эту сумму еле наскрёб по друзьям и кредитным картам. Квартиру только вчера выставили на рынок и, скорее всего, сегодня к вечеру уже уйдёт. По шее мазнуло сквозняком, он обернулся, посмотрел в проём, ведущий в другую, ещё более тёмную комнату.
— Окно, что ли, открыто?
— А? — Риелтор достал тонкую стопку бумаг и уже собрался на кухню. — Окно? Не должно. Оформляемся?
***
Коробка расползалась в руках, Макс затащил её в тесную прихожую, стараясь не уронить содержимое на затоптанный пол. Эта была последняя. Пока носил вещи, не встретил ни одного человека на лестнице. Пять этажей по четыре квартиры на каждом — и никого. Лёгкая куртка встала колом, пальцы заледенели. Ноябрь совсем зимний в этом году.
Макс закрыл тяжёлую железную дверь, постоял немного, переводя дух. Для старого многоквартирного дома тут было необычайно, оглушающе тихо. Лампочка в коридоре не горела. Свет включался только в комнате и на кухне. Отовсюду на него смотрели чужие вещи, служившие когда-то другому хозяину. В агентстве сказали — квартира по наследству, срочная продажа. Он повесил куртку на крючок настенной вешалки, пытаясь осознать, что теперь здесь его дом.
Квартира продавалась с остатками мебели. Хотя такую рухлядь было проще бросить, чем вывезти. Кухонные шкафчики с гуляющими дверцами, холодильник «Бирюса» с пожелтевшими пластиковыми стенками внутри, заляпанная газовая плита всего с двумя конфорками, несуразно огромная раковина со сколами на эмали. Краска на стенах прямо поверх обоев — ленивое обновление интерьера. Макс шагнул к обеденному столику, устало рухнул на единственный стул и тут же вскочил — ножка подломилась. От неожиданности и вида общей разрухи ему стало смешно. С новосельем.
Все полки хотелось чем-то застелить — поверхности казались липкими, несмотря на следы попыток отмыть перед продажей. Потолочная побелка над плитой пошла пузырями, на решётке вытяжки вздымались нити паутины.
Макс сел на широкий деревянный подоконник с облупившейся краской. В ближайший год он вряд ли наберёт на ремонт, ему ещё долги раздавать. Не страшно. Полжизни он мыкался по съёмным квартирам, а тут — своя крыша над головой. Со временем обживётся. А может, даже…
Ну что — даже? Мысли опять перенеслись к Игорю, в голове запустились привычные фантазии с вариациями. Как пришёл бы, как одобрительно покивал: мол, ничего себе, Даев, квартирой в столице разжился. Как раздражённо махнул бы рукой: а у меня как обычно, проекты рухнули, соратники кинули. Макс прислонился головой к широким холодным откосам, закрыл глаза.
Он бы заработал на обоих, он бы ни разу не попрекнул. «Игорь, да какие разговоры, — оставайся ночевать, оставайся навсегда». А тот бы смотрел, будто ему неловко от такой наивности.
Он открыл глаза. Тусклая лампочка торчала из пыльного плафона в форме кувшинки. Вот что надо завтра купить — лампочек.
Кипятить воду для чая на плите — что-то из прошлого века, но пока придётся обойтись без электрочайника. В столе нашлись две алюминиевые кастрюльки, обе без ручек и с гнутым дном. Спичек не было, пришлось мучиться с зажигалкой. В список к лампочкам и спичкам добавились фильтр для воды, моющее средство, столовые приборы… Да, со съёмными квартирами всё как-то проще. Быстрая лапша спасла от голода, чайный пакетик плавал во второй кастрюльке. Чашек Макс не нашёл.
В дальней комнате был просто чулан — части мебели вповалку, пустые стеклянные банки, швейная машинка без ручки, коробка с пылесосом «Тайфун», прямоугольный чемодан из бордового кожзама. Макс оглядел «наследство» и выключил свет — потом. Он достал из своей коробки старенькое, ещё с Казани, постельное бельё с подушкой, постелил себе на продавленном диване. Щётка, бритва, расчёска, всё в потёртом чехле, кочевали с ним последние годы. И вот конечная остановка.
Макс стянул джинсы и рубашку, выпрямился и посмотрел в окно. Занавесок не было, в стекле отражались только он и пластиковая люстра под хрусталь под потолком. Вспомнились берёза, пустырь, дорога. А сейчас словно вход в пещеру, а не окно — ни одного фонаря на улице, похоже. Надо скорей шторы повесить, может, найдутся во второй комнате.
Мылся с открытой дверью, света и в ванной не было. Забитая душевая лейка шпарила почти одной струёй, как садовый шланг. По мокрому телу неприятно протянуло холодом. Макс запрокинул голову, попытался разглядеть впотьмах вытяжку под потолком. Тут же всплыла мысль про всяких противных насекомых, и с купанием без света было решено завязывать. Выключил воду и потянулся к перекинутому через штангу для шторки полотенцу. Промахнулся мимо тапка, и сколотый кафель на полу впился в голую пятку. Внезапно раздался щелчок, и темнота накрыла словно крышкой. Макс поводил руками вокруг себя, пытаясь нащупать раковину. Судя по всему, на кухне лампочка тоже перегорела.
Диванные подушки были словно мешки со слипшимся песком. Он долго крутился, пытаясь поудобнее улечься в провалившихся «ямах». Перебирал в голове разные комбинации перекидывания долгов с карты на карту, составлял и урезал список вещей, без которых совсем невмоготу. Смотрел в темноту.
Квадрат окна дробился рамой и наружной решёткой на квадраты помельче.
Макс отвернулся к стене, к пыльному ковру. Завтра же надо выбросить всю эту ветошь и разориться на приличный матрас.
Он проснулся с болью в рёбрах, диван давил всеми своими кочками. За окном всё та же темнота — будто заснул пять минут назад.
Неясный звук, похоже, чьё-то шарканье, не давал провалиться обратно в сон. Тяжёлая неравномерная поступь. Шарк-шарк. И соседям не спится. Казалось, шаги доносятся из захламлённой комнаты. Наверно, из квартиры сверху.
Макс поёжился, снова откуда-то засквозило. Окна деревянные, вот откуда. Утеплитель ещё надо купить.
Шаги стали отчётливей. Слышимость оказалась такой, что можно было подумать, что кто-то ходит прямо здесь, в этой квартире. Макса аж передёрнуло. Он непроизвольно замер, прислушиваясь. Сосед был либо пьян, либо травмирован — поступь замедленная, да ещё и с припаданием на одну ногу. Шаги затихли в районе окна. Макс поплотнее закутался в одеяло, натянув его до ушей.
Не квартира, а аттракцион не для слабонервных.
***
Он пощёлкал выключателем, любуясь на свою работу: лампочки горят, старые плафоны протёрты. Телефон, заменяющий радио, пел на кухне что-то ненавязчивое и электронное через динамик, пока Макс разбирал покупки. Он включил допотопный холодильник, достал купленную дешёвую сковородку и спички. Заброшенная кухня потихоньку оживала.
На стол выставлены пачка крупной соли, бутылка масла и коробка сахара кубиками. Вкусно запахло горелым деревом, яичницей с сыром и ветчиной, молотым кофе. Хромоногий стул удалось починить, правда, без гарантии.
Знаменитый советский пылесос работал! Макс набрал целый мешок пыли и мусора только с одной большой комнаты. Ковёр на стене решил оставить, обнаружив за ним осыпающуюся краской стену в потёках. Из найденного в меньшей комнате хлама сколотил табурет на трёх ножках. Остальные дрова вынес на помойку во дворе. По дороге пытался зацепиться взглядом с встречным жильцом — мужчиной с резиновой шиной на плече, но тот отвернулся, проходя мимо. Кстати, не хромал.
