Продолжение Главы VI
Машина мыкалась в пробке, москвичи пёрлись на дачи в летний пятничный вечер. Рытов был спокоен. Гудение клаксонов и наглецы, влезающие перед ним, его не раздражали. Его вообще перестали раздражать люди, кстати. Пашка, взявшийся названивать по нескольку раз на дню, так и сказал ему: «Ты стал радикально добреть». Рытов ответственно отписался матери Дана и тут же выключил телефон, подальше от греха. А потом отзвонился своей, и ему были не в тягость её обычные жалобы и причитания – он вдруг впервые подумал, что ей действительно бывает тяжело. И грустно. И страшно. «Да не переживай, мать. Всё наладится». Почему он не говорил ей этого раньше? Совершенно незатратная поддержка, которая чуточку облегчает людям их путь. Рытов смотрел на оранжевое небо на западе между высотками домов. Что изменилось? Ведь его убеждения, суждения, мысли – всё это осталось прежним. Почему он чувствует себя иначе? Рытов наконец вырвался из пробки в свободный съезд и нажал на газ. Может, он тоже шибанулся башкой на той лестнице, а не коленом?
Суббота выдалась похлеще иных понедельников. Для начала, Дина попросила её отпустить на несколько часов, что было справедливо, и Рытов даже предвкушал, как будет носиться с уже встающим с кровати "братом". Но не успел он возликовать, как выяснилось, что Дана уже отвезли на оплаченный МРТ, – пришлось сидеть под дверями, разглядывая больничный народ в ожидании. Через час пациента прикатили на кресле-каталке, и вид он имел бледный. Рытов кинулся помогать, но больше мешался. Комерзана пересадили на кровать, и тот, как показалось, немного оживился, услышав его голос.
– Как всё прошло? – Рытов поправил подушки, помог Дану устроиться на кровати.
– Громко, – улыбнулся тот, разглаживая одеяло на ногах. – Врач разрешил ходить. Удалось написать маме?
– Да, написал, как ты сказал. Типа, сплавляюсь в Карелии, телефон не алё.
– Хитро. Она точно не просечёт.
Он устало улыбался, водя застывшим взглядом перед собой. Рытов вдруг подумал – а как бы он переживал свою слепоту? Ёбнулся бы, наверное. Мимолётный укол ужаса тут же отбил у него всё желание шутить.
– Мне посоветовали одного суперврача, он посмотрит твои снимки. Я читал в сети, что такие травмы в большинстве случаев проходят в первые недели. Так что…
Он врал. В сети писали разное, и чаще ужасное. И он запретил себе лезть в эти форумы-страшилки раз и навсегда.
– Я пытаюсь быть готовым к любым вариантам. Но пока что получается не очень.
Дан впервые заговорил о своей слепоте. Должно быть, это единственное, о чём он думает все эти дни в полной темноте. Слава богу, что его всё время клонит в сон, тут у кого хочешь крышу сорвёт от таких поворотов. Рытов протянул руку, но не решился дотронуться – положил на край кровати.
– Будем исходить из ситуации. Есть хорошие шансы, что зрение восстановится.
И он опять врал – он ни черта не знал про шансы. За мозги не мог поручиться ни один специалист.
– Наверное, – поддержал Дан его фестиваль вранья, а Рытов поддакнул «конечно».
Сестра с заметным облегчением передала Дана чужой заботе, и Рытов рьяно взялся за дело, игнорируя смущение пациента. В обед, когда буфетчица принесла поднос, он уселся на кровать и кормил Дана с ложки.
– Я не парализованный, – в его голос вернулись знакомые стальные нотки.
– Я только наберу, – не обращал внимания на его суровый вид Рытов. – На.
После обеда Дан попросил отвезти себя в душевую.
– Только отвезти.
– А там что?
– А там я сам. Дай, пожалуйста, полотенце.
На месте продолжился торг. Сам, сам, сам.
– А как воду включишь?
Дан поджимал губы, хмурился.
– Включи, пожалуйста.
Рытов зашёл в холодную кафельную комнату. На стене душ, на полу резиновый коврик. Он повернул вентили, отрегулировал температуру.
– А мыло как возьмёшь? Как шампунь выдавишь?
– Как-нибудь, – Дан злился, но не на Рытова, а вообще на всё.
Рытов понимал.
– Дан, я тебя понимаю, но ты первый день ходить начал. Давай не будем рисковать. Всё-таки сотрясение.
Тот промолчал, но промолчал в знак согласия – дураком он не был. Он скинул туфли, в которых его привезли, затем стянул с себя носки. Послушно протянул руку, позволяя себе помочь. Поднявшись со стула, начал снимать футболку. Никогда раньше Рытов не прилагал столько усилий, чтобы не касаться мужчины. Он держал Дана под локоть и нёс какую-то хрень про доработки по мобильному приложению. Когда дело дошло до брюк, а потом до трусов, Рытов побоялся дать петуха, поэтому сделал вид, что закашлялся.
– Надо тебе шлёпки привезти, а то что ты в туфлях… У тебя какой размер?
И тут же спохватился от упоминания размера в такой ситуации.
– Куда идти?
Дан повернулся на звук льющейся воды. Он весь пошёл мурашками, а лицо и шея порозовели. Рытов подвёл его к двери, завёл на коврик.
– Нормальная вода?
Как бы самому с инсультом не слечь с такими купаниями. Рытов прикрыл дверь, оставив щель, чтобы подавать то мыло, то шампунь. Ему казалось, что мир вокруг меняется с какой-то сумасшедшей скоростью. Эта вынужденная близость была откровенней иного секса. Он до сих пор не знал, кто такой Дан, о чём тот думает и что чувствует, но сейчас они были не просто рядом. Они были вместе.
После душа Дану стало очевидно хуже – его шатало, он двигался осторожно, почти не говорил. Рытов запаниковал и позвал сестру. Та явно испугалась, оказалось, что на такие вылазки нужно было спрашивать разрешение врача. Рытова оттеснили в коридор, мимо него пронесли очередную капельницу. Вслед за капельницей в палату прошмыгнула Дина. Пашка отругал его по телефону, а доктор – в лицо. Забрав результаты анализов для блатного врача, Рытов потащился домой. Оттого, что он даже не попрощался, на душе было погано.
Весь вечер и тревожную ночь он боялся звонка с плохими новостями. Завтрак не лез в горло. Он успокоился, только когда сестра молча кивнула ему из-за своей стойки. Значит, ничего страшного не произошло.
Дан не обмолвился о вчерашнем инциденте, а Рытов не стал спрашивать. Разговор вообще клеился плохо, Дан будто снова закрылся. Дина смущённо улыбалась, отводила глаза, видимо, чувствуя настроение своего подопечного. У мужчины на соседней кровати тоже были посетители. Он постоянно что-то громко мычал, видимо, после инсульта у него отнялась речь. Слушать эти потуги было физически тяжело. Рытов уговорил Дана съездить в коридор, но и там тот по большей части молчал или отвечал односложно. Попытка втянуть его в разговор о проектах увенчалась недолгим оживлением, Дан быстро устал и снова затих. Рытов чувствовал, как его самого накрывает апатия. Действуя на инстинкте, он положил руку ему на плечо и легонько сжал. Дан улыбнулся одними губами и попросил отпускать Дину на ночь – ночью она ему была без надобности.
В понедельник Рытов скатался к рекомендованному неврологу, но прорыва не случилось. Тот повторил всё те же тезисы про ушиб, отёк и наблюдение. Правда, выписал два новых препарата с эпитетом «передовые» и разрешил звонить себе в любое время. Ну хоть на этом спасибо.
Дан мрачнел всё больше и больше, и Рытов не находил себе места. На работе он рычал на всех подряд. Изводил Пашку вопросами из разряда «а что, если…» или «а может, лучше…». Пашка терпеливо гундел, что положено другу, и Рытов был ему за это благодарен.
Во вторник к Рытову подошёл врач и огорошил новостью: Дан не спит.
– В его состоянии такое бывает. Тревога, апатия, депрессивные проявления. Будем корректировать медикаментозно.