Вместо шторы нашёл отрез ткани — скользкой и блестящей, как шёлк. С занавешенным окном стало спокойнее. Часть вещей из коробок он разложил в платяной шкаф и сервант. В шкафу не хватало полки, а в серванте — стекла. Мебель рассохлась от старости, то и дело царапалась какими-то торчащими щепками и потрескавшимися краями. На серванте остались белые круги и вздулся шпон — должно быть, хозяева держали здесь горшки с цветами.
Макс поставил рядком немногочисленные книги, большую коробку от часов, где хранил всякую мелочёвку, любимую перекидную рамку с разноцветным песком. Он знал, что скоро привыкнет к этому дому, как привыкал ко всем предыдущим. С каждым прибитым гвоздём, наклеенным рулоном обоев и купленной чашкой.
Сил оставалось только на просмотр чего-нибудь незатейливого на ноутбуке перед сном.
Глава II
Из офиса он вышел в девятом часу. «Люфтганза» опять бастует, клиенты психуют, а агенты переписывают билеты на другие рейсы. Ну и он, как начальник авиаотдела, сидит до ночи всех подбадривает. С этими забастовками бесконечными Макс бы поувольнял всех сотрудников авиакомпаний на хрен. Ну сколько можно? Не хочешь — не работай, иди в другое место!
Маршрутка от метро собрала все пробки. Макс, воткнув наушники, бездумно глядел на красные стоп-сигналы машин в окне. Мелкий сухой снег вился в свете фар, зелёный человечек на пешеходном светофоре сучил ножками. Очень хотелось есть и спать, а ему до конечной.
Отряхнув плечи куртки от снега он постучал ботинками друг о друга. Пока дошёл до подъезда, совсем продрог. Повернул ключ в замочной скважине. Только сейчас сообразил, что не поменял замок после въезда. Упущение.
Неожиданно громыхнула соседская дверь. Макс повернулся и машинально поздоровался. Полная миловидная блондинка хорошо за пятьдесят кивнула в ответ.
— Снимаете?
— Купил, — отчитался Макс. — Будем соседями.
Та опять кивнула. Судя по всему, она и высунулась, чтобы познакомиться.
— Быстро продали. — Она упёрлась крутым бедром в косяк, располагаясь к беседе. — Асият Георгиевну похоронили только вот, в октябре. — И равнодушно добавила: — Бедненькую.
Макс отпустил дверь, развернулся к соседке. Подумал, что, может, не надо подробностей, но не выдержал:
— Она здесь жила, эта… Асият Георгиевна?
Соседка закивала азартно.
— Да, бабулька. Старенькая была, уже за девяносто. А вам не рассказывали?
Макс замотал головой. Захотелось уйти. Обсуждать покойных бывших жиличек не хотелось точно.
— Меньше знаешь — крепче спишь, — сделал он предупредительный выстрел в воздух и повернулся к своей двери, но вдруг вспомнилось. — Кстати, о сне. Не знаете, кто над этой квартирой живёт? По ночам слышу их сильно.
Соседка нахмурилась, соображая.
— Над вашей? Да там вроде нет сейчас никого, уехали они. Может, вернулись?
Макс пожал плечами и дёрнул ручку двери, готовясь распрощаться, а соседка наконец выпалила то, ради чего и зачиналась:
— А вы почём квартиру купили, если не секрет? Мы тоже подумываем… — И выжидающе замолчала.
Макс подумал пару секунд: говорить, нет? Решил, что никакой военной тайны не выдаст.
— Три с половиной.
Та скисла:
— Ой, как дёшево. Мы хотели подороже, конечно.
Она так очевидно расстроилась, что Макс зачем-то начал оправдываться:
— Агент сказал, что цена сильно занижена. Просто срочная продажа и квартира убитая.
Соседка оживилась. Макс уже открыл дверь, когда она поспешно заговорила, будто уговаривая саму себя:
— И точно ведь. Асият Георгиевна одна жила уже лет десять, какие ей ремонты. Она и так-то еле ползала. Хромала сильно. Я как-то заходила к ней…
Она ещё что-то сказала, но Макс уже не услышал. Он замер на пороге квартиры. Из тёмного дверного зазора потянуло холодом. Он повернул голову к повеселевшей соседке.
— Хромала?..
Та озадаченно замолчала, затем неуверенно кивнула.
— Кто, Асият Георгиевна? Ну да. У неё эта… шейка бедра была прооперирована.
Макс снял ботинки и прямо в куртке прошёлся по квартире, включая свет во всех комнатах. Огляделся. Всё как будто на своих местах, ничего подозрительного. Он посмотрел на потолок, прислушался — тишина. Только сейчас обратил внимание на антресоли с оклеенными плёнкой дверцами, тянущиеся по потолку от прихожей к кухне. Наверняка забиты чужими вещами, пыльными, грязными, никому уже не нужными.
Он будто впервые разглядывал свою квартиру, переводя глаза с драных обоев на потрескавшийся плинтус трудно угадываемого от грязи цвета. И впервые физически почувствовал неприязнь к своему новому дому. Из всех щелей на него смотрели убогость и беспросветность. Его будто выталкивало отсюда. Он глубоко вдохнул, прикрыл глаза. Нельзя давать волю нервам. Больше ему жить негде, надо адаптироваться. Макс ещё раз посмотрел на потолок и направился вон из квартиры.
Он поднялся на второй этаж и подошёл к квартире над своей. Уже по запылённому резиновому коврику под дверью можно было понять, что квартира пустует, но он позвонил. Потом постучал. Никто не открыл. Макс прислонился спиной к стене, посмотрел на пожелтевший от времени плафон под потолком. От неясных мыслей подташнивало, как от кружения на карусели. И что всё это значит? Да ничего. Он может слышать соседей из квартиры наискосок. А может, кстати, с третьего. По плитам вниз звук идёт ого-го как. Особенно ночью, когда тихо. А если квартира над ним нежилая, без мебели — через неё звук усиливается, как через пустую бочку. Так что вариантов куча. Даже хромота соседа — всего лишь теория. Может, показалось со сна. Внизу загромыхала подъездная дверь. Макс оттолкнулся от стены и пошагал вниз.
***
Пельмени дёргались как поплавки в пузырящейся воде. Макс убавил огонь и снова прислушался. Собственная нервозность раздражала. Он теперь как сторожевой пёс будет уши вострить на любой шорох?
В десятый раз прокрутил новостную ленту на телефоне, не вчитываясь в заголовки. Вдруг захотелось позвонить Игорю. Хотя ему всегда хочется позвонить, без всяких «вдруг». Они с Игорем оба влюблены в Игоря. Только Игорь сам с собой счастлив, а Макс не счастлив — ни с собой, ни с Игорем. Так и бежит со своим несчастьем. Из Ульяновска в Казань, из Казани в Питер, а теперь вот — квартира в Москве. Иногда думалось, что если бы Игорь ответил ему, то эта любовь развеялась бы по ветру без остатка. Что в этой любви было от Игоря и что от всего остального? От открытия о себе, от смятения и стыда, от вранья родителям и очередной присмотренной ими «невесте»? Когда-то казалось, что Игорь всё видит и понимает, что просто выжидает момент, чтобы признаться…
Он выключил газ под кастрюлькой и начал выуживать пельмени ложкой в тарелку. Признается он, как же. Как раз к своей золотой свадьбе.
Макс протыкал пельмени вилкой, а те в отместку брызгались горячим бульоном. Мужик в ролике на ютюбе показывал, как быстро ободрать старые обои. Вот бы и его ещё не начавшийся ремонт кто-нибудь смонтировал под лёгкую музыку и прокрутил на быстрой перемотке.
Он то и дело поднимал глаза, всматриваясь в освещённый лампой коридор. Мысли переключились на рассказ соседки. Он специально не спрашивал у агента про бывших жильцов, не хотелось знать. По обстановке в квартире было и так понятно, что здесь доживал старый одинокий человек. Наследницу он не видел, все дела велись по доверенности. В договоре купли-продажи стояла подпись с плохо сочетающейся расшифровкой: «Стеценко Мина Каримовна».
Макс дожевал пельмени, поднялся из-за стола. Устало поглядел на огромную раковину, которая будто провоцировала на складирование грязной посуды. Беспокойство немного отступило. Усмехнулся этому наблюдению: вот она, причина переедания невротиков, — кровь банально отливает от головы к желудку, ослабляя мозговую активность. И потянулся к своему убогому «чайнику», когда в дверь забарабанили.
Он вздрогнул от неожиданного грохота в своей тихой квартире, метнулся в коридор, не задумываясь открыл дверь и уставился на происходящее на площадке. На лестнице к выходу из подъезда стояла та самая соседка в расхристанной безразмерной куртке, в проёме двери на улице кто-то суетился и кричал. Она повернулась к Максу:
— Вы не поможете? Там эти ебанаты сцепились! — И уже кому-то в свою открытую дверь: — Коля, ты милицию вызвал?
Повинуясь её командному голосу, Макс вышел на площадку, как был, в домашнем. В подъездную дверь протиснулся всклокоченный мужик и замахал ему.
— Иди сюда, подсоби.
Макс кинулся вниз, выскочил на утоптанный снег перед подъездом. Позвавший его мужик склонился над другим, лежащим на спине прямо на земле.
— Дышит, нет? — Он повернул к Максу растерянное лицо. — Не слышу ни хера! Послушай ты!
Макс опустился рядом, пытаясь разглядеть лежащего в свете единственного фонаря, и тут же отшатнулся: из груди мужчины торчала рукоятка ножа.
— Это что?.. Нож?!..
Мужик уже побежал обратно в подъезд, рядом топтались две женщины, причитая и давая советы. Макс ошалело оглядел лежащего, пятна тёмной крови на снегу вокруг него и резко выдохнул, собираясь с мыслями.
— Так, вы! — Он ткнул пальцем в сторону женщин. — Принесите барахла его укрыть и мне что-нибудь. Быстро!
Одна из женщин закивала и кинулась в подъезд. Макс наклонился к лежащему низко-низко, прислушался, приложил два пальца к вене на его шее. Пульс частил под пальцами, изо рта несчастного доносилось хриплое прерывистое дыхание. Рядом рухнул на колени мужик из подъезда, накинув ему на плечи какой-то тулуп.
— Живой, а? Может, вынуть нож-то? Давай его в подъезд занесём!
— Не трожь! — Макс перехватил его руку, тянущуюся к рукоятке. — Он кровью истечёт! Скорую вызвали?
— Вызвали. — Мужик отдёрнул руку и закивал. — И ментов. Так это… не замёрзнет на снегу-то?
От холода и мандража у Макса стучали зубы. Он проговаривал больше для себя, чем для соседа рядом.
— Нож проталкивает ткань в рану, останавливает кровотечение. Видишь, он колышется при каждом ударе сердца? Туда ему и попали. Тампонада — это когда сердце сжимается вокруг лезвия, потому что кровь заполняет перикард…
— Чего?
Мужик наклонился ниже, чтобы рассмотреть, как дёргается нож в ране. Макс, глубоко вдохнув, закончил:
— Нельзя его трогать, сдохнет. Принесли? — И повернулся к выскочившей из подъезда тётке.
Минуты ожидания скорой тянулись бесконечно. Макс подложил под голову раненого какое-то тряпьё, укрыл сверху и подоткнул как мог, не касаясь торчащего ножа. Когда тот очухивался на пару секунд, держал его руки, чтобы не навредил себе.
— Ты врач, что ли? — спросил мужик, представившийся Николаем.
Макс помотал головой:
— Собирался, но не доучился.
Между тем стали выясняться подробности произошедшего. Банальная пьянка, ссора, поножовщина. От лежащего и впрямь разило алкоголем, на рассечённой брови запеклась кровь. Для его состояния такая анестезия, пожалуй, была кстати. Не выдержав мороза, Макс сгонял домой за ботинками и шарфом, оставив Николая на посту. Проблесковые маячки вдалеке ободрили. Все засуетились, тётки замахали руками скорой, будто дрейфующие рыбаки вертолёту со льдины. Макс выдохнул облегчённо, поднимаясь навстречу врачу.
Войдя в квартиру, он сразу скинул одежду на пол и пошёл в ванную. Под горячими струями промёрзшее тело болезненно покалывало. С особенной тщательностью тёр руки мочалкой. Под ногти забилась бурая грязь, и Макс чертыхнулся. Идиот, полез без перчаток. Хрен его знает, какие у этого алкаша болячки. Любая лекция о доврачебной помощи всегда начинается с одного: обезопасить сначала себя.
Полтора курса медицинского остались далеко в прошлом. Его интерес к клинической психиатрии угас быстрее, чем они дошли хотя бы до азов. На мизерную часть чего-то действительно ему интересного приходился гигантский объём скучного и неохватного.
Признав своё поражение, он без сожаления бросил Казанский мед. Потом — с огромным сожалением — Казань. А в Казани — Игоря.
Макс замотал головой. Эти фантомные боли по Игорю нет-нет да и прихватывали его уже десятый год. Даже чуть не окочурившийся пьяница с насаженным на нож сердцем наводил на мысли о нём. Аж тошно.
Отогревшись, он влез в домашнее и заварил ромашкового чая. Купил как-то коробку пакетиков сослепу, да так и подсел. Адреналин схлынул разом, навалилась тёплая усталость. Вся эта суета возле подъезда неожиданным образом успокоила. Дом уже не казался таким пустым — вон сколько любопытных соседей повылазило. Макс нырнул под одеяло как был, в одежде, включил ноутбук с ленивой мыслью посмотреть что-нибудь на ночь, покрутил ленту обновлений на трекере. Прикрыл глаза на минуту. В голову пришла мысль, что ещё пара клинических смертей — и он со всеми жильцами познакомится. Ноутбук тихонько жужжал рядом.
***
"Отвяжись, дурная жизнь, — привяжись, хорошая."
Макс щёлкал мышкой, водя курсором по экрану и подслеповато щурясь на часы в трее. Опять он уходит последним, взвалив на себя выставление счетов за групповые авиабилеты в Женеву на конференцию фармацевтов. Операционная директриса недовольно покачала головой, уходя. Считает, что он расхолаживает агентов. Макс кисло улыбнулся ей вслед. Да, так и есть. Ему легче взять и сделать самому, чем выслушивать жалобы сотрудников на задержки на работе. Причина банальная, как в сериалах про золушек: коллектив сплошь женский, семейный, а ему, одинокому, спешить некуда.
На улице потеплело, и снег перед подъездом превратился в серую крупнозернистую кашу. Макс обстучал ботинки на крыльце подъезда, вошёл внутрь. На площадке стоял толстый мужик в полицейской форме, в которой казался вообще безразмерным. Рядом с ним пританцовывала соседка, заглядывая в папку в его руках. Они оба поглядели на Макса.
— Так, а вы у меня кто? — пробасил мужик.
— А это из девятнадцатой, — сдала его соседка и хищно улыбнулась.
Макс автоматически поздоровался и достал ключи из куртки. Мужчина важно протянул ему распечатанную на обычной бумаге неровно обрезанную под визитку карточку. «С.В.Бойко».
— Я ваш участковый, вот. — И пропустил его к двери. — Есть минутка поговорить?
— Это насчёт Сашки вчерашнего, — снова влезла соседка, пока Макс заторможенно ковырялся с ключами. — Которого порезали.
Он толкнул дверь и предложил жестом войти.
— Он живой?
— Живо-ой, — протянул Бойко.
И бестрепетно прошагал в квартиру. В ботинках. Макс только вздохнул.
— Кофе, чай?
Макс впервые разговаривал с участковым у себя на кухне. И даже не на кухне он с ними не разговаривал никогда, не приходилось. Тот сначала как-то странно оглядывался, потом уселся за стол. С его габаритами кухня стала казаться коробкой, а Макс забеспокоился за недавно сколоченный стул. В квартире было очень тепло, участковый явно взопрел и взялся стаскивать с себя куртку. Затем разложил свои папки, застрочил что-то в разлинованном бланке. Попросил паспорт и тут же пролистал до страницы с пропиской.