Рытова крыла отупляющая беспомощность. Дан рассыпался перед ним на куски, а он ничего не мог с этим поделать. Нервная тошнота уже стала привычной, он привык быть в постоянном ожидании чего-то страшного. И, похоже, ему не удавалось это скрыть. Он смотрел на потухшего Дана и леденел от ужаса. Одновременно с ужасом неожиданно пришла злость на самого себя. Слабак! Размазня! Правильно Нодари говорил – холодное сердце. Никакого толка от тебя на этой планете, никакого.
Он придвинул стул к кровати и осторожно взял за руку.
– Дан. Скажи мне. Что тебя беспокоит? Пожалуйста.
Рытов говорил совсем тихо, чтобы только Дан его слышал. Он продолжал просить, говорил, что ему тоже страшно, что нельзя сдаваться. Незаметно для себя он начал гладить того по руке. Дан закрыл глаза, словно успокаивая себя. Наконец он произнёс:
– Звуки вокруг. Я часто не могу понять, отчего они, и постоянно напрягаюсь. И так карусель в голове, а тут ещё люди плохо передвигаются, кто-то забывает, где он и кто он. Кто-то что-то роняет, чем-то грохочет. Один пациент взялся меня трясти ночью, что-то мычать. А я… Я же не вижу! Может, он с костылём надо мной стоит, половина отделения недееспособные.
Дан открыл глаза, задышал часто. Рытов, ещё не отойдя от первого изумления, потянулся и погладил его по щеке. Тот вздрогнул, но не отдёрнулся.
– Я всё понял, всё понял, – прошептал ему Рытов, принимая решение. – Можешь больше не волноваться, я тебя посторожу. Пойду договорюсь с врачом насчёт ночёвок.
Дан распахнул глаза, лицо ожило. Он что-то начал бубнить про «да не стоит», но Рытов сжал его руку.
– Вопрос закрыт. Сейчас приду.
Рытов отпустил Дину, приплатив ей сверху ещё за один день, чем потряс чуть ли не до слёз. Девушки-сиделки приняли его за своего, тут же рассказали «новенькому», где можно позаимствовать лишний стул, прикорнуть ночью, где поесть, где покурить втихую. Дан ещё пару раз заикнулся, что не хотел никаких вахт и, возможно, слишком сгустил краски, но Рытов начинал паясничать, изображая из себя Фрекен Бок.
Это были самые необычные два дня в его жизни. У него не было ни времени, ни настроения обдумывать ситуацию – любая рефлексия сейчас казалась нелепой и непродуктивной. Днём он следил, кормил, водил в туалет, подбивал подушки, контролировал приём лекарств, прописанных «светилом», отвлекаясь от подопечного только на звонки с работы. Неотгуленного отпуска у него больше не осталось, поэтому он выпросил у Яныча дни «работы из дома». Время от времени Рытов углублялся в планшет, стараясь разгрести заваленную почту и разрулить текущие проблемы разработчиков. В моменты, свободные от процедур, Дан лежал тихо, как мышь, будто боялся лишний раз побеспокоить. Они больше не препирались насчёт этого стихийного дозора. Дан не жаловался, ни о чём не спрашивал. Можно было даже подумать, что ему всё равно. Но ночью Рытов слышал мерное дыхание, днём замечал румянец на щеках – и радовался каждому маленькому знаку возможного улучшения. После первой ночёвки на своём посту Рытов понял, что стареет. Казалось, ещё недавно он мог спать в машине, на полу, а однажды в ванной, и просыпаясь – нестись в универ или офис. Теперь же спина ныла, колено отваливалось, а голова трещала. Тело протестовало против такого сна – скрючившись, сидя на стуле рядом с кроватью, уложив голову на стопку одеял у Дана в ногах.
К четвергу Рытов решил, что лежать дальше в этом зоопарке смысла нет. Конечно, опасности здесь не было, но и покоем даже не пахло. В отделении постоянно гремели ходунки и палки, шумели больные, сплетничали сиделки, перекликались медсёстры. Оставалось только догадываться, каково Дану в этой какофонии. Рытов созвонился с блатным врачом, посоветовался с Пашкой и пошёл к заведующему отделением.
– Сколько дней лежит? – листал историю болезни бровастый зав.
– Завтра десять.
– Приём лекарств в домашних условиях обеспечите?
Рытов приободрился. От перспективы свалить даже спина перестала тянуть.
– Всё, что надо, – закивал он.
Зав что-то чиркнул на бланке и протянул его Рытову.
– Пусть лечащий врач готовит выписку с назначением. На осмотр привезёте на следующей неделе, нужно снимок повторить. Дома кто будет следить?
– Я.
– Ну смотрите.
Зав кивнул с видом человека, который сделал, что мог. Рытов, не веря в такую лёгкую победу, поскакал искать врача.
Они выкатились в большой коридор возле лестницы. Дан покрутил головой, прислушался.
– Тут никого нет, – правильно понял его Рытов.
После новости о выписке Дан окончательно притих, а спустя час попросил «проветриться». Рытов присел напротив кресла-каталки на корточки. Откашлялся, чтобы Дан смог понять его местоположение. Тот откинул со лба совсем отросшую чёлку и решительно вздёрнул подбородок.
– Олег, ты же понимаешь, что никаким образом не виноват в том, что со мной произошло?
Рытов поморщился. Похоже, Дан собирался выяснить то, что выяснять не хотелось. Оставалось петлять.
– Это ты к чему?
На минуту лицо Дана стало таким, каким Рытов его помнил по офису: сосредоточенным, безэмоциональным. Серые глаза смотрели мимо Рытова, но взгляд был уверенным и жёстким.
– Я не понимаю, зачем мне ехать к тебе домой. Ты очень поддержал меня в больнице и сделал больше, чем я мог бы ожидать от коллеги, даже друга. Но твоя идея насчёт моего переезда ставит меня в тупик. Что мы этим решаем?
Ах ты рожа аналитическая. «Что решаем». Решил расписать все условия и требования? Да пожалуйста, сейчас всё обоснуем, хуле!
– Моя задача – твоё выздоровление. Компетентные специалисты считают, что правильно подобранные медикаменты и полный покой дадут лучший шанс. Пребывание здесь может тормозить процесс восстановления, а оставить тебя дома одного – прямой путь к усугублению твоего состояния. Теперь скажи мне, что предпочтительнее: создать тебе все условия без напряга для меня и, возможно, решить проблему в ближайшее время, или неделями мыкаться, обрекая тебя и меня, как твоего работодателя, на продолжающиеся проблемы?
Рытов почувствовал, как краснеет. Он врал и манипулировал. И Дан не мог этого не понимать. Рытов умолчал о самом главном. А Дан молчал, будто раздумывал, хочет ли он это понимать. Словно божий промысел, в коридор приковылял какой-то несчастный с сиделкой и невнятно заругался на неё за что-то. Дан поморщился от громкого неразборчивого воя и опустил голову. Рытов тихо выдохнул, взглянув куда-то в высокий побелённый потолок.
– Я приеду! – судя по звуку в трубке, Пашка успевал что-то резать, препираться с Рытовым и транслировать новости пришедшему на кухню Нодари.
– Зачем ты нам там нужен? – вяло отбрёхивался Рытов, дожёвывая обрыдший шоколадный «пикник». – У тебя пароварка есть? Что это вообще?
Получив согласие всех сторон, Рытов приступил к активной подготовке. Изучил процесс проведения внутримышечных инъекций, попросил распечатать «диетический стол».
– Мне сказали: всё на пару, без соли.
Дан уже лёг спать, и он выскочил к автомату перекусить.
– Есть, мы привезём, – продолжал напрашиваться Пашка. – Могу суп привезти из цветной капусты. Постный, – и уже Нодари: – Завтра выписывают.
– Нет уж, я лучше заеду к вам по дороге.
– Нет, а чего ты боишься? Мы же не будем его щупать! Тут все приличные люди.
Рытов засмеялся, впервые за последние дни. Как же ему повезло с Пашкой…
– Иваныч, давай не завтра, а? Он и так весь на иголках, ну какие гости?
– Ладно. Тогда заезжай завтра, мамочка. Я тут приготовлю вам, на вынос.