— Ага, — крякнул довольно, — только въехали. А предыдущие жильцы — не Алиевы?
Макс сел напротив на подоконник, нахмурился, вспоминая договор.
— Стеценко. Я купил у Стеценко.
— Это женщина, такая блондинка высокая?
— Не видел её. Мина… и отчество какое-то… Могу посмотреть.
Макс ткнул в сторону коридора, выжидая, идти или нет за договором в комнату. Бойко уложил локти на стол, потёр пальцами подбородок.
— Мина… Дочка вроде Мина была у них. Лет двадцать пять такая, тёмненькая.
Макс пожал плечами, повторил:
— Не видел. По доверенности покупал.
— Ага, — покивал участковый, будто что-то вспоминая. Потом опустил глаза на бланки. — Теперь давайте поподробнее, что вчера случилось.
Вопросы выстреливали один за другим: во сколько пришёл с работы, когда и кто позвал, в чём вышел, что увидел. Макс старался, вспоминал. Выяснилось, что никого, кроме соседкиного мужа Николая, он не знает по имени. Остальных пришлось описывать внешне. Бойко посматривал на него таким выученным недоверчивым взглядом, пока записывал. Несколько раз в разных местах рассказа спрашивал про нападавшего, хотя Макс сразу сказал, что вышел уже после драки. Но, видимо, у них так положено вытаскивать информацию. Наконец, покончив с писаниной, он поднялся со стула.
— Жарко, — выдохнул он, вытер ладонью влажный лоб. — Эти батареи всегда топят, как печки, да ещё и первый этаж.
— Жарко, — согласился Макс.
Всё время их разговора он хотел и не хотел расспросить участкового о предыдущих жильцах. Но любопытство пересилило.
— А что, вы знали тех, кто здесь жил раньше?
Участковый достал телефон, молча завозил пальцем по экрану. Макс уже подумал, может, и ну их.
— Да.
Бойко вскинул на него глаза, и показалось, что он прочёл что-то приятное в телефоне. Лицо расслабилось, глаза как-то повеселели. Макс подумал, что у этого толстого усталого мужика наверняка есть какая-то другая жизнь. Которая не имеет отношения к алкоголикам с ножевыми ранениями. А тот вдруг опёрся рукой о косяк, явно не спеша покинуть его квартиру. Заложил большой палец за пояс брюк, оглядел ободранную прихожую.
— В первый год моей службы, кстати. — И снова будто лёгкая улыбка. — Сразу после вышки, в 1999 году. Опером бегал, как савраска, искал, пробивал. Сюда притащился из-за фотографии.
Макс привалился плечом к стене, слушая. Бойко явно с удовольствием вспоминал о былых подвигах.
— На месте преступления была сфотографирована «Победа» 51-го года. — И пояснил, заметив непонимание на лице собеседника: — Ну, машина.
Макс кивнул. Понял.
— Какой-то турист там в это время ошивался, увидел ретромашину и сфотографировал с номером. Она, конечно, раздолбанная вся была, но не суть. Меня тогда дёрнуло водителя пробить по номерам, а он в другом конце Москвы прописан.
Пока что Макс плохо улавливал связь, но не перебивал, надеясь, что как-то всё это объяснится: «Победы», фотографии, бывшие жильцы…
— Ну вот я и приехал, спросить — что товарищ Алиев делал на месте преступления. Прям чувство у меня тогда было, что след взял. Или Асланов он был?
Бойко почесал овальное, как дыня, пузо, задумался. Макс пожал плечами, показывая, что не помощник.
— Нет, Алиев вроде.
Пользуясь паузой, Макс спросил самое главное:
— А что за преступление-то?
Участковый снова опёрся о косяк рукой, выпрямился важно.
— Девочка пропала посреди бела дня. Вот как сквозь землю провалилась, ага.
Показалось, будто сквозняком огладило. Макс поёжился и машинально прикрыл дверь в ванную рядом.
— Вышла во двор на площадку и исчезла. День будний, двор пустой, никто ничего. Вот только этого туриста нарыли, он там всё это, дворики старой Москвы фотографировал. Ну и машина в объектив попала. Вот я и приехал, опросить водителя Карима Алимова. Точно, Алимов он был.
Макс неосознанно затаил дыхание. Стало неприятно тревожно, аж желудок скрутило и будто начало подташнивать. Давление, что ли, прыгает?
— И главное, у этого Алимова такая жена была — ну чисто эта, Бриджит Бардо!
Бойко погладил свой живот ладонью, и по его лицу стало понятно, что эта женщина и стала причиной его хорошей памяти. Он пару секунд водил взглядом по выцветшим «огурцам» на обоях, потом криво ухмыльнулся сам себе.
— А сам этот — не то чеченец, не то дагестанец. Ну прям моджахед с виду-то, хоть и какой-то инженер, что ли, был. И чего бабы на этих джигитов ведутся?
Он махнул рукой и повернулся к вешалке. Макс напряжённо глядел ему в спину, не ожидая, что весь рассказ сведётся к какой-то красотке.
— Так а с машиной-то что?
Бойко втискивался в свой бушлат, или как там это называется. Потянулся за серой шапкой.
— А ничего оказалось. Он работал в конторе рядом и машину всегда парковал в том дворе. На Кропоткинской, улочка такая тихая за Энгельсом.
Макс автоматически начал вспоминать памятник рядом с храмом Христа Спасителя. Кивнул рассеянно.
— А девочку нашли?
Бойко расстегнул папку с бумагами, начал перебирать бланки внутри, что-то проверяя. Наконец, вжикнув молнией, поднял глаза на Макса.
— Не думаю. Там серия пошла, дело засекретили и наверх забрали.
Макс дёрнул тяжёлую дверь на себя, выпуская участкового из квартиры.
— Серия?
— Серийные преступления. Если что-то нужно будет насчёт ваших показаний, вам позвонят по указанному мобильному.
Бойко достал из кармана зазвонивший телефон и не прощаясь направился к лестнице. Макс закрыл дверь, отрезая себя от мира снаружи.
Мерзкий звук настойчиво выцарапывал из глубокого сна. Макс не мог понять, спит ли он или уже проснулся. Шаги. Неровная, тяжёлая поступь, от которой, казалось, скрипит весь дом.
Он натянул одеяло, закутываясь. Спать хотелось неимоверно. С занавешенным окном в комнате было непроглядно темно. Сосед бродил по дальней комнате, затем звук приблизился, как если бы кто-то подошёл к его кровати, и вдруг всё стихло. Макс отвернулся к стене, сладко вздохнул, засыпая. Наступившая тишина почти убаюкала его, когда диван за спиной прогнулся, будто под тяжёлым телом рядом.
Макс взвился и через секунду уже стоял на полу. От ужаса лёгкие сжались до боли. Комната озарилась светом люстры, хотя он не мог вспомнить, как долетел до включателя. Макс прижимался спиной к холодной стене, ошалело оглядываясь. Никого. Он уставился на тёмный дверной проём в дальнюю комнату. Кто-то зашёл в квартиру, пока он спал? И до сих пор здесь? Секунда шла за секундой в полной тишине. Даже треклятый сосед затих. Макс протянул руку, бесшумно взял небольшой молоток, который оставил на комоде раньше. Осторожно ступая, двинулся к открытой двери в маленькую комнату. Холодный воздух двинулся ему навстречу потоком. Окно разбили? От тишины звенело в ушах. Макс рванул в комнату, замахиваясь молотком, хлопнул ладонью по выключателю.
Люминесцентная лампа тускло вспыхнула, набирая яркость. Комната была пуста, окно цело и закрыто.
Он проверил каждый закуток, заглянул во все углы. Входная дверь закрыта на оба замка, на полу никаких следов. Макс вернулся в комнату и сел на диван. Могло ему присниться такое чёткое ощущение, что кто-то сел рядом? Ведь он крепко спал, пока его не разбудили шаги.
Шаги. Макс посмотрел на потолок, будто мог увидеть беспокойного соседа. Он каждую ночь, что ли, гулять собирается? Глаза начали слипаться. Кроме «приснилось», версий быть не могло: он же всю квартиру проверил. Макс неуверенно улёгся головой на подушку, посматривая вокруг.
Свет он оставил включённым, молоток положил рядом с собой к стене.
Глава III
Таблетка шипела в стакане с водой, будто ведьмино зелье. Головная боль, казалось, выдавливает глазные яблоки изнутри, отвлекая от ужаса прошедшей ночи. Агентши сочувственно кивали, старались даже не галдеть как обычно. Интересно, они подозревали его в пьянстве или романтическом свидании?
Он так и не уснул, прислушиваясь сквозь нервную дрёму. История с пропавшей много лет назад девочкой каким-то образом переплелась с ночной чертовщиной, всплывала в голове жуткими причудливыми обрывками сюжетов. Под утро голова разболелась до звона в ушах. Макс не смог даже выпить чаю, казалось, что его вот-вот стошнит. В зеркале отражался белобрысый астеник с отёкшими от бессонной ночи глазами. Он старался не заснуть в маршрутке, но в метро всё-таки вырубился и проехал до конечной. Поездка до офиса вышла затянувшимся продолжением сна.
Когда дурнота сошла, он откинулся в кресле, уставившись на настенный календарь с логотипом «Аэрофлота». Всему этому есть какое-то рациональное объяснение. Даже что у него галлюцинации — это вполне себе объяснение. Он потёр пальцем переносицу, чувствуя, как мигрень отступает. Итак.
Версия первая, самая очевидная. Топает сосед, а «посетитель» ему приснился после истории участкового. Сны анализировать бесполезно, в этом смысле он не был поклонником Фрейда. Напсиховался с переездом, с дракой этой — вот мозг и выдал. Надо купить пустырника с валерьянкой, точно.
Версия вторая, криминальная. В доме действительно кто-то был. Мог бы этот кто-то зайти в квартиру? По идее, мог. Макс не сменил замки, а владельцев в глаза не видел. Сколько копий ключей гуляет по рукам? Но если зайти он мог, то куда делся? А главное — зачем взялся укладываться рядом? Версия была совсем слабой, но надо сегодня же сменить замки.
Версия третья, химическая. Галлюцинации могут вызывать споры некоторых видов плесени. Вернее, споры вызывают отравление, а отсюда уже «видения». Головная боль тоже подходит под симптом интоксикации, но тогда почему только ночью, и то через раз? Эту версию можно было проверить, поискав очаги в доме. А если она в вентиляции? Тогда шизовать должен был весь дом…
Первый раз за долгое время Макс ушёл с работы в свои законные шесть. По дороге заехал в «Ашан» за спреем от плесени и замком. За день рутинных форсмажоров авиаотдела ночные воспоминания затёрлись, спать хотелось дико, но он настроился сегодня же принять меры.
Заложенная в качестве примитивной сигнализации бумажка была там же, где Макс её оставил утром в двери. Обойдя на всякий случай квартиру, он принялся за смену замка. Пока ковырялся с дверью, на площадку вышел сосед Николай — покурить, и по хорошей русской традиции сразу полез с советами. Макс даже порадовался — свои мозги тормозили немилосердно, он бы до ночи провозился. Николаю явно не спешилось домой. Вытащив бутылку пива, он уселся на лестницу, наблюдая.
— Это ты только сейчас меняешь?
Макс виновато кивнул, показывая, что — да, сглупил. Николай хмыкнул.
— У Люськи из двадцать третьей точно ключи были от этой квартиры. Асият Георгиевна ей давала на всякий случай.
Макс чертыхнулся. Что за манера всем ключи раздавать?!
— А у неё что, родни не было? Наследница эта, как её…
— Мина?
— Да, Мина. Кто она ей?
— Внучка. Ты не куришь?
Николай затянулся и пустил дым в потолок. Макс помотал головой.
— Так, а что эта внучка не общалась с бабкой-то? Квартира как хлев…
— Мина с матерью ещё девчонкой уехала. В Литву. Или Латвию. Путаю всегда. — Николай сделал несколько глотков из бутылки, удовлетворённо крякнув. — И не пьёшь?
Макс устало махнул рукой. Ему только выпить осталось и завалиться спать прям тут, на коврике.
— Бросила старуху мамаша, значит, — подытожил он, борясь с мелким, но стойким шурупом в косяке. — Ну ты смотри, встал намертво!
— Не, мать Мины — она старухе не дочь была, а невестка. Ух, баба была, загляденье… — Николай прищурился, как кот на солнце, подпёр рукой подбородок. — Она замужем за Каримом была, ну, бабкиным сыном. Но что-то не сложилось у них, видать, развелась и уехала с дочкой. А Карим здесь остался, неплохой мужик был, царствие ему небесное. Лет десять назад сгинул. Ты знаешь что, погоди. Я тебе вэдэшку принесу, с ним отойдёт.
Николай сходил к себе, вынес баллончик с WD-40 и снова уселся на ступеньку. Макс брызнул смазку на шляпку шурупа, стал ждать. От сигаретного дыма снова заныла голова.
— Жалко бабульку, — сказал он, просто чтобы что-то сказать.
Николай пожал плечами, скривился как-то.
— Да у неё характер был, не тем будь помянута. Упёртая — жуть. Корячилась со своей ногой, а с внуком знаться не хотела. Что уж они там не поделили. Он часто приходил поначалу…
— Внук? Чей внук?
Макс выпрямился, хотел потереть переносицу, но, почувствовав резкий химический запах смазки от пальцев, отдёрнул руку. Николай затушил окурок в банке от зелёного горошка.
— У Карима двое детей было. Дочь — Мина — с матерью тю-тю. А Дамир — старший — здесь остался. Он школу заканчивал, когда Карим со своей расплевались. Так и жили втроём.
Макс только сейчас заметил, что запачкал джинсы, пока ползал на коленях по порогу. Так рвался поскорей покончить с замком, что забыл переодеться во что не жалко. Он повернулся к упрямому шурупу, налёг на отвёртку.
— Ну а с внуком что за напасть приключилась?
Николай грустно посмотрел на почти допитую бутылку пива.
— Да шут их знает. Как Карима не стало, бабка на Дамира так и взъелась. Прям выла, когда его видела. Мы не знали что и думать, она не объясняла даже. Только всё проклинала его на чём свет стоит. Я, говорит, с того света приду, его достану.
Отвертка с гулким стуком упала на бетонный пол, покатилась к лестнице. Макс повернулся к Николаю, машинально хватаясь за косяк. Тот меланхолично икнул, ткнул пальцем в покачивающуюся отвёртку.
— Это она от вэдэшки скользкая, руки надо было вытереть. Ты точно пить не будешь?
Макс бродил с баллончиком по квартире, вглядываясь в углы и откосы окон. После всего, что узнал, он невольно искал следы тех, кто когда-то здесь жил. Но, кроме старых безликих вещей в маленькой комнате и остатков мебели, не было ничего личного. Макс даже изучил все дверные косяки на предмет отметок роста, но если они и были, то после отъезда детей бабка их стёрла. Он устало посмеивался над тем, как уронил отвёртку, вздрогнув от фразы про визит с того света — смех, да и только. Всё это эмоциональная фильтрация, и ничего боле. Если бы не ночные шумы, странные сны и рассказы участкового, он бы вообще не обратил на эту деталь никакого внимания. Вот ведь нервы расшалились.
Макс удручённо уселся в кресло с ободранными подлокотниками. Следов плесени он не нашёл. По крайней мере, на открытых участках. Может, конечно, под плинтусом или… Он выскочил в коридор и задрал голову. Антресоль. Вот где может быть рассадник.