Рытов тихо вошёл в палату. Дан лежал, равномерно дыша, вроде уснул. Уложив свои одеяла, и он умостился, протянул руку, прикасаясь к его пальцам. Так и спали.
Глава VII
К выписке Рытов уже захотел положенного Дану успокоительного. Пока подписал все бумаги, получил все назначения, договорился на въезде насчёт машины, солнце уже начало двигаться к горизонту. Дан сидел на кровати, свесив ноги, готовый встать в любой момент. Собранный пакет с барахлом лежал рядом.
Выруливая на Садовое, Рытов выдохнул. Желудок подводило от голода, голова разболелась, но настроение было боевое. Дан пошарил рукой по двери, нащупал кнопку стеклоподъёмника.
– Не помешает? Уже совсем лето.
Он опустил стекло до упора, поднял лицо к солнцу. Машины с гулом проносились мимо, где-то вдалеке тарахтел отбойный молоток, выла служебная сирена. Они сделали крюк к Пашке, у подъезда топтались оба. Рытов пообещал вернуться через минуту и выскочил из машины.
– Алеко, какой хорошенький! – щурился Пашка на открытое окно. – Так, здесь котлеты, здесь гречка. В банке суп, видишь? Здесь пароварка, я тебе сбросил видео, как в ней готовить. Ты помнишь, что физические нагрузки запрещены?
– Никаких оргазмов, – пояснил Нодари, и оба закивали.
Рытов забрал пакеты.
– Мужики, спасибо вам, – сказал сердечно. – Правда спасибо. Что бы я без вас делал.
Нодари зачем-то полез обниматься, чуть не перевернув Пашкину гречку в пакете. У дороги бибикнул заблокированный рытовской машиной автомобилист. Пашка изобразил напоследок ладонью телефонную трубку.
– Тут нам подогнали харчи на первое время, – Рытов решил как-то оправдаться, что оставил Дана одного в машине и усвистал не пойми куда. И хотя тот ничего не спрашивал, зачем-то добавил: – Это тот друг, который телефон невролога достал.
– Передай ему спасибо. Он у тебя очень заботливый.
Рытов покосился на Дана. Он на что-то намекнул? И опять зачем-то полез с объяснениями в стиле огородной бузины и киевского дядьки:
– Да, они у меня молодцы. Пашка готовил, а Нодари врач.
Дан что-то угукнул и откинулся затылком на подголовник. Рытов решил рулить молча.
От машины до квартиры добирались минут двадцать, не меньше. Легче было взять Дана на руки и просто донести. На каждом шагу были опасности: бортик тротуара, бетонная клумба посередь площадки, ступенька крыльца, открывающаяся наружу подъездная дверь. Хорошо, что Рытов предусмотрительно оставил все вещи в машине, – свободных рук не было. Вести под локоть было опасно, Дана надо было держать крепко. То ли от дезориентации, то ли от сотрясения, его порядком штормило. Они шли медленно, шаг за шагом, и показалось, что Дан сейчас психанёт. Он крутил головой, тяжело дышал, кусал губы. В подъезде к аттракциону подключилась консьержка Роза. Она мельтешила, придерживала двери, расспрашивала и докладывала про свою ушибленную тётку по отцу, а в конце сказала «помогай бог». Как ни странно, Дана она отвлекла.
– Какая активная.
Рытов хмыкнул и рассказал реальную историю, как Роза где-то раздобыла волнистого попугая, но тот вырвался из её каморки и несколько дней скитался по этажам. И только когда беглец был пойман, сосед с пятого признался, что видел его у себя на этаже, но молчал, решив, что перебрал накануне. Дан недоверчиво нахмурился, но заулыбался.
– Добро пожаловать, – Рытов завёл Дана в прихожую и закрыл дверь.
Взяв гостя за руку, он касался ею всего, о чём говорил.
– Это вешалка, под вешалкой тумба. Дальше стенной шкаф.
Дан всё вдумчиво трогал, а Рытов смотрел под ноги, чтобы тот не споткнулся о случайно валявшийся ботинок.
– Справа у нас дверь, вот косяк. А слева, – он потянул Дана в другую сторону. – Слева ванная с туалетом. Впереди кухня.
– Переобуться надо, – Дан затормозил в коридоре, и Рытов вспомнил, какая была чистота в маленькой квартирке на Анадырском.
– Раз надо, значит, переобуемся, – согласился он.
Через какое-то время с непривычки в горле стало першить. Рытов говорил и говорил, а Дан слушал. Они помыли руки, общупав всё: мыло, вентили и полотенца. Изучили туалетный бачок, потрогали змеевик на стене. Затем переместились в комнату. Кровать, тумбочки, телевизор, компьютерный стол, кресло – всё было зафиксировано на оговорённых местах. Для снятия вопросов Рытов подчеркнул, что кроватей в комнате две. Дан кивнул молча. Включив на компьютере радио, Рытов собрался спуститься к машине за вещами. Перед уходом Дан попросил его набрать мамин телефон. Рытов подождал, когда та возьмёт трубку, и вышел из квартиры. В душе царило умиротворение. Самое страшное казалось позади.
Пашкины котлеты были пресноваты.
– Наверное, диетические, – предположил Рытов, пробуя кусок.
– Очень вкусные, – вежливо похвалил Дан.
Решив пока не рисковать с вилкой, котлету он откусывал так, завернув в лист салата.
– Как мама?
– Я ей не сказал пока.
– Да, пока не надо.
Рытов настругал себе бутеров с отрытыми в холодильнике ветчиной и сыром, налил кофе. Дан повёл носом, принюхиваясь к запрещённому для него пойлу. Рытову стало неудобно.
– Я тебе чай с лимоном, ага?
Дан кивнул, а Рытова вдруг осенило – когда-то, казалось, миллион лет назад, он представлял Дана на этом самом месте! Как что-то несбыточное и светлое, как мираж. Рытов даже опустил бутерброд на стол. Дан перестал жевать, что-то почувствовав. Хотелось сказать «как хорошо, что ты здесь». Или «теперь всё будет хорошо». Но это было бы идиотски неуместно. В кармане запиликал телефон новым сообщением, они оба вздрогнули.
– Точно. Я Янычу задание по авторизации обещал до вечера, – вспомнил он, глядя на дисплей.
Дан кивнул, закинул в рот остатки котлеты и, нащупав рядом салфетку, сказал:
– Читай, какие там требования.
В ванной Дан самонадеянно заявил, что он сам. Даже показательно отрегулировал воду и включил-выключил душ. Рытов приволок с балкона кем-то подаренный, но ещё не распакованный ворсистый прорезиненный коврик. Положил полотенце на стиральную машинку, чтобы не тянуться. Мыло и шампунь решил просто свалить в раковину, там точно нащупает. Извиняющимся тоном предупредил, что дверь оставит приоткрытой, чтобы слушать. Когда Дан позвал его по имени, рванул внутрь, будто спасатель. Тот стоял уже практически сухой, в полотенце вокруг бёдер.
– Мне бы побриться, – сказал он и, словно оправдываясь, пощупал порядком отросшую щетину. – Чешется.
Когда выяснилось, что электробритвы в доме нет, а только станок, Дан спросил почти с вызовом:
– А ты не поможешь?
Рытов сказал «о», потом «э», потом «оке-э-эй», а про себя подумал «да что ж ты со мной делаешь». Он зашёл в ванную, футболка от пара сразу потяжелела.
– Так… Ты, наверное, сядь, – и он аккуратно потянул Дана к закрытому унитазу, – сюда. Не холодно?
Дан промычал отрицательно, но шмыгнул носом. Рытов снял с гвоздя своё полотенце и набросил тому на плечи. Нетвёрдыми руками взял баллон с пеной для бритья, выдавил шарик. Чтобы не молчать, спросил, не кружится ли у Дана голова. Тот ответил «нет», а Рытов сказал «ну, после душа, мало ли», и они замолчали. Словно издеваясь, из радио в комнате заволвяжила «Color of the Night».