Засунув фонарь в карман и взобравшись на стул, он плотно обвязал пол-лица шарфом. Не хватало ещё получить приступ аллергии от застарелой пыли. Распухшие от старости дверцы из ДСП не сдвигались, плотно упёршись торцами друг в друга. Макс подсунул под одну из них отвёртку и дёрнул на себя, отжимая. Дверца поддалась, открылась, и на пол посыпались полупустые пакеты, а следом — длиннющий резиновый сапог. Макс наклонился со своего стула, чтобы разглядеть получше. Вроде бы эти высокие рыбацкие сапоги назывались болотниками. Мелкий мусор и пыль взвились в воздух, тут же оседая на всём вокруг. Макс встряхнул головой, включил фонарь и открыл вторую дверцу. При взгляде на такое количество хлама опускались руки. Чтобы расчистить эту антресоль, нужно полдня, не меньше. Коробки и ящики, чемоданы и пакеты, лыжные палки, гантели, настольный хоккей, стоптанные туфли, цветочные горшки — всё было утрамбовано плотным слоем. И это только то, что видно поверх. А уж что было дальше, за всеми этими вещами, — страшно подумать. А вот плесени видно не было. Макс прикрыл дверцы, слез со стула. Болотник запнул в угол, заглянул в пакеты. В одном нашёл несколько истрёпанных вязаных мочалок, в другом — сменные пакеты от допотопного пылесоса. Очень нужные вещи.
В дальней комнате была настольная коротконогая лампа, как из послевоенных фильмов, только без плафона. Макс смастерил из газеты абажур, получился ночник. Только бы бумага не загорелась. Окно подрагивало и постанывало от порывов ветра, в ванной бурчали трубы. Макс улёгся поудобнее, подмял подушку. Проваливаясь в сон, подумал, что надо бы завести цветок, что ли. Теперь, когда с переездами покончено.
Это были они, шаги. Неровные, тяжёлые. Макс открыл глаза, быстро обвёл взглядом пустую комнату в сером свете самодельного ночника. Никого. Он приподнял голову, прислушался. Шаги доносились будто из коридора. Значит, всё-таки сверху? Как сосед сбоку смог бы шуршать в другой стороне квартиры? Сердце неприятно зачастило, как при ознобе. Макс, сам не зная почему, тихо-тихо сел на кровати, спустив ноги на пол. Свет ночника не добивал до коридора, за открытой дверью зияла темнота. Шаги затихли. Макс смотрел в эту темноту, чувствуя, как начинают подниматься волосы на затылке. Иррационально, необъяснимо, но из этой темноты на него веяло чем-то жутким, чужеродным. Он почему-то не мог пошевелиться, словно его пригвоздили к кровати. Ничего логичного и успокаивающего в голову не приходило, Макс просто замер во времени и пространстве, как в дурном сне. Он не отрывал глаз от черноты в дверном проёме, боясь даже вдохнуть в полную силу. Тишина стала как будто осязаемой, забирая его в кольцо. И вдруг из глубины коридора раздался оглушительный грохот.
— Блядь!!!
От испуга Макс вскочил на ноги, заорал как резаный и сдёрнул газетный абажур с лампы. Яркий свет выхватил кусок пустого коридора и что-то светлое, квадратное на полу за порогом. Этого там не было! Макс взял лампу за ножку и направил в сторону двери. От адреналина его колотило, рука дрожала вместе со светом. Предмет на полу не шевелился и вообще не выглядел живым. Макс сделал два шага вперёд, прищурился. Коробка. Точно, такая коробка стояла на антресоли! Он быстро подошёл к выключателю возле двери, зажёг свет в комнате. Да, нет сомнений — это та самая фанерная коробка из-под посылок, с растёкшимися по трещинкам чернилами на боку. Дверца антресоли была открыта, рядом с коробкой на полу лежал стоптанный мужской туфель и какие-то женские журналы времён СССР. В воздухе сильно пахло пылью.
— Твою мать!!! — заорал Макс, чтобы выпустить пар.
Значит, взломанная им блядская антресоль открылась, ящик вывалился, а он чуть не двинул кони. Макс прошёл в коридор, включил свет в прихожей. Ну так и есть: коробка съехала по накренившейся стопке журналов. Макс потёр лицо, глубоко вдохнул и выдохнул. Испуг выходил злостью. Такой стресс на пустом месте, чуть не поседел! С выцветших обложек на него строго смотрели девушки-модели в невзрачных по сегодняшним меркам одёжках. Из одного из журналов выпала выкройка, и Макс даже удивился, что знает, как это называется. Он подобрал выпавшее, сдвинул коробку к стене. В носу защипало, и глаза стали чесаться. Макс чихнул — раз, другой, и с руганью поспешил в ванную. Надо будет как можно скорей вынести всё это ветхое богатство на помойку.
К выходным он был во всеоружии. Обзавёлся алюминиевой китайской стремянкой, пластиковыми очками, как у пилота истребителя, и строительным респиратором. Включив радио «Ультра» на телефоне, приготовил большие плотные мешки и приступил к разбору. Несмотря на решительный настрой, Макс то и дело останавливался, чтобы разглядеть вещь в руках. Например, он нашёл игрушку-Карлсона, сделанную по советскому мультфильму. Рыжего, носатого, в красных штанах с косой лямкой и даже с пропеллером! После секундных раздумий Макс отложил Карлсона в сторону. Как и маленький складной стул. Видимо, хозяин был рыбаком. Помимо второго болотника, Макс нашёл рыболовный ящик. Присмотревшись, он понял, что ящик самодельный, из морозильной камеры. Вот это мастер. Ну как такое выбросить? Ух ты, металлическая сетка для яиц! В Ульяновске у бабушки такая же была. Отложить.
Добравшись до продавленного чемодана, он поднял крышку. Внутри лежали фотографии разного размера и перевязанные верёвкой бумаги. Стащив чемодан вниз, Макс обтёр его мокрой тряпкой и понёс в комнату. Он зажёг свет и уселся на пол. Большинство фотографий были черно-белые, с размытыми краями. Часть — совсем старые, из тех, которые снимали в фотостудиях, ретушировали и обрезали фигурно.
Макс любил разглядывать людей, пусть и незнакомых. Черты, выражения лиц. Ему нравилось улавливать сходство и угадывать родственников или читать настроение. Большинство людей на карточках были, без сомнения, кавказцы. Девушки с какими-то мудрёными головными уборами, мужчины в высоких шапках. На самых старых по виду фотографиях обнаружились подписи арабской вязью. Ничего себе, похоже, что дореволюционные. Более поздние карточки были не такие постановочные, как те, в национальных нарядах. Вот улыбающиеся мужчины где-то в саду, будто за работой. Почти все с папиросами. Сзади подпись уже на русском: «Дербент, 1954 г.». Значит, семья была всё-таки из Дагестана, а не из Чечни. Волею случая Макс как-то попал в компанию ребят-чеченцев и с удивлением обнаружил, что выдаёт их только характерный акцент и экспрессивная манера поведения. Вопреки всеобщему заблуждению, внешне они частенько светлоглазые, русые и с совершенно европейским типом лица.
Фотографии становились всё более приближёнными к современности. Одна и та же женщина прослеживалась от подростка до молодой матери глазастого мальчугана. «Карим и Асият, Каспийск — 1973 г.» Так вот какая ты была, Асият.
Макс брал карточку за карточкой, наблюдая, как меняется миловидное лицо женщины. Вот она уже дородная дама на фоне Красной Площади, а рядом вымахавший Карим, смотрящий в камеру без тени улыбки. Особенно странно было видеть семью Алимовых в этой самой квартире. На кухне за столом, в большой комнате на диване, на фоне ещё прилично выглядевшего ковра. Только сейчас Макс заметил, что вся семейная жизнь Асият проходила будто без мужа, что очень странно для их традиций. Может, рано овдовела.
В отдельном почтовом конверте лежали небольшие фотографии, явно с университетской поры Карима. Он в аудитории, в столовой, в парке на скамейке с компанией таких же студентов. Везде он выделялся угрюмым взглядом и гордо вскинутым подбородком. Но когда рядом с ним на фото появлялась красивая, как кукла, блондинка, он преображался абсолютно.
Участковый не обманул, она действительно была похожа на молодую Бардо, но в разы красивее, утончённее. На цветных фотографиях она смотрелась ещё лучше. И в простом свитере, и в свадебном платье. Сильно прибавившая в весе и в годах Асият маячила рядом, то в фартуке у плиты, то с маленькой девочкой на руках. Макс озадаченно поворошил пачку. А где же старший сын? Он перебрал фото растущей Мины, практически ничего не взявшей от матери, но не нашёл ни одной с Дамиром. С последней карточки из чемодана на него смотрела постаревшая, казалось, на сто лет Асият с покрасневшими глазами, замотанная в чёрный платок.
Макс поёжился. Он специально открыл форточку на кухне, чтобы проветрить коридор после пыльной уборки, и, похоже, оттуда тянуло по полу. Он поднялся и, прихватив из чемодана перемотанные верёвкой бумаги, пошёл готовить обед.
Он бросил в кипящую воду пакетик с рисом, а на соседнюю скворчащую сковородку — полуфабрикатные котлеты. Закрыл форточку и уселся за стол, жуя белый хлеб. В связанной пачке оказались разные документы. Пенсионные бумажки для бабки, водительская справка Карима Алимова, 1960 г.р., медицинская карта Мины Алимовой 1992 г.р., свидетельство о разводе 1999 года.
Макс подошёл к плите, перевернул котлеты. Значит, красавица-жена Галина Стеценко развелась с Алимовым, когда дочери было семь лет. В год, когда к ним приходил участковый.
Достав из холодильника сливочное масло, Макс стал намазывать его на хлеб. Плеснул в чашку фильтрованной воды и сел обратно. Среди сравнительно новых справок об инвалидности и ветеранстве труда Асият наконец-то нашёлся первый документ, указывающий на наличие старшего сына. Выпускной табель Дамира Алимова 1983 г.р. Разница между детьми почти десять лет, и практически взрослый сын в свои неполные семнадцать решает остаться с отцом и бабкой в Москве. Макс вспомнил, что не посолил воду для риса, и подскочил к плите. Что может быть отвратнее пресного риса?
В соцсетях люди хвастались походами на Айвазовского, а он так и не сподобился купить билеты со всеми переездами. Макс очень любил море и когда-то обещал себе купить большую копию знаменитого мариниста на новоселье. Там, где без берега, только море. Макс нанизал на вилку последний кусок бледной котлеты. Вот сразу после обоев и Айвазовского прикупит.
Без привычного электрочайника процесс приготовления чая превратился в своего рода церемонию. Ковшик с водой, запах горелой спички, шипение газа, белые пузырьки, поднимающиеся со дна.
Макс заварил себе большую чашку и направился в комнату. Чемодан лежал на полу открытым. Только сейчас Макс заметил, что в откинутой крышке был небольшой карман на молнии. Он присел рядом, потянул за собачку, запустил пальцы в шёлковый кармашек. Фотография. Исцарапанная чем-то до такой степени, что на ней с трудом угадывалось лицо человека, мужчины. Тёмные волосы, черт лица почти не разобрать. Будто кто-то часами черкал по фото уже переставшей писать ручкой, продирая бумагу насквозь неровными бороздами. Макс поставил чашку на пол, покрутил фотографию, осмотрел с обеих сторон. Кое-где можно было разглядеть буквы, но слова из них не получилось. Макс сощурился, пытаясь уловить контуры. «Ж-А-Л-Л-А» и всякая подобная белиберда. Нет, точно не буквы, просто перекрещивающие линии, которые их напоминают. Он ещё раз попытался определить лицо на фотографии — по пропорциям мог быть и Карим. Вроде его высокий лоб, массивный заострённый подбородок. А может и нет. Из одежды виднелся только воротник светлой застёгнутой рубашки. Тоже ни о чём.
Макс усмехнулся. Похоже на детские проказы. Он сам в детстве испортил парочку важных документов, рисуя самолётики и машинки. А однажды разрезал бордовую купюру с Лениным в целях увеличения количества денег в семье. Мать тогда не наказала, но так горько расплакалась, что для него это было хуже любого наказания.
Он уложил все документы и карточки обратно и отнёс чемодан в маленькую комнату. Хмуро оглядел сложенное вповалку барахло. Надо бы и тут всё повыбрасывать, но сил уже не было. Завалившись на свой продавленный диван, Макс открыл на телефоне беспросветную историю про упёртого Харри Холе и попытался вчитаться, но мысли то и дело уходили прочь от сюжета. Перед глазами всплывали старые фотографии, незнакомые лица людей из другой эпохи, которых уже давно нет в живых.
Старая Асият, пережившая своего единственного сына, оставшаяся одна на старости лет вдали от родины. С некоторых пор Макс начал задумываться о том, с кем он будет, когда бОльшая часть жизни останется позади. Есть геи, которые ухитряются обзавестись семьёй и детьми, бегая на сторону к любовникам. В двадцать лет это казалось сущим издевательством над собой, а сейчас? Быть с кем-то родным, о ком заботишься и кем дорожишь, — может, это стоит небольшого дискомфорта?
Макс нравился женщинам, они ему доверяли. Но как скоро милая женщина превратится в неудовлетворённую нелюбимую мегеру? Как быстро начнёт угрожать разводом и делить детей? Раньше ему мечталось, что всё как-то сложится само собой. Он встретит своего человека, а если честно — то этим человеком всегда представлялся одумавшийся Игорь.
Но, как говорил Карл Маркс, практика — критерий истины. Игорь живёт сам по себе, избегая важных разговоров и решений, а Макс ни с кем ничего не строит. Значит, это именно та жизнь, которую они оба выбирают.
Он отхлебнул остывшего чая, и его посетила шальная мысль. Вскочив с кровати, он влез в тапки и направился вон из квартиры.
За телефон Дамира соседка торговалась. Напросилась в гости, всё обсмотрела, выпытала подробности про находки. И всё это с милейшим щебетанием и улыбками. Ей бы в органах работать.
Макс никак не мог найти себе места, пока набирал номер. Бродил по квартире, слушая гудки. Трубку не брали мучительно долго, и после, наверное, восьмого гудка он услышал бессмысленное:
— Алло, шкаф от шефа.
Макс опешил на секунду, замычал в трубку «э-эм», но в ответ резкий мужской голос рявкнул:
— Слушаю.
— Здравствуйте. Дамир?
— Дамир, — повторил мужчина без выражения.
— Меня зовут Максим, я живу сейчас в вашей квартире, — громко проговорил Макс, и сначала ему показалось, что в его фразе был смысл.
Собеседник неожиданно хмыкнул.
— Как домовой, что ли?
И вот тут до Макса дошло, что смысла во фразе не было.
— Нет, простите, не то сказал. Я купил квартиру вашей бабушки, Асият Георгиевны Алимовой. — И, не получив ответа, он зачем-то добавил: — Кстати, примите мои соболезнования.
На том конце воцарилась тишина. Макс даже посмотрел на дисплей, не прервалась ли связь.
— Алло?
— Да. И… что вы хотели?
«Мне до одури скучно и одиноко, и хотелось бы разузнать что-нибудь интересное про вашу семью».
— Здесь много личных вещей вашей семьи: документы, фотографии, швейная машинка. «При чём тут машинка?!».
— Так? — ледяным голосом протянул Дамир, и Макс спохватился, осознав, что могло сложиться ощущение, будто он решил торгануть семейными вещами.
— Я собирался всё это выбросить, но если вы хотите что-то забрать — можете заехать в ближайшие дни. Могу оставить у соседки, если хотите. Если вам удобнее в будни, я…
— Я вас понял, спасибо, — прервал его Дамир. — Это всё?