Идея с посадкой на унитаз была неудачная – лицо Дана было как раз на уровне рытовского… хм, живота. Он пытался и так и эдак и в результате встал перед Даном на колени, так они хотя бы более-менее сравнялись в росте. Рытов аккуратно вёл полоску за полоской, стараясь дышать потише. Струйка горячей воды в раковине казалась оглушительным водопадом. Слепота Дана позволяла ему не следить ни за своим взглядом, ни за выражением лица. Он облизывался и обмирал. От близости у него зудели губы. В штанах уже давно трещало. Он позволил себе на секунду прикрыть глаза и представить, каково это – поцеловать эти тонкие губы. Каково прижать его крепко, грудь к груди, живот к животу… Дан опять шмыгнул носом, и Рытов пробормотал «уже почти». Он поднялся с колен и потянул Дана к раковине. Пока тот умывался, Рытов отступил к двери и переводил дух. Желание из ненавязчивого, мечтательного, неуверенного разом превратилось в однозначное, бескомпромиссное. Проблемы, с которыми он носился всё это время, побледнели и отошли на второй план. Сейчас он хотел только удовлетворения, обладания. Он бесшумно запустил руку в штаны, погладил каменный член. Дан выпрямился перед раковиной, Рытов посмотрел на его лицо в зеркале. Трусы намокли, а он закусил губу, стараясь не выдать себя прерывистым дыханием. Дан выключил воду и повернул голову, как лошадь, ухом в сторону звука. Рытов, мысленно чертыхаясь, уложил член на живот, под резинку трусов.
– Всё? Пошли в комнату? – просипел он, выходя в коридор.
Рытову пришлось вспоминать ухищрения старшеклассников. Он целенаправленно отвлекал себя, пару раз больно ущипнув за живот. Член ослаблял позиции, но до конца не сдавался. Рытов свинтил на кухню, остыть. Оттуда принёс блюдце с таблетками и чашку с водой, запить. Дан натянул врученные ему трусы типа «семейники» и сидел на кровати. Он уже откинул одеяло, взбил подушку. Рытовскую старую футболку со смайликами он ещё не надел, она лежала на коленях. Дан проглотил лекарства без вопросов и вдруг повернулся в сторону Рытова всем корпусом.
Если бы Дан мог, то смотрел бы прямо ему в глаза. Рытов замер рядом с кроватью с чашкой в руках. Дан, шаря по нему слепым взглядом, вдруг откинулся немного назад, опершись на руки, будто выставляя себя напоказ. В другой ситуации Рытов воспринял бы этот жест однозначно. Но сейчас он мучительно искал какое-то другое объяснение. И тут Дан начал ложиться, как-то заторможенно, вдумчиво. Можно было бы принять такие движения за осторожность, если бы он не продолжал смотреть в сторону притихшего Рытова. Он всё понял там, в ванной? Почувствовал, раскусил? Чашка с блюдцем звякнули друг об друга – руки подрагивали. Дан улёгся на спину, откинулся головой на подушку. Член снова задеревенел. Рытов сделал два шага к кровати, всё ещё не веря. В голове искрило, треклятая чашка норовила выскочить из пальцев. Он же не ошибся? Рытов посмотрел на побелевшие пальцы, сжимавшие футболку, на заходившую ходуном грудную клетку, на напряжённое выражение лица. И, наклонившись над Даном, накрыл его одеялом. Потому что в отличие от него Рытов не был слепым.
– Спокойной ночи.
Рытов стоял под душем, покачиваясь от усталости. Секундное удовольствие после снятия напряжения оставило чувство какой-то ущербности. Дан пытался собой расплатиться, вряд ли тут может быть другое объяснение. Срисовал Рытова ещё на работе – пару раз он палился совершенно откровенно. Последний – как раз перед всей этой лабудой на лестнице. Рытов закрыл глаза, привалился к стене. Силы закончились как-то внезапно. Ещё несколько часов назад он скакал козлом с Пашкиными кастрюльками, а теперь – хоть водку открывай.
Всё это время после падения в боулинге он чувствовал Дана каждую минуту. И чувствовал как второго себя, но в другой версии. Дан был словно мост между Рытовым и остальной жизнью. Это не поддавалось логике, всё было на ощущениях. Будто раньше был он и была жизнь, мир, другие люди. И они были отдельно. Рядом, но отдельно. А Дан, одним своим присутствием, активировал у него невостребованные доселе связи. К матери, к Пашке, к людям на улице, к ситуациям, к мыслям. Рытов стал видеть в них что-то понятное, своё, такое же. Отдельность исчезла. И он понимал это только сейчас, когда эта отдельность снова замаячила на горизонте.
Он никогда не спал за деньги. Никогда не поил блядей с прицелом на расплату. Не связывался с пидовками. Да ему самому сколько раз предлагали бабки за секс, когда он был помладше! Но он всегда заявлял, что для заработка у него голова, а жопа – для удовольствия. Это отличало их компанию от тех, других, штурмующих клубы и сайты знакомств. А Дан… Что он знал о его прошлом? Мальчик из Приднестровья, выживающий в перенаселённой богатой Москве. Рытову не было дела до чужих установок, тем более таких условных, как мораль. Но только не с Даном. В душЕ, той самой, которую Рытов ставил под вопрос, вот в этой душе бурлил страх. Подозрения, бьющие под дых. Фактов было мало, практически никаких. А интуицию Рытов считал лёгкой формой паранойи. С Пашкой обсуждать случившееся не хотелось.
Из ванной он собрался идти на кухню, нужно было ещё поработать, а шуршать в комнате не хотелось. В открытую дверь он увидел спящего лицом к стене Дана. Одетого в футболку со смайликами.
После больничных ночёвок Рытов спал как подстреленный. Утром он с удивлением выслушал от Дана, что тот ночью ходил в туалет, а Рытов не проснулся. Дан явно радовался такому акту самостоятельности, был в хорошем настроении, с аппетитом съел несолёный пустой омлет, и, глядя на такого позитивного Комерзана, Рытов засомневался – а не напридумывал ли он себе вчера?
Дан то ли сам не жаждал общения, то ли боялся быть в тягость – бОльшую часть дня он провалялся на кровати, слушая радио на телефоне. Наверное, это всё равно, что жить с кошкой. Каждый сам по себе, только корми. Рытов изучил пароварку и заложил в её чрево сырые котлеты, купленные в мясной лавке с народным названием «у армян». Пашкины суп и гречка пошли на ура. Рытову пришлось заниматься рутиной: стирки накопилось на две машинки, на уборку он вызывал подсуропленную Розой девушку-помощницу за скромный гонорар. Звонил матери, выгружал отчёты доходности проектов для генерального – и всё это время они с Даном практически не общались. Но к вечеру молчаливый гость вдруг спросил в лоб:
– Олег, а у тебя есть девушка?
Рытов жахнул по включателю на чайнике и переплёл руки на груди. А это ещё что за вопросы такие?
– Нет, Дан. У меня нет девушки, – он попытался задавить раздражение в голосе. – А у тебя?
Это «а у тебя» прозвучало словно издёвка. Словно он всё про Дана знал и этот вопрос призван поставить его в неловкое положение. Дан включил своё классическое лицо истукана. Отлично! Сначала катается перед ним по кровати, потом весь день молчит, а теперь дурака из него делает!
– Нету, – ответил он без выражения.
Рытов насыпал чай в чайник, залил кипятком. Его так и подмывало съязвить что-нибудь насчёт «ветреных юристов», но были рамки, за которые он никогда бы не вышел. А вот чувствовать себя идиотом он не привык.
– Думаю, что мы с тобой не из тех, кто встречается с девушками. Разве я не прав? – он разлил чай по чашкам: себе полную, Дану половинку. – Аккуратно, горячее.
Дан опасливо отодвинул руки от чашки, поднял глаза туда, где стоял Рытов.
– У меня тётка в Тюмени. На следующей неделе она едет в Тирасполь. Другой такой возможности уехать у меня не будет.
Мир будто застыл на долю секунды. Рытов осел на стул совершенно ошарашенный. Такого перехода он никак не ожидал. Мелькнула мысль, что Дан его разыгрывает.
– Э-э… Какая тётка? Зачем – «уехать»?
Дан дотронулся пальцем до чашки, нащупал ручку и осторожно отпил.
– Родная тётка. Сегодня мама звонила, пока ты выходил. У тебя я вечно торчать не могу, а один не доберусь.
Рытов похолодел. Перспектива отъезда Дана показалась какой-то катастрофой. После всех мучений, всех усилий?
– Насовсем?
– Как получится.
Дан отпил ещё чаю, будто речь шла о чём-то маловажном. А Рытову захотелось жахнуть кулаком по столу, чтоб тот подпрыгнул. Чтоб перестал нести всякую хрень! Я запрещаю!
Он заговорил громче, чем ожидал. Возмущённо, обвиняюще.
– А лечение? Тебе надо наблюдаться! Как это – «уехать»? Да тебя только выписали!
Дан отодвинул чашку. О, эту каменную морду Рытов хорошо изучил! Упрямый, упёртый баран!
– А мама в курсе, что тебе прописан постельный режим? Как ты собираешься туда ехать? Самолёт тебе противопоказан!
– В поезде, в купе. А в Одессе нас встретят на машине.
– Ах в Одессе?! – Рытов вскочил со стула, заметался по кухне. – А чего не сразу на Донбасс? Или в Сирию можно заехать!
Дан водил головой, пытаясь засечь его местоположение.
– Олег, – позвал он спокойно. – Сядь, пожалуйста.
Рытов сделал глубокий вдох и поплёлся к столу. Этот мальчик всегда был для него опасен. С самого начала. Он непредсказуем, скрытен, и мозги у него набекрень!
– Послушай меня, – говорил Дан, словно уговаривал ребёнка. – У меня очень серьёзная проблема со здоровьем, и её надо решать. Не тебе, не компании, а мне и моей семье. К счастью, я могу уехать домой, к близким мне людям, которые помогут и позаботятся. Понимаешь?
Рытов почувствовал, как перехватило дыхание и в глазах защипало. Он отвернулся, будто боялся, что Дан заметит. «К близким мне людям». А что делать, если Дан стал ему таким близким, что теперь оторвать можно только с кожей?
Рытов молчал. Он не хотел ничего понимать. Он хотел, чтобы Дан остался здесь.
– Когда ты хочешь ехать?
Его голос прозвучал так трагично, что могло бы быть смешно. Только не ему и не сейчас.
– В следующую пятницу, отправление в двадцать один с копейками.
– А если тебе хуже станет до пятницы? – с надеждой спросил Рытов.
Дан не ответил. Он допил чай и отставил чашку. Рытов смотрел на неё и думал, что только что выпили и отставили его самого.
Получалось, что слепота Дана сейчас была Рытову на руку. Он не мог держать лицо. Пока готовил завтрак, пока выдавал лекарства, он смотрел на Комерзана побитым псом. Самому было противно.
Ночью Рытов подуспокоился и посмотрел на ситуацию логически. Самый очевидный вывод: Дану дискомфортно жить с чужим человеком, в чужой квартире. Здесь Рытов снова заводился, оскорбившись на своё же определение «чужой». Настолько дискомфортно, что готов трястись сутками на поезде, отрезанным от врачей? Он крутился с боку на бок, слушая ровное дыхание Дана – нажрался своих таблеток и дрыхнет, всё ему нипочём. К рассвету Рытов вдруг вспомнил Никитоса. Как он там говорил? «Желанные не хотят меня, а остальных не хочу я сам». Ну вот, доказано эмпирически. Они шли с разных сторон, но встретились в одной точке. Рытов считал, что любовь – это набор эмоциональных реакций, который прославляется людьми в силу особенностей человеческого интеллекта. Людям нужны абстрактные концепции, поиск истины, размышления о непознаваемом. Никитос же признавал существование любви, но считал подавляющее большинство людей на неё не способными, что делает её разрушительным, трагичным явлением, приносящим разочарование и страдания тому, кому она доступна. Скорей всего, Никитос подумал тогда, что Рытов как раз относится к этому большинству. До недавнего времени он и сам так думал.
Дан, похоже, уже восстановил своё буддистское мировоззрение. Он говорил нейтральным тоном, благодарил за любую мелочь, обсуждал свои проекты. Он явно сдавал вахту, подчищал концы, закрывал вопросы. Свои дела он решал сам, прося Рытова только набрать того или иного абонента из телефонной книги. Касательно работы временно договорились на «отпуск за свой счёт». Рытов постоянно крутился рядом с Даном, пялясь на него будто впрок. Вся эта эвакуационная деятельность вгоняла его в беспросветное уныние. Его словно бросали, как старика в богадельне. Где тот Рытов, который был с жизнью на «ты»? Где его осознанность и философия лёгкости? Как он провалился в эти дебри метаний, сомнений, необоримых желаний? Откуда в его ясный разум просочилось это дремучее, иррациональное?
Рытов смотрел на кипящие макароны и думал, что, кажется, забыл посолить. В комнате у Дана снова зазвонил телефон. Рытов выглянул в коридор и прислушался. Каждый входящий казался ему угрозой – что ещё они там решат со своей семейкой? Чужой язык полился песней, и Рытов досадливо чертыхнулся. Дан говорил что-то быстро, с азартом, иногда смеялся. Он отрывался отсюда, от Рытова, от Москвы. Он стремился туда. Рытов съехал по стене, уселся на пол. «Это надо пережить», – подумал он. «Через год я о нём и не вспомню», – подумал он. «Я просто слишком сильно во всё это влез», – подумал он.
– Олег, ты на кухне?
Он поднял глаза. Дан стоял в проёме двери, повернув голову в сторону кухни.
– Я здесь, – Рытов встал с пола и подошёл к Дану. Спросил устало: – Всё нормально?
Дан чуть отступил назад, держась за косяк двери. Он был так воодушевлён чем-то, что даже не удивился, что хозяин валялся на полу в коридоре.
– Аурика, оказывается, уже завтра прилетает. Из аэропорта сразу заедет сюда за мной. Поможешь спуститься? Вещей у меня никаких нет. Ключи ведь у тебя? Сколько досюда из Шереметьево?..
– О-ху-еть.
– Что, прости?
От злой обиды у Рытова сами собой сжались кулаки.
– Ты что, от Следственного комитета убегаешь? Что за спешка? Ты сказал – в пятницу! Сегодня воскресенье!
Дан нахмурился, опустил глаза. Лицо снова стало непробиваемой маской.
– Она прилетает завтра, – с расстановкой сказал он.
Рытов попытался сбавить тон, хоть недальновидное упрямство Дана доводило его до ручки.
– Тебе в среду на осмотр.
– Аурика меня отвезёт. На такси.
– Да у тебя в квартире не развернуться!
– Там есть матрас, можно спать на полу.
– Она сможет давать тебе лекарства по списку?
– Не понял вопроса. Она умеет читать.
– Она говорит по-русски?
– Конечно говорит!
Дан держал лицо, но по его дыханию и тому, как метался пустой взгляд в пространстве, было понятно, что он разозлён. А Рытов больше не мог юлить и отмалчиваться. Если Дан так жаждет от него удрать, то пусть хотя бы объяснит своё поведение!
– Тебе плохо здесь?
Маска дала трещину, Дан явно не ожидал такого вопроса. Он машинально убрал прядь за ухо – Рытов уже знал, что это жест замешательства, обдумывания следующего слова. Наконец он заговорил. В голосе не было металла, лицо стало живым.
– Мне плохо слепым, неважно где, – он сцепил руки перед собой, заламывая пальцы. – Ты так меня выручил, Олег. Правда. Пожалуйста, не думай, что я чем-то недоволен или не благодарен тебе.
Рытов поморщился от унижения. Человек, выклянчивающий благодарность, – что может быть омерзительней. Да лучше бы он молча ушёл, ей богу!
– Какая благодарность, о чём ты, Дан?.. – Рытов беспомощно искал слова. От несправедливости хотелось просто орать. – Да мне плевать на благодарность! Ты разве… разве не видишь, почему я это делаю?
Дан нахмурился, будто ждал этого вопроса и ответ ему ненавистен.