«Да иди ты! Тоже мне».
— Да, всего доброго. — Макс резко нажал отбой, не дожидаясь ответа.
Интрига ушла, настроение немного испортилось. Он вернулся на диван, открыл книгу на телефоне, увлекаясь историей героев холодного мрачного детектива.
Омерзительное дребезжание доносилось откуда-то издалека. Макс открыл глаза. За окном стемнело, а он так и уснул на диване с телефоном в руке. Он оторвал голову от подушки, прислушался. Звук напоминал работающую бормашинку. Телефон в руке вдруг запиликал, на дисплее отразился неизвестный номер.
— Вас дома нет, что ли? — сразу начал с места в карьер Дамир. — Я приехал, а тут никого!
— Я здесь, — хрипло ответил Макс, поднимаясь. — Сейчас.
Он слез с кровати, поплёлся к двери, зевая, открыл железную дверь. На площадке ещё не включили свет, и высокая фигура словно выплыла на него из темноты. Макс инстинктивно отступил назад, вглубь коридора.
— Извините, я не понял, что это в дверь зво…
Он поднял глаза и запнулся на полуслове. Дамир смотрел мимо него, внутрь квартиры, а Макс подумал, что это лицо будто вылеплено специально для него, Макса, по каким-то смутным образам из подсознания. Совершенное, выверенное по углам и линиям, словно продукт грёбаной евгеники.
— Заходите, — просипел Макс и упёрся спиной в выступ стены.
Дамир приподнял широкие брови и шагнул через порог.
— Здрасте.
Он замялся в прихожей, и Макс наконец взял себя в руки. Улыбнулся, кивнул в сторону комнат:
— Да, я всё сложил там, в маленькой.
Дамир повесил куртку на вешалку, рассматривая всё вокруг. Он медленно переводил взгляд от предмета к предмету. Про Макса он будто забыл, нисколько не волнуясь о неловкой тишине. Он поднял руку и провёл пальцами по облупившемуся дверному наличнику. Макс глазел на него, затаив дыхание. Было легко узнать резкие, хищные и чрезмерные черты отца, несмотря на то что смазливая красота матери сгладила острые углы, высветлила глаза, смягчила форму носа. Дамир зашёл в комнату, всё так же продолжая игнорировать нового хозяина.
— Я пойду чай поставлю, — пробубнил Макс и ушёл на кухню.
Он запалил огонь под ковшом, достал две имеющиеся в наличии чашки, сыпанул заварки — всё на автомате. Ещё несколько часов назад он разглядывал лица незнакомой семьи на чёрно-белых фотографиях, а сейчас один из них находится в соседней комнате. Макс словно заманил сюда Дамира, а теперь заваривает ему чай, чтобы развести на беседу. Он покачал головой, глядя, как миниатюрные торнадо из пузырьков затанцевали по дну ковша.
Макс зашёл в комнату. Он невольно старался двигаться тише, чтобы не мешать Дамиру. Тот сидел в маленькой комнате на свёрнутом рулоном ковре и рассеянно глядел на сложенную шахматную доску. Макс подошёл ближе, привалился к косяку, спрятал руки в карманы. Ему было очень странно молчать так с кем-то, кого впервые увидел десять минут назад. Он тоже начал осматривать комнату, чтобы не сверлить глазами притихшего Дамира. Так они помолчали ещё немного. А потом Макс сказал:
— Вы давно здесь не были?
Дамир посмотрел на него снизу вверх.
«Такие глаза называют ореховыми?»
— Давненько.
Ответил сухо, будто не хотел никаких разговоров. Но сам был словно напружиненный, как человек, который обычно не живёт, а решает проблемы. Макс кивнул. И снова тишина. Дамир почесал щетину на подбородке, думая о чём-то своём. Он водил глазами вокруг и видел не то, что есть, а, возможно, то, что когда-то было.
— Сильно изменилось? — снова не выдержал Макс. «А, нет. Радужка только по краям каряя, а вокруг зрачка — серая, как галька.»
— Изменилось.
Серьёзная отстранённость Дамира была такой естественной, что даже не выглядела грубостью. Он честно забывал о Максе через секунду после очередного обмена репликами.
— А я фотографии нашёл, — как-то с вызовом сообщил Макс.
— Покажите.
«Есть, товарищ майор! И чего бабка с ним не общалась? Прям в голове не укладывается.»
Макс молча кивнул на чемодан в подсохших пыльных разводах. Дамир сполз с ковра, устроился рядом с чемоданом, открыл и опять замер.
Снова позабытый Макс развернулся и пошёл на кухню. По дороге он подобрал в углу прихожей складной стул — вдруг гость соизволит чаю откушать, а усадить-то и некуда.
Дамир неожиданно окликнул его из комнаты, когда Макс дожёвывал печенье. Просто выкрикнул его имя, будто они сто лет знакомы.
— Максим.
Когда Макс зашёл в комнату, тот, не отрываясь от своих бумажек, указал вытянутой рукой на диван:
— Телефон.
Макс прислушался — действительно, мобильник завалился под подушку, и звонка почти не было слышно. Увидев имя абонента, он был готов спорить, что знает, о чём сейчас пойдёт речь.
— Здравствуй, Алёна.
— Даев, вопрос жизни и смерти!
Подозрения подтвердились. Алёна была в своём классическом возбуждённом драйве. Макс давно уже всё понял про неё и не раз говорил прямо: Алёна, иди к врачу. Но она, как многие такие женщины, считала себя просто излишне эмоциональной и искренне получала от своего психоза удовольствие. Макс бы свёл общение на нет, если бы не одно «но».
— Как Данька?
У Алёны был шестилетний сын, и за тот год, что Макс снимал квартиру рядом с ними, он привык к Дане крепко и жалел его. Мать пацану досталась непутёвая.
— Даев, я чувствую, что в этот раз всё наладится! — затараторила Алёна, захлёбываясь своей драмой. — Сергей улетает в Тюмень через пять часов! Я приеду к нему и не пущу, мы сядем и поговорим, я чувствую, что так нельзя, просто в этот раз он послушает, господи, Макс! Я всё поняла наконец, какой дурой я была…
— Алёна, время — восьмой час вечера.
— Ты сможешь посидеть с Данилой? — наконец дошла она до сути.
— Ты собираешься на всю ночь?
— Ты понимаешь, что решается вопрос, быть или не быть нашей семье, нашему счастью, нашей жизни?!
Макс поморщился. Он слушал эту трагедию уже который год. Так и не выйдя замуж за Данькиного отца, она продолжала жить разборками с ним, то сходясь, то разбегаясь. Её нездоровая психика требовала подпитки еженедельно, в отсутствие драм она впадала в тяжёлую депрессию, что было ещё страшней. Пресловутый Сергей, по-видимому, был таким же полным психом и с азартом собачился с Алёной в промежутках между шашнями с другими женщинами.
— Даев, он мой муж, в конце концов!
— Алёна, в семейном кодексе нет такого понятия, как гражданский брак, с 1996 года. Он твой любовник, и вы не семья.
— Ты меня не отговоришь! — театрально воскликнула Алёна.
Она всегда так накручивала себя в обострения. Начинала враждовать со всеми, придумывая, что окружающие сговорились против её счастья. Макс сел на диван, потёр глаза.
— Я приеду.
— Даев, ты мой спаситель! Ключи занесла тёте Алле. Обожаю тебя!
— В смысле «занесла»? Ты что, уже уехала и оставила Даньку одного?!
— Он мультик смотрит, длинный, чуть ли не два часа идёт. Даев, у меня руки мёрзнут! Я тебя целую, целую, целую, м-м-м — вот как я тебя люблю!
Макс резко поднялся, начал оглядываться в поисках рюкзака. Он научился отбривать Алёну с её изматывающим нытьём, но пацан — это другое. Он не виноват.
— Уходишь?
Продолжение