– Вижу, – сказал он и тут же невесело улыбнулся этому глаголу в отношении себя. – Но я ещё в больнице сказал тебе, что ты не виноват.
Ещё того лучше.
– Дан, – Рытов боролся с идеей взять его за плечи и встряхнуть пару раз. – Что у тебя в голове?
– Помимо ушиба?
– Помимо глупостей! Что за предположения? Мне самого себя захотелось к психиатру отправить!
– Я не имел в виду, что ты…
– Знаешь, что?
– Что?
– Если уж подозревать меня в чём-то, то точно не в смаковании вины и жажде благодарности!
– Я не так сказал!
– Ты сказал херню!
Дан вспыхнул. Первый раз Рытов видел такой яркий румянец на его щеках. Он даже испугался за его давление, хотел объявить брейк, но тот рубанул:
– Я не люблю, когда мне врут, Олег! Мне было не до игр и шарад! Я спросил тебя прямым текстом – зачем тебе всё это?
– Ну, положа руку на сердце, ты спросил не так…
– Неважно! – Дан немного отступил, но вид имел вполне боевой. – Ты понял, о чём я тебя спрашивал.
– Что ты хочешь сказать? Что я заманил тебя сюда с каким-то преступным умыслом?
– Я хочу сказать, что… что…
– Что?..
– Что ты не был честен со мной, – Дан сказал это на одном выдохе и притих.
В голове Рытова тут же возникла куча контраргументов, уловок, обвинений, но он вдруг понял – Дан прав. Рытов должен был сказать ему «я люблю тебя и хочу позаботиться о тебе». Всего несколько слов. А вместо этого он плёл что-то про работодателя в своём лице. Изображал ответственного коллегу, дроча на него в душе. Пялился и пускал слюни, пользуясь тем, что тот не видит. Тогда всего этого бы не было: Дан не поехал бы сюда, не жил с вруном, не предлагал бы себя, скрепя сердце, почувствовав его желание, когда крышка клетки уже закрылась. Но эта клетка закрылась для них обоих.
– Ла-адно, – практически с угрозой протянул Рытов, хотя собирался взять более смиренный тон. – Тебе пора пить таблетки. Пошли на кухню.
Глава VIII
Всю сознательную жизнь Рытов, как один турецкий президент, официально придерживался политики «ноль проблем с соседями». После школы у него не было очевидных конфликтов. Ненавязчиво избегать – да, открыто враждовать или демонстративно не разговаривать – никогда. И сейчас, после короткого сбоя, он настойчиво продолжал общение с Даном, будто ничего не случилось. Старые программы отрабатывались по инерции.
– Зацвело что-то, у меня, похоже, аллергия начинается, – пожаловался он, суетясь рядом с плитой.
Дан настороженно слушал, сложив руки на столе, как школьник на парте. Сказал «будь здоров» на рытовское чихание.
– Спасибо, – он цеплял на вилку брокколи из пароварки. – Я тут что вспомнил: ты аудиокниги не слушаешь?
– Раньше не слушал.
Рытов уже не злился, даже удивительно, как быстро он успокоился. Как только Дан перестал говорить об отъезде, как только послушно сел за стол – вся злость испарилась. Он заботливо помял брокколи в глубокой салатнице, которую приспособил для Дана, чтобы тому было проще черпать из неё столовой ложкой. Он рассказал, как переслушал кучу книг, стоя в пробках. Взялся расспрашивать о предпочтениях. Дан потихоньку подъедал обед, отвечал спокойно, но односложно. Конфликт был снят, хоть задушевного разговора и не получилось. Однако, несмотря на умиротворение Рытова, внутри него словно заработал обратный таймер.
Он весь день о чём-то переговаривался с Даном. Иногда тот даже не отвечал, но Рытова это не останавливало. Когда рассказы про работы, курьёзы и машины закончились, он взялся докладывать о соседях и происходящем под балконом. Рытов сам себя бы уже попросил заткнуться, но Дан был воспитанным мальчиком.
Вернувшись из супермаркета, Рытов задумчиво раскладывал покупки. С тех пор, как Дан переехал к нему, ходить по магазинам стало приятно. Выбирать с учётом его вкусов и его диеты, планировать наперёд, держать в голове его потребности. Сейчас же в голове мигал красный сигнал, сокращая время между вспышками. Если Дан уедет, то завтра он уже не застанет его здесь, вернувшись с работы. Не позовёт за стол, не проконтролирует приём таблеток, не заберёт из его рук мокрое полотенце после душа. Не поможет с одеждой, не поболтает за столом… Рытов сжал челюсти, посмотрел на своё отражение в кухонной витрине и сказал себе: «Двойка мечей».
На прошлогодний корпоратив притащили стилизованную под цыганский табор анимацию. Даже мужик в костюме медведя был, все с ним фотографировались, а потом у него где-то оторвался хвост. Одной из самых востребованных развлекательных точек оказался шатёр гадалки. Рытова туда запихнули захмелевшие коллеги, и он даже пытался протрезветь и вникнуть в суть.
Актриса с густо подведёнными глазами вытащила карту из середины колоды, подняла над столом, чтобы поэффектнее её шлёпнуть о столешницу, но та вдруг выскочила из пальцев и спланировала на пол. Рытов с «гадалкой» с интересом склонились над пёстрым предсказанием, столкнувшись макушками.
– Двойка мечей, – зловеще рекла девушка, не желая выходить из образа. – В прямом положении она говорит: «Не трогай! Не вмешивайся в ход событий! Оставь человека или проблему в покое!».
Рытов поднял глаза на прорицательницу.
– Так и говорит?
– В перевёрнутом же виде она требует решительных поступков, отчаянных мер, незамедлительного участия.
Рытов почесал нос и вытянул шею, чтобы разобраться, что там у нас с положением. По отношению к нему карта лежала горизонтально.
– Так я это… не понял. Лежать или бежать?
«Цыганка» хотела было соврать, чтоб отвязаться, но совесть ей не позволила.
– А это, – сказала она, позвякивая какой-то байдой на бандане, – тебе подскажет твоё сердце.
Рытов вышел из ванной, выключил свет по всей квартире. Дан, похоже, уже спал – он вытянулся на спине, закинув одну руку к изголовью. Рытов подошёл к его кровати и замер. Было так тихо, что он из комнаты слышал, как гудит на кухне холодильник, как из душа стекают последние капли и стучат о дно ванны. Дан дышал ровно, спокойно. Рытов осторожно присел рядом с его кроватью на колени. Одежду и полотенце он бросил в ванной, со слепым гостем он мог себе позволить ходить голышом. Протянул руку, дотронулся пальцем до торчащей из-под одеяла ступни. После секундной паузы провёл рукой выше, по икре, мимо колена, остановившись на бедре. Он не может отпустить Дана сейчас, после всех этих страхов и противостояний между ними. Сейчас, когда он лежит в его постели, закинув руку. Рытов поднялся, тихонько присел на край кровати. Дан вздохнул во сне, пошевелил ногой. Рука поползла дальше, задирая лёгкое одеяло. Рытов уже так хотел, что от него почти искрило. Даже жарко стало, несмотря на наготу. Он наклонился, коснулся губами колена и повёл дальше, чувствуя, как собственный член упирается ему в живот. Он слышал, как у Дана сбилось дыхание, но не остановился, не отстранился. Он решил, что сегодня его двойка мечей выпала перевёрнутой.
Дан резко приподнял голову, вскинул руку, упершись ладонью ему в макушку. Он поймал чужую ладонь, коснулся губами пальцев.
– Ты… что ты?.. – Дан заговорил сиплым со сна голосом, заёрзал.
– Дан, – Рытов не давил, не наваливался, он аккуратно гладил его одной рукой, продолжая целовать напряжённые пальцы. – Дан…
Эти секунды решали всё. Дан мог его оттолкнуть, прикрикнуть, сказать ледяное «нет». Рытов боялся, очень, но желание вытесняло страх. Он закрыл глаза и почувствовал отзыв, слабый, скорее на уровне ощущений, – ритм дыхания, замедленные движения. Его хотели в ответ, может, не так сильно, как он, но хотели. Рытов медленно опустил голову и откинул в сторону одеяло. Дан дёрнулся, когда его дыхание пощекотало голый живот. Упрямая рука опять коснулась его волос, показалось, что Дан вот-вот его оттолкнёт. Рытов провёл носом от пупка вниз и потёрся щекой о широкую резинку трусов. Есть контакт – Дан машинально толкнулся бёдрами вверх. Рытова повело как пьяного, он подцепил чужие бёдра руками, словно обнял, прижался губами к горячему через ткань. Ещё секунда – и претензии не принимаются. Рытов стянул трусы вниз, твёрдое доказательство капитуляции упруго ткнулось ему в лицо. Он всосал так стремительно, с таким жаром, что Дан сжал его за плечи. У самого Рытова член звенел от напряжения. Он водил по нему свободной рукой, стараясь не сорваться в быстрый темп. Тело Дана под его ласками шло волной, короткие ногти норовили впиться в плечи.
Если бы не реальность ощущений, Рытов решил бы, что спит. Или в раю. Происходящее казалось ожившей выстраданной фантазией. Всё происходило так быстро, они оба взвинтились за секунды. Рытов ошалел от согласия, от того гигантского прыжка, который они только что совершили, от перевернувшегося мира. Он ублажал ртом своего неприступного аналитика, с ума сойти! Дан тихо простонал, коротко, будто оборвал сам себя, и Рытов чуть сам не ослеп от вспышек под веками. Он неожиданно кончил себе же на бедро, как подросток, и продолжал кончать вместе с Даном, когда тот попытался отпихнуть его на пике. Он провёл языком снизу вверх, собирая солёное, улёгся щекой на живот. Под ухом гулко стучало, будто сердце у Дана упало в желудок. Стоп! Он рывком поднялся, навис над кроватью.
– Ты как себя чувствуешь? Голова не болит?
Дан сглотнул, провёл ладонью по лицу.
– Голова?..
– Врач сказал – никаких оргазмов, – "вовремя" озаботился Рытов.
– Так и сказал?
– Ну, не твой врач, а другой. Стоматолог.
– Куру меси, – Дан засмеялся, прижимая руки к груди, будто его щекочут.
Рытов не знал, что такое «куру меси», но тоже заржал. Смех разрядил обстановку, но вскоре, когда они оба затихли, повисла пауза. Рытов встал с кровати.
– Так, я за полотенцем, лежи.
Дан не ответил. Он откашлялся после смеха и подтянулся на руках, чтобы сесть в кровати. Рытов метнулся в ванную, намочил полотенце и вернулся так быстро, будто всерьёз опасался побега. После процедур Рытов натянул трусы и встал посередь комнаты в нерешительности. К любому другому в такой ситуации он бы без всяких сомнений завалился под бок, но Дан умел останавливать одним молчанием.
– Хочешь воды?
– Да, спасибо.
«Да, спасибо». Что ж он такой весь, словно кубик льда, всё из рук выскальзывает. Рытов принёс стакан, угрюмо посмотрел на непробиваемое лицо. От недавней эйфории осталось только подрагивание в мышцах. Дан на ощупь опустил стакан на тумбочку и сполз вниз, укладываясь. Рытов, щёлкнул по выключателю, стараясь не вколотить его в стену, и завалился на свою кровать. Вот тебе и двойка мечей.
– Олег!
Рытов резко открыл глаза, сел, осмотрелся. Дан сидел на кровати, свесив ноги, в ярком солнечном свете. Рытов чуть не грохнулся, запутавшись в простыне.
– Что?! Дан, что случилось?!
Тот поднял ладонь и прикрыл глаза.
– Я могу различать свет! Вот сейчас, – он опустил ладонь, – ярко, а если закрываю, то темнеет!
Рытов наклонился, зачем-то разглядывая серые глаза.
– Серьёзно?! Слушай, ну это же хорошо, да? Я сейчас врачу позвоню! Офигеть!
Он метнулся к телефону, открыл контакты.
– Да! Вижу! Ну то есть не вижу, а как через веки! – продолжал выкрикивать Дан, крутя головой из стороны в сторону. – А сколько времени?
Рытов посмотрел на правый верхний угол экрана.
– Э-э… Четыре пятьдесят шесть, – и посмотрел на Дана. – Он, наверное, не возьмёт?
Тот засмеялся. После таких изменений ему было всё равно и на время, и на врача. Он встал с кровати, двинулся по направлению к окну. Рытов подскочил, придержал за локоть.
– Солнце! – улыбнулся Дан от уха до уха.
– Солнце, – согласился Рытов, не отрывая от него глаз.
Дан возбуждённо говорил в трубку, переходя с русского на молдавский и обратно. Рытов раскладывал по тарелкам дымящуюся гречку с полуфабрикатными котлетами на пару. Дан отказался ехать в круглосуточную коммерческую клинику, и к девяти часам они заявились в недавно покинутую неврологию в Склифосовского. Их долго мариновали перед кабинетами, но Дан был такой воодушевлённый, что ни разу не пожаловался. Врач подтвердил «положительную динамику» и выразил «осторожный оптимизм». Всё время после волнительного пробуждения Дана они с Рытовым общались как старинные приятели. Ни один из них не упоминал прошедшую ночь, не дотрагивался до другого. Но если Дана действительно не волновало ничего, кроме замаячившей возможности видеть, то Рытов помнил всё и сверлил того глазами вовсе не по-приятельски.
Дан нарисовался на кухне, сел за стол.
– Мама неожиданно отреагировала на фразу «я вижу свет», – улыбнулся он, крутя головой.
Теперь он постоянно это делал, чтобы поймать свет разной интенсивности. Рытов поставил тарелки на стол, подпихнул ложку ему под руку и наконец решился.
– Тебе не надо сейчас уезжать.
Дан принюхался к тарелке.
– Вкусно. Я такой голодный.
Рытов досчитал до пяти и снова повторил как можно мягче:
– Слышишь, Дан? Ты не должен сейчас уезжать. Тебе надо наблюдаться ввиду последних изменений.
Дан кивнул несколько раз, словно в такт мелодии в своей голове. Хватив слишком горячий кусок, открыл рот и задышал, пытаясь остудить пищу. Рытов ждал. Дан прожевал свою гречку.
– Мы подумаем сегодня с Аурикой. Может, она останется на недельку, посмотрим.
Рытов закрыл глаза, подавляя вспышку гнева. Да почему ж всё так сложно-то?!
– Да при чём тут Аурика? – не сдержался он. – Ну какая «неделька»? Тебе нужна мобильность, быстрый совет, хорошие лекарства! Это же не с простудившимся ребёнком посидеть пару дней!
Дан продолжал жевать с безмятежностью на челе. Рытов отвернулся к окну. Он всегда презирал прилипал. Тех, кто навязывались, кто скандалили, требовали к себе внимания или, что ещё ужаснее, снисхождения. И вот он второй день кряду липнет, скандалит и требует. В голове зазвучал голос Никитоса. «Но не сложилось. И к счастью. По крайней мере, я не потерял себя».
Рытов посмотрел на Дана, тот держал в руке кусок чёрного хлеба, словно забытую сигарету. Надо было принимать решение, отпускать, оставлять то, что не складывалось. Он живёт с собой уже тридцать четыре года. Нельзя бросать кого-то после таких длительных отношений ради хорошенькой мордашки. Сердце заныло от этих горьких мыслей. Надо было рвать зуб одним махом. Сейчас.
– Я тебе морсу налью.
– Спасибо, – Дан улыбнулся и повернул лицо к окну.
Когда Рытов встал за стаканами, зазвонил телефон. «Ну вот и всё», – хэштегом подумал Рытов. Через час Дан уедет из его дома, а к концу недели – из страны. А он будет работать, мотаться с мужиками по дачам и клубам, сделает ремонт в комнате.
– Через час примерно будет тут. У тебя же восьмой дом?
– Восьмой, – Рытов поставил перед Даном стакан. – Ваш морс, коллега.
Он отыграл до занавеса. Маленькая, худенькая Аурика с морщинистым лицом и зелёной обводкой вокруг глаз постоянно держалась за Дана, будто тот упадёт без подпорки в её лице. Рытов подробно доложил про приём лекарств, выдал все контакты врачей, отдела кадров и ещё хрен знает кого. Дан надиктовал свой имейл и скайп для консультаций по своим задачам. Аурика суетилась, постоянно говорила «мэй» и смущённо хихикала, хотя никто не шутил. Рытов настоял на доставке обоих на Анадырский. Дан, казалось, и думать забыл про него, обсуждая с тёткой какие-то их общие дела. Рытов еле тащился от светофора к светофору, хотя на дорогах было почти свободно. Слушал голос Дана с заднего сиденья, не вникая в смысл слов. Он не стал заходить в квартиру, чтобы не затягивать прощание. Улыбающийся Дан несколько раз пожал ему руку и даже приобнял за плечо. Аурика вдруг развела мокроту, целовала Рытова в щёку и всхлипывала «ла реведере». По дороге домой начался дождь. Небо вспыхивало какими-то картинными зарницами и молниями, будто нагнетая мелодраматизма. Вдруг вспомнилось, как Нодари тогда в машине сказал, что «они хотят увидеть его счастливым». Ну, полюбуйтесь, блядь.
Вторник не был антизвездой соцсетей – это понедельник все ненавидели кто во что горазд. Рытову было плевать. От даты на календаре его жизнь никак не менялась. Разработчики валяли ваньку, заказчики пересматривали требования, когда готовая доработка уже тестировалась, начальники смежных отделов норовили скинуть на него свои проблемы – в общем, обычные авгиевы конюшни. Рытов засучил рукава и ушёл в работу штопором. На Пашкины сообщения вчера и сегодня отписывался «ок, позже». Сейчас отъезд Дана не хотелось обсуждать ни с кем. Как ни странно, офисный народ травму коллеги не вспоминал, видимо, потерял интерес за две недели, отвлеклись. Рытов даже в столовку не пошёл. Во-первых, от всех этих нервяков его мутило, во-вторых, остаться с телефоном тет-а-тет на полчаса было откровенной провокацией. Руки так и чесались позвонить, расспросить, а там кто знает, чем закончится. Вернее, что тут знать? Рытов помчится на Анадырский, побьётся головой об стенку и в очередной раз выслушает «ла реведере». Нет, надо взять паузу. Получать по морде хотя бы через день.
Рытов угнездился на законном стуле, принюхался.
– Плов?
Пашка поиграл бровями и, отвернувшись к плите, загремел тарелками. Нодари притащился на кухню, но тут же включил телек, где разрывался комментатор про «опасный момент». Во время игры при нём можно было государственные тайны сливать – не услышит. Пашка накрыл Рытову, уселся напротив с чашкой какой-то травяной бурды. Краткое содержание предыдущих серий было выяснено ещё возле входной двери, перед более детальным расспросом гостя было решено накормить.
– Я тебя так никогда замуж не выдам, – посетовал Пашка. – Горчицы дать?
– Не.
– Уже и Элтон Джон замужем, а от тебя даже немощные стрекача дают. Бери огурцы малосольные.
Рытов сосредоточенно жевал кусок баранины, следя за футболистами на экране. Нодари не глядя взял рекламируемый огурец, смачно куснул. А Рытов вдруг понял, что заебался. Уже ноги болели перед всеми приседать.
– А знаешь что? Я тут подумал – а я что, должен быть пиздец каким откровенным со всеми?
Пашка с интересом посмотрел на него, ожидая продолжения. Ну он и продолжил:
– Не, серьёзно! Я тут не знаю, на какой козе подъехать, а мне пальцы загибают: вот тут не оправдал, здесь косячок. Недоработочка, блядь! Оказывается, – и Рытов тыкнул вилкой в сторону Пашки, – плюс ко всему я должен был быть ещё и откровенным, понимаешь? Душу выворачивать, отчитываться обо всех своих мыслишках и желаниях. А то – что это я там себе что-то думать позволил без доклада!
Пашка кивал, но Рытов знал, что это саркастическое согласие. После таких кивков обычно начинаются филигранные намёки на то, что Рытов – мудак.
– Конечно, не должен, Алеко, – зашёл он с шестёрок, – кто тебе тот Дан?
Пашка сделал комедийно-непонимающее лицо, и Рытов опустил взор в тарелку. Ясно, Пашка не собирался ему подыгрывать и поддакивать.
– Ну, допустим, он тебе нравится, – Пашка «задумался», якобы в поисках оправдания таким Дановым претензиям, – ну, хотел ты с ним вступить в отношения, привёз в чужой дом, слепого. И что, это повод докладывать ему о своих намерениях и чаяниях? Почему вообще надо что-то оговаривать при совместном проживании? Если ему дискомфортно, если ему нужна какая-то определённость – так это его проблемы!
Рытов сидел с похоронным видом.
– И вообще, не все люди могут быть откровенными с другими. Может, это твоя изюминка?
– Плов – говно, – откровенно отомстил Рытов.
Пашка пожал плечами.
– Рис разварился, да. Но мясо-то супер, согласись?
Рытов согласился.
– Знаешь, вообще доверие очень сильно переоценивают. Вот так поговоришь по душам с человеком, а он и расслабится! И начнёт тебе верить чего доброго, – Пашка испуганно вытаращился. – Я вот как думаю – всё это для невротиков. Настоящий мужик должен не бояться жить в обороне, ждать подставы, спать с ножом под подушкой.
И он сделал изуверскую морду, очевидно, изобразив настоящего мужика. Рытов уткнулся лбом в ладонь. Пашка, поняв свою победу, перешёл к прянику:
– Рытов, друг. Он такой же, как и ты, – и не удержался, съёрничал: – Только не видит нихера.
Рытов невесело хохотнул. Пашка лёг грудью на стол, заговорил уже тише, мягче:
– Он один, он напуган, он зависим. И ему не хочется блуждать в темноте, – и нахмурившись добавил: – Во всех смыслах.
– Да хватит уже! – заржал Рытов и погладил себя по левой стороне груди. – У меня уже сердце болит.
Нодари вдруг встрепенулся.
– Что болит? Как твоя пломба, кстати?
– Да смотри свой футбол, – махнул рукой Пашка. – Просто хандра у Игоревича. Не сладко ему приходится.
– Чего? – опять не въехал Нодари. – Сладкое в холодильнике, мне клиент сегодня медовик принёс.
Рытов закатился. Видимо, нервная система замкнула и задымилась: эмоции переключались, как в поломанной программе. Пашка подошёл к холодильнику.
– О, я тебе маринованный чеснок не дал. Будешь? Целоваться тебе сегодня всё равно не обломится.
Рытов засел на балконе в надежде на хоть какое-нибудь успокоение. Он вздохнул тяжко, поднял глаза ввысь. В тёмном небе белели подсвеченные городскими огнями облака. Мысли крутились, как на детском аттракционе, который забыли выключить. Уходя от Пашки, он спросил «почему столько сопротивления?», он предположил «ведь не должно быть всё так сложно». А Пашка сказал «так не усложняй». Рытов не видел героизма в борьбе до победного. Если ноги начали увязать, значит, ты прёшься в болото за погибелью. Рытову было неудобно внутри себя, его распирало от каких-то плохо понятных порывов. Как чёртового оборотня в полнолуние. Глупое желание быть рядом с Даном глушило все страхи, словно антирадар. Как сходят с ума? Рытов выключил свет и подошёл к кровати, где ещё сегодня утром спал Дан. Подушка хранила его запах вперемешку с рытовским шампунем и пеной для бритья. Он свернулся калачиком на одеяле. Какая омерзительная подстава. То, что управляет человеком – чувства, желания, мечты, – не поддаётся логике. Это какой гнидой надо быть, чтобы наградить человека интеллектом, который не может подсобить в самом важном? Анализируй, не анализируй, итог один: ты будешь прогибаться под ударами сил, которые даже не сможешь понять. Внутри всё саднило, будто его изнутри вымыли слабым раствором кислоты. Он был словно расстроенный рояль, который вместо мелодии выдавал набор неожиданных звуков